3. Патриот и германофоб
3. Патриот и германофоб
Важным элементом презентации Верховного главнокомандующего был образ воинственного русского патриота и ненавистника немцев. В российском общественном сознании великий князь воспринимался как чуть ли не единственный видный государственный деятель, последовательно противостоящий могущественной придворной «немецкой партии», которая якобы стремится заключить сепаратный мир. Показательно, что точно так же, только со знаком «минус», оценивала позицию великого князя и пресса враждебных России стран. Уже после удаления его с поста Верховного главнокомандующего немецкая газета писала: «Великий князь Николай Николаевич был убежденным панславистом и ярым ненавистником немцев»1062.
Репутацию ненавистника немцев и Германии великий князь Николай Николаевич, потомок принцев Ольденбургских, состоявший в родстве со многими немецкими княжескими родами, намеренно создавал и картинно демонстрировал еще до начала Первой мировой войны.
Предполагалось, что именно он в 1912 году будет возглавлять делегацию русской армии на закладке грандиозного памятника в честь «битвы народов» под Лейпцигом. Но вследствие демонстративной антипатии великого князя к германской армии он остался в России, а делегацию возглавил военный министр генерал В. Сухомлинов1063.
Напротив, великий князь Николай Николаевич в том же году посетил союзную Францию, наблюдая большие военные маневры французских войск, происходившие вблизи границы с Германией. Утверждали, что он демонстративно близко подошел к государственной границе, что могло быть воспринято как символическая поддержка французского воинственного реваншизма. Передавали, что весьма недипломатические антинемецкие тосты, произносимые великим князем на торжественных приемах, лишь усилили подобное впечатление. Неудивительно, что этот визит был негативно воспринят в Германии, о чем и было сообщено российскому Министерству иностранных дел, а затем и лично императору Николаю II1064.
Рассказывали, что еще более яркую профранцузскую и антигерманскую демонстрацию устроила во время этого визита энергичная и изобретательная супруга великого князя – великая княгиня Анастасия Николаевна. Она картинно встала на колени у ног французского пограничника, протянула руку на германскую сторону и, захватив горсть эльзасской земли, «французской земли, захваченной врагом», стала ее целовать. Этот эпизод, связанный с символическим нарушением государственной границы, привлек, разумеется, благожелательное внимание французской прессы1065.
В немецкой и австрийской пропаганде военного времени предприимчивые черногорки, супруги великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича, постоянно описывались как главные «поджигательницы войны», для подтверждения этого тезиса в изданиях противников России печаталась личная корреспонденция великих княгинь, извлеченная из сербских и черногорских государственных архивов, захваченных в ходе военных действий австро-венгерскими войсками. В декабре 1915 года в будапештской немецкоязычной газете «Пештер Ллойд» была опубликована статья «Милица и Стана». Автор так изображал подготовку войны: «Под влиянием Станы и Милицы возникла великокняжеская партия, во главе которой стал Николай Николаевич. Эта партия все время побуждала к объявлению войны Австро-Венгрии и Германии. 25 лет энергично и неустанно работала великокняжеская партия, скрываясь за кулисами политической жизни, над созданием общеевропейской войны. Вся Европа чувствовала деятельность этой партии, хотя и не догадывалась о ее существовании. Великому князю Николаю Николаевичу, мужу черногорской принцессы Станы, удалось осуществить свою волю и стать во главе русской армии. … Пользуясь бесспорной красотой черногорских принцесс, Негоши и Карагеоргиевичи сделали карьеру, создали при петроградском дворе свою могущественную партию, непрерывным образом сплотили между собой интересы Белграда, Петрограда и Цетинье. Сербско-черногорским принцессам, которых герцог Лейхтенбергский шутливо прозвал “черногорскими пауками”, удалось в течение долгих лет ценой неимоверных усилий опутать, точно паутиной, многих. Эти пауки довели в 1914 году дело до ужаснейшей войны, надеясь при помощи ее достигнуть высших степеней славы и могущества»1066.
Подобные характеристики австрийской и немецкой прессы свидетельствовали об отношении общественного мнения враждебных России стран к великому князю и его семье. Вряд ли эта репутация была полностью заслуженна, пропаганда военного времени фантастически преувеличивала действительное влияние энергичных великих княгинь-черногорок. Однако для российских патриотов подобные суждения врагов могли быть лишь дополнительным и убедительным доказательством последовательной антинемецкой позиции, занимавшейся великим князем и его семьей.
