III. Основные особенности советской агентуры на Западной Украине

III. Основные особенности советской агентуры на Западной Украине

Несколько случаев из практики и захваченные секретные распоряжения органов НКВД-НКГБ говорят о том, что, кроме указанных выше видов агентуры, на территории Галиции организован и действует особый вид агентуры, созданный из неполнолетних (дети 12–14 лет). Этих детей ловят во время облав и под разными предлогами отвозят в Райотделы НКВД-НКГБ, во время допросов грозя им смертью, если они не расскажут, в чьих хатах расквартировываются бандеровцы, кто в селе варит им кушать, где есть ихние магазины, кто станичный, где связь и другое. При исключительной массовости нашего движения, много детей по селам, действительно, на некоторые из этих вопросов (а то и на все) могут ответить, ибо они в таком возрасте в большинстве бывают наблюдательными и имеют хорошую память. Это учитывают и используют работники НКВД.

“Агентура НКВД-НКГБ в действии”[132]

Как мы уже видели, Советы полагались на окружавший их ореол непобедимости для того, чтобы подорвать боевой настрой массового движения сопротивления во всех западных приграничных областях, — на миф не только о своем могуществе, но и о неизбежности своего прихода. Помимо значительного превосходства в вооруженной силе и многочисленных тактических преимуществ, советские спецгруппы также хорошо умели играть на настроениях населения, продиктованных многовековым соперничеством различных этнических групп.

В Галиции давняя вражда и междоусобные раздоры этнических поляков и украинцев не исчезли с приходом советских войск. Обе стороны лишь приспособились к новым условиям, используя немецкий или советский режим для того, чтобы расправиться с соперником. В начале периода, в 1944–1945 гг., на сотрудничество с советскими властями шли в основном те этно-националисты, чьи интересы, по крайней мере в этом вопросе, совпадали с интересами Советов. В этом смысле, польские националисты в Галиции проявляли гораздо большую склонность к тому, чтобы считать украинское подпольное движение сопротивления своим общим с советской властью врагом в регионе, который они традиционно относили к юго-восточной Польше.

Советские власти действительно стремились использовать межэтнические конфликты в своих целях. Это наглядно показывает шестистраничный отчет начальника штаба партизанских бригад НКВД на Украине Тимофея Строкача, датированный 23 марта 1944 г. Познакомившись с основными польскими националистическими партизанскими отрядами и политическими группировками, Строкач рекомендовал следующую тактику по подрыву боеспособности польского подполья в Восточной Европе:

Украинский штаб партизанского движения в настоящее время дает нам большие возможности:

1. Для заброски квалифицированной агентуры в Польшу, Германию;

2. Для направления в Польшу [этнических — Дж. Б.] польских партизанских формирований;

3. Помогая партизанским отрядам польской “Гвардии Людовой” обеспечить быстрый рост и широкий разворот партизанского движения на территории Польши[133].

Для оперативных сотрудников на местах эти малопонятные формулировки означали четкую установку: НКВД использовало этнические конфликты на вновь завоеванных территориях Центральной и Восточной Европы как орудие укрепления советского контроля. Классификация противника по национальным категориям широко применялась в НКВД, чей аппарат был убежден в “наличии связи между [антисоветской — Дж. Б.] шпионской деятельностью и этническим или социальным происхождением”[134]. Все послевоенные годы сталинского правления основной тактикой советской власти было разжигание вражды между этническими группами, давно соперничающими между собой за господство в различных частях Восточной Европы. На Западной Украине это означало прежде всего использование этнических украинцев против этнических поляков и наоборот.

Многочисленные отчеты и инструкции украинского подполья за период 1944–1945 гг. отражают подозрения украинцев, что поляки сотрудничают с советскими властями. “Поддержку [органам НКВД — Дж. Б.] можно встретить в основном среди [этнических] поляков или среди польской общественности, но также и со стороны [этнических] украинцев — тайных агентов”[135]. “Поляки из истребительных батальонов наносят нам большой урон, поскольку активно разыскивают нас по селам”[136]. Точно также в сообщении ОУН-УПА, датированном 22 сентября 1944 г., руководители повстанцев утверждали, что главная угроза в Галиции исходит от этнических поляков:

ФАКТОРЫ УСПЕХА [советских антиповстанческих] ОПЕРАЦИЙ.

