Глава 8 БУТЫРКА

Глава 8

БУТЫРКА

Москва, 17 декабря 1994 года

Пашу Цируля в Бутырку доставили под вечер. Он уже замерзал в багажнике черной «Волги». Сразу же он стал высказывать свои претензии к руоповцам.

– За что меня, старого человека, больного, в багажнике, как какого-то дешевого фраера, перевозите, менты?

– Паша, – серьезно ответил один из руоповцев, – это для твоей же безопасности, для сохранения твоей жизни.

– В каком это смысле?

– Повези мы тебя в салоне, так ведь твоя братва уже в засаде стоит, чтобы отбить. Ты думаешь, мы бы дали им такую возможность? Сами бы погибли и тебя бы шлепнули, чтобы ты им не достался. Так что другого выхода у нас, Паша, не было. Пришлось тебя в багажнике везти, а не в автозаке. Зато тут тебя ждет полный почет и благополучие. Ты же в дом родной, в Бутырку приехал.

Да, для вора в законе действительно тюрьма – это дом родной. Не случайно поэтому многие из них имели наколки «Не забуду мать родную». Эта, казалось бы, безобидная надпись выражала совсем не любовь к родимой матери, а именно к матери всего воровского мира. Это была своеобразная клятва, запечатленная в татуировке.

Поэтому и следственный изолятор, и крытая тюрьма, «крытка», и колония со всевозможными режимами для любого законника была вроде родного дома. Тут он был маршал, генерал преступного мира.

– Ну что, Паша, пошли документы оформлять, – сказал руоповец.

Пройдя через служебный вход с Новослободской и предъявив свои удостоверения, сотрудники достали документы по поводу Паши – санкцию прокурора Москвы на его арест. Дежурный, стоящий на дверях, кивнул: проходите. Пашу вели в наручниках.

Паша шел по коридору. Он догадывался, что многие из тех, кто попадался ему навстречу, – сотрудники тюрьмы, следственного изолятора, находящегося рядом Следственного управления ГУВД, – узнавали его.

Все внимательно смотрели на него. Конечно, многие знали его в лицо по фотографиям, некоторые – лично. В какой-то мере это импонировало Паше.

Наконец его привели в какую-то комнату, где еще раз обыскали, провели через тюремный обряд – картотека, фотографирование, пальчики прокатали.

Вся эта процедура заняла около двух часов. Наконец он должен был пройти прожарку и помывку, где прожаривали его одежду, а его должны были повести в баню. Неожиданно распорядок был изменен.

– Тебя, Павел Васильевич, – обратился к нему руоповец, – к начальнику на беседу зовут.

– На беседу так на беседу, – отозвался Паша.

Конвоир шел на небольшом расстоянии от него, как бы выражая тем свое почтение. Паша прекрасно это понимал, так как с другими заключенными конвоиры ходили впереди или сзади, уверенно. А этот шел неуверенно. «Уважает, – думал Паша. – И правильно – чего меня не уважать-то?»

Они прошли по коридору второго этажа и оказались возле стеклянной двери, закрытой решетками. У двери, как бы в стаканчике, сидел еще один конвоир. Вероятно, это была спецчасть. Увидев вертухая с Пашей, конвоир тут же нажал кнопку. Дверь открылась, и они попали в следующее помещение с небольшим коридором. На двери кабинета слева Паша увидел надпись «Зам. начальника учреждения по режиму», справа – «…по общим вопросам». Его подвели к большой двери, обитой кожзаменителем, с золотыми кнопками. На двери висела табличка «Начальник учреждения полковник…».

Цируль не знал начальника изолятора, хотя тот работал давно. Последний арест у Цируля был в 80-м году. Когда он сидел в Бутырке, тут был еще другой начальник. «Частенько они меняются!» – подумал Паша.

Открыв дверь, конвоир осторожно спросил:

– Разрешите?

В ответ услышал:

– Вводи.

Конвоир обернулся к Цирулю и сказал:

– Проходи.

Паша вошел в кабинет. Кабинет был достаточно просторным. На полу – ковровая дорожка, типичная для официальных учреждений, в углу – тумбочка с графином воды и стаканами рядом, затем – массивный письменный стол и стоящий к нему вплотную еще один, старый, под зеленым сукном.

Начальник следственного изолятора, полковник, был невысокого роста, худощавый, с темными волосами. На вид ему было пятьдесят – пятьдесят пять лет.

