«ДЕЛО ТУХАЧЕВСКОГО»: ФАКТЫ И РАЗМЫШЛЕНИЯ

«ДЕЛО ТУХАЧЕВСКОГО»: ФАКТЫ И РАЗМЫШЛЕНИЯ

Исследование обстоятельств «дела Тухачевского» представляется продуктивным только в контексте международных отношений того периода и внутриполитических процессов в самом Советском Союзе. С трагедией красного маршала, личности, безусловно, неординарной, переплелись судьбы десятков исторических персонажей в СССР и за рубежом.

Все началось с Радека

В начале 1920-х годов, еще при жизни Ленина, руководители Советской России взяли курс на укрепление отношений с Веймарской Германией, которая рассматривалась как противовес державам Антанты и поддерживаемой ими Польше. Кроме того, народное хозяйство страны, сильно пострадавшее в годы Гражданской войны, остро нуждалось в партнере, сильном в экономическом и научно-техническом отношениях.

Сотрудничество с СССР отвечало и интересам Германии, стремившейся обойти унизительные для немцев условия Версальского мира. На территории Советского Союза была развернута сеть немецких военно-учебных центров и военно-технических лабораторий. Советские и немецкие военные быстро нашли общий язык. Их объединяли неприязнь к Западу и стремление к модернизации национальных вооруженных сил. Несмотря на противостояние в годы мировой войны, антагонизма между военными элитами двух государств не было. Со времен первых Романовых прогерманские настроения всегда были достаточно сильны в российском руководстве. И если бы не преждевременная смерть государя Александра III и мастерство английской дипломатии, Санкт-Петербург вряд ли был бы втянут в конце XIX века в коалицию Великобритании и Франции против Германии и Австро-Венгрии.

Начало сотрудничеству между Советской Россией и Германией по военной линии положило загадочное освобождение большевика Карла Радека из немецкой тюрьмы в 1919 году, которому немецкие военные позволили беспрепятственно вернуться в Москву. Радек способствовал установлению прямых контактов председателя Реввоенсовета республики Льва Троцкого с руководством Германии, благодаря которым и стали возможными подписание договора в Рапалло между Германией и Советской Россией и развитие советско-германского военного сотрудничества.

Еще в 1921 году в германском военном ведомстве была создана в обстановке повышенной секретности «Зондер-группа Р» для налаживания военного сотрудничества с Россией. Так на территории СССР возникла довольно разветвленная сеть немецких военно-учебных центров и лабораторий, что позволяло рейхсверу обходить запреты, наложенные на Германию Версальским миром.

Под Казанью, например, функционировала школа «Кама», которая готовила немецких танкистов. Ее неоднократно посещал Гудериан, ставший в годы Второй мировой войны одним из наиболее известных германских генералов. Под Липецком возник центр германских ВВС. Немцам разрешалась даже разработка химического оружия, для чего в Саратове создали школу химической войны. Советские военные, включая Тухачевского, неоднократно выезжали в командировки в Германию, выступали с лекциями в ее военно-учебных заведениях, сами учились у генералитета Германии. Будущий командующий войсками Белорусского военного округа Иероним Уборевич провел среди немецких военных весь 1928 год.

За десять лет советско-германского военного сотрудничества между ведущими военными двух стран сложились достаточно доверительные личные отношения, которые не прервались и после прихода Гитлера к власти и свертывания в связи с этим немецких военных центров в СССР. Часть представителей советской и немецкой военной элиты объективно сближали антизападные настроения. Известно также, что офицерский корпус Германии весьма настороженно относился к национал-социалистической идеологии и к самим вождям Третьего рейха. В СССР же многие представители военного руководства также без восторга воспринимали решения партийного руководства, особенно после проведенной с перегибами коллективизации и участившихся в начале 1930-х годов политических судебных процессов.

К числу военачальников, имевших свое видение будущего СССР, относился Михаил Тухачевский — одна из самых ярких и амбициозных фигур в советской элите того времени. Михаил Николаевич, любивший литературный труд и считавшийся в СССР военным теоретиком, одним из первых в советском руководстве интуитивно осознал, что будущая война станет «войной моторов», не похожей ни на минувшую мировую, ни на Гражданскую войну. Понятно, что его скептическое отношение к будущему кавалерии в какой-то мере раздражало Ворошилова и особенно Буденного, командовавшего легендарной 1-й Конной армией.

Впрочем, различие во взглядах на роль кавалерии не было определяющим в отношениях советских военачальников, тем более что и Ворошилов, и Буденный не были такими уж «консерваторами», как порой их представляют современные публицисты. Кстати, опыт Великой Отечественной войны показал, что в раде случаев кавалерийские соединения оказались действительно незаменимыми и в период «войны моторов».

В 1927 году Тухачевский, будучи на должности начальника Штаба РККА, «столкнулся» с Климентом Ворошиловым в подходе к строительству вооруженных сил и управлению ими. Нарком не согласился с его предложениями по ускорению технического перевооружения армии, трактуя их как нереальные, не учитывающие экономические возможности страны. Воспротивился Ворошилов и реорганизации Штаба РККА в целях повышения его статуса. По мнению начальника Штаба, он являлся в то время только «техническим аппаратом» наркомата. Этого властолюбивому Михаилу Николаевичу было мало.