1. Перед операцией НКВД готовит предназначенный отряд к ее проведению. Грабители-нквдисты приходят во многие села с готовыми списками честных украинских граждан и наших членов.

Откуда большевики получают эти сведения?

а. Местные сексоты доносят обо всем на селе. (Недостаточная конспирация в сельской местности. Мы должны быть осторожны даже с нашими).

б. Даже при первом приходе в село НКВД часто удается узнать все о работе наших действующих отрядов, отношении [местного — Дж. Б.] населения к УПА, размещении складов, о раненых и т. д. Это вызвано общим отсутствием конспирации на селе — люди расскажут любому все, что знают…

в. Много местных [этнических] поляков в НКВД. Необходима чрезвычайная осторожность перед смешанными [польско-украинскими] семьями[137].

Как заявил весной 1945 г. один из украинских академиков в разговоре с человеком, тайно сотрудничавшим с советскими органами: “Вы не знаете поляков. Они еще более бесстыжие, чем евреи…”[138].

Вот лишь один из множества примеров, показывающих решающую роль, которую играли давние межэтнические противоречия на уровне одного села. В январе 1945 г. советские части провели операцию в Сновичах — большом селе в Львовской области, насчитывавшем 578 дворов. Агентурной информацией их снабдили поляки из числа местных жителей, сотрудничавших с новой властью. В предыдущих докладах Сновичи всегда назывались исключительно пассивным селом, где украинские повстанцы почти не действовали. Однако донесения разведки, основанные на тайных сообщениях местных жителей-поляков, сотрудничавших с Советами, вскрыли только в одном этом селе повстанческое подполье из 120 активных членов. Части Красной армии окружили Сновичи ночью 17 января 1945 г., а затем ранним утром 18 января вошли в село.

Результаты проведенных обысков позволяют представить, с чем приходилось бороться советским войскам. Только в одном селе в 578 дворов было выявлено 104 “схрона”. Командующий операцией был уверен в том, что удалось отыскать далеко не все укрытия. Найти эти 104 “схрона” помогло то, что все они были похожи один на другой. Каждое такое убежище представляло собой в буквальном смысле могилу, вырытую в каменной стене погреба, где хранился картофель, куда вел лаз всего в 40 см. шириной. Украинские повстанцы протискивались внутрь такого укрытия, а затем члены семьи заделывали проход, так что оставалось только небольшое отверстие для воздуха[139].

Находки в Сновичах заставили советское военное руководство на местах пересмотреть свои оценки численности оппозиции. До этой операции военная разведка полагала, что в Поморянском районе активно действовало всего лишь 140 повстанцев. Однако только во время операции в Сновичах было обнаружено 74 украинских повстанца, что заставило совсем по-другому оценивать численность повстанцев в районе. Новые данные почти в восемнадцать раз превышали старые. Теперь предполагалось, что здесь действует 2500 повстанцев — и это только в одном из двадцати пяти районов Львовской области![140] Как объяснял автор отчета об операции: повстанцы так хорошо спрятались, что “…если бы не агентурные данные, то мы бы ничего не нашли”[141]. Без местных осведомителей Советы были беспомощны. Дополнительным препятствием к установлению советского контроля на Западной Украине было то, что необъявленная война с украинским националистическим подпольем не оставляла новым властям времени наслаждаться плодами своих побед. Уже через несколько дней после операции в Сновичах УПА нанесла ответный удар: в селе было сожжено десять крестьянских хат, а девять человек — восемь мужчин и одна женщина, все этнические поляки — были преданы мучительной казни. Их связали и похоронили заживо в собственном доме — страшный памятник предательству, призванный запугать тех, кто отважится на сотрудничество с Советами[142].

Политическое решение о депортации этнических поляков с территории Западной Украины, принятое в Москве в ноябре 1944 г., стало настоящей катастрофой для агентурных сетей НКВД в регионе. Это произошло по двум причинам. Во-первых, депортация поляков нанесла сокрушительный удар по советскому присутствию в сельских районах. Прямым последствием новой волны полонизации края после Первой мировой войны стало относительно равномерное расселение этнических поляков-”колонизаторов” по селам Галиции. К 1939 г. в большинстве западно-украинских сел население было смешанным: от 10 до 30 % жителей составляли этнические поляки, а от 70 до 90 % — украинцы. Именно эта особенность галицийских сел и порождала в послевоенные годы постоянный приток агентурной информации, которую использовали советские власти: вражда на этнической почве подталкивала обе стороны доносить друг на друга. К концу 1945 г. оперативные сотрудники НКВД жаловались на то, что у них больше не осталось никакой агентуры, чтобы отслеживать перемещения местных повстанцев[143]. Работу по созданию сети осведомителей на Западной Украине пришлось начинать заново[144].

