Глава 2 МЕТОДЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ГОСПОДСТВА

Глава 2

МЕТОДЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ГОСПОДСТВА

I. Достижение решения

Каким бы ни был характер войны, которую ведет Великобритания, ограниченным или неограниченным, постоянное или временное господство на море является условием окончательного успеха. Единственный способ обеспечить это господство военно-морскими средствами – достичь решения посредством сражения с флотом противника. Рано или поздно это должно быть сделано, и чем раньше, тем лучше. Таким было кредо старого британского флота, таким оно осталось и поныне. Никто не подвергает его сомнению, поэтому можно спокойно сделать вывод, что первейшая задача флота – найти флот врага и уничтожить его.

Ни одна максима не способна так реалистично воплотить истинно британский дух военных действий на море, и ничто не может уничтожить этот дух. Исследовать ее притязание на то, что она является логическим заключением теории войны, будет даже опасным, хотя ничто не является столь опасным в изучении войны, как позволение максимам заменить суждения. Давайте исследуем ее «верительные грамоты», и в качестве первого шага подвергнем ее проверке двух современных примеров.

Следует отметить, что оба они являются примерами ограниченной войны, наиболее обычной формы военных действий Британии и единственной, к которой наша военная организация, с присущим ей превосходством военно-морского элемента, по-настоящему приспособлена. Первый пример – испано-американская война, второй – Русско-японская война.

В первом случае американцы взяли в руки оружие, чтобы освободить Кубу от испанского владычества – строго ограниченная цель. Нет никаких свидетельств того, что характер войны был когда-либо ясно сформулирован хотя бы одной из сторон, но в соответствии с общими политическими условиями американский военный план начинался с движения за территориальную цель. Американцы планировали как можно быстрее закрепиться на западе Кубы и поддержать повстанцев. Все зависело от захвата инициативы – от скорости и решительности. Моральная и физическая важность цели оправдывала любой риск. Между тем очертания моря, которое предстояло пересечь американской армии, оказались настолько удобными, что строго оборонительная позиция флота могла снизить риск до вполне приемлемого. Но американцы находились под влиянием недавно вновь открытых максим, поэтому, когда накануне осуществления важнейшего перехода услышали о том, что испанская эскадра пересекает Атлантику, они отвлекли свой флот прикрытия от обороны и отправили его «найти вражеский флот и уничтожить его».

Пуэрто-Рико был самым очевидным районом, где следовало искать испанцев, и туда направился адмирал Сэмпсон, позабыв простую истину, что в подобных случаях то, что очевидно тебе, очевидно и противнику. В результате американцы не только не смогли установить контакт с противником, но и оставили без прикрытия пути передвижения своей собственной армии и парализовали начальное передвижение. В конце только случайность помогла им исправить допущенную ошибку. Если бы испанская эскадра зашла в кубинский порт, из которого велось железнодорожное сообщение с главной роялистской армией, такой как Сьенфуэгос или Гавана, вместо того чтобы спешить в Сантьяго, очевидно, кампания была бы проиграна. «Сейчас ясно, – писал адмирал Мэхан в своих „Уроках войны с Испанией“, – не только то, что восточный вояж нашего гаванского дивизиона был неудачным, но и то, что его заранее следовало считать ошибочным, поскольку он был несовместим с общепризнанным военным принципом, несоблюдение которого не было продиктовано обстоятельствами. Речь идет о принципе, порицающем эксцентричные передвижения. Из-за несоблюдения этого принципа в рассматриваемом случае мы оставили без прикрытия Гавану и Сьенфуэгос, вместо этого устремившись навстречу противнику».

Объяснение ошибки, данное адмиралом Мэханом, можно считать прозорливым или нет, но очевидно одно: шаг действительно был не только эксцентричным, но и абсолютно неуместным. Если бы американцы довольствовались концентрацией своего флота в оборонительной позиции, они не только защитили бы свои пути прохода и обеспечили блокаду территориальной цели, но и имели бы лучший шанс заставить испанцев действовать. Испанцам пришлось бы прийти к ним или остаться за пределами ТВД, где они никак не могли повлиять на исход военных действий, кроме как неблагоприятно для самих себя, подорвав моральный дух их кубинского гарнизона. Это показательный пример того, как буква может убить дух, как привлекательная максима способна подменить собой здравомыслие. Стратегическое наступление в этом случае вовсе не было лучшей защитой. Поиск вражеского флота должен был почти наверняка стать ударом в никуда. Он не только не добился никакого результата, но и поставил под угрозу принципиальный оборонительный момент американского военного плана, на котором основывался успех наступления. Назвать такое действие эксцентричным – значит существенно смягчить применяемую терминологию.