Он, увидев Пашу, молча кивнул ему, показывая на стул. Паша сел и стал оглядывать помещение. На стенах висели плакаты, какие-то грамоты, вероятно выданные образцовой тюрьме. «Ничего себе образцовая тюрьма, – думал Паша, – сколько лет назад построена, и до сих пор образцовая! С кучей болезней в камерах, с антисанитарными условиями содержания…» Потом, присмотревшись, Паша увидел, что грамота была выдана очень давно, когда, возможно, тюрьма действительно была образцовой. Наверное, еще при царе Горохе.

– Павел Васильевич Захаров? Я – начальник учреждения, – представился полковник. – С какими мыслями к нам прибыли?

– С мыслями? – переспросил Цируль. – Незаконное задержание, подброшенная волына, избиение ментами. Какие могут быть мысли? Негодование и протест.

– Я понимаю вас, Павел Васильевич, – сказал полковник. – Но, думаю, справедливость восторжествует и все встанет на свои места. Потом, насколько я помню, у вас очень сильная команда адвокатов – то ли три, то ли четыре человека. Собственно, вот о чем я хотел вас предупредить и переговорить с вами… Мы прекрасно знаем, что такое вор в законе и каким статусом он обладает в следственном изоляторе. Вы – фигура достаточно авторитетная и влиятельная в криминальном мире, поэтому от вашего слова и знака будет зависеть спокойствие в нашей тюрьме.

Заключенные, принадлежащие к вашей масти, – полковник намекал на принадлежность Паши к ворам в законе, – иногда провоцируют беспорядки в следственном изоляторе. – Полковник явно имел в виду последние волнения, связанные с голодовкой и бунтом по указке влиятельного вора Якутенка, прошедшие у них в тюрьме три или четыре месяца назад. – Мы, руководство и сотрудники следственного изолятора, в ваших конфликтах с уголовным розыском не участвуем, а выполняем только свои служебные обязанности. А они заключаются в том, что мы вас охраняем, так сказать, выполняем лишь функции сторожей. Вы поняли меня, Павел Васильевич?

– Да, я понял тебя, – неожиданно перешел на «ты» Паша. – Претензий к тебе и к твоим вертухаям я пока не имею.

– Ну вот и хорошо, – улыбнулся полковник. – Значит, мы направляем вас на спец, где содержится ваш брат – законник, и надеемся, что вы по крайней мере не будете злостно нарушать тюремный режим и провоцировать беспорядки. Ну а если будут какие-нибудь вопросы, я разрешаю вам через корпусного обращаться напрямую ко мне. Я постараюсь решить все, что в моих силах. В пределах, – поправился, – своих служебных полномочий.

– Полковник, – перебил его Паша, – чисто по-человечески я понимаю, в натуре, твое беспокойство – мол, заехал такой вор в законе, рецидивист, неоднократно судимый Паша Цируль, как сейчас замутит тебе и все, пиши пропало, начнется головная боль… Я понимаю, полковник, к чему ты клонишь. Что скажу – жизнь покажет, кто и как прав. Я старый и больной человек. И если твои вертухаи меня напрягать не будут, все у нас с тобой сложится нормально. Единственное, о чем хочу попросить, – дай возможность жене позвонить и сказать, где я и как.

Полковник посмотрел на него и почему-то оглянулся по сторонам, хотя прекрасно знал, что в кабинете никого, кроме них с Цирулем, нет.

– Позвонить жене? А что ей хотите сказать?

– Да хотя бы, что я, в натуре, на Бутырке, у тебя, у кума, отдыхаю.

– Это можно, – сказал полковник. – Какой номер телефона?

– А что, в деле нету? – спросил Паша, намекая на то, что тюремное личное дело уже лежит на столе полковника.

Полковник открыл первый лист.

– Тут написано, что вы бомж – без определенного места жительства.

Паша ухмыльнулся:

– Правильно. Мы, законники, должны быть бомжами.

– Хотя, говорят, у вас шикарнейший коттедж в ближнем Подмосковье, на берегу какого-то водохранилища, – заметил полковник.

– Был коттедж, да менты взорвали ваши поганые.

– Ладно. Какой номер телефона? Этот? – И полковник назвал номер, записанный в личном деле.

Паша кивнул.

– Значит, так, Павел Васильевич, я надеюсь на вашу порядочность и благоразумие. Даю вам одну минуту – жив, здоров, и ничего больше, никаких зашифрованных фраз. Договорились?

– Давай, начальник!