Во-вторых, решение высшего советского руководства о депортации поляков пагубно сказалось на советской агентуре также и потому, что с достижением этнической однородности населения в пользу украинцев силам ОУН-УПА больше не нужно было сражаться на два фронта — против польских партизан, с одной стороны, и против советских частей, с другой[145]. Отряды украинских националистов могли теперь полностью сосредоточиться на борьбе с советской властью. Как это ни парадоксально, советские оценки сил украинских повстанцев резко возросли к концу 1946 г., что в основном соответствует темпам депортации этнических поляков с Западной Украины.

Агентура по приказу

Советские инструкции региональным отделам НКВД показывают, что сеть советских осведомителей была создана на послевоенной Западной Украине в основном по приказу сверху. В сущности, оперативным сотрудникам НКВД было велено к такому-то числу — обычно в течение 7-10 дней — завербовать определенное число агентов и осведомителей на местах[146]. В результате, до того как в середине 1947 г. на Западной Украине стали создаваться так называемые параллельные агентурные сети, система внутренней слежки существовала лишь на бумаге, почти не представляя никакой реальной оперативной ценности. Давление на рядовых сотрудников НКВД, от которых требовали быстро добиться значительных успехов, имело целый ряд последствий. Во-первых, нажим из Москвы вызвал резкий рост насилия со стороны советских властей по отношению к местному населению. Вынужденные выбирать между Сциллой и Харибдой, рядовые сотрудники органов предпочитали крайние меры более последовательным методам создания агентурных сетей. Во-вторых, это давление приводило к созданию множества не существующих на самом деле сетей. Иначе говоря, вместо того чтобы докладывать о неудаче, советские оперативные сотрудники часто фабриковали успешные результаты. В итоге к концу 1940-х гг. борьба с украинским националистическим подпольем оказалась подчинена количественным показателям, спускаемым сверху по областям и районам. В статистических сводках и новых формах отчетности результаты работы оценивались в зависимости от числа произведенных арестов, уничтоженных “бандитов” и обнаруженных “схронов”. В-третьих, давление из Киева и Москвы приводило к значительным нарушениям правил вербовки, так что советские агентурные сети оказались буквально нашпигованы двойными агентами, работавшими на украинское подполье. В результате, очень часто гибли оперативники, преданные осведомителями, которые работали на обе стороны. Наконец, личные дела сотрудников НКВД показывают, что в совокупности все эти факторы оказывали разлагающее влияние на кадры. Даже на общем фоне множества опасностей, подстерегавших советских государственных служащих в конце сталинской эпохи, служба на Западной Украине была очень тяжелой. Среди оперативных сотрудников спецгрупп НКВД был выше процент просьб о переводе в другое место, встречалось больше случаев алкоголизма, нервных срывов и прекращения деятельности (т. е. отказа от службы)[147].

Советская сеть внутренней разведки на Западной Украине на бумаге выглядела внушительно. На 1 июля 1945 г. по данным НКВД в составе агентурной сети на Западной Украине насчитывалось 11 214 местных жителей, сотрудничавших с органами: 175 резидентов, 1196 агентов и 9843 осведомителя. Почти половина из них (47,2 %) была завербована в первые шесть месяцев 1945 г. — 156 резидентов (89,1 %), 527 агентов плюс еще 41 агент-”маршрутник” и 84 агента-”внутренника” (всего 652 человека или 52,3 %), а также 4483 осведомителя (45,6 %)[148]. Как сообщалось в совершенно секретном докладе, датированном 14 сентября 1946 г., почти 9 % (2968 чел.) из 33 740 галицийских крестьян в составе истребительных батальонов были на тот момент тайными осведомителями, работающими на Советы[149].

Однако на практике эти впечатляющие данные часто не соответствовали ожиданиям. Подавляющее большинство советских спецопераций на Западной Украине с самого начала были под угрозой срыва. Приведем только один пример для иллюстрации.

