Эпилог

Эпилог

После гибели Лаврентия Павловича его родственники по полной программе ощутили на себе прелести нового режима. Верные ученики вождя, монументально лежавшего в мавзолее рядом со своим учителем, постарались отыграться на близких Берии. Это потом верный сталинец Никита Сергеевич Хрущев на XX съезде будет рассказывать о чужих преступлениях в надежде, что потомки забудут его собственные. Это спустя некоторое время еще один верный сталинец, Георгий Максимилианович Маленков, «и примкнувший к ним Шепилов», познают горечь унижения. Слава Богу, что добрый Хрущев не расстрелял своего соучастника по заговору против Берии – лишь сослал директором электростанции в Усть-Каменогорск, подальше от столицы. В какой-то степени казахская ссылка стала для Маленкова расплатой за предательство Берии.

Репрессии обрушились на семью опального министра внутренних дел СССР. Жена маршала и сын с семьей после ареста (или убийства Берии) встретились на даче, уже окруженной бронетранспортерами и солдатами. Сына маршала Серго Лаврентьевича и его семью (беременную жену и двоих детей) власти приказали вывезти на одну из государственных дач в Подмосковье. Едва успел Серго приехать к матери, как его с женой и детьми посадили в машины и повезли в неизвестном направлении. Вывозили их на двух машинах, дочерей отдельно от родителей. Жена Лаврентия Павловича пока осталась на их даче. На прощание она сказала сыну: «Ты только не бойся ничего, человек умирает один раз, и, что бы ни случилось, надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло. Ничего не поделаешь, если судьба так распорядилась. Но знай одно: ни твоих детей, ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллигенция им этого не позволит…».

Новое место жительства Серго и его жены Марфы кругло суточно охраняли военные с автоматами, во дворе стояли бронетранспортеры. Телефоны заранее отключили, газеты передавать запретили. Начальник охраны сообщил Серго, что его временно задержали, хотя кормили, как и раньше, гулять по территории дачи узникам не запрещалось. Но это было только начало. Далее Серго Лаврентьевича ждало Лефортово. По телефону Хрущев рассказывал сказки академику Курчатову о том, что Серго Берии нечего бояться, что пусть живет, как жил, что все будет хорошо. Но реальная жизнь оказалась куда трагичнее. О своем пребывании в тюрьме Серго вспоминал: «Не успел я переступить порог тюрьмы, как меня попытались обыскать. Но тут я уже не выдержал и проявил свой характер в полной мере. Связали, надели наручники. Попытались переодеть в тюремную одежду – не подошел размер. Таким было начало. <…> Сколько же судеб изломано в твоих стенах, Лефортово?.. В первой моей тюремной камере ждала неожиданность: двое охранников. Это что-то новое, решил я. В рассказах друзей и знакомых такого не было. У двери тоже был выставлен пост. Камера представляла собой клетушку шесть шагов в длину и метра два в ширину. Зарешеченное окно было довольно высоко, и увидеть, что происходит за ним, невозможно. Привинченная кровать, умывальник и, так сказать, санузел. Обычное „жилище“ заключенного. „Соседи“ мои примостились на табуретках рядышком. Оба были в штатском и менялись через каждые четыре часа. Мне до сих пор непонятно, зачем все это было нужно: двойной пост в камере, двойной – у двери… Ордер на арест мне так и не предъявили. На допросы тоже не вызывали. Несколько раз пытался заговорить с охранниками. Безрезультатно. Лишь однажды один из них не выдержал:

– Ну что ты к нам пристаешь? Мы – охрана. Сказали нам сидеть тут, мы и сидим. Мы же тебя не беспокоим? <…>

Спустя некоторое время дверь открылась, и в камеру вошел капитан:

– Чего вы добиваетесь?

– Если мне не будет предъявлен ордер на арест, я начну вести себя не так, как вел до сих пор, – отвечаю.

– Попробуйте… – прошипел он угрожающе.

И я не выдержал. Сказалось, наверное, нервное напряжение последних месяцев. Я ударил, а он не успел отшатнуться. Меня тут же избили и связали. Через час пришли люди в белых халатах и развязали меня, предупредив, что посадят в карцер. <…> Часы у меня отобрали раньше, и я даже не знаю, когда меня повели на первый допрос. Четверо охранников шли рядом. Мы прошли какими-то коридорами, и я понял, что попали в другое здание. Впереди шел человек с флажками и периодически подавал какие-то сигналы, надо полагать, чтобы никто нам не встретился. Это тоже, я знал, обычная тюремная практика.

Пройдя мимо многих дверей, попали в большой кабинет. Письменный стол, кресло, рядом – маленький столик. В стороне сидели несколько человек – генералы и люди в штатском. Предложили сесть. Я промолчал.

– Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленного на свержение советского строя и восстановление капитализма…

Весь смысл случившегося лишь начинал в полной мере доходить до меня. „Террористическая организация“, „шпионаж в пользу английской разведки“, „аппаратура связи нами изъята“, „нелегальные связи“, „вы изобличены“…»

Власти решили идти по накатанному сценарию: если папа – шпион, то и сын, непременно, вырастет шпионом. Ничего оригинального. На допросах Серго следователи так и говорили: «Организатор – ваш отец. Он уже дал соответствующие показания. Ваша мать тоже созналась во всем». Семейный подряд какой-то! Уговаривать дать показания против отца в тюрьму приехал Маленков. «Как член партии, – вещал он Серго, – ты обязан дать нужные следствию показания». Еще они искали досье на высших партийных руководителей, которые Берия якобы собирал. В тюрьме Маленков несколько раз спрашивал у Серго об этих бумагах, да так и не поверил, что сын не знает об их существовании.

Одновременно на воле шло уничтожение репутации сына Берии. В коллективе, где Серго работал главным конструктором, представитель ЦК проводил бесконечные собрания коммунистов с осуждением антигосударственной деятельности С. Л. Берии. Три дня пытались уговорить коммунистов исключить Серго из партийной организации – собрание отказалось. Из партии сына Берии выгнали решением ЦК – тут Хрущеву и Маленкову препятствий не было.

Спустя некоторое время Серго перевели в Бутырку, где уже находилась в заключении мать, Нино Теймуразовна Берия. Режим вроде стал полегче, но для сына и матери следователи приготовили большой сюрприз. Как у нас, однако, силен народ на выдумку!

Однажды утром Серго вывели под конвоем во двор, где его уже поджидали семь автоматчиков и офицер – расстрельная команда. Поставили Берию-младшего к стенке, раздался приказ… В это время у окна стояла мать Серго, а рядом с ней – следователь с листком бумаги, уже оформленным, с признанием и компрометирующими сведениями против мужа. «Судьба вашего сына у вас в руках, подпишите», – ласково говорил добрый чекист. Она оттолкнула протянутую к ней бумагу и упала без чувств. Расстрел не состоялся – это была имитация. А Серго напишет в воспоминаниях: «…Я тогда поседел».

От Нино Теймуразовны следователи требовали то же, что и от ее сына, – показаний против Лаврентия Павловича.

Полтора года продолжалось заключение сына и матери, и в одно прекрасное утро, как принято в таких случаях написать, их освободили. Серго привезли на Лубянку к председателю КГБ Серову и генеральному прокурору Руденко, где он и узнал, что его освобождают, предложив на выбор город для продолжения работы по военно-ракетной тематике. Серго выбрал Свердловск (ныне – Екатеринбург). Следом в здание КГБ привезли и Нино Теймуразовну, которой рекомендовали уехать вместе с сыном на Урал.

Постановлением Президиума ЦК КПСС от 17 ноября 1954 года Серго Лаврентьевича лишили степени доктора физико-математических наук и воинского звания инженер-полковника. Через десять дней вышло еще одно постановление Президиума ЦК КПСС, в котором С. Л. Берии и его жене назначалась административная высылка в Свердловск с возможностью работы по специальности. И вновь верные сталинские последователи проявили себя во всей красе – Президиум присвоил себе судебные функции. Серго выдали новые документы, где он значился под девичий фамилией матери – Гегечкори, хотя он этого не просил, а вскоре семья под охраной двинулась в столыпинском вагоне на новое место жительства. Работал Серго старшим инженером в военном НИИ (ныне – НПО «Автоматика»). Тем временем в официальных документах записали: «Жена и сын Берии просили выдать им паспорта на фамилию Гегечкори (девичья фамилия жены Берия), мотивируя тем, что „с фамилией Берия нас население растерзает“».

Из-за ухудшившегося здоровья Нино Темуразовны Серго начал хлопотать о переводе в другой институт, на юг. Выбрали Украину и с помощью друзей добились переезда в Киев, но сама Нино поселилась в Днепропетровске, где и прожила остаток жизни. Она хотела жить в Грузии и сначала даже туда уехала, но вскоре к ней пришли два вежливых чекиста и мягко, но настоятельно рекомендовали в течение суток покинуть территорию республики. Так она и жила на Украине с мыслями о родине. Незадолго до своей кончины она написала маленькое письмо подруге в Грузию.

«Дорогая Тамара! Я еще жива. Но что это за жизнь, когда на девятом десятке лежу в постели в своей комнате и без помощи не могу ходить. Знаю, что на свете многое изменилось. НЕ ИЗМЕНИЛАСЬ только моя любовь к родной Грузии и ко всем вам. Будьте всегда здоровы и счастливы. Нино Гегечкори. 9 июля 1990 года».

Не оставили в покое и грузинских родственников Лаврентия Павловича. После осуждения Берии на имя Хрущева пришла шифровка из Грузии: «Товарищу Хрущеву Н. С. После разоблачения преступных антипартийных и антигосударственных действий Берии проживающие в Тбилиси и других городах и районах Грузии его близкие родственники занимаются невыдержанными, злостного характера разговорами, являются источниками распространения разных провокационных слухов. Мать Берия – Берия Марта, глубоко верующая женщина, посещает церкви и молится за своего сына – врага народа. После разоблачения Берия участились подозрительные встречи родственников на ее квартире. Считая нецелесообразным дальнейшее пребывание в Грузии близких родственников врага народа Берия, ЦK КП Грузии просит дать указание Министерству внутренних дел Союза ССР об их выселении с территории Грузинской ССР.

