23

23

Бригада Клементьева считалась на заводе «Б» аварийной. Обычно она работала в дневную смену, выполняя самые ответственные и сложные задания по ремонту оборудования. Эти задания формулировались главным механиком с раннего утра по результатам анализа сменных технологических карт и записей в оперативных журналах.

Но в неотложных случаях бригаду вызывали и вечером, и ночью, собирая на автобусе в местах проживания.

Адреса всех членов бригады были записаны на листке с пометкой вверху «Аварийная бригада», который постоянно лежал под стеклом на столе дежурного диспетчера.

Обычно аварийный вызов начинался со стандартной жалобы сменного технолога: «Петр Иванович, не знаем, что делать. Качаем раствор (номер) из аппарата (номер) в емкость (номер), а он не поступает. Забился, наверное, трубопровод. Проверьте, пожалуйста. Только побыстрее».

Многокилометровые трассы труб забивались постоянно. Чаще всего кусками резины, которая разъедалась радиоактивными химикатами во фланцевых соединениях и вентилях. Но, бывало, попадались и мелкие камешки, и тряпки, и старые брезентовые рукавицы. Немудрено — ведь на трубопроводах, подающих химические реагенты в технологические емкости, никаких фильтров по проекту не было предусмотрено.

Чаще всего бригадники резали забитую трубу в нескольких местах, прочищали подручным инструментом и тут же сваривали заново. Сварочные стыки проверяли на скорую руку. Если жидкость не бежала через них, тем дело и кончалось.

Работа была «грязной», трубы и растворы в них фонили безбожно. Облучались больше других служб.

Но Петра и его бравых молодых ребят это обстоятельство нисколько не пугало.

Платили хорошо. К основному отпуску полагалось еще шесть дней дополнительных. Кормили в рабочей столовой бесплатно, по спецталонам. Что еще нужно?

В бригаде царила атмосфера приподнятости. Наверное, от осознания важности своей работы, незаменимости в каких-то срочных, аварийных делах.

— Медаль тебе, Клементьев, обеспечена, — заверял его главный механик. — Подожди только чуток. Вот выдадим первый продукт…

26 февраля 1949 года в 12 часов ночи первая двадцатилитровая канистра с концентратом плутония была передана в торжественной обстановке начальнику цеха № 9 химико-металлургического завода «В».

Сам завод к этому времени построить не успели. Тем не менее, основные цеха — № 4 и № 9 — временно разместились в складском бараке и были готовы к приему первой порции.

Музруков не удержался и выразил наплывшие чувства в пламенной короткой речи с ограниченным количеством звонкого мата. Борис Глебович был улыбчив. Пожимая руки окружающим, приговаривал:

— Дело пошло. Осталась концовка. Справимся! Справимся, дорогие товарищи!

Государственный план по производству продукта «Z» начал успешно выполняться. За февраль бригада Клементьева, как и ряд других работников «горячих» цехов, получила первую, вполне приличную премию.

Петр на радости взял два отгула, чтобы спокойно посидеть дома со своей Ларисой.

В последние дни Петр чувствовал себя очень счастливым человеком.

Лариса — толстая, неловкая в движениях, с коричневыми пятнами на щеках и выпавшими зубами — казалась ему самой прекрасной женщиной на свете. Петр прикладывался ухом к боковой поверхности ее живота и, наслаждаясь судорожными шорохами, вел ласковые переговоры с будущим сыном. Почему-то был уверен: обязательно родится сын, Иван. А если, в крайнем случае, появится девочка, то придется согласиться с именем, заготовленным Ларисой. Имя это Петру не нравилось, казалось каким-то вычурным и нерусским: Анжела. Но вслух не возражал. Надеялся на мальчика.

Пеленки были нарезаны, подшиты и прокалены тяжелым утюгом. Чепчики сложены стопочкой. Не хватало только детской кроватки. Хозяйственный талон на нее обещали уже второй месяц, все тянули «ввиду отсутствия наличия». Накануне родов Петр не выдержал. На заводской свалке, рядом с открытой монтажной площадкой приглядел подходящие трубки из нержавейки. Среди кучи хлама, выброшенного безжалостно из заводских недр, можно было обнаружить для домашнего обихода все, что душе угодно. Вечером Петр засел за чертеж. Ему хотелось не просто сляпать кое-как детское спальное место, а сконструировать настоящую (изящную и кружевную) кроватку, чтобы она была удобна для Ларисы и ребенка, а заодно радовала глаз со стороны. Поэтому нужны были художественные завитушки на торцах, полированные шары в верхних углах и подпятники на четырех ножках.