В октябре-ноябре 1944 г. органы НКГБ на Украине приступили к операции с целью внедрить своего человека в руководство бандеровской ОУН — самого сильного крыла украинского подполья. Основная задача состояла в том, чтобы задействовать двух женщин-агентов — ИРИНУ в Луцке и АПРЕЛЬСКУ из Киева. Эти женщины затем должны были подтвердить надежность третьего агента — СВИЯ, выходца с Восточной Украины, работавшего на НКВД с 1924 г. По легенде, АПРЕЛЬСКА была ключевым посредником между СВИЕМ — руководителем вымышленной украинской националистической подпольной организации, якобы базирующейся в окрестностях Киева, — и региональным штабом ОУН в Луцке[150].

Неудачно спланированная операция была обречена почти с самого первого дня. В итоге сорвалась она в первую очередь благодаря командующему УПА Тарасу ЧУПРИНКЕ. ИРИНА и СВИЙ были допрошены повстанцами, а затем казнены. АПРЕЛЬСКА реабилитировала себя тем, что согласилась сотрудничать с УПА. Хотя ей запретили участвовать в новых операциях, украинское подполье даровало ей жизнь и разрешило служить своему делу, рассказывая женщинам на Западной Украине о тех мучениях, которые ей пришлось пережить.

Эта история особенно интересна тем, что региональный начальник контрразведки подпольщиков был убит в своем убежище во время очередной облавы, устроенной советскими частями против повстанцев спустя две недели после допроса и казни ИРИНЫ и СВИЯ. Тогда была захвачена большая пачка документов, относящихся к этой операции, — в том числе и протоколы допросов всех трех советских агентов. Оценивая результаты в марте 1946 г., заместитель главы Первого отдела ГУББ полковник НКВД В. Константинов анализировал причины провала. Сделав вывод о том, что операция НКВД по проникновению в центральные командные структуры ОУН “была недостаточно продумана и подготовлена”, Константинов подчеркивал три главных изъяна. Во-первых, как указывал Константинов, двое из трех агентов НКВД не были достаточно проверены. ИРИНА была капризной девицей двадцати трех лет. Под давлением со стороны подпольщиков она раскололась также легко, как сделала это раньше — когда ее арестовали и допросили сотрудники НКВД. Став агентом НКГБ в октябре 1944 г., она никогда не проходила серьезной подготовки к подпольной войне и совсем не годилась для такой крупной операции, начавшейся всего месяц спустя после того, как ее завербовали. Оперативный сотрудник НКВД по фамилии Бриккер, руководивший операцией, по всей видимости полагал, что роль ИРИНЫ не слишком важна — от нее требуется просто подтвердить принадлежность к подполью АПРЕЛЬСКОЙ и устроить той первую встречу. Однако почти сразу же после того, как Ирину арестовали органы НКВД, об этом узнали повстанцы — на нее донесла ее подруга по работе. Таким образом, амбициозные планы НКВД с самого начала оказались под угрозой срыва. ИРИНЕ предстояло убедить подпольщиков в том, что она будто бы по своей собственной инициативе стала двойным агентом, на самом деле работающим против НКВД на стороне повстанцев. Константинов поражался: как можно было всерьез рассчитывать на то, что ИРИНА сможет это сделать! На самом деле единственное, в чем они убедились, — так это в том, что она скомпрометировала себя сотрудничеством с советскими органами и ей стало невозможно доверять с того самого момента, как ее арестовали. Точно также и АПРЕЛЬСКА — более серьезная женщина двадцати двух лет — проработала на НКВД всего шесть месяцев до начала операции.

