ЗАКЛЮЧЕНИЕ ОБВИНИТЕЛЬНОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА ПРИ ВСЕРОССИЙСКОМ ЦЕНТРАЛЬНОМ ИСПОЛНИТЕЛЬНОМ КОМИТЕТЕ СОВЕТОВ ПО ДЕЛУ О КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОМ ЗАГОВОРЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ ЛЕВЫХ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ И ДРУГИХ ЛИЦ ТОЙ ЖЕ ПАРТИИ ПРОТИВ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ И РЕВОЛЮЦИИ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ОБВИНИТЕЛЬНОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА ПРИ ВСЕРОССИЙСКОМ ЦЕНТРАЛЬНОМ ИСПОЛНИТЕЛЬНОМ КОМИТЕТЕ СОВЕТОВ ПО ДЕЛУ О КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОМ ЗАГОВОРЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ ЛЕВЫХ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ И ДРУГИХ ЛИЦ ТОЙ ЖЕ ПАРТИИ ПРОТИВ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ И РЕВОЛЮЦИИ

Мощным напором революции рабочий класс, солдаты и крестьяне России низвергли в октябре 1917 года господство буржуазии и, вырвав власть из рук временщика Керенского, передали ее Советам; они открыли этим эру социалистического переустройства России и в качестве выразителя воли II Всероссийского съезда Советов во главе страны поставили Совет Народных Комиссаров Российской Социалистической Федеративной Советской Республики.

Неимоверно тяжелые условия, в которых оказалась Советская власть с первых же пор своего существования, потребовали от новой власти максимального напряжения всех ее творческих сил и одновременно, при неуклонном стремлении ее к достижению поставленных целей, потребовали величайшей осторожности и осмотрительности в тактике, дабы не подвергнуть излишним опасностям республику, на которую история возложила величайшие задачи и у которой было слишком много врагов. Совет Народных Комиссаров, состоя в подавляющем большинстве своем из представителей политической партии большевиков, нуждался в это время, более чем когда-либо, в поддержке и помощи со стороны тех элементов населения, которые, не будучи чисто пролетарскими по своему составу, все же могли бы быть в состоянии понять и величие стоящих на очереди задач и оценить трудности, которые также предстояли на новом пути. Политически это выразилось в блоке партии коммунистов-большевиков с партией так называемых левых социалистов-революционеров, отколовшихся от старой партии эсеров незадолго до октября 1917 года и окончательно сблокировавшихся с большевиками после их победы в октябре. Экономически блок основывался на глубоком убеждении Совета Народных Комиссаров, что многомиллионная трудовая крестьянская масса пролетариата не менее кровно заинтересована в осуществлении в полной мерс лозунга «Вся власть Советам!» и на этом пути будет идти вместе с рабочим классом в его борьбе.

К сожалению, политическая деятельность показала, что солидарность крестьянских масс с революцией и солидарность политической партии левых социалистов-революционеров с революционной пролетарской тактикой далеко не представляли собою безусловно великих вещей.

IV Всероссийский съезд в этом отношении окончательно поставил все точки над «i». Вопрос о ратификации мирного договора с Германией, подписанного нашей делегацией в Бресте 3 марта 1918 года, был тем вопросом, по которому тактическое расхождение большинства съезда, большинства Совета Народных Комиссаров и партии коммунистов с партией левых эсеров сделало невозможным всякий дальнейший блок и дальнейшую совместную работу в правительстве.

Подавляющим большинством в несколько сот голосов IV Всероссийский съезд ратифицировал договор с Германией, и это голосование разрешило вопрос. Левые эсеры вышли из состава правительства и заняли скамьи оппозиции. Съезд признал невозможность в тех условиях для России далее продолжить войну, признал объективную неизбежность полного поражения русской революции в случае продолжения войны, а следовательно, и неизбежность ее гибели под сапогом германского империализма, одновременно с восстановлением власти буржуазии при помощи германских штыков. Но, приняв мир одновременно с этим, съезд постановил использовать в связи с Брестским миром возможность выиграть время, использовать для воссоздания армии передышку, которая благодаря миру проистекала для русской революции хотя бы на одном из фронтов, использовать ее для укрепления революции внутри страны, для сохранения Советской России как очага мировой революции. Съезд учел и понял, что вести войну против воли народа есть безумие и преступление со стороны народной власти и еще горшая авантюра, чем все войны царской монархии.