Справедливости ради надо отметить, что реформаторские предложения Тухачевского диктовались не только и не столько интересами дела, сколько желанием обратить на себя внимание Сталина, доказать ему, что он лучше наркома знает военное дело. Предложение принять на вооружение 50-100 тысяч (!) танков носило, несомненно, авантюристический характер, так как не учитывало реальных возможностей советской экономики. Стране еще предстояло пройти этап индустриализации. Да и с точки зрения военной целесообразности отсутствовала потребность в принятии на вооружение 50 тысяч танков. Хотя само направление размышлений Тухачевского о будущем облике армии и новых способах боевых действий было в общем-то правильным.

Конфликт с наркомом вынудил амбициозного начальника Штаба РККА написать рапорт об освобождении от должности, который Сталин удовлетворил. Так Тухачевский в мае 1928 года оказался в Ленинграде на должности командующего войсками ЛенВО.

Последующие события показали, что позиция Тухачевского все же отвечала веяниям нового времени, и на партийном олимпе также думали об укреплении боеспособности РККА — правда, более реалистично. 15 июля 1929 года было принято постановление ЦК ВКП(б) «О состоянии обороны СССР», в котором шла речь и об улучшении технического оснащения армии.

Воодушевленный этим Тухачевский направил в январе 1930 года наркому Ворошилову докладную записку, где изложил свои предложения по реализации постановления ЦК. Речь шла об увеличении числа дивизий, развитии бронетанковых сил, артиллерии и авиации. И хотя, возможно, Тухачевский вновь переоценивал экономические возможности страны, его предложения заслуживали внимательного анализа со стороны руководства наркомата обороны. Но осторожный Ворошилов предпочел отмолчаться. Не получив ответа, неугомонный командующий войсками ЛенВО направил в апреле 1930-го письмо самому Сталину, видимо, в расчете на его благосклонное отношение.

Это письмо с предложениями об усилении РККА Тухачевский передал Генеральному секретарю ЦК через благоволившего военачальнику Серго Орджоникидзе, который направил его Сталину с припиской: «Сосо. Прочти этот документ. Серго».

В те же дни записку Тухачевского переслал Сталину в Кремль и Ворошилов, высказавшийся против предложений командующего войсками ЛенВО. Вождь предпочел поддержать Климента Ефремовича, в чьей политической лояльности и личной преданности у него уже не раз была возможность убедиться. Тем более что на отклонение предложений Тухачевского были и весомые экономические основания. Государству требовались огромные средства на развитие тяжелой промышленности, неважно обстояли дела в сельском хозяйстве.

На расширенном заседании Реввоенсовета СССР Ворошилов огласил ответное письмо Сталина Тухачевскому. Командующий войсками ЛенВО обвинялся в немарксистском подходе и выдвижении нереализуемых идей. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) утверждал, что принятие предложений Тухачевского приведет к свертыванию социалистического строительства и его замене системой «красного милитаризма». «Я думаю, — указывал Сталин, — что «план» т. Тухачевского является результатом модного увлечения «левой» фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом... «Осуществить» такой план — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции».

Казалось, Михаилу Николаевичу после публичной и унизительной «порки» следовало бы успокоиться и на время притихнуть. Так бы и поступили на его месте другие. Но не Тухачевский, который всю жизнь «искал бури» и рвался на первые роли, начиная с Александровского военного училища, где он буквально по трупам товарищей стремился стать фельдфебелем или старшим портупей-юнкером, доведя до самоубийства трех юнкеров.

В канун нового, 1931 года Тухачевский вновь пишет Сталину из Ленинграда довольное дерзкое письмо и заявляет вождю, что оценка его предложений исключает для него дальнейшую «возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности». Сталин от ответа воздерживается. Казалось, военная карьера Тухачевского подходит к концу.

Однако жизнь человека всегда полна неожиданностей и зависит от множества факторов, которые невозможно учесть. В мае 1931-го Тухачевский неожиданно получает письмо от Сталина, который приносит извинения (!) за неправильную оценку его предложений. «Ныне... — отмечает Сталин, — когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не во всем правильными... Мне кажется, что мое письмо на имя т. Ворошилова не было бы столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием».

Тухачевский возвращается

В середине июня 1931 года Тухачевский назначается начальником вооружений РККА в ранге заместителя наркома. Сегодня, по прошествии почти 80 лет, трудно однозначно сказать, что повлияло на такое резкое изменение позиции Сталина, тем более что у генсека не было личных оснований с симпатией относиться к заносчивому военачальнику, потомственному дворянину, чей род уходил своими истоками в XII век. Генсек не мог не помнить, как он, находясь на Юго-Западном фронте, в 1920 году незаслуженно подвергся упрекам в том, что замедлил передачу 12-й и 1-й Конной армий Западному фронту под командованием Тухачевского и «сорвал» взятие Варшавы. Сталин тогда даже был освобожден от должности члена военного совета Юго-Западного фронта.

Тухачевский в лекциях, прочитанных в 1923 году в Военной академии РККА, в качестве одной из причин неудач поражения на берегах Вислы указал именно на отсутствие взаимодействия двух фронтов. Ответственность за отсутствие этого взаимодействия Михаил Николаевич возлагал, естественно, на командование Юго-Западного фронта. Он не считал себя одним из основных виновников страшного поражения РККА на берегах Вислы, ставшего следствием реализации авантюристического плана прорыва в Германию через центральные районы Польши. Стремившийся зафиксировать для современников и потомков свою «правоту», Тухачевский сам взялся за редактирование трехтомника «Гражданская война. 1918-1921».