Во-вторых, Константинов критиковал общий недостаток конспирации и слишком большую осведомленность участников обо всей операции в целом. Очевидно, что каждый агент должен был располагать только той информацией, которая была ему строго необходима. Однако на практике все они знали гораздо больше, чем требовалось. В данном случае это обернулось особенно плачевными последствиями: хотя АПРЕЛЬСКА и не знала остальных агентов, тем не менее она смогла на допросе сообщить повстанцам важные сведения. Эти данные позволили Службе безопасности установить их личность. АПРЕЛЬСКА стала сотрудничать с НКВД в апреле 1944 г. Ее выдал советским властям на жестоком допросе один из ее близких друзей в Киеве. Она сама, однако, держалась очень стойко, несмотря на пытки и другие применявшиеся к ней чрезвычайные меры воздействия, в том числе и почти двухмесячное одиночное заключение. АПРЕЛЬСКА пошла на сотрудничество с советскими органами против украинских националистов только тогда, когда ее связи с подпольщиками стали угрожать жизни ее родителей, живших на селе под Житомиром. В этом, как и в других случаях, Советы чрезмерно полагались на завербованных на свою сторону агентов украинского подполья, совершая ту же ошибку, что и Большой брат в классическом романа Дж. Оруэлла “1984 год”. Иными словами, они, кажется, действительно верили в то, что если сопротивление человека удалось сломить, то он останется таким навсегда. На самом деле, как показывает история с АПРЕЛЬСКОЙ, перевербованный агент испытывал глубокий внутренний конфликт. Обычно это приводило к тому, что он с радостью встречал свое разоблачение повстанцами. После разоблачения АПРЕЛЬСКА, как и многие другие, всячески сотрудничала с подпольщиками, чтобы поддержать их в борьбе с советской властью. Даже такой неопытный советский агент, как она — а АПРЕЛЬСКА была скорее нормой, чем исключением, — мог оказаться большим приобретением для контрразведки повстанцев.

В своем заключении Константинов прямо осудил всю операцию, а также исходные посылки, на которых она основывалась. Если бы совершенно случайно в ходе совсем другой операции не были обнаружены ЧУПРИНКА и его архив, то украинское подполье скорее всего смогло бы перевербовать всех трех советских агентов и тем самым проникнуть в тайны многочисленных операций НКГБ, а не наоборот. Только случайность спасла НКГБ от такого потенциально катастрофического развития событий[151].

Этот пример показывает, какие серьезные препятствия стояли на пути советской власти, стремившейся установить свой контроль на Западной Украине. Информация из органов НКГБ на Украине утекала как из решета, и с этим нужно было что-то делать. Не решив эту очевидную проблему, советская власть не могла по-настоящему вступить в схватку с противником. Общим принципом советской политики усмирения враждебно настроенных регионов было одновременное использование шпионов и осведомителей вместе с беспощадным подавлением протестов населения в целом. Однако, хотя Советы располагали преимуществом в вооруженной силе, им обычно не хватало надежной информации. Складывается впечатление, что в течение первых трех лет вторичной советской оккупации Западной Украины проводилось множество случайных операций. Местное население подвергалось беспощадному террору, однако отрядам повстанцам или их руководству был нанесен лишь незначительный урон. В докладе на имя Н. С. Хрущева (в то время занимавшего пост Первого секретаря Коммунистической партии УССР), датированном 8 августа 1946 г., его заместитель в ЦК, курировавший Западную Украину, А. А. Стоянцев горячо критиковал советские операции в этом регионе. По его словам, они в основном сводились к праздной болтовне: “Учитывая их слабую агентурную подготовку, [советские — Дж. Б.] военные операции в большинстве случаев не приносят никаких результатов: Из 3753 операций, проведенных в июле [1946 г.] во всех [семи] западных областях [Украины], 2813, или 75 %, -совершенно никаких результатов, из 4238 столкновений 3929, или 93 %,- также без результата”[152].

Эти показатели нельзя расценивать как нетипичные или случайные. В сентябре 1946 г. в совершенно секретном докладе Хрущеву Стоянцев указывал, что из 42 175 операций и вылазок на Западной Украине, в которых участвовали истребительные батальоны, менее 10 процентов (4210 операций) дали удовлетворительный результат. В большинстве же случаев столкновения с противником не происходило или же повстанцы разоружали такой отряд, а поддерживающих советскую власть командиров убивали или похищали[153]. В своих выводах Стоянцев подвергал эти операции резкой критике: “Органы МВД, МГБ, внутренние и пограничные войска на сегодня не перешли в своей работе от активных военных операций к глубокому агентурному проникновению в подполье ОУН. Большинство акций бандитов [повстанцев — Дж. Б.] оставались без расследования, ответные меры не проводились и бандитам [повстанцам] удавалось уйти без всякого наказания. Командиры воинских частей МВД стараются уклониться от руководства своими отрядами, которые в большинстве случаев наносят удары вслепую”[154]. Стоянцев жестко критиковал органы МВД/МГБ западных областей за то, что они отказались от проверенных на практике методов — держать оппозицию “на крючке” и проводить массовые аресты с целью вербовки осведомителей. Он указывал также на недостоверные и чрезмерно оптимистичные отчеты, на неспособность восстановить потерянные источники информации и полноценно использовать сохранившиеся — и даже на “трусость и нерешительность” в работе органов.