Полковник стал набирать номер телефона. Услышав на другом конце провода голос Розы, Паша напрягся. Полковник представился:

– С вами говорит начальник следственного изолятора полковник… Я хочу доложить вам, что ваш супруг, Павел Васильевич Захаров, находится у нас.

Роза стала что-то говорить. Полковник продолжил:

– Я даю вам возможность поговорить с ним, но не более одной минуты, при условии, что разговор будет касаться только его здоровья и пребывания в нашем изоляторе, никаких других тем. – Полковник протянул Паше телефонную трубку, а сам подошел к тумбочке, на которой стоял параллельный аппарат, и снял трубку, чтобы слушать разговор.

Паша услышал голос любимой жены:

– Паша, как у тебя дела?

– Ничего, Розочка, – ответил он. – С кумом сижу. Ты мне дачку собери – вещевую, продовольственную и лекарства пришли. Да, когда адвокаты придут?

Полковник уже делал знаки, что пора заканчивать разговор.

– Все, пока, целую тебя. Не тоскуй. Бог даст, скоро увидимся, – сказал на прощание Паша и положил трубку.

– Вот видите, – полковник решил подчеркнуть свое хорошее расположение к нему, – мы пошли вам навстречу, дали возможность переговорить с женой.

– А что, начальник, может, и свиданку дашь?

– Свидание дадим, но чуть позже, – пообещал полковник. – Здесь не только от нас все зависит, – он намекал на то, что находится под опекой следственных органов. – Ну что, Павел Васильевич, не буду больше вас задерживать.

– А куда мне торопиться? – ответил Паша и неожиданно продолжил: – Вот что, полковник, я уже в возрасте. Ты меня на сборку-то не гони, в аквариумы, в стаканы, ладно?

– Ну что вы, Павел Васильевич! Как можно! Вас – и на сборку? Или в стакан? Мы вас сразу напрямую, так сказать, в лучшую хату, на спец! – сказал полковник, нажимая кнопку вызова. Вскоре дверь открылась, появился конвоир.

– Отведи заключенного Захарова в камеру, – сказал ему начальник изолятора.

– Слушаюсь! – ответил конвоир и взял под козырек.

Паша вышел в коридор. Заложив руки за спину, он шел неторопливой походкой. Конвоир шел за ним. Никого навстречу не попадалось.

Паша обернулся.

– Слышь, командир, – сказал он конвоиру, – кто из законников-то у вас сидит?

– Не положено, – заученно ответил конвоир, а потом шепотом добавил: – В камере все узнаете, весь тюремный расклад, кто, где и за что.

Они прошли несколько тюремных отсеков, перед каждым конвоир то громко, то тихо приказывал Паше стоять лицом к стене.

Обычно громко он говорил тогда, когда кто-то шел по коридору и видел его, ведущего известного вора в законе, а шепотом – когда никого не было.

«Ишь, – думал Паша, – конъюнктурщик хренов! Не роняет своего достоинства, мол, такого крутого жулика веду и приказываю ему!»

Наконец они оказались в коридоре, где находился так называемый спец. Камеру ему открывал корпусной – старший, отвечающий за тюремный отсек. Паша посмотрел на него.

Мужику было лет сорок пять – небольшого роста, в пилотке, с погонами старшего лейтенанта. «Так, – подумал Паша, – этого я сломаю, заболтаю, разведу». Паша был тонким психологом и отлично видел глаза, выражающие какой-то страх и почтение к нему. Нет, это ему не показалось.

Конечно, этого старшего лейтенанта можно понять. Он боится не за свою жизнь, никто на него бросаться не собирается. Хотя, конечно, достаточно Паше написать на волю маляву, и судьба этого старлея будет решена в течение нескольких часов.

Он, безусловно, боялся за порядок, точнее, за спокойствие в своем тюремном отсеке, где был полным хозяином. Опять же, достаточно Паше заслать малявочку тюремной братве, как все его дальнейшее благополучие, карьера, а может быть, и жизнь будут зависеть от него, от Паши.

И старлей, видимо, прекрасно это понимал. А Паша это понимание чувствовал. За двадцать лет тюремных скитаний он стал чутким психологом и прекрасно видел людей – вертухаев, конвоиров, корпусных, начальников и других, которые работали вокруг. Опыт был немалый.

Корпусной, закрыв дверь за ним, вежливо произнес:

– Пожалуйста, проходите вперед. Пятьдесят первая камера.