Сталин не стал вступать в публичную полемику с Тухачевским. Хотя он, пожалуй, был единственным в партийном руководстве, кто предостерегал в июне — июле 1920 года об опасности «марша на Варшаву», о чем свидетельствуют его ответы в те дни на вопросы корреспондентов «Правды» и УкрРОСТА.

Скорее всего, Сталина подвигла на решение о возвращении Тухачевского в Москву оценка тенденций развития военно-политической ситуации. Судя по некоторым выступлениям генсека, в начале 1931 года он пришел к выводу о необходимости ввиду внешнеполитических обстоятельств ускорить укрепление оборонного потенциала страны. В феврале 1931 года Сталин заявил: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Не исключено, что возвращению Тухачевского в Москву способствовали и его добрые отношения с рядом близких к генсеку людей. Их поддержкой, наверное, можно отчасти объяснить и «смелость» Тухачевского в отношениях с Ворошиловым и самим Сталиным. Его поддерживал, в частности, член Политбюро Валериан Куйбышев, ставший в 1930 году председателем Госплана СССР. До революции Тухачевский учился в первом Московском кадетском корпусе с его младшим братом Николаем, с самим Валерианом Владимировичем он близко познакомился в 1918 году на Восточном фронте.

Со времен гражданской войны у Тухачевского сложились хорошие отношения и с Григорием Орджоникидзе, избранным в 1930 году членом Политбюро. Известно, что после смерти Фрунзе Тухачевский публично высказывался за назначение Орджоникидзе — первого секретаря Закавказского крайкома партии, являвшегося по совместительству членом военного совета республики, новым наркомом обороны. Интересно, что Орджоникидзе покровительствовал и Уборевичу, другому члену «военнотроцкистского заговора». В письме от 17 августа 1936 года Уборевич, считавший себя недооцененным со стороны наркома обороны, писал Орджоникидзе: «Ворошилов не считает меня способным выполнять большую военную и государственную работу... Нужно тут же сказать, что еще хуже оценивает он Тухачевского. Тухачевский, по-моему, от этих ударов и оценок потерял много в прежней своей работоспособности... Если т. Ворошилов считает меня малоспособным командиром для большой работы, то я очень резко и в глаза и за глаза говорю о его взглядах на важнейшие современные вопросы войны».

Важную роль в судьбе Михаила Тухачевского играл Авель Енукидзе, с 1918 года являвшийся секретарем президиума вначале всероссийского ЦИК, затем — ЦИК СССР. Именно Енукидзе в марте 1918 года помог Михаил Николаевичу, бывшему офицеру, бежавшему из немецкого плена, устроиться на работу в военный отдел ВЦИК. В мае того же года по рекомендации Енукидзе Тухачевского назначили военным комиссаром Московского района обороны Западной завесы. И в дальнейшем Авель Сафронович опекал молодого военачальника.

Сегодня мало кто знает, что Орджоникидзе и Енукидзе входили в неформальную, но очень влиятельную «бакинскую группу», объединявшую старых большевиков, создававших революционные организации в Закавказье. В нее входил и Анастас Микоян. «Бакинцы» в середине 1930-х годов пытались оттеснить с авансцены политической жизни Вячеслава Молотова, сменившего в 1930-м Рыкова на должности председателя Совнаркома. Молотов был одним из основных ортодоксов в партии, на которого «бакинцы» возлагали основную ответственность за перегибы в коллективизации и внутренней политике в те годы. Поэтому в период XVII съезда партии, в 1934 году, Орджоникидзе и Микоян активно участвовали в консультациях старых партийцев по вопросу замены Молотова Сталиным на посту предсовнаркома и избрания близкого к «бакинцам» Сергея Кирова на должность Генерального секретаря ЦК. При этом имелось в виду, что ключевой фигурой в стране и партии останется Сталин, то есть фактически произойдет возврат к ленинской модели управления, когда Ленин как председатель Совнаркома председательствовал на заседаниях Политбюро. Интересно, что эту же схему работы государственного руководства хотели применить после смерти Сталина Маленков и Берия, когда предполагалось, что вести заседания Президиума ЦК будет председатель Совета министров СССР...

Вернувшись в 1931-м в Москву, Тухачевский невольно оказался вовлеченным в систему сложных межличностных отношений в советской элите. И в то время когда его партийные покровители старательно интриговали против «второго человека» в государстве — Молотова, Михаил Николаевич продолжил «подковерную» борьбу против наркома обороны. В 1936 году Тухачевский, казалось, был близок к успеху: он становится первым заместителем Ворошилова, и Сталин поручает ему руководить организацией боевой подготовки в РККА. Это свидетельствует о доверии, которое генсек испытывал тогда к маршалу, несмотря на его тяжелый характер и склонность к интригам.

В личных отношениях этих двух сильных личностей много неясного — и порой из области психологии, а не политики. Это и безжалостное отношение к людям, даже к своим близким. Широко известно, что вторая жена Сталина Надежда Аллилуева покончила жизнь самоубийством, но мало кто знает, что первая жена Тухачевского также покончила жизнь самоубийством в годы Гражданской войны — прямо в личном поезде командующего. Конфликт вышел из-за нежелания Михаила Николаевича помочь ее родителям продуктами...