Сделал все «по уму», как задумал. Отправив Ларису в родильное отделение, Петр ходил без дела по комнате. Садился к столу, наслаждаясь своим изделием. Снова вставал, поправлял самодельный матрасик и подушечку. И все курил.

«Надо будет потом проветрить как следует, — подумал он. Теперь вообще придется курить только на улице. Семейная жизнь требует жертв. Лишь бы скорее родился Иван…».

Родилась Анжела. Тут уж ничего не поделаешь Девочка так девочка. Тоже человек. «Вес — 3,5 килограммов, длина 51 сантиметр. Мама и дочка чувствуют себя хорошо!..». Ну и ладно. Конечно, лучше бы мальчик. Все-таки продолжил бы род. Придется попозже начинать все сначала.

В день выписки Петр приготовил несколько вкусных блюд, бутылку водки и три цветочка в зеленой пупырчатой вазочке.

«Сейчас покормит красотку, уложим ее в кровать и… посидим за столом, глядя друг на друга».

Но срочных дел оказалось невпроворот.

Подмывали, перепеленывали, кормили, застирывали, укачивали. Даже пели по очереди снотворные песни. Когда же наконец Анжела мирно заснула к ночи, оба родителя были умотаны до предела. Сохранилось одно острое желание: лечь в постель и немедленно уснуть, чтобы сохранить запас выносливости для завтрашних капризов любимой дочки. Конечно, был бы Иван — давно уж спокойно спал бы. Потянул бы молочка из груди, пописал и уснул бы — чего еще мужику надо? А девочке, видишь ли, все не так.

Следующий день на работе прошел у Петра в разъяснениях членам бригады по очереди и всем вместе, какая красивая дочка у него родилась. Подручный задушевно поддакивал, интересуясь, между прочим, датой «обмывания на счастье».

— Ребята, вот подрастет месячишко, обмоем это дело, как и положено, — уверял Петр, — отпразднуем первый день рождения.

Петр немного стеснялся показывать своим подчиненным уж очень худые ножки и постоянно визжащий беззубый рот. За месяц подрастет, осмыслится маленько.

Лариса умаялась за день. Немножко пожаловалась вечером: «И грудь плохо берет. И спит — не спит. И кричит громко. Неужели у всех так?». Петр успокаивал жену, как мог, обещая, что все в конечном итоге встанет на свои места. Главное, растет дочка. А значит — крепнет. Отоспимся еще, отдохнем.

Но Лариса с каждым днем уставала все больше. Сон почти потеряла. Коротко дремала, уткнувшись лицом в подушку. Бродила мыслями по своему деревенскому детству босиком. Выбегала на пыльную улицу, где ждали подружки с корзинками. Шли в соседний лесок с мокрой травой и игривым мхом на хрустящих, давно поваленных наземь стволах. Голова у Ларисы кружилась, но она не засыпала.

Лариса никак не ожидала, что с девочкой будет так трудно. Однако с каждым днем Анжелочка вела себя все спокойнее, безмятежнее. Наоборот, стала настолько вялой, что перестала брать грудь. Детский лобик покрывался испариной, губки замирали, и голова откидывалась, как в полусонном обмороке. Лариса забеспокоилась. Она и сама чувствовала безмерную усталость от постоянного недосыпания. Временами ее начинало тошнить, как в первые месяцы беременности. К вечернему приходу Петра она собиралась с силами, чтобы не огорчать его своим потухшим видом и слабовольными жалобами.

Но Петр все примечал сам: «Подожду еще пару дней. Если не станет лучше, надо будет свезти их в медсанчасть. Родители оба здоровые, а дочка получилась какая-то хилая».