В Русско-японской войне мы имеем прямо противоположную ситуацию. Здесь личное мнение не дало слова афоризму. Это правда, что на первом этапе военно-морских операций японцы в определенном смысле действительно искали вражеский флот, пока не выдвинули свою базу к Порт-Артуру. Но это было сделано вовсе не с намерением уничтожить русский флот – на это в море было мало надежды. Скорее у них не было других средств защитить пути передвижения своей армии, а эта задача была поручена флоту. Истинно наступательные операции планировались на земле. Адмиралы Того и Камимура не вели наступательных операций, которые могли бы поставить под удар превентивные функции, которыми их наделил военный план. Еще меньше, на последней стадии, когда все зависело от уничтожения Балтийского флота, адмирал Того его «разыскивал». Он удовлетворился, как и должны были удовлетвориться американцы, созданием ситуации, в которой противник должен был сам прийти и начать действовать, если желал повлиять на ход войны. Поэтому он ожидал в обороне, уверенный, что враг сам придет к нему, и подготовившись настолько определенно, насколько это возможно в военное время, чтобы, когда настанет момент тактического наступления, его удар был уверенным и внезапным, мощным и решительным.

Поэтому очевидно, что максима о «поиске», хотя и выражает высокий боевой дух флота и сообщает людям моральный подъем, не должна подменять здравые суждения. Это надежный слуга, но плохой хозяин – это американцы проверили на своем горьком опыте. И все же она, по мнению британских адмиралов, лучше, чем любой другой афоризм, выражает секрет британского успеха на море. Англичане не могут обойтись без нее. Давайте попробуем наделить ее истинным значением, точными принципами, которые она подразумевает, и попытаемся определить ее природу. Для этого нет лучшего способа, чем проследить ее постепенный рост с момента, когда она родилась, благодаря чутью первых флотоводцев.

Зародыш можно найти в уже упомянутой депеше, написанной Дрейком из Плимута в конце марта 1588 года. Его аргументы не были чисто военно-морскими, поскольку речь шла о совместной проблеме защиты от вторжения, которую следовало решить. Он стремился убедить правительство в том, что суть вопроса не столько в армии вторжения Пармы во Фландрии, а во флоте, который собирался в Испании, чтобы защитить ее проход. Правительство придерживалось противоположного мнения. Согласно его плану Говард с основной частью флота находился на базе Медуэя, в пределах удаления, на котором возможно оказание поддержки легкой эскадре, блокирующей фламандские порты во взаимодействии с голландцами. Сам Дрейк с другой легкой эскадрой был послан в западном направлении с неким трудно определяемым заданием стать эскадрой наблюдения или с целью использования, согласно средневековым обычаям, для эксцентричного контрудара. Когда ему предложили высказать мнение об этой диспозиции, он назвал ее ошибочной. По его мнению, требовалось наступательное движение против главного флота противника. «Если можно сделать так, – настаивал он, – что флот останется в Испании и не выйдет в море как завоеватель, тогда и герцог Пармский будет задержан».

Дрейк имел в виду не столкновение с вражеским флотом в открытом море, а приостановку незаконченной мобилизации противника, что ему уже однажды блестяще удалось. Далее он пишет: «С Божьей помощью, преимущество места и времени будет единственным и главным средством, которое мы можем использовать себе во благо, чего я нижайше прошу ваши лордства упорно добиваться, как вы и начали, потому что с пятьюдесятью судами мы сделаем намного больше у вражеских берегов, чем с гораздо более многочисленным флотом у себя дома, и чем скорее мы выйдем, тем значительнее сможем помешать противнику». Обратите внимание: он сказал не «уничтожить», а «помешать».

Представляется очевидным, что Дрейк имел в виду повторение стратегии предыдущего года, когда он сумел прервать мобилизацию испанской армии и «помешать» армаде выйти в море. Он даже не упомянул о концентрации всего флота для этой цели – только об укреплении собственной эскадры. Свой совет Дрейк обосновывал чисто моральными соображениями: он подробно остановился на воодушевляющем влиянии нанесения первого удара и атаки вместо ожидания нападения. «Нация, – настаивал он, – должна убедиться, что Господь дал ее величеству и народу силу и смелость, чтобы не бояться вторжения, а искать врагов Бога и ее величества там, где они могут находиться».