Партия левых социалистов-революционеров отказалась ратифицировать мир. Вышедшая из недр той самой старой партии социалистов-революционеров центра, которая с самого начала революции в своей подавляющей массе заняла откровенно буржуазную позицию, партия левых эсеров не могла окончательно порвать с породившей ее средой и унаследовала от нее и веру в революционную фразу, и теорию героев и толпы, и неумение и бессилие подняться выше в нужный момент над интеллигентским преклонением перед словесным фетишем. Полные неверия в революционные творческие силы народа, способного вынести все испытания, посылаемые историей, вожди партии левых эсеров, как и подобает «героям», предпочли проповедь словесной «беспощадной борьбы до конца» революционному служению народу в неимоверно тяжелых условиях реальной действительности. Устами своего лидера гражданина Камкова партия проповедовала войну, «покуда крестьянство трудовое, покуда пролетариат не раздавлен, растоптанный в крови международным империализмом», и устами Штейнберга: «Восстание повсеместное для оказания помощи трудовым массам» (см. стенографический отчет речей Камкова и Штейнберга, т. 2 следственного материала). «Создание миллионной социалистической армии» и надежда, «что передышкой будет достигнута национальная мощь», являлись, по словам Камкова, «одной из худших утопий». В то же время тот же Камков стремился убедить съезд, что «вопрос о поднятии революционного движения в других странах является вопросом нескольких дней, быть может, часов», и делал из всего этого неожиданный вывод, что «те, кто ратифицирует мир… ставит крест над русской революцией» (там же). Съезд по достоинству оценил эту революционную декламацию лидеров. Партия коммунистов с тех пор осталась одна во главе управления, повела и провела республику среди тысяч опасностей невредимой до настоящего времени, привела ее к мировой революции, привела, создав миллионную армию, которая делом доказала, что она умеет не только сражаться, но умеет и побеждать.

Маленькой интеллигентной группой ушла со съезда партия левых эсеров, партия, имевшая почти 6 мест в правительстве, теперь едва имела 20 мест в ЦИК. Своим выходом из правительства партия левых эсеров избавила правительство от излишнего балласта, тормозившего его деятельность, но, однако, она не перешла все же открыто в лагерь его врагов. Ко времени V съезда положение переменилось. Твердость коммунистов при проведении политической линии, порученной им волею рабочих и крестьян, не оставляла левым эсерам сомнения в том, что на почве лояльной оппозиции они не выиграют ничего; с другой стороны, им было не менее ясно, что с ними не будут больше считаться как с политической величиной, и не будут считаться не только в центре, но и на местах. Бездействие грозило превратиться в смерть. Одна из цитат речи Камкова на V съезде лучше всяких доказательств докажет, на какой путь решила теперь встать партия для достижения своих целей, чтобы вернуть прежнее положение. Обращаясь непосредственно к дипломатической ложе, где сидели представители империалистической Германии, Камков произнес: «Они (солдаты) не будут молчаливыми свидетелями того, как рукой германского разбойника, рукой палачей, которые сюда явились, рукой тех мерзавцев, грабителей, разбойников…» – шум не позволил ему закончить своей фразы (стенографический отчет речи Камкова).

Б. Д. Камков

Только сознание своей полной беспочвенности в смысле отсутствия какой-либо опоры в рабочих массах, сознание того, что впереди у них нет надежды на проведение своей линии путем планомерной и политической борьбы, а кругом нет сторонников, могли толкнуть эту партию, нервических интеллигентов на заборный жаргон в политических выступлениях и избрать в качестве тактического приема политическое хулиганство и провокационные выкрики авантюристов, для которых все остальные средства борьбы явились уже исчерпанными и уже проигранными.

Действительность, однако, обнаружила, что партия левых эсеров шагнула в этом отношении еще дальше, чем это могло казаться, и что камковские выходки и его заборная литература были только прелюдией к дальнейшим «подвигам» партии. Кроме интеллигентской привязанности к фразе и веры в нее, в партии жили еще традиции старой кружковщины и вера в возможность сразу путем исторических экспериментов изменить ход истории.

Упомянутые речи и были произнесены лидерами партии в заседании съезда 5 июля, 6 июля был убит граф Мирбах, и в ночь на 7-е было поднято левыми эсерами их безумное восстание, быстро ликвидированное советскими, войсками к 2-м часам дня того же, 7-го числа.

Партия левых эсеров как политическая величина перестала существовать, но тем не менее опасность, которой они подвергли республику, была велика. Назначенная постановлением Совета Народных Комиссаров Особая следственная комиссия под председательством народного комиссара юстиции тов. Стучки выяснила следующую дополнительную картину подготовки событий 6–7 июля, их кратковременное развитие и ликвидацию.

Партийный съезд левых эсеров дал, согласно показаниям Спиридоновой, директивы Центральному Комитету «всемерно способствовать расторжению Брестского договора, не предрешая, однако, форм такого расторжения» (т. I, л. 67 на обороте). На основании этого решения Центральный Комитет на заседании от 4 июня принял следующее постановление:

«Обсудив настоящее положение Республики, ЦК нашел, что в интересах русской и международной революции необходимо в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира. В этих целях Центральный Комитет считает возможным и целесообразным организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма. Одновременно с этим ЦК партии постановил организовать для проведения в жизнь своего решения мобилизацию надежных военных сил и приложить все меры к тому, чтобы крестьянство и рабочий класс примкнули к восстанию и активно поддерживали партию в этом выступлении… Время проведения в жизнь намеченных двух постановлений предлагается установить в следующем заседании ЦК… Осуществление террора должно произойти по сигналу из Москвы, хотя это может быть заменено другой формой. Для учета и распределения всех партийных сил при проведении этого плана в жизнь… партия организует бюро из трех лиц – Спиридоновой, Голубовского, Майорова. Ввиду того что настоящая политика партии может привести ее помимо желания к столкновению с большевиками, ЦК партии, обсудив это, постановил следующее:

В. А. Карелин

а) Мы рассматриваем свое постановление и свои действия как борьбу против настоящей политики Совета Народных Комиссаров и ни в коем случае как борьбу против большевиков. Однако ввиду того, что со стороны последних возможны агрессивные действия против нашей партии, постановлено в таком случае прибегнуть к вооруженной обороне занятых позиций. В частности, предлагается комиссия из 4-х товарищей – Камкова, Трутовского, Карелина…? выработать лозунги нашей тактики и очередной политики».