Хотя в годы Гражданской войны между Сталиным и Тухачевским не раз происходили конфликты, бывали в их отношениях и моменты «просветления». Так, 3 фев-раля 1920 года Сталин по телеграфу радостно сообщил Буденному и Ворошилову: «Я добился отставки Шорина и назначения комфронтом Тухачевского — завоевателя Сибири и победителя Колчака...» Насколько далека эта оценка от истины, сегодня известно — отнюдь не одному Михаилу Николаевичу принадлежала заслуга в разгроме войск белых в Сибири.

Сам же Михаил Николаевич в те годы искренне считал себя великим полководцем. В декабре 1919 года он в докладе Ленину дал уничижительную оценку высшему командному составу РККА: «У нас принято считать, что генералы и офицеры старой армии являются в полном смысле слова не только специалистами, но и знатоками военного дела... На самом деле русский офицерский корпус не обладал ни тем, ни другим качеством. В своей большей части он состоял из лиц, получивших ограниченное военное образование, совершенно забитых и лишенных всякой инициативы... Хорошо подготовленный командный состав, знакомый основательно с современной военной наукой и проникнутый духом смелого ведения войны, имеется лишь среди молодого офицерства».

Этот доклад был воспринят в Кремле благожелательно, и Тухачевскому поручили выступить в Академии Генерального штаба, где он прочитал лекцию «Стратегия национальная и классовая». Красный командарм безапелляционно заявил преподавательскому составу, что старшие офицеры старой армии потому плохо воюют на фронтах гражданской, что плохо понимают ее классовую суть, а потому-де подлежат замене молодежью.

Тухачевский, не командовавший в русской армии даже ротой, испытывал к старшим представителям ее офицерского корпуса устойчивую неприязнь. В подтверждение приведем еще одну докладную командарма в Реввоенсовет (июль 1919 года), чем-то похожую на донос: «Эта война слишком трудна и для хорошего командования требует светлого ума и способности к анализу, а этих качеств у русских генералов не было... Среди старых специалистов трудно найти хороших командующих. Уже пришло время заменять их коммунистами...»

Наша справка. В период Гражданской войны в РККА все начальники штабов фронтов (22 человека) были кадровыми офицерами старой армии, из 20 командующих фронтами — 17, из 100 командармов — 82, из 93 начальников штабов армий — 77. На посту главнокомандующего также находились кадровые военные (И. И. Вацетис и С. С. Каменев). К концу войны из общей численности начальствующего состава (до 180 тысяч человек) около 40% составляли военные специалисты (более 70 тысяч бывших офицеров).

Искать «устаревших» военачальников Тухачевский не переставал и в 1930-е годы. В мае 1936-го Тухачевский на квартире у Ворошилова, воспользовавшись присутствием Сталина и Молотова, обрушился с упреками в адрес наркома обороны и маршала Буденного в неверном ведении дел в наркомате обороны. По требованию Сталина спор военачальников был вынесен на заседание Политбюро, где Тухачевского поддержали Иона Якир (командующий войсками Киевского военного округа) и Ян Гамарник (начальник политуправления РККА). Но по итогам обсуждения Тухачевскому пришлось снять свои упреки в адрес наркома.

Очевидно, что нездоровая нравственная атмосфера среди руководителей РККА явно не шла на пользу армии и затрудняла работу наркомата обороны. Яростные споры военачальников вызвало и обсуждение в Кремле в июле 1936 года стратегии действий в Испании. Как утверждают некоторые исследователи, в советском руководстве имелось мнение о целесообразности посылки на помощь республиканцам нескольких дивизий РККА. Однако Тухачевский, вопреки позиции Ворошилова, настоял на ограничении военной помощи испанскому правительству, мотивируя это тем, что не стоит раскрывать немцам сильные и слабые стороны РККА (с точки зрения военной стратегии, операция выглядела авантюрой: перебросить войска на другой конец Европы без гарантий устойчивого тылового обеспечения).

Почему Тухачевский, ярый сторонник наступательной классовой войны, вдруг проявил такую осторожность и умеренность, когда представился, казалось бы, благоприятный случай «экспортировать» пролетарскую революцию в Западную Европу, остается загадкой...

В плане интеллектуальном Тухачевский, надо признать, видимо, превосходил тогдашнего наркома обороны. Сказывались его домашнее воспитание и образование, эрудиция, увлечение книжными новинками, знакомство с зарубежной периодикой. Несоответствие Ворошилова занимаемой должности проявилось в ходе советско-финской войны, что побудило Сталина освободить близкого ему члена Политбюро с поста наркома, несмотря на его безусловную политическую лояльность. Так что Тухачевский, Якир, Уборевич были в чем-то правы, утверждая, что нарком обороны не справляется со своими обязанностями.

На фоне «политического наркома» Тухачевский как военный деятель выглядел предпочтительнее. Хотя внимательное знакомство с военно-теоретическими работами маршала вызывает вопрос: а справился бы сам Михаил Николаевич с обязанностями наркома в предвоенные годы? Обращают на себя внимание увлеченность автора революционной фразеологией, абстрактность рассуждений, придумывание «искусственных» и бесполезных новых терминов. Впрочем, это, возможно, было всего лишь данью времени. Оглянемся в недавнее прошлое, в 1980-е годы: мог ли командующий войсками округа да и просто командир дивизии не ссылаться на служебных совещаниях на труды классиков марксизма-ленинизма, выступления Генерального секретаря ЦК? В 1930-е годы без партийной схоластики и использования марксистской терминологии военачальник тем более мог ставить на себе крест.

