Предостережения в марте и апреле 1940 года

Предостережения в марте и апреле 1940 года

Независимо от того, были ли названы в качестве часа Х середина февраля или середина марта 1940 года, не только никаких внутриполитических потрясений внутри Германии в это время не произошло, но нельзя было обнаружить даже хоть каких–либо волнений в обществе. Все свидетельствовало о том, что подготовка к наступлению идет полным ходом и что сопротивление генералов сломлено окончательно. 29 февраля 1940 года Чиано, который в то время еще пытался убедить Муссолини не брать обязательств вступать в войну на стороне Гитлера, заявил нунцию Ватикана в Риме монсеньору Борджонджини Дьюка, что Германия готовится начать мощное наступление на Западе, которое, скорее всего, начнется через 15—20 дней.

К Пасхе Пий XII окончательно потерял надежду на какие–то события, которые предотвратили бы наступление. С января 1940 года, а возможно, и с ноября 1939 года, папа был в курсе планов Германии нанести удар на Западе, а также и того, что началом такого удара станет стремительный бросок через территорию нейтральных стран – Бельгии, Голландии и Люксембурга. В начале 1940 года папа еще не был уверен в том, что он обязан был предпринять; направить предостережения в Брюссель и Гаагу о готовящемся вторжении его побудили лишь прямые запросы на этот счет, сделанные этими странами. Французы, а скорее всего, и англичане с нетерпением и возбуждением, так же как и он, ждали очень важных новостей из Германии. Ватиканские контакты оправдали надежды папы в смысле получения соответствующего ответа от англичан, и теперь Пий XII чувствовал себя безусловно обязанным не дать западным державам ввести себя в заблуждение какими–то оптимистическими ожиданиями, а если таковое произойдет, то вывести их из этого состояния.

Навряд ли привлек серьезное внимание, а тем более вызвал беспокойство у кого–либо тот факт, что посол Франции в Ватикане Шарлеруа в выходные, один из которых выпал на Пасху, покинул свой пост в Риме и вернулся в Париж. Это было тем более естественно, что его сын Жан, офицер французской армии, взял короткий отпуск на это же время, и посол, таким образом, имел возможность провести несколько дней со своим сыном. В Светлую пятницу (22 марта) отец предложил сыну сопровождать его во время нескольких важных мероприятий. Одним из них была поездка во французский Генеральный штаб, расположенный в Винсенне, где Шарлеруа–старший беседовал с начальником Генерального штаба Гамеленом. Затем отец и сын вернулись в Париж и посетили Даладье, который за несколько дней до этого был вынужден покинуть пост премьер–министра, но сохранил за собой пост военного министра. Пока они ехали в Париж, Шарлеруа–старший сказал своему сыну, что папа лично предупредил его о том, что немецкое наступление, скорее всего, начнется весной 1940 года и что оно будет вестись через территорию Бельгии, Голландии и Люксембурга.

Практически с уверенностью можно утверждать, что папа передал аналогичное предостережение и Осборну, перед которым он имел гораздо более четко выраженные обязательства, чем перед французским послом.

О том, насколько папу беспокоили вступление войны в более активную фазу и последствия этого для западных стран и сколь сильно он хотел предупредить их об опасности, видно из событий, произошедших накануне. В ходе частной аудиенции, которую папа дал 21 марта 1940 года Альфреду Мишлену, бизнес–менеджеру издательства «Ля Бон Пресс», выпускавшего католические журналы, Пий XII специально подчеркнул свою озабоченность в связи с возможным наступлением, поинтересовавшись, насколько сильна Франция с военной, политической и моральной точек зрения. Говоря о «вероятности» германского наступления, откладывание которого он всецело связал с усилиями оппозиции внутри германского Генштаба, Пий XII откровенно высказал свои опасения и беспокойство по поводу того, насколько сильным и эффективным может быть это наступление. Насколько Франция в целом готова к войне и насколько успешно она может выдержать ведущуюся сейчас «войну нервов» с учетом межпартийной борьбы, серьезных проблем в парламенте, внутренних склок и ссор, а также открытого столкновения различных мнений? Было очевидно, что понтифика беспокоило то, как скажется все вышеупомянутое на внутреннем единстве французского общества и его способности достойно выдержать то испытание, с которым, судя по всему, Франции вскоре придется столкнуться. Шарлеруа неверно понял сказанное папой; он не уловил в его словах предупреждения о грозящей серьезной опасности, а воспринял сказанное лишь как выражение симпатии и поддержки с его стороны по отношению к Франции, а также того, что папа твердо связывал свои надежды с победой союзников.