Противоречивый характер последнего абзаца, ясно показывавшего, что авторы постановления отнюдь не додумывали до конца принятых решений, не остановил их, однако, от приведения в исполнение задуманного. Легкомысленно, по-детски, но, как бы то ни было, партия встала на путь вооруженной борьбы.

Согласно обнаруженному проекту «формирования боевых дружин», последние должны были формироваться партией левых эсеров из «людей, друг друга знающих, и по духу родственных товарищей, членов партии». Каждая дружина должна была насчитывать не менее 35 человек, по 7 человек в «звене», и выделяла из себя отделение пулеметчиков, гранатчиков, связи и административно-хозяйственное. Боевой состав дружины числил 193 человека, в том числе 139 винтовок, 54 револьвера при 15 540 ружейных патронах и 1680 револьверных, 2 пулемета с 500 000 патронов, 15 гренадеров и связь всех родов.

Этот общий план имел место и проводился в жизнь до постановления ЦК от 24 июня, «мобилизация» стала проводиться после постановления. В Ярославль от имени крестьянской секции ЦИК был послан гражданин Петров к начальнику Ярославского гарнизона с предписанием выдать Петрову 40 пулеметов с соответствующим запасом лент, 1000 винтовок с 100 000 патронов к ним, 4 легких и одну гаубичную батарею, 10 000 ручных гранат. Означенное оружие, как говорилось в препроводительной бумаге (т. 2, лист б вещественных доказательств), должно было якобы затем быть направлено в один из уездов Смоленской губернии, угрожаемый немцами. На другой препроводительной, выданной от имени той же крестьянской секции тому же Петрову, говорилось, что он командируется в Ярославль для закупки кожевенных изделий, табаку, махорки в количестве 15 пудов для крестьянской секции. Отношение датировано I июля. В помещении крестьянской секции обнаружен также подлинник извещения от комиссара по внутренним делам коммун Северной области ог 4 июля, что им командирован в распоряжение Главного штаба боевых дружин левоэсеровский отряд в 80 человек под начальством Терентьева. Наконец обнаружен отпуск отношения командира отряда особого назначения дружины Всероссийской боевой организации левых эсеров при Московском военном окружном комиссариате от 3 июля за № 25 на имя Овсянкина с извещением, что Овсянкин командируется в Витебск для приемки, погрузки и сопровождения отряда дружинников в 400 человек в Москву в распоряжение штаба дружин. Обнаруженные приказы по Главному штабу Всероссийской боевой организации партии левых эсеров устанавливают, что в состав Главного штаба входил и как представитель ЦК партии Магеровский. При штабе существовал сверх того отряд особого назначения. К организации и формированию этого отряда было приступлено, как это явствует из приказа по штабу 24 июня (сравни дату постановления ЦК партии о терроре и мобилизации сил). Организация была поручена Орешкину. Согласно требовательной ведомости в Московский комиссариат от 29 июня (т. 2, с. 29), отряд насчитывал по списку на довольствии 675 человек, на содержание которых того же числа было испрошено 244 425 рублей. Несмотря на то что правильность этих цифр возбуждает ряд сомнений, так как в приказе от 22 июня по Главному штабу указано на довольствии всего 132 человека, следствию не удалось выяснить, существовали ли физически остальные 543 дружинника, на которых испрашивались Орешки-ным деньги, обмундирование и снаряжение, или нет и насколько действительная быстрота мобилизации военных сил левых эсеров могла дать указанную цифру дружинников. Деятельность Главного штаба, как это доказывает ряд документов, была в достаточной степени энергична и разнообразна. Так, отношением от 5 июля за № 31 командир отряда озабочивается получением пароля от областного комиссариата Москвы за № 32, требует отпуска конфет, шоколада, монпансье, какао и варенья для нужд Главного штаба из расчета на 200 человек (с. 53) и за № 34 —100 000 гильз для тех же 200 человек. Обеспокоенный, видимо, этими требованиями, ответным отношением от 6 июля военный комиссариат предписал влить эти 200 человек в общий список 2-й дивизии на общих красноармейских основаниях. Эта благоразумная мера, к сожалению, запоздала.

Параллельно с этими отрядами партия левых эсеров мобилизовала и еще один боевой центр. Таковой составил из себя боевой отряд Попова при Всероссийской чрезвычайной комиссии, который сам Попов в своем отношении в военный комиссариат для зачисления отряда на довольствие исчислял в 1000 человек (с. 60), требуя отношением от 30 июня на его содержание 206 698 рублей. Численность отряда, как потом было засвидетельствовано Саблиным, и тут была сильно преувеличена и едва ли превышала в общей сложности 600 человек при двух батареях. Одновременно отношением от 2 июля Попов затребовал от военного комиссариата для нужд своего отряда срочно 20 штук санитарных носилок, 12 санитарных сумок, 40 больших лубков и 23 малых, 40 нарукавников Красного Креста и 10 флагов, 2 медицинских таза, два ведра и т. д., зондов, игол кишечных, зажимов, пинцетов, скальпелей и т. д., видимо, предвидя возможность боевых операций. Общее количество левоэсеровских сил, таким образом, едва ли превышало 1700–1800 человек, даже если верить официальным цифрам Попова и Орешкина.