У Тухачевского революционная фразеология и приверженность к абстрактным марксистским схемам была выражена явно. Правда, Тухачевским, дворянином по происхождению, возможно, двигал инстинкт самосохранения, ему хотелось казаться самым «пролетаристым» военачальником, как грузин Сталин стремился казаться «самым русским» государственным деятелем.

На эту особенность мышления Михаила Николаевича обращал внимание и польский маршал Юзеф Пилсудский. В своем труде «1920 год» победитель Тухачевского, ознакомившись с его литературным творчеством, так пишет о советском военачальнике: «Чрезмерная абстрактность книги дает нам образ человека, который анализирует только свой мозг или свое сердце, намеренно отказываясь или просто не умея увязывать свои мысли с повседневной жизнедеятельностью войск, которая не только не всегда отвечает замыслам и намерениям командующего, но зачастую им противоречит... Многие события в операциях 1920 года происходили так, а не иначе именно из-за склонности пана Тухачевского к управлению армией как раз таким абстрактным методом...»

Если же подходить к оценке Тухачевского и Ворошилова в нравственном отношении, то здесь сравнение не в пользу первого. В плане человеческих качеств и личной порядочности луганский слесарь Ворошилов, судя по воспоминаниям его современников, был выше подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка. Неслучайно именно ему жаловалась на несносное поведение мужа в быту вторая жена Тухачевского и просила повлиять на ситуацию ради сохранения семьи (ее личное письмо Клименту Ефремовичу хранилось в середине 1980-х годов в одном из московских архивов).

Понятно, что для характеристики любого политика понятие порядочности может быть применено лишь условно. Ворошилов тоже был сыном своего времени, и ему приходилось не раз вершить судьбы людей. Инициативы в развертывании репрессий в РККА нарком не проявлял, но когда в Кремле обострилась борьба за власть, он решительно встал на сторону Сталина и «расстрельные списки» из НКВД не раз подписывал. Да и в Гражданскую войну на совести Ворошилова немало жестоких решений. Будущий нарком обороны, как считают некоторые историки, причастен к расстрелу командира 1-го Конно-сводного корпуса Бориса Думенко.

Но все же Ворошилов никогда не был «ястребом», как и партийным догматиком. Молотов под конец жизни вспоминал, что в конце 1920-х годов, когда обострилось противостояние Сталина и группы Бухарина, — Рыкова, Ворошилова и Калинина «качало» вправо. Ворошилову, как и многим ветеранам революционного движения, претила ортодоксальность Молотова, Кагановича, Кирова, их безжалостность по отношению к «старым большевикам».

Обычно Климент Ефремович делал выбор плыть по течению, предпочитая колебаться, как порой говорили в СССР, вместе с линией партии. Природное чутье подсказывало ему, что революциям свойственно пожирать своих особо прытких детей. Вскоре в этом убедился на собственном опыте не в меру активный Тухачевский. Этого, несомненно, одаренного и образованного человека погубили личные амбиции и карьеризм. В борьбе за кресло наркома обороны он, как думается, растратил свой потенциал, хотя мог, несмотря на «завихрения» и ошибки в выборе приоритетов в военно-технических вопросах, немало сделать в плане подготовки армии к отражению немецкой агрессии в 1941 году.

К личностным качествам Михаила Николаевича относилось и сибаритство. Красный маршал не отказывал себе в земных удовольствиях, любил пожить себе в радость. Часами он занимался изготовлением скрипок, собственноручно изготавливал морилки и лаки. Его перу принадлежит даже специальная работа на эту тему: «Справка о грунтах и лаках для скрипок». Еще одним увлечением заместителя наркома, довольно странным для человека его положения, была дрессировка мышонка в служебном кабинете, о чем оставил свое свидетельство потомкам его личный врач Л. Кагаловский: «Михаил Николаевич приучил мышонка в определенное время взбираться на стол и получать свой ежедневный рацион...»

К весне 1937 года номенклатурные «подпорки» Тухачевского существенно ослабли. В марте 1935 года Енукидзе, заподозренный Сталиным в причастности к организации убийства Кирова, был освобожден от обязанностей секретаря президиума ЦИК. В тот же год внезапно умер Куйбышев. В феврале 1937 года застрелился Орджоникидзе. Соответственно, шансы на получение поста наркома обороны у Тухачевского значительно уменьшились.

Не ладились у него отношения не только с Ворошиловым, но и с начальником Генерального штаба Александром Егоровым. Еще в декабре 1919 года, когда Тухачевский прибыл с Восточного фронта на должность командующего 13-й армией Южного фронта, командующий фронтом подполковник старой армии Егоров воспротивился этому назначению. Целый месяц Михаил Николаевич пробыл при штабе фронта и так и не был допущен военным советом к командованию армией.

В январе 1920 года он был назначен командующим Кавказским фронтом, где членом военного совета стал Орджоникидзе. «Злые языки» позднее утверждали, что своим военным успехам на Северном Кавказе будущий красный маршал был обязан толковому начальнику штаба — выпускнику Академии Генштаба бывшему подполковнику В. Любимову. Через несколько месяцев Тухачевский вновь столкнулся с Егоровым — на этот раз на польском направлении: Егоров командовал Юго-Западным фронтом, а Михаил Николаевич — Западным.