Эту репутацию он стремился постоянно подтверждать. В июле 1914 года, после назначения на пост Верховного главнокомандующего, великий князь Николай Николаевич сразу же демонстративно приказал снять все немецкие ордена со своих мундиров и сжечь форму прусского гусарского полка, шефом которого он состоял1067.
Уже осенью 1914 года в российской столице появились тревожные слухи о планах заключения сепаратного мира с Германией. Главным же препятствием на пути этих коварных стремлений влиятельных пронемецких сил считался патриотически настроенный великий князь.
Петроградский городской голова И.И. Толстой записал 22 сентября в своем дневнике:
В городе распространена характерная сплетня или, вернее, басня, которой, однако, верят: будто гроссгерцог Гессенский прислал своей сестре, императрице Александре Федоровне, письмо, в котором умоляет ее повлиять на государя в смысле заключения скорейшего мира, причем указывает, что в случае неминуемого полного разгрома Германской империи в Германии последует общая революция и замена монархической формы правления демократической республикой. Такой переворот, по убеждению гроссгерцога, поведет в скорейшем времени к революции в России и к изгнанию или свержению династии. Это письмо произвело, будто, сильное впечатление в Царском, и государем был запрошен великий князь Николай Николаевич. Последний (приехав на один день из армии в Петроград) ответил, по одной версии, что он лично согласен был бы на немедленное заключение мира, но не позволят этого войска; по другой версии – что если государь решится заключить немедленно мир, то что ему следует приготовиться к немедленному переселению из России, но что и при победоносном окончании войны ему все же следует подумать о даровании широких реформ, не ожидая, чтобы их потребовали как народ, так и армия. Вздорность слуха для меня очевидна, но думается, что самое возникновение его симптоматично1068.
Невероятные слухи такого рода продолжали циркулировать и в последующее время. А. Арапова писала из Петрограда 22 октября: «…были разные попытки склонить уже теперь Государя на мир, но Великий Князь и слышать не хочет не довести дело до полного разгрома врага, находя, что подобный исход может довести страну до революции». И в этом и в других описаниях патриотизм великого князя и его стремление разгромить Германию противопоставляются позиции российского императора, которая изображается в лучшем случае как недостаточно последовательная, а то и как откровенно пронемецкая. Через месяц студент Киевской духовной академии писал своему отцу: «Николай II правда ездил в Ст[авку], чтобы начать переговоры о мире, но был остановлен Николаем Николаевичем ввиду несвоевременности такого шага»1069.
Даже немецкая пресса уловила это противопоставление Ставки Верховного главнокомандующего и императорской резиденции, в 1915 году германская газета писала: «… в России говорили, что двор – в Петрограде, а Россия – в главной квартире великого князя»1070.
Верховный главнокомандующий в описаниях русских патриотов разных политических взглядов предстает как доблестный русский витязь, ведущий неравный бой не только с могучим внешним врагом, но и с коварным «внутренним немцем».
Житель Ярославля писал в феврале 1915 года в редакцию газеты «Русское слово»: «У истинных российских граждан, обывателей, солдат самоотверженности, патриотизма, геройства – хоть отбавляй, но все это парализуется немецким засильем, его шпионством, изменой, и все жертвы, материальные и человеческие, приводятся к 0, несмотря на сверхчеловеческие усилия Верховного Главнокомандующего»1071.
Великий князь рассматривался как борец с влиятельной, чуть ли не всемогущей «немецкой партией» в столице. Об этом в марте 1915 года писал из Петрограда граф А. Коновицын: «Упаси Боже, чтобы этого [перемирия. – Б.К.] не случилось и чтобы так называемая немецкая партия, существующая и орудующая в этом направлении в Петрограде, этого не добилась. Благодаря железной воле и твердости характера нашего Верховного Главнокомандующего теперь, пока, все идет единодушно и спокойно, но после войны заварится еще большая каша, и трудно еще сказать, какое все это примет направление, какой оборот»1072.
Термин «немецкая партия» мог расшифровываться по-разному, но часто он обозначал влиятельные прогерманские силы при русском дворе. Лаборант Варшавского политехнического института еще 25 ноября 1914 года писал своей корреспондентке: «А тут еще всякие придворные немцы стараются гадить, где только могут. Бедному Николаю Николаевичу приходится теперь вести войну на все фронты. Не будь Его – давно бы все было проиграно. <…> Берегите хорошенько нашего Главнокомандующего, которого немцы боятся пуще огня, и не пожалеют ни яда, ни бомб, ни денег, чтобы устранить Его с дороги. На это ведь они мастера»1073.