С такими силами партия левых эсеров решила приступить к «спасению мировой революции».

В нарушение и бесстыдно циничное игнорирование определенно выраженной голосованием 5 июля воли Всероссийского съезда Советов партия левых эсеров привела в исполнение в 3 часа дня террористический акт против Мирбаха во имя срыва Брестского мира и вовлечения России в войну с Германией.

Это уже была не игра. Согласно показаниям доктора Рицлера, первого советника посольства, и лейтенанта Мюллера, убийство германского посла произошло при следующих обстоятельствах:

Около 2-х с половиной часов дня в помещение посольства явилось два неизвестных человека, назвавшиеся один – членом ВЧ комиссии Блюмкиным и другой – председателем[195] революционного трибунала Андреевым и, предъявив удостоверение на бланке и за печатью ВЧК, за подписями председателя комиссии тов. Дзержинского и секретаря комиссии тов. Ксенофонтова, попросили личного свидания с посланником для переговоров с ним по личному делу. После настоятельных просьб Блюмкина о личном свидании граф Мирбах согласился выйти к просителям. Все пятеро – Мирбах, Рицлер, Мюллер, Блюмкин и Андреев – уселись в приемной, и Блюмкин, разложив имеющиеся при нем документы, посвятил графа в дело некоего гражданина Роберта Мирбаха, якобы скомпрометированного в деле о шпионаже в пользу Германии. После ответа Мирбаха, что вся эта история его очень мало интересует, на вопрос Андреева: «Видимо, графу интересно, какие меры будут приняты с нашей стороны?», вопроса, повторенного Блюмкиным, один из посетителей вскочил и, выхватив револьвер, выстрелил в Мирбаха. Его спутник открыл одновременно огонь в Рицлера и Мюллера. Не потерявшийся Мирбах бросился в другую комнату, куда за ним последовал Блюмкин, в то время как Андреев продолжал стрелять в присевших к земле Рицлера и Мюллера. В это время в соседней комнате раздался оглушительный взрыв. Когда Рицлер и Мюллер опомнились и бросились в зал, там на полу пораженный нулей в голову лежал Мирбах, на полу среди обломков штукатурки, в паркете был глубокий выем от разорвавшейся бомбы, другая – неразорвавшаяся – валялась тут же; оба же посетителя в суматохе успели скрыться через окно и уехать на ожидавшем их автомобиле, оставив свои шляпы и портфель с бумагами (т. 2, с. 54 и 57).

В тот же день Центральным Комитетом партии левых эсеров было выпущено следующее воззвание «Ко всем рабочим и красноармейцам»:

«Палач трудового русского народа, друг и ставленник Вильгельма, граф Мирбах убит карающей рукой революционера по постановлению ЦК партии левых эсеров. Как раз в тот день и час, когда окончательно подписывался смертный приговор трудящимся, когда германским помещикам и капиталистам отдавалась в виде дани земля, золото, леса и все богатства трудового народа, когда петля затянулась окончательно на шее пролетариата трудового крестьянства, убит палач Мирбах. Немецкие шпионы и провокаторы, которые наводнили Москву и частью вооружены, требуют смерти левым социалистам-революционерам. Властвующая партия большевиков, испугавшись возможных последствий, как и до сих пор, исполняет приказы германских палачей… Да здравствует восстание против палачей. Позор всем, кто идет вместе с немецкими шпионами на подавление восставших против Вильгельма рабочих и крестьян!»

Одновременно, однако, с помещением в этом воззвании грязных инсинуаций Центральный Комитет партии выносит, видимо «на всякий случай», следующее постановление, которое отправил через одного из стрелков в Латышскую дивизию:

«ЦК ПЛСР категорически заявляет, что ни к какому захвату власти он не стремился, а произвел убийство Мирбаха исключительно в целях прекратить дальнейшее завоевание трудовой России германским капитализмом. Партия коммунистов-большевиков будет играть в руку контрреволюции, если будет направлять против защищающего советский строй Центр. Комитета партии левых эсеров части советских войск, свои обманутые части, направленные для отомщения за Мирбаха. ЦК ПЛСР».

Оба документа взаимно дополняют друг друга. Партия усвоила, видимо, к этому времени окончательно специфические методы борьбы с политическими противниками путем распространения клеветы и лжи и в то же время стремилась трусливо забежать вперед, дабы обеспечить себе смягчающие вину обстоятельства. С общим тонусом поведения партии вполне гармонирует и «творческая личность» самого исполнителя – Блюмкина.

Блюмкин, как это установлено предварительным следствием, революционер, не знавший революционной работы до революции, начал работать в ВЧК с июня месяца и был откомандирован по рекомендации ЦК партии левых эсеров на должность заведующего немецким шпионажем (см. показания Лациса, т. 1, с. 129), но проработал недолго. Вскоре на него стали поступать жалобы настолько компрометирующего характера, что постановлением комиссии от 1 июля (т. 2, с. 191) он был отстранен от работы и весь его отдел закрыт.