В апреле 1936 года взгляды Тухачевского и Егорова вновь не совпали. Тогда в наркомате обороны проводилась большая командно-штабная игра. Иероним Петрович Убо-ревич, командующий войсками Белорусского военного округа, играл за «красных», а Тухачевский — за «синих». Его союзником выступал командующий войсками Киевского военного округа Иона Эммануилович Якир, игравший за польские войска — 30 дивизий, которые выступили на стороне немцев (после заключения в 1934 году пакта о ненападении между Германией и Польшей внешняя политика Польши становилась все более прогерманской).

Генеральный штаб, возглавляемый маршалом Егоровым, исходил из того, что немцы сумеют отмобилизовать не более 100 дивизий, из них 50-55 будут действовать к северу от Полесья. Тухачевский же считал и, как выяснилось в июне 1941-го, справедливо (возможно, хорошее знание Тухачевским возможностей вермахта объяснялось его многолетним общением с немецким генералитетом), что Германия выставит против СССР около 200 соединений, в том числе севернее Полесья — до 80. В 1941 году враг отмобилизовал около 190 дивизий, из них 79 ударили к северу от Полесья. Но в 1936-м Генштаб отверг оценки Тухачевского, как и его мнение о возможности внезапного для РККА нападения. Егоров считал, что силы вермахта и РККА будут приблизительно равны и внезапности удара немцы не достигнут.

Самолюбивый Тухачевский ощущал себя непонятым, и все это болезненно сказывалось на его внутреннем мире и состоянии психики. Человек, бесспорно, высокого интеллекта и властный, он продолжал безуспешно стремиться к должности наркома. Упорство Сталина, отстаивающего Ворошилова, все более озлобляло маршала, делало его податливым на заманчивые предложения противников генсека в партии.

Призраки Ингольтштадта

Внутренний мир Тухачевского, судя по свидетельствам некоторых его современников, значительно сложнее, чем его принято представлять. С детства хорошо знающий военную историю, походы великих полководцев древности, он мечтал и о своих Каннах, и о своем Тулоне. Его воображение занимали глобальные геополитические проекты. Возможно, сказывалось и его знакомство с Львом Троцким и его идеей мировой революции, и пребывание в немецком плену (в баварской крепости Ингольтштадт), где пленный русский подпоручик познакомился с самобытными людьми, открыв для себя много нового и загадочного в мировоззренческом отношении. Одному из своих товарищей по несчастью — французскому офицеру Реми Руру — молодой Тухачевский признался:«Я ненавижу социалистов, евреев и христиан...» В несчастьях России он винил киевского князя Владимира, который-де допустил на Русь «чужую веру». По словам француза, русский подпоручик заявил: «Мы выметем прах европейской цивилизации, запорошивший Россию». Антихристианство и германофильство объективно могли создавать питательную почву для симпатий Михаила Николаевича к Германии, где к власти пришли нацисты, стремившиеся к «новому порядку» на обломках европейской цивилизации.

Возможно также, что еще в детстве на мировоззрение и самовосприятие будущего маршала повлияли рассказы его отца об истории старинного дворянского рода Тухачевских. В семье Михаила Николаевича бережно хранили предание о том, что по линии отца они якобы ведут род от некоего графа Индриса, выехавшего вместе с сыновьями в середине XIII века из Византийской империи («цесарской земли») в Черниговское княжество, где он служил тамошнему правителю. Затем один из их потомков перебрался в Московское княжество, где великий князь Московский Василий II Темный жаловал ему в качестве вотчины Тухачев и Тухачевскую волость. Отсюда, кстати, и фамилия — Тухачевский.

Отец Тухачевского, а вслед за ним и Михаил Николаевич считали, что Индрис был сыном графа Фландрии Балдуина (Бодуэна) IX, участника четвертого Крестового похода и первого императора Латинской империи, возникшей на месте поверженной западноевропейскими крестоносцами Византийской империи.

Если к этому добавить, что Бодуэн, в свою очередь, вел происхождение от легендарной династии первых франкских королей Меровингов, то становится ясно, что самолюбие красного маршала исподволь подпитывалось детскими воспоминаниями о рассказах отца о древних аристократических корнях рода Тухачевских, особой роли его предков в европейской истории.

В немецком плену судьба Тухачевского удивительным образом оказалась переплетена с жизненным путем выдающегося государственного деятеля Франции Шарля де Голля. Они вместе томились в Ингольтштадтской крепости в Верхней Баварии, где капитан де Голль учил русского подпоручика французскому языку. Оба затем продолжили офицерскую карьеру, стали видными военными теоретиками, отстаивающими новые способы ведения «войны моторов». И если принять во внимание проявленные де Голлем в зрелые годы антиатлантические настроения и приверженность идее единой Европы «от Атлантики до Урала», то не кажется такой уж невероятной версия некоторых исследователей, утверждающих, что Тухачевский и де Голль вступили, находясь в германском плену, в некую эзотерическую организацию евразийской направленности. Французский писатель Жан Парвулеско называл ее «Орденом Полярных», противостоящим будто бы геополитическим устремлениям туманного Альбиона.

Может быть, уже тогда у Тухачевского зародилась идея русско-германского союза, сторонниками которой оказались и многие руководители большевиков, начиная от Ленина и Троцкого. Пользуясь служебными возможностями, маршал продолжал и после 1933 года поддерживать связи с немецкими генералами, у которых был свой резон в альянсе с РККА и которые также были не прочь нанести решающее поражение «загнивающей Европе». Должность наркома обороны открывала перед честолюбивым Тухачевским новые горизонты.