Когда они подошли к нужной камере, корпусной открыл задвижку, железная дверь заскрипела и медленно открылась. Паша вошел в камеру.

Уже было поздно, люди спали, но верхний фонарь, закрытый решеткой, горел. Неожиданно, когда дверь закрылась, с нар слез парень, стриженный под ноль, лет тридцати – тридцати трех, и, улыбаясь, обратился к Паше:

– Паша, мы тебя ждали! Рады приветствовать тебя! Добро пожаловать в нашу хату! – И он протянул Цирулю руку. Паша нехотя пожал ее. Лицо парня было незнакомо ему.

– Пожалуйста, проходи! Я тебе уже шконку подготовил. Лучшая, у окна, – показал парень на нары, расположенные возле окна и аккуратно застеленные. Паша медленно подошел к столу, стоящему в середине камеры, и сел на лавочку, намертво прикрепленную к полу металлическими скобами. Он внимательно посмотрел на парня.

– А ты кто, парень?

– Паша, я забыл представиться. Славка из Красногорска, погоняло у меня – Барабан. Слыхал такое?

Паша отрицательно покачал головой.

– Я работаю вместе с Борщом из Красногорска.

– Про Борща слыхал, – сказал Паша. Борщ действительно был красногорским авторитетом. – А про тебя, парень, – нет.

– Да ладно, бог с ним, нам не до славы, – попытался пошутить парень. – Но я рад, что ты у нас на хате.

Конечно, Паша видел этого парня насквозь. Он, может, и был боевиком или бригадиром в команде Борща, это видно – хваткий, сильный. Но большого авторитета и влияния среди братвы у него еще не было.

Для этого Барабана нахождение в одной камере с Цирулем – все равно что для солдата пребывание в кабинете генерала. Конечно, теперь он будет стараться делать все, чтобы угодить Паше.

Цируль замолвит слово – и этот Барабан может стать в одну масть со смотрящим по крылу или по корпусу. А, глядишь, как расклад ляжет, и к воровской масти приблизит!

– А кто сидит вместе с нами? – поинтересовался Паша.

– Да ничего особенного. Коммерсанты, лохи. Один – пирамидчик, банкир, еще один нефтью занимался, ничего такого нет. А серьезные люди, вашей категории, воры в законе, сидят у нас на спецу, – и он, наклонившись, назвал фамилии и клички известных воров в законе. Паша был рад, что услышал такие погоняла, как Робинзон, Тенгиз и другие. Надо же, улыбнулся он, еще недавно к нему приезжали Сибиряк, Тенгиз и предлагали вместе с ними пойти в Бутырку навестить Шакро и других законников.

Паша тогда их отговаривал, не верил в успех этой акции. И все сложилось именно так, как он и предполагал. Все нелегальные визитеры в Бутырке были арестованы, а затем на всю страну прогремела новость о так называемом «банкете» в Бутырке.

Их отправили в следственный изолятор, запланированная встреча не состоялась. А вот теперь, по иронии судьбы, Паша, который их отговаривал, сам сидит на Бутырке и будет иметь возможность общаться со своими корешами, друзьями, законниками, с которыми еще полгода назад говорил на воле.

Паша внимательно взглянул на Барабана и спросил:

– Откуда узнал, что меня к тебе посадят?

– Что ты, Паша! Еще вчера мы знали об этом. Точнее, знали, что ты к нам заедешь, не именно в нашу хату, а сюда, в Бутырку, – стал объяснять Барабан. – А сегодня корпусной с вертухаем приходили, предупреждали.

– Кстати, что они за люди? – спросил Паша.

– Нормальные люди, правильные. Паша, марафетику не желаете? – неожиданно перейдя на «вы», обратился к нему Барабан.

Паша вопросительно посмотрел на него и ответил:

– Давай.

Тот быстро протянул Паше небольшую самокрутку, заряженную наркотиком.

– Ты это, – сказал ему Паша, – вроде парень правильный. Давай-ка отправь малявочку жуликам, что так, мол, и так, в хату к вам заехал Паша Цируль и всем кланяется.

– Хорошо, хорошо, Паша, сделаю! – заговорил Барабан, доставая листок бумаги, и тут же начал сочинять указанный текст.

Выкурив сигарету, Паша почувствовал себя полегче. Он улегся на шконку, задумался.

Ну что, наверное, самое трудное позади – когда опера издевались над ним, прессовали его по полной программе. Вообще, такого пресса Паша на себе давно не испытывал. Нет, у него были задержания, и не раз, и даже после освобождения, но они всегда проходили в легкой форме, не с такими тяжелыми последствиями.