В целом эти данные наглядно показывают, как много в советских органах безопасности по всей Западной Украине было осведомителей, сочувствовавших повстанцам. Вплоть до 1947 г. контрразведка украинского националистического подполья до такой степени контролировала осведомительные сети противника, что фактически сводила на нет советское превосходство в вооруженной силе. При помощи осведомителей НКВД украинские повстанцы устраивали преднамеренные утечки дезинформации. Часто им удавалось водить за нос советские органы безопасности, играя в опасные игры, где ставками были жизни людей.

Более того, как показывают эти же материалы, районное и областное советское руководство на Западной Украине, не желая рисковать, гораздо чаще имитировало энергичные меры, нежели делало конкретные шаги по действительному уничтожению украинской националистической оппозиции. Проанализировав данные за июль 1946 г., Стоянцев приходил к малоприятному заключению: “Многие секретари обкомов и в особенности райкомов [на Западной Украине — Дж. Б.], несмотря на активизацию банд ОУН-УПА, ослабили борьбу [с подпольем]. Не учитывая изменившихся вражеских методов борьбы — … бегства в глубокое подполье, индивидуальный террор, операции и вылазки местных отрядов из 3–4 человек… — они продолжают проводить массовые операции без достаточной агентурной подготовки, которые в большинстве ничего не дают”[155]. Двумя днями ранее Стоянцев писал о том же другому секретарю ЦК Компартии УССР, Д. С. Коротченко: “Нужно подчеркнуть, что хотя есть послабление в борьбе против [украинских повстанческих — Дж. Б.] банд, в ряде случаев [партийные функционеры на местах] больше стремятся продемонстрировать, что борьба ведется успешно”, нежели действительно пытаются ликвидировать повстанцев. Местные партийные руководители на Западной Украине “вяло относятся к делам у себя под боком”[156].

Поэтому информация и дезинформация стали мощным оружием в руках украинского националистического подполья, сознательно работавшего над тем, чтобы отрезать командные структуры Советов на Западной Украине от своих сил на местах. Повстанцы стремились во что бы то ни стало добиться неуклонного соблюдения конспирации среди своих членов: “Соответственно необходимо: (1) Избавиться в организации [повстанцев — Дж. Б.] от неоправданного доверия, от нестойких элементов, уничтожить агентуру в наших рядах. БОЛЬШЕВИКИ ЗНАЮТ, ЧТО ОНИ НЕ МОГУТ ЛИКВИДИРОВАТЬ НАС ТОЛЬКО ВООРУЖЕННОЙ СИЛОЙ И ТЕРРОРОМ”[157]. Без надежной агентуры советские вооруженные операции не могли принести никаких результатов.

Параллельные агентурные сети

Для Советов положение дел должно было стать критическим, прежде чем ситуация начала исправляться. В письме от 25 апреля 1947 г. Министр Внутренних Дел СССР Круглов подверг резкой критике своего коллегу на Украине Строкача (в то время занимавшего пост Министра Внутренних Дел УССР) за резко возросшее число зарегистрированных случаев уголовного бандитизма и вылазок повстанцев. В первом квартале 1947 г. соответствующие статистические показатели по всей Украине выросли более чем на 100 % по сравнению с данными за последний квартал 1946 г.! “Агентурная работа и усилия по ликвидации активно действующих банд слабые”, — констатировал Круглов[158]. К этому времени программа по радикальной перестройке тактики советской агентуры действовала уже почти год. К ее реализации приступили в основном по инициативе Строкача, наметившего ее общие принципы в совершенно секретном сообщении, датированном 20 июля 1946 г.[159] Катастрофическое положение дел в начале 1947 г. дало Строкачу возможность, которой он давно добивался, — испытать новые методы работы в регионе, ограниченном семью западными областями Украины.