На следующее утро температура у дочки взлетела до 38° и на лице появились какие-то серо-синие пятна, а Лариса впервые откровенно пожаловалась, что ей самой впору ложиться в больницу. Петр решил не откладывать. Анжелу упаковали потеплее, чтоб не простудились по дороге, и на автобусе отправились на прием к врачу. Коек в стационаре было совсем немного, но Ларису с дочкой оставили. Для тщательного обследования. Петр оформил подмену на два дня и устроился жить здесь же, на стуле в прихожей комнате. Через день его помощь понадобилась. Заведующий отделением, тихий старичок Аркадий Абрамович Лозингер, подошел к нему с пробиркой, наполненной вонючей желтой слизью.

— Мой совет вам, — прошамкал терапевт, — попросите в своей заводской лаборатории, чтобы сделали радиометрический анализ кала. На всякий случай. С результатом — сразу ко мне.

Варвара по знакомству сделала анализ без очереди, немедленно.

Бумажку из лаборатории Лозингер читал внимательно, качал головой. И неожиданно поинтересовался у Петра, как он сам себя чувствует. Нет ли головных болей? Тошноты?

Петр начисто отверг подобные предложения.

— И все-таки я вынужден по заключению вашей лаборатории направить к вам домой дозиметриста. Для снятия картограммы, — заключил Лозингер.

И оказался прав. Обследование показало повышенный гамма-фон. Источником излучения была детская кроватка. Уровень был чрезвычайно высоким: примерно десять рентген в час.

Полученные дозы облучения Ларисы и Анжелы пришлось реконструировать с учетом времени и местонахождения больных все эти дни. Общая интегральная доза оказалась запредельной. Лозингер откровенно сказал Петру:

— Я не буду от вас скрывать вероятность трагического исхода. Анжела умерла через три дня. Лариса прожила на четыре дня дольше. Диагноз — «облучение на бытовой почве».

Петр обошелся без лечения. Да и некогда было обследоваться. На заводе партком помог оформить документы на вывоз тел из зоны «для захоронения по прежнему месту жительства в г. Челябинске».

С гробами, грузовиком помогли бригадники. Петр разобрал кроватку своими руками, как и собирал. Трубки отнес на ту же свалку. Изготовил на тяжелой подставке металлическую дощечку: «Не трогать. Опасно для жизни». Поставил ее рядом, перед радиоактивной кучей из обрезков труб, старых фланцев, прутьев, стружки. Через несколько дней руководство завода приняло меры. Свалка мигом исчезла. Площадку подмели и промыли дезактивационным раствором.

Петр запил. Никак не мог восстановить нормальное мироощущение. Плохо понимал, что происходит вокруг. Работал с тупым равнодушием. Напрашивался добровольцем во все «грязные» места, как будто хотел умереть по той же самой причине, что и Лариса с дочкой.

Случай скоро представился…

При растворении урановых блочков в первых — по ходу технологической цепочки — аппаратах наряду с твердыми радионуклидами выделяется много газообразных продуктов деления. Например, ксенон, йод. По проекту вентиляции завода «Б», предусматривалось сбрасывать газы в атмосферу через самую высокую на Урале трубу высотой в 150 метров, с предварительным разбавлением их в трубе чистым воздухом — чтобы обезопасить окружающую среду и население близлежащих регионов. Образование газообразных продуктов при растворении блоков являлось весьма опасной операцией, чреватой вероятным взрывом.

Поэтому по регламенту процесс должен был производиться только дистанционно, после полного окончания загрузки и удаления окружающего персонала. Однако спешка вынуждала повседневно нарушать регламент. Подхлестывало и развернутое партийными пропагандистами соцсоревнование между бригадами за объемы и скорость выполнения производственных заданий. Ударники премировались. Поскольку загрузка продолжалась довольно длительное время, особенно если блоки застревали в подающей трубе, все смены шли на нарушение: растворение начинали до того, как закончится загрузка.

Из воспоминаний оператора Ф.Д. Кузнецовой:

«… В принимающем аппарате взорвался водород, а в это время один из рабочих вручную проталкивал в аппарат-растворитель облученные блоки. Так его далеко отбросило взрывной волной от принимающего отверстия. Он долго лежал в больнице, но это не помогло, и он умер».

Причиной производственной травмы было признано нарушение Петром Клементьевым правил техники безопасности на рабочем месте, происшедшее по вине самого работающего.