В Ватикане также росла озабоченность тем, что Италия может выступить в войне на стороне Германии. В роковой день 9 апреля 1940 года, когда Гитлер начал вторжение в Данию и Норвегию, монсеньор Монтини высказал Шарлеруа свою озабоченность в связи с возможным вовлечением Италии в войну и позволил себе высказать совет по поводу того, что союзники могли бы в этой связи предпринять, чтобы помешать развитию этой опасной тенденции. Муссолини, подчеркнул заместитель государственного секретаря Ватикана, одержим страхом, что в случае свержения Гитлера автоматически наступит и его очередь. Средства пропаганды Франции, отметил он, могли бы специально подчеркнуть, что судьбы двух диктаторов никоим образом не являются бесповоротно связанными.

В это же время и другие сигналы от германской оппозиции достигли Рима. Скорее всего, вскоре после 5 апреля, когда Браухич дал отрицательный ответ относительно «доклада Х», Мюллер пришел к Ляйберу очень расстроенным и подавленным. На вопросительный взгляд Ляйбера он мрачно ответил: «Все было готово. На днях я сидел за столом и ждал телефонного звонка. Но так и не дождался. Ответственным за все является генерал–полковник фон Браухич».

Даже двадцать лет спустя можно почувствовать то разочарование, которое тогда испытал отец Ляйбер. Разочарование папы навряд ли было меньшим. После стольких месяцев тревог и опасностей все оказалось напрасным, практический результат оказался абсолютно нулевым. Однако произошло событие, которое не допустило полного и окончательного разочарования в шансах на успех и породило новые надежды.

Таким событием стало сообщение о планируемом вторжении Гитлера в Данию и Норвегию. Оно породило надежды на то, что теперь ОКХ вмешается и предпримет активные действия и таким образом удастся вновь наполнить свежим ветром поникшие паруса сотрудничества с Ватиканом и восстановить его доверие к оппозиции. Необходимость восстановления подобного доверия в то время подтверждается и показаниями, правда из довольно сомнительного источника, которые совпали по времени с предостережением папы, которое он высказал Шарлеруа, предупредив о необходимости быть готовыми к серьезным испытаниям и отказаться от благодушия и каких бы то ни было радужных надежд. Таким свидетельством стали данные после войны показания бывшего агента гестапо Франца Зондреггера, который привел слова, якобы сказанные Шмидхубером в ходе допросов после его ареста нацистами. По словам Зондреггера, незадолго до Пасхи монсеньор Шёнхоффер связался со Шмидхубером, чтобы узнать, какие люди стоят за спиной Мюллера. Шёнхоффер якобы сказал, что в Ватикане и Лондоне существуют серьезные сомнения по поводу того, что Мюллер имел полномочия вести контакты, подобные тем, которые завершились в январе 1940 года. Когда события достигли желаемой точки, неожиданно воцарилось полное молчание, и от германской оппозиции нет «ни слуху ни духу»[200].

Между тем сообщения о предстоящем нападении на Данию и Норвегию были тщательно подготовлены и переданы таким образом, чтобы подтвердить и укрепить в глазах папы и английского правительства реальность существования оппозиции и того влияния, которым она обладала. Где–то во второй половине марта 1940 года Мюллер сообщил Каасу, Ляйберу и Шёнхофферу о том, что Гитлер принял решение напасть на Данию и Норвегию и что, по мнению группы Остера, это закончится для него крахом. Был выработан простой шифр для передачи дальнейшей более точной информации из Мюнхена. За несколько дней до 9 апреля (как можно заметить, это совпало с предостережениями, которые Остер передал Сасу и военным атташе Норвегии и Дании) последовал звонок в Рим; в ходе разговора Шёнхоффер задавал слишком много вопросов, чем несколько раз давал Мюллеру серьезный повод для беспокойства, что нам уже знакомо по телефонным разговорам Саса.

Неизвестно, что сделал папа с полученной информацией, однако сам факт ее получения произвел самое благоприятное впечатление на понтифика, о чем свидетельствует то, что он упомянул о данном факте в ходе разговора с монсеньором Тардини, состоявшегося месяц спустя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.