По показаниям Дзержинского, последним был возбужден вопрос через члена ВЧК левого эсера Александровича о предании Блюмкина суду за его художества, что было отсрочено до получения ответа и отзыва от эсеровского ЦК.

ЦК партии левых эсеров вместо этого счел возможным именно ему поручить честь совершить «освободительный» террористический акт.

В ответ на воззвание левых эсеров Совет Народных Комиссаров разослал во все районы предложение всем районным Совдепам быть наготове, мобилизовать партийных работников порайонно, установить патрули на улицах, призвать массы рабочих немедленно подавить эту попытку восстания левых эсеров, которой могут воспользоваться все буржуазные и белогвардейские группы (т. 2, с. 83).

Отступление для левых эсеров было отрезано. Дальнейшее развитие событий представляется в следующем виде:

По показаниям Дзержинского, уже в 3 часа он узнал об убийстве Мирбаха по прямому проводу из Совета Народных Комиссаров. Отправившись в посольство и с первого взгляда установив, что подпись на удостоверении, представленном Блюмкиным, была подложная, Дзержинский отправился лично в штаб отряда Попова, куда (ему донесли) скрылся Блюмкин. В штабе Попова Дзержинский после первых расспросов принялся за осмотр помещения, когда вошедшие Прошьян и Карелин сообщили ему, что Мирбах убит по постановлению ЦК партии и что Блюмкина искать нечего. В ответ на это Дзержинский объявил их арестованными. В соседней комнате Дзержинский заметил Трутовского, Черепанова, Александровича, Фишмана, Камкова, Спиридонову. Все были вооружены. В это время в комнату вошел Саблин и потребовал от Дзержинского сдачи оружия. Тот отказал, но был моментально окружен наводнившими комнату матросами и обезоружен. Трепалова, прибывшего вместе с Дзержинским, обезоружила Спиридонова лично. На устроенном тут же митинге Спиридонова, Попов и другие обвиняли Советскую власть в предательстве Мирбаху, матросы обвиняли ее за то, что отнимают муку у бедняков, причем Черепанов и Саблин с торжеством заявили ему, что «вот-де у вас были октябрьские дни, а у нас будут июльские», что «мир все равно сорван», что они власти не хотят, «пусть немцы займут Москву – и у нас будет так, как на Украине, – они же опять уйдут в подполье».

Попов добавлял, что теперь не придется воевать с чехословаками. Такова была запротоколированная вождями программа движения. Затем стали приводить арестованных Лациса (арестован в комиссии матросом Жаровым[196]), Смидовича, арестованного на улице, Винглинского, арестованного в своем отряде, всего человек 27. Из других видных эсеров Дзержинский видел там Магеровского. Настроение было у всех радужное, постоянно передавались известия о присоединении к повстанцам ряда полков, о помощи от Муравьева с фронта, о приходе рабочих делегаций и т. д. (т. 1, с. 65 и сл.). Приблизительно в тех же красках передал события Саблин, Смидович и др., передающие то же содержание речи Черепанова, что и Дзержинский (т. 1, с. 103 на обор.). Саблин также подтверждает присутствие в штабе Попова тех же Камкова, Прошьяна, Спиридоновой, а также факт, что в штабе скрывался первое время Блюмкин. Численность отряда Попова Саблин определяет всего в 600 человек, количество перешедших к повстанцам солдат из отряда Винглинского – всего в 50 человек. По показаниям Саблина, арест Дзержинского и Смидовича был произведен для самозащиты в качестве заложников, так как все время ЦК рекомендовал придерживаться строго оборонительных действий. Поведение ЦК не изменилось, даже когда пришло известие об аресте отправившейся на съезд Спиридоновой и всей съездовской фракции левых эсеров. Для захвата телеграфа Прошьян взял с собой только 10 человек, чтобы отправить телеграмму, текст которой был выработан ЦК. Боевые действия фактически развернулись только утром на следующий день (с. 107).

Текст и одной и второй телеграмм, отправленных по всем городам России с датой 7-го VII 3 часа ночи, первой – под заглавием «Бюллетень № 1» и второй – «Всем Совдепам», приблизительно аналогичен. Агрессивного характера по отношению к Советской власти они не носят, за исключением клеветнического выпада в бюллетене, что-де при аресте Дзержинский заявил, что пришел арестовать Прошьяна и Карелина, из которых, мол, один должен пасть искупительной жертвой за Мирбаха. Телеграмма объявляет, что задержанные большевики будут освобождены и что партия надеется, что они будут вместе с ними в борьбе против мирового империализма (т. 1, с. 110 и сл.). Телеграмма Совдепам также содержит экивок об «агентах германского империализма, ведущих агитацию на фабриках и в воинских частях», но также кончается призывом к совместной борьбе (с. 163 и сл.).

За ночь, однако, положение изменилось.