В начале 1936 года Тухачевский по решению Политбюро ЦК ВКП(б) совершил поездку в Великобританию, чтобы присутствовать на похоронах короля Георга V. В Лондоне он имел встречу с советским военным атташе Витовтом Путной, что само по себе вполне естественно: кто, как не военный атташе, должен встречать и сопровождать заместителя наркома. Но на беду Тухачевского, Путна уже подозревался НКВД, и возможно небезосновательно, в связях со сторонниками Троцкого и его сыном Седовым, проживающим в Западной Европе. Нетрудно представить, как Сталин мог отнестись к информации НКВД о контактах советских военачальников с ближайшим окружением его злейшего идеологического и политического противника. Троцкий, неоднократно дававший в своих работах унизительные оценки Сталину, стал для Генерального секретаря ЦК личным врагом № 1.

Участие в похоронах английского монарха позволило Тухачевскому побывать проездом в Германии и Франции. В Германии, по утверждению Пауля Шмидта, высокопоставленного сотрудника германского МИДа, не раз выступавшего переводчиком Гитлера и выпустившего под псевдонимом книгу воспоминаний в США (CarellP. Hitler Moves East. N. Y., 1967), красный маршал встретился с ведущими немецкими военачальниками и вел речь о позиции Германии в случае смены власти в СССР и о создании германо-советского союза. Лгать бывшему германскому дипломату и намеренно дискредитировать Тухачевского, представляемого западными и советскими СМИ безвинной жертвой сталинского террора, особой выгоды вроде бы не было. Более того, утверждения Шмидта в какой-то мере оправдывали Сталина и его жестокие меры в 1937 году.

Хотя к свидетельствам Шмидта, как и начальника VI управления (внешняя разведка) Главного управления имперской безопасности Вальтера Шелленберга и других высокопоставленных нацистов, надо все же относиться крайне осторожно. Их судьба после войны находилась во власти западных спецслужб, и не исключено, что публикация воспоминаний побежденных нацистов стала частью хитроумных операций по дезинформации СССР и мировой общественности (известно, что появление некоторых книг советских перебежчиков стало результатом активных мероприятий иностранных разведок).

Кстати, вольно или невольно частью усилий по дискредитации Тухачевского и других советских военачальников стала книга эмигранта Романа Гуля «Красные маршалы», появившаяся на Западе в 1932 году. Автор своими голословными утверждениями о стремлении высшего командного состава РККА освободиться из-под партийного контроля зарождал в умах советских руководителей сомнение в лояльности военачальников. В качестве возможных руководителей антикоммунистического военного переворота в книге прямо назывались Тухачевский и Блюхер. Искажая факты, Гуль утверждал, что Тухачевский являлся ставленником Троцкого, обеспечившего бывшему поручику стремительную карьеру в Советской России. Нетрудно представить, как Сталин, человек с обостренным чувством подозрительности, воспринимал подобную информацию о положении в Красной армии.

«Медвежью услугу» Кремлю оказали и отечественные контрразведчики, «перемудрившие» с акциями по дезинформации западных спецслужб и белогвардейской эмиграции. Так, чекисты создали в качестве приманки для антисоветских элементов и иностранных разведок некое «Монархическое объединение Центральной России». Руководителем его военной организации был назван Тухачевский, от имени которого в Польшу, Германию и

Францию направлялись документы о положении в РККА и участии военнослужащих в подготовке антисоветского выступления. Спустя какое-то время просоветски настроенные эмигранты, не будучи в курсе «игры» чекистов, сигнализировали на родину о предательстве некоторых военачальников Красной армии. За более чем десяток лет существования легендированных организаций ложь так смешалась с правдой, что различить настоящих и мнимых контрреволюционеров не могли порой и сами организаторы контрразведывательных операций, тем более что часть из них погибла или вынуждена была покинуть органы НКВД.

Тухачевский и сам давал Сталину повод для подозрений. По пути в Лондон в 1936 году он сделал краткие остановки в Варшаве и Берлине, где встречался с польскими и немецкими генералами. В ходе конфиденциальных разговоров не скрывал своих взглядов на возможность перемен в СССР. На обратном пути маршал остановился в Париже. На обеде в советском посольстве военачальник, к немалому удивлению окружающих, не скрывал своей прогерманской ориентации. Министру иностранных дел Румынии Н. Титулеску он советовал «повернуться лицом к новой Германии» и не связывать судьбу своей страны с такими странами, как Франция и Англия. Это высказывание было записано присутствовавшим на обеде заведующим отделом печати румынского посольства в Париже. Оно звучало так: «Напрасно, господин министр, вы связываете свою карьеру и судьбу своей страны с судьбами таких старых конченых государств, как Великобритания и Франция. Мы должны ориентироваться на новую Германию. Германии, по крайней мере в течение некоторого времени, будет принадлежать гегемония на Европейском континенте. Я уверен, что Гитлер означает спасение для нас всех».

Разумеется, спецслужбы Германии, Франции и других западных стран внимательно отслеживали контакты и беседы красного маршала. Возвышение прогермански настроенного Тухачевского не сулило ничего хорошего Франции и Великобритании. Для Лондона приход к власти в Германии националистически настроенных генералов, готовых к реваншу в союзе с Россией, был на порядок страшнее, чем установление нацистской диктатуры Гитлера. С фюрером же, провозгласившим в «Майн кампф» идею похода на Восток и покорения славянства, английский и французский истеблишмент имел шанс договориться, придав военной активности немецких нацистов антисоветскую направленность. Так, по крайней мере, считали в Париже и Лондоне.