Тема покушений на жизнь великого князя получила, как увидим, в 1914 – 1915 годах дальнейшее развитие.
Важнейшей заслугой грозного Верховного главнокомандующего в глазах многих патриотов считалась решительная «чистка» командного состава русской армии от немцев. Житель Нежина Я. Тхоржевский в январе 1915 года писал своему родственнику, находившемуся в рядах действующей армии: «Слышно, что Николай Николаевич “повыпирал” всех Немцев из армии, начиная с офицеров и кончая Ренненкампфом, за что, конечно, сердечное спасибо скажет Ему русский народ»1074.
Такие настроения были распространены и в войсках. Некий военнослужащий, находившийся на фронте, в своем письме от 20 июня 1915 года также особенно выделял борьбу великого князя с «внутренним немцем»:
Мы терпим больше неудач потому только, что у нас много изменников в лице разных фонов и баронов. Надо стряхнуть с себя проклятое немецкое порабощение. …Жаль, что у нас внутри государства нет такого верховного главнокомандующего, как у нас Николай Николаевич. Без него с немцами бороться, пожалуй, невозможно. Немцы чувствуют его стальной кулак и жмутся от него, как придавленные крестом чертенята1075.
В какой степени пресловутое «немцеедство» великого князя соответствовало его истинным убеждениям? До каких пределов германофобии он лично хотел пойти? Чем объяснялись перестановки в командовании? Можно с уверенностью предположить, что в ряде случаев и сам Верховный главнокомандующий принимал соответствующие решения не по собственной инициативе, а под влиянием и даже давлением общественного мнения. Начальник его штаба генерал Н.Н. Янушкевич писал в марте 1915 года военному министру генералу В.А. Сухомлинову: «Масса жалоб, нареканий и т.д. на то, что немцы (Ренненк[ампф], Шейдеман, Сиверс, Эбергард и т.д.) – изменники и что немцам дают ход, а равно и настроение по письмам военной цензуры убедили, что назначение П.А. П[леве] при некоторой крупице его режима и настойчивости проводить операции даже с жертвами побудило в.к. отказаться от первоначальной мысли от назначения П.А. и остановиться на человеке с русской фамилией»1076. Действительно, назначение боевого генерала П.А. Плеве на пост главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта в это время не состоялось, должность занял генерал М.В. Алексеев. Уже после смещения великого князя с поста Верховного главнокомандующего генерал Плеве короткое время командовал войсками Северного фронта. Очевидно, император меньше считался с антинемецкими настроениями, распространявшимися в русском обществе, руководствуясь прежде всего профессиональными качествами военачальников, а не их фамилиями. Но в какой степени подобное назначение было политически оправданно в условиях нараставшей германофобии?
Косвенным свидетельством популярности Верховного главнокомандующего в русской патриотической среде и одновременно особенно враждебного отношения к нему со стороны противника служат факты привлечения за оскорбление великого князя нескольких подданных враждебных держав, оказавшихся после начала войны в России (об этом см. ниже). Очевидно, для многих немцев и австрийцев именно великий князь Николай Николаевич олицетворял военные усилия противника. Можно также предположить, что русские доносчики-патриоты отождествляли себя с популярным военачальником и были особенно возмущены оскорблениями чужестранцев в его адрес.
И летом 1915 года именно великий князь воспринимался как главное препятствие на пути антипатриотических прогерманских сил, якобы готовых спешно заключить позорный мир с жестоким врагом. Командующий 1-й армией сообщал в частном письме:
До нас доходят слухи, что в Питере настроение тоскливое, и мои, попадающие туда, бегут через день-два назад, но, кажется, уже Питер не дает тона, а Ставка, и очень характерно говорят, что великий князь сказал: если в Питере вздумают рано заключить мир, то я пойду туда со своей армией. А потому не стоит тамошние сплетни принимать всерьез1077.
Так писал военачальник, который по должности своей, казалось, должен был располагать надежной информацией. Можно представить себе, как воспринимали эту новость его адресаты… Верховный главнокомандующий, готовый ради продолжения войны пойти на войну гражданскую, оценивался русским генералом как великий патриот.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.