Занятие телеграфа было последним успехом повстанцев. По показаниям свидетелей Тимакова, Маслова, Подбельского, Ермоленко, Ефретова, телеграф был занят отрядом человек в 40, не знавших точно, зачем они пришли, и отвечавших, что для охраны. Лишь второй отряд, предводимый Прошьяном, объявившим, что Совет Народных Комиссаров арестован, был настроен более воинственно. Прошьян арестовал комиссаров Ермоленко, Маслова и Ефретова и отправил их в штаб Попова. Тогда же член ЦК ПиТ[197] Лихобадин отправил телеграмму, в которой предписывал задерживать и не передавать телеграмм за подписями Троцкого, Ленина и Свердлова. В этой телеграмме (т. 2, с. 105 и сл.) партия левых эсеров впервые названа «правящей ныне партией».

Показаниями Пупко, Янчевского и Герасимова установлена картина, имевшая место на телефонной станции. Явившаяся группа лиц потребовала включения выключенных по приказанию Аванесова комиссаром Пупко телефонов штаба Попова. Но пока пришедшие искали других телефонов, явившиеся новые отряды советских войск заняли вновь телефонную станцию, и время было повстанцами упущено. Свидетели занятия телеграфа и телефона, точно так же как и многие из арестованных в штабе Попова, все удостоверяют, что солдаты-поповцы – матросы и красноармейцы – очень смутно понимали, в чем дело; из занимавших же телеграф многие были в явно нетрезвом состоянии. В штабе Попова солдатам все время раздавали сапоги, баранки, консервы.

Показания свидетелей из 1-го Советского полка, отряда Попова, отряда Винглинского показывают, что произошло «присоединение» к повстанцам этих частей. В отряд Винглинского явились Черепанов и Камков, в результате Винглинский был отправлен в штаб Попова и оттуда после – обратно, где, однако, опять был арестован. Число перебежавших, по показаниям Саблина, не превышало 50-ти.

В 1-й Мартовский полк в Покровских казармах явился Александрович, по показаниям Баринова (с. 167). В результате агитации пришедшие матросы арестовали комиссара Шоричева. Делегаты полка были приглашены на заседание ЦК ЛСР и отнеслись к предложению выступить отрицательно, ограничившись только несением караульной службы. По показаниям Румянцева, всего в полку в ту ночь налицо было 140–150 человек.

Наконец, солдаты из отряда самого Попова показывают, что там агитировал лично Попов, говоря, что Ленин и Троцкий продали Россию и т. д. Охрана их постоянно распивала водку (с. 123). По показаниям Струтинского, он находился в патруле в ночь на 7-е с приказом задерживать автомобили. Встретившись с патрулем латышей, он вступил в переговоры и наконец решил идти спать, что и исполнил. Другой поповец, Куличев, поступивший в отряд, чтобы не идти на фронт, участвовал во «взятии» телеграфа. Отпросившись затем у Прошьяна, он отправился в штаб Попова, где получил две банки консервов и столько хлеба, «что не могли его поесть» (с. 71). От выступления [против] Советской власти он, по его словам, уклонился.

Сами военные действия следующего утра описываются многими свидетелями также в одних тонах. Наиболее обстоятельно они переданы Саблиным. Уже в первый день съезда (Советов) ему стало известно, что из состава ЦК выделена тройка с чрезвычайными полномочиями. После выступления на съезде Троцкого Камков заявил ему о возможности ареста ЦК партии, причем ему было предложено установить связь с отрядом Попова. На следующий день, 6-го, он был с утра в штабе свидетелем описанных выше событий. После получения известий об аресте Спиридоновой, съездовской фракции и появления первых патрулей советских войск по приказанию его, Саблина и Попова было отдано распоряжение о задерживании всех автомобилей. Митинги в Покровских казармах имели своим результатом упомянутое «присоединение» полков Советского, Мартовского и отряда Винглинского. Занятие телеграфа было неожиданностью для самого Саблина. Присоединившиеся ничем, кроме заявления о присоединении, себя, по словам Саблина, не проявили. С утра началась перестрелка оружейная и пулеметная, достигшая своего максимума часам к 10-ти. Отряд Попова потерял 2-х убитыми и 20 человек ранеными.

С момента начавшегося очень удачного обстрела штаба из орудий Попов объявил о необходимости отступления; к 11-ти часам ушла первая группа, через час – вторая. Перед уходом Саблин распорядился освободить арестованных, когда все уйдут, и уехал сам. По показаниям арестованных, «уход» был довольно своеобразен – через окна и заборы в довольно беспорядочной форме под звуки рвущихся снарядов и крики арестованных: «Трусы»…

Отступавшие направились к Курскому и Нижегородскому вокзалам и по Владимирскому шоссе. Во время боя имел место обмен парламентерами в лице арестованного накануне члена батальонного комитета латышской дивизии Берзина, отправленного с двумя повстанцами в Латышскую дивизию на автомобиле с белым флагом. Приехавшим в комитет повстанцам было заявлено, что, если они сейчас же не отпустят арестованного вместе со свидетелем, товарищи с ними посчитаются; в штабе дивизии им заявили, что с ними разговаривать не будут, а пусть они привезут уполномоченного. Вернувшись к штабу Попова, увидели, что там уже снимают орудия и собираются уходить. Уполномоченный поехал с свидетелем обратно и по приезде был арестован (с. 120 и cл.). Согласно показанию помощника комиссара Мясницкого участка, расположенного около штаба Попова, его комиссариат был также занят повстанцами, которые, однако, по мере усиления огня наступающих стали уходить; часть их свидетель запер в арестантской под предлогом большей безопасности от огня, сдал латышам и сам стал наступать вместе с милиционерами. По показаниям шофера Шилова, он застал поповцев уже у Курского вокзала, куда Попов поехал с артиллерией и броневиками. Свидетеля заставили управлять машиной и поехали к Рогожской заставе, причем Саблин грозил ему расстрелом. Попортившаяся машина стала, матросы бросились уходить, а свидетель поехал в город (с. 134).