В западноевропейских столицах на то были серьезные основания. «Мы, национал-социалисты, сознательно подводим черту под внешней политикой Германии довоенного времени, — писал Гитлер в «Майн кампф». — Мы начинаем там, где Германия кончила шестьсот лет назад. Мы кладем предел вечному движению германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на востоке. Мы прекращаем наконец колониальную и торговую политику довоенного времени и переходим к политике будущего — к политике территориального завоевания.

Но когда мы в настоящее время говорим о новых землях в Европе, то мы можем в первую очередь иметь в виду лишь Россию и подвластные ей окраинные государства. Сама судьба как бы указывает этот путь».

В игру вступает Гитлер

Перспектива германо-советского военного союза и отстранения Гитлера от власти, естественно, путала планы тех кругов западного мира, что способствовали приходу нацистов к власти. На этот счет известно немало высказываний западных политиков. Так, близкий к президенту США Рузвельту американский дипломат У. Буллит откровенно признался польскому послу в Вашингтоне: «Для демократических стран было бы желательно, чтобы дело дошло до военного столкновения между Германией и Россией». Смысл геополитической игры наднациональных финансовых кругов заключался в том, чтобы ввергнуть европейские страны в континентальную войну и максимально ослабить их для вывода Соединенных Штатов Америки на первые роли в мировой политике. На роль «богоизбранного народа» XX века были назначены американцы.

В свою очередь, Гитлеру, обеспокоенного антинацист-скими настроениями своих генералов, внешнеполитическая активность Тухачевского также объективно мешала. Информация о планах советских военных, по версии Шелленберга, стала поступать фюреру в конце 1936 года, а в марте следующего года германская служба безопасности тайно добыла из архивов немецкого Генштаба документы о сотрудничестве военных двух стран, скрыв свое проникновение в военные учреждения пожарами. И тогда якобы Гитлер принял решение о передаче компрометирующих Тухачевского материалов Сталину. Такова версия Шелленберга, и к ней мы еще вернемся. А пока заметим, что Вальтер Шелленберг — личность весьма темная. Будучи руководителем внешней разведки имперской службы безопасности, он одновременно являлся акционером и одним из директоров американской телефонной корпорации ИТТ.

Вскоре после обновления Сталиным командования РККА Гитлер проводит в феврале 1938 года собственную чистку генералитета. Он отправляет в отставку главнокомандующего сухопутными войсками генерала Вернера фон Фрича и ряд других высокопоставленных военных. Военное министерство ликвидируется, и вместо него создается верховное командование вермахта, верховным главнокомандующим становится сам фюрер. При этом немецкие спецслужбы шли на провокации, чтобы по^ лучить повод для «зачистки» генералитета. Прусского аристократа фон Фрича, например, обвинили в... гомосексуальной связи с неким уголовником. И хотя армейское подразделение отбило у гестапо провокатора, спрятав его в надежном месте как свидетеля невинности фон Фрича, Гитлер санкционировал «санацию» рейхсвера: более сорока генералов были смещены со своих постов.

В операции же против советских военных, по словам уже упомянутого Шелленберга, имперская служба безопасности задействовала «в темную» президента Чехословакии Э. Бенеша, который не был заинтересован в изменении геополитического статус-кво в Европе. В 1935 году Чехословакия даже заключила с СССР договор о взаимной помощи, и приход к власти в Москве германофилов радикально менял военно-политическую ситуацию для маленькой Чехословакии. В январе 1937 года посланник Чехословакии в Берлине Мастный с тревогой сообщал в Прагу, что немцы не торопятся с проведением германо-чехословацких переговоров по спорным вопросам, ожидая в ближайшее время изменения советского внешнеполитического курса.

В те годы чехословацкие политики и военные помнили, как летом 1918 года 1-я армия Восточного фронта под командованием Тухачевского нанесла поражение чехословацкому корпусу на Волге. Так что оснований симпатизировать первому заместителю наркома обороны СССР у Бенеша не было, а вот поставить крест на его карьере у Праги резон в общем-то был.

Версия Шелленберга об использовании немцами Бенеша и передаче Сталину частично сфабрикованных документов о тайных связях Тухачевского с германским генералитетом выглядит вроде бы правдоподобно и логично. Но некоторые неточности наводят на мысль, что бывший немецкий разведчик, возможно, обманывал читателей. Утверждается, ГПУ по требованию имперской службы безопасности заплатило за компромат на Тухачевского три миллиона золотых рублей, которые будто бы стали использоваться для финансового обеспечения немецких агентов в СССР. Но, дескать, начались провалы агентуры, так как чекисты переписали номера купюр.

Однако в середине 1930-х годов никакого ГПУ не существовало! И Шелленбергу по долгу службы полагалось бы это знать. К 1937 году не было в обращении и золотых червонцев, тем более что на них никогда не было номеров! Ни в каких архивных документах советских органов безопасности, касающихся Тухачевского, нет упоминаний о «немецком следе». Это признает, например, Павел Судоплатов, курировавший перед войной, как заместитель руководителя разведки НКВД, германское направление.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.