Развитие параллельных агентурных сетей стало поворотным моментом в борьбе советской власти с украинским подпольем. Документы советских органов безопасности, дополненные захваченными материалами украинского националистического сопротивления, наглядно показывают, что Советы одержали победу благодаря созданию на Западной Украине эффективной разведывательной сети. Тайная война советских органов безопасности за проникновение в структуры украинского подпольного движения сопротивления и уничтожение его изнутри, при помощи своей агентуры, стала основным средством, благодаря которому была подавлена украинская оппозиция. 16 апреля 1947 г. состоялось собрание районного руководства МВД и МГБ Львовской области. Стенограмма этого совещания отражает всю ярость и отчаяние советских властей, вызванные упорным сопротивлением украинских националистов, которое они продолжали оказывать и два года спустя после победы СССР в Европе[160]. Именно под влиянием раздражения от постоянных неудач и огромного давления из Москвы местное руководство выработало новую тактику борьбы, усилив работу по внедрению своей агентуры. Учитывая высокие ставки, связанные с этим экспериментом, Хрущев временно был устранен со своего поста Генерального Секретаря Компартии УССР на период с апреля по декабрь 1947 г. Его покровитель Лазарь Каганович в основном и осуществлял надзор за сменой тактики подавления оппозиции на Западной Украине[161].

К 1948 г. новая политика Советов стала несомненно приносить результаты. Среди украинских подпольщиков возникла атмосфера недоверия из-за участившихся случаев проникновения в их ряды советских сексотов. Об этом говорится в документах одного из бойцов ОУН РУСЛАНА, обнаруженных после того, как их владелец погиб в перестрелке с отрядом МВД:

Большевики стараются взять нас изнутри, через агентуру. Это страшный, ужасный прием: никогда точно не знаешь, в чьих руках ты окажешься. На каждом шагу можно ждать [вражеского — Дж. Б.] агента. Из-за такой шпионской сети работа всех отрядов часто оказывается раскрытой… Агентура нанесла огромный ущерб [украинской подпольной] организации[162].

В ноябре 1948 г. новая тактика внедрения советской агентуры принесла две большие победы, ставшие действительно поворотным моментом в установлении советского контроля в регионе. 4 ноября 1948 г. был уничтожен ФЕДИР и еще трое повстанцев, возглавлявших самые активных из оставшихся группировок ОУН-УПА на Западной Украине. Эти отряды действовали в Львовской и Дрогобычской, а также в некоторых районах Станиславовской и Тернопольской областей. Еще больший удар по подполью был нанесен 10 ноября 1948 г., когда был ликвидирован МИРОН — печально известный руководитель СБ (контрразведки подпольщиков) в регионе.

Агентурные источники сообщили, что секретарь Гриневского сельсовета Бобркского района Львовской области — местный крестьянин по фамилии Тишишин — был связан с повстанцами. Применив “особые агентурно-оперативные меры” (иначе говоря, пытки), следователи МВД заставили Тишишина выдать укрытие-бункер, где прятались пятеро его односельчан. В их числе был и сын Тишишина, убитый вместе с остальными повстанцами 10 ноября 1948 г. в ходе советской спецоперации[163]. Последующее расследование показало, что на этот раз Советам наконец удалось уничтожить своего главного врага во Львовской и соседних с ней областях — некоего МИРОНА. Позднее было установлено, что под этим псевдонимом скрывался уроженец села Девятники Дрогобычского района Ярослав Дьякон[164]. По данным МГБ, МИРОН “отличался крайней жестокостью и деспотизмом, он без колебаний использовал самые отвратительные методы пыток и убийств…”[165], применяя их как против советских военнослужащих и гражданского персонала, так и против местных жителей — этнических украинцев, заподозренных в коллаборационизме. МИРОН был не просто беспощаден — именно он разработал множество различных приемов контрразведки повстанцев, которые так успешно себя зарекомендовали по всей Западной Украине. С их помощью повстанцы проникали во вражеские структуры и ликвидировали советские источники информации[166].

Чтобы нейтрализовать деморализующее воздействие страшной вести о гибели МИРОНА и ФЕДИРА, ОУН в ответ стала распространять слухи о том, что эти лидеры повстанцев на самом деле не погибли. Им будто бы удалось бежать и скрыться в Карпатах, где они активно продолжают борьбу в рядах сопротивления[167]. Сохранившиеся в архивах фотографии и данные патологоанатомической экспертизы опровергают эту версию.