Секретарь ЦК КП Грузии А. Мирцхулава».

Хрущев и Маленков благословили это беззаконие.

Хорошо, что отец Л. П. Берии умер до всех этих событий – на руках у невестки Нино. Но отыгрались на матери. Марте Джакели в 1953 году было уже восемьдесят пять лет, она ослепла и жила вместе с дочерью-инвалидом и восьмилетней внучкой. Для начала двух женщин и девочку вышвырнули из квартиры на улицу – они переехали в небольшую комнатушку. Но и этого показалось мало – несчастную старушку отправили в дом престарелых в заброшенную деревню в Абхазии, не разрешив другим родственникам взять ее к себе. Сестру Берии Аннету Павловну с семьей выслали в Абакан.

Так же поступили и с тещей маршала, Дарико Гегечкори, которой тоже было больше восьмидесяти лет, – старую женщину отправили умирать в дом престарелых далеко от Тбилиси.

Еще с десяток родственников выселили из Грузии в Красноярский край и Казахстан, запретив селиться в столицах и крупных городах Союза ССР.

Любой исторический период характеризуется многими составляющими как положительного (если давать личную оценку), так и отрицательного порядка, причем смешение разных событий иногда принимает удивительно причудливые формы. История не может быть хорошей или плохой, положительной или отрицательной – она такая, какая есть, нравится это кому-либо или нет. Невозможно пытаться видеть только хорошее или преподносить только отрицательное – все должно присутствовать в работе, претендующей на историческую достоверность.

Тенденцией последних лет стало не просто упрощение сложной, местами противоречивой русской истории, а ее вульгаризация и примитивизация. Сказки и мифы выдаются за научные факты, а откровенная пропаганда заменяет собой научную дискуссию. Все это в яркой степени отразилось на истории жизни и деятельности Л. П. Берии.

Опуская моральные оценки деятельности такого исторического персонажа, как Лаврентий Павлович Берия, важно отметить несколько существенных деталей, характеризующих его.

Вопрос о Берии как о человеке, решившем сделать основной задачей своей жизни государственную карьеру, до сих пор открыт для обсуждения. Его деятельность в этой области не может быть плохой или хорошей, как не может делиться сталинская эпоха только на черное и белое.

О Берии остались свидетельства тех, кто встречался с ним в те годы. В конце 1920-х годов с ним познакомилась Анна Михайловна Ларина (жена Н. И. Бухарина), и она так характеризует нового знакомого: «человек неглупый и деловой… безыдейный карьерист…». Карьеристом Берию называют и его соратники – Кобулов, Деканозов, Цанава, правда, цена их откровений – копейка, но все же. Интересно и важно замечание Лариной об отсутствии идейности (а речь идет о партийной коммунистической идейности) у Лаврентия Павловича, что вполне возможно – Берия делал карьеру государственного деятеля в самом высоком смысле этого слова. И в этом амплуа он прекрасно понимал ненужность партийного аппарата, его вредное, разрушительное воздействие на страну. Вспомните, что в 1953 году Л. П. Берия предлагал отделить компартию от управления, оставив ей только пропаганду. История работы в Совете Министров в войну и послевоенное время показала его с наилучшей стороны и как организатора, и как управленца высочайшего уровня.

В то же время никто не должен забывать активное участие Берии в сталинских чистках и репрессиях, расстреле польских офицеров, депортации народов и других преступлениях режима, составной частью которого всегда выступал Лаврентий Павлович.

Философ Теодор Адорно в 1963 году в одной из лекций как-то заметил: «Для современной ситуации в любом случае является решающим, что ни один человек не в силах избежать момента заигрывания с внешней реальностью, – если, конечно, он не святой».

В истории сталинской диктатуры сложилась парадоксальная картина – добро и зло поменялись местами. Вождь и учитель, организатор всей репрессивной вакханалии никак не осужден, напротив, любим некоторой частью общества, не желающей помнить черные дни русской истории. Верные соратники в исполнении сталинских злодеяний – Молотов, Каганович, Ворошилов, Буденный и другие, личными подписями утвердившие тысячи смертных приговоров, – остались уважаемыми государственными деятелями, их именами названы улицы и площади. И даже Хрущев, в бытность работы на Украине получавший удовольствие от посещения допросов, где пытали подследственных, в русской истории остался разве что волюнтаристом, клоуном и почитателем кукурузы. Многие исполнители репрессий, пытавшие и убивавшие советских граждан, реабилитированы, некоторые дожили до повышенной пенсии.

Один Берия так и пребывает в роли кровавого палача, мусаватистского и английского шпиона, дробившего трупы женщин в подвале собственного особняка.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.