По показаниям того же поповца Струтинского, он с отрядом двинулся к Москве-Рогожской, а оттуда по Владимирскому шоссе; на 17 версте они были настигнуты советскими войсками. «Боя не было, отряд в панике разбежался, я, свидетель, с еще тремя поповцами явились в следственную комиссию Павловского Посада…» Поповец Куличев показывает: также участвовал в отступлении, но на 10-й версте от Москвы, «как борец за все декреты», сдал винтовку в проезжавший автомобиль, шашку, наган и сел на лужайку ждать, когда пройдет весь отряд. Когда отряд прошел, то «вернулся в Москву и лег спать». На следующий день прочел о следственной комиссии и явился дать показания (с. 72).

Так кончилось выступление левых эсеров.

Ряд свидетельских показаний о насилиях и грабежах, чинившихся поповцами над безоружными, – Войновского (с. 84), Виктовского, Завадского, Клаповского, Левита и в особенности Рутковского (с. 11), свидетельствует о борьбе партии левых эсеров в защиту революции.

По мере неудач падало и настроение руководителей восстания и одновременно росло стремление поправить дела всеми средствами, какие только подвернутся под руку. Наглядное доказательство этому – выпущенный 7-го листок «К железнодорожникам» в ответ на слухи о стягивании Советом Народных Комиссаров войск против повстанцев.

Листок начинается с извещения об убийстве Мирбаха и сообщения, что «большая часть советских войск на стороне революции, с нами»… Далее идут сообщения следующего характера:

«По предписанию Ленина и Троцкого к Москве стягиваются военные отряды для того, чтобы расстрелять всех левых социалистов-революционеров… У нас есть сведения, что против нас вооружаются все германские военнопленные по всей Московской области, может быть, сделана попытка провести отряды немцев из Орши и других мест. Будьте настороже… Мы обращаемся к вам с призывом не пропускать отрядов, вызванных Советом Народных Комиссаров… Будьте с нами, то есть с независимыми Советами. Да здравствует беспощадная борьба с международным империализмом… ЦК ПЛСР» (т. 2, с. 89).

Наконец, особое, печатное типографским способом издание бюллетеня № 1 в расширенной редакции, датированное уже 7 июля, помимо содержания, приведенного в ночной телеграфной редакции, в дополненном и исправленном виде ряда других измышлений гласило: «Боевым штабом левых эсеров арестованы вооруженные германские военнопленные, при допросе показавшие, что вооружение происходит в Кремле по приказанию Ленина большевиком Бела Куном».

Бывшие соратники перещеголяли в клевете под влиянием опасения за свою шкуру своих прежних друзей – правых социалистов-революционеров Алексинских и меньшевиков. Несмотря на весь свой революционный пыл, объективно и субъективно партия оказалась в одном лагере с врагами революции, с контрреволюционерами всех оттенков, и лишь революционная стойкость русских рабочих и выдержанность их помогла им пройти счастливо мимо еще одной из бесчисленных опасностей, уготованных им на этот раз левыми социалистами-революционерами…

На основании всего вышеизложенного ПРЕДАЮТСЯ СУДУ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА при Всероссийском ЦИК СОВЕТОВ граждане: Мария Александровна Спиридонова, Майоров, Прошьян, Фишман, Камков, Карелин, Трутовский, Магеровский, Голубовский, Черепанов по обвинению в том, [1] что они, будучи членами Центрального Комитета партии левых социалистов-революционеров и в качестве таковых ответственными вождями своей партии, пользуясь определенным влиянием в среде своей партии, умыслили, вопреки ясно выраженной воле верховного органа власти Российской Федеративной Советской Республики – Всероссийского съезда Советов IV созыва, расторгнуть насильническим путем заключенный в г. Бресте 6 марта 1918 года мирный договор с Германией, ратифицированный съездом Советов 16 марта того же года, для вовлечения этим России в войну с Германией, для чего на заседании того же Комитета от 24 июня постановили учинить против виднейших представителей германского империализма в России террористический акт, не без основания полагая, что этим способом неукоснительно дадут повод германским хищникам вторгнуться в пределы Советской республики и тем самым поставят революционные массы трудового населения и Советское правительство перед фактом войны и срыва Брестского договора.