«Интересно, почему они так забычарились? – думал Паша. – Что послужило причиной? А вдруг я кому-то дорогу перешел? А вдруг кто-то меня заказал?» Да нет, вроде особых конфликтов с братвой не было, наоборот, он даже уклонялся от всевозможных разборок. Он своего авторитета никогда не терял, но и на конфликт не шел. Паша в последнее время даже в сходках не участвовал, особняком держался. «А корпусной с вертухаем меня побаиваются, – думал он, – это хорошо. Да что вертухай с корпусным – по-моему, и полковник меня побаивается. Стоп! А что, если мне тут бодягу замутить?! На уши тюрьму поставить в знак протеста против задержания Паши Цируля? Надо с жуликами списаться, посоветоваться. Или голодовку устроить. Тут я отыграюсь, всю душу отведу за все унижения и беспредел с их стороны! С завтрашнего дня начну. Сначала узнаю все, что и как, а потом приму решение, как с ментами разобраться. Зря мне полковник говорил, что мы сами по себе, независимое ведомство – все одна ментура! Все под одной конторой стоят! Пусть этого ерша он фраеру гонит! Независимые они, роль сторожей выполняют! Да ничего подобного! Как опера скажут – так и сделают. Что я, не знаю их тюремные игры?»

Вскоре он уснул крепким сном.

Всю ночь Паше снились кошмары. Сначала ему казалось, что за ним кто-то гонится, потом его вели на расстрел, потом он бежал. Под утро проснулся весь в поту. Ему уже казалось, что взорвали «Мерседес», в котором ехал он сам.

Паша открыл глаза и увидел перед собой тюремные стены, решетку на окне, людей, проснувшихся и находящихся в камере.

Коммерсанты, о которых говорил вчера Барабан, смотрели на него с большим любопытством и удивлением.

Вероятно, Барабан уже успел рассказать им о легендарной личности – Паше Цируле. Паша это чувствовал. Барабан старался угодить ему изо всех сил.

Он уже успел отправить по «дорогам» большое количество маляв, адресованных законникам, авторитетам, смотрящим и прочим уважаемым людям, о том, что Павел Васильевич Захаров, по кличке Цируль, заехал к ним на хату.

Затем Барабан сделал что-то типа протокольного представления. Он представлял каждого коммерсанта Паше. Коммерсант, в свою очередь, рассказывал свою историю – за что сидит, кем работал и так далее.

У Паши была своеобразная аудиенция. Он внимательно всех выслушал, кое-кому даже стал давать советы. Ему было странно, что на спецу, где обычно сидят крутые уголовники, авторитетнейшие люди воровского сообщества, вдруг стали появляться коммерсанты.

Но потом, через некоторое время, он понял, что это делалось за деньги. За деньги коммерсанты покупали себе даже тюрьму, по крайней мере, неплохое содержание на спецу. Камеры были малочисленные, не более двенадцати, а иногда и восьми человек.

Стали завтракать. Наотрез отказавшись от тюремной баланды, которую предлагал вертухай, открыв кормушку, сокамерники сели кушать деликатесы. Там был и балык, и буженина, севрюга, лишь икры не было. Закончив трапезничать, Паша сел за стол играть в тюремные нарды.

К тому времени уже стали поступать малявы с отзывом. Почти все малявы прислали жулики, сидящие на тот период в Бутырке. Единственное – малявы были короткие: подробнее напишут позже. Один законник даже предложил Паше встретиться на прогулке, мол, перекричимся с тобой на прогулке, побалакаем.

Закончив игру в нарды, Паша задумался. Теперь ему нужно было думать «о дороге», о так называемом пути, по которому можно получать нелегальный, запрещенный товар – наркотики и весточки с воли.

Что касается денег, то нужды в них не было, так как на Пашу уже работал тюремный общак, который в ближайшее время он должен был получить.

Неожиданно Паша вспомнил последние слова того опера, который приходил к нему в больницу. Кажется, зовут его Андрей. Он говорил о повторном обыске, о поисках общака. Паша тогда не подал виду. На самом деле его это очень взволновало.

Что же стало с лавэ? Нашли его? Братва или менты? Надо пробить ситуацию через Розу. Вскоре приедут адвокаты, через них он уж точно узнает, что приключилось, что с общаком, который он хранил долгое время.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.