2. Что одновременно на том же заседании постановили мобилизовать все имевшиеся в распоряжении партии военные силы для активной поддержки движения и «вооруженной обороны занятых позиций» в случае агрессивных действий со стороны Советского правительства против партии левых эсеров за ее провокационную по отношению к войне деятельность, для чего вызвали через особый, имевшийся в распоряжении партии Главный штаб боевых дружин из Витебска, Петрограда и Ярославля партийные боевые дружины, а также при помощи и от имени крестьянской секции, обманным путем воспользовавшись ее именем, затребовали из Ярославля не соответствующий запас военного снаряжения, а также привели в боевую готовность боевой отряд, состоявший при ВЧК под начальством Попова и отряд особого назначения при том же Главном штабе боевых дружин под начальством Орешкина, что вошли во исполнение тех же целей в сношения с гражданами Блюмкиным и Андреевым на предмет исполнения последними террористического акта против Мирбаха, разработав совместно с последними план исполнения этого акта, обманным путем добывши для этого печать ВЧК и подделав подписи ее председателя и секретаря тт. Дзержинского и Ксенофонтова.

I. Граждане Спиридонова, Черепанов, Камков, Карелин, Магеровский, Фишман, Саблин и Попов в том, что после исполнения террористического акта над Мирбахом укрыли от ареста Блюмкина.

II. Граждане Андреев и Блюмкин в том, что, приняв указанное поручение от членов ЦК партии левых эсеров, заведомо сознавая все значение совершаемого ими акта и возможные проистекающие из него последствия, таковое поручение приняли и постановление об убийстве Мирбаха привели в исполнение, проникнув для этого в помещение посольства и добившись свидания с Мирбахом путем предъявления подложного удостоверения с незаконно[198] использованной печатью ВЧК и подделанными подписями тт. Дзержинского и Ксенофонтова.

III. Те же граждане, члены Центрального Комитета партии в том, что после убийства Мирбаха и затем, по мере развития дальнейших событий, составили, напечатали и распространили ряд печатных воззваний, листков и бюллетеней, в которых от имени ЦК, извещая о состоявшемся убийстве Мирбаха, распространяли гнусные клеветнические измышления про Советское правительство и его отдельных членов, обвиняя их в соглашении, попустительстве германским империалистам и предательстве революции, призыве вооруженных военнопленных для расстрела членов партии левых эсеров и призывая народные массы к восстанию, на защиту партии левых эсеров, а следовательно, и против Советского правительства.

IV. Граждане Спиридонова, Карелин, Фишман, Камков, Трутовский, Прошьян, Магеровский, Черепанов, Попов и Саблин в том, что после убийства Мирбаха агитировали среди обманутых ими воинских частей, в том числе отряда Попова, части отряда Винглинского и частей 1-го Советского полка, а также латышских частей за вооруженное выступление и свержение Советской власти, сопротивление наступающим для усмирения мятежа советским частям и руководства таковым сопротивлением в ночь на 7 июля и утро 7 июля, причем Саблин и Попов фактически руководили этим сопротивлением, в результате чего явились ранения и смерть ряда лиц как с той, так и с другой стороны.

V. Гражданин Прошьян, кроме того, в том, что по поручению ЦК своей партии захватил путем применения вооруженной силы телеграф и арестовал находившихся там при исполнении своих обязанностей комиссаров, отправил во все города Советской России телеграмму об убийстве Мирбаха, с извещением и призывом о поддержке начатого левыми эсерами преступного выступления.

VI. Те же граждане, и особенно Карелин, Прошьян, Саблин, Попов и Камков, в том, что подвергли задержанию и обезоружению находившихся при исполнении своих обязанностей государственной важности председателя ВЧК т. Дзержинского, его товарища[199] Лациса, председателя Московского Совета т. Смидовича, начальника отряда Винглинского и ряда иных лиц, а также отдали распоряжение в качестве руководителей движения о задержке и аресте видных советских работников, в результате чего был задержан и лишь благодаря случайности избег ареста народный комиссар почт и телеграфов Подбельский.

VII. Саблин и Попов в том, что после проигранного выступления руководили отступлением своих частей от помещения поповского штаба по Владимирскому шоссе, оказывая или пытаясь оказать вооруженное сопротивление советским войскам тогда, когда его полная безнадежность была совершенной очевидностью.

VIII. Все вышеуказанные лица, наконец, в том, что с преступным легкомыслием, хотя и руководимые ложным пониманием своих обязанностей борьбы за великие цели революционного освободительного мирового движения рабочих и крестьян, убийством Мирбаха поставили Советскую Республику и российскую революцию под угрозу величайшей опасности быть раздавленной превосходящими силами буржуазного империализма Германии в момент, когда собственные военные силы Республики не были еще в состоянии оказать должного сопротивления; подвергли этим опасностям русский пролетариат и крестьянство очутиться под властью буржуазии, восстановленной при помощи немецких штыков, в чем названные лица ясно и определенно отдавали отчет, и затем путем вероломства, лжи и клеветы еще более усугубили ту же опасность, предоставив таким образом для всех контрреволюционных сил удобный момент для своего, в свою очередь, выступления против Советской власти в союзе с русской буржуазией и для удушения революции, и всем этим подвергли опасности и приближавшуюся мировую революцию, объективно оказавшись сами тем самым в рядах врагов революции в качестве их деятельных помощников и наиболее активных пособников.

Составлено 16 ноября 1918 года.

Москва, Центральная обвинительная коллегия