Здесь и находится зародыш максимы. Результатом депеши стал вызов на совещание в правительство, за которым последовали не полумеры (это было все, что Дрейк отважился предложить в депеше), а более полное выражение его общей идеи, близкое тому, что стало постоянной диспозицией англичан в аналогичных случаях. Весь главный флот, за исключением эскадры, ведущей наблюдение за фламандским побережьем, был сконцентрирован на западе, чтобы закрыть блокаду транспортов Пармы, но определенная для него позиция была внутри Канала, а не за его пределами, что с тактической точки зрения было плохо, потому что почти наверняка давало армаде преимущество. Всякое движение к побережью Испании запрещалось – причем следует помнить – не из-за малодушия или непонимания идей Дрейка, а из опасения, что, как это было у американцев, движение вперед может оказаться выстрелом в воздух и только оставит без прикрытия жизненно важные позиции, не причинив ущерба врагу.

Когда отплытие надолго задержалось, Дрейк возобновил свою настойчивость, на этот раз к нему присоединился Говард и его коллеги. Наконец разрешение было получено. Флот отплыл к Коруне, где, как известно, ввиду плохой погоды находилась армада после неудачного старта из Лиссабона, и произошло то, чего опасалось правительство. Прежде чем флот достиг места назначения, его встретили южные ветра и наступательная мощь была исчерпана. Он вернулся в Плимут и оказался не способен к немедленным действиям, когда армада наконец вышла в море. При появлении испанцев еще не были закончены ремонтные работы и снабжение. Только благодаря беспримерному искусству британского адмирала ситуация была спасена – Говард сумел-таки занять традиционную позицию с морской стороны от противника.

Итак, пока осторожность правительства, придерживавшегося оборонительной позиции и не желавшего искать флот противника, была оправданной. Но давайте вспомним, что Дрейк с самого начала настаивал на том, что это вопрос и времени, и места. Если бы он получил разрешение перевести флот, когда впервые это предложил, есть все основания полагать, что финальные стадии испанской мобилизации не были бы выполнены в течение того года. Иными словами, разные части армады не были бы собраны во флот. Правда, информация о ее состоянии была в то время чрезвычайно неопределенной, и, учитывая переговоры, находившиеся в стадии подготовки, существовали и политические причины не предпринимать решительных наступательных действий, если существовала разумная альтернатива.

Какие же принципы мы можем сформулировать, исходя из этого исходного случая «поиска врага»? Во-первых, речь идет о моральной ценности перехватывания инициативы. Во-вторых – о важности нанесения удара раньше, чем противник завершит мобилизацию. Идея уничтожения путем грандиозной флотской операции здесь не присутствует, если, конечно, мы не обнаружим ее в не вполне четко сформулированном мнении елизаветинских адмиралов об ударе по флоту, когда он деморализован, как в случае с армадой после первого отпора или непосредственно по выходе из порта.

В военных действиях на море между голландцами и англичанами, имевших место во второй половине XVII столетия, принцип уничтожения получил полное развитие. Он явился ключевым моментом использованной стратегии и соответствовал сложившимся условиям. Военные действия велись в основном на море, и сухопутные соображения не влияли на военно-морскую стратегию. Кроме того, война велась в узких проливах, и риск потерять контакт с противником, связывавший елизаветинских адмиралов на океанских театрах военных действий, в данном случае был минимальным. Тем не менее новые возражения против использования максимы поиска флота как стратегической панацеи вскоре заявили о себе.

Первая война началась без намека на новый принцип. Первая кампания проходила старомодно: велись атаки на торговые пути и их защиту, имели место небольшие столкновения, но их можно было считать случайными. Похоже, никто не понимал ошибочности этого метода, за исключением разве что Тромпа[24]. Полученные им общие инструкции указывали, что первая и принципиальная цель – нанести максимально возможный ущерб Англии, для достижения которой ему был дан флот, которому предстояло отправиться и напасть на английский флот и также провести конвой на запад. Увидев несовместимость двух функций, Тромп попросил уточнить приказ. Что, к примеру, он должен делать, если увидит возможность блокады основных сил английского флота на его базе? Должен ли он посвятить себя блокаде, оставив торговые суда на растерзание быстроходным фрегатам, или ему следует продолжать выполнение функций эскорта? Он был преисполнен желанием схватиться с главными силами флота противника, но пришел в недоумение из-за практической трудности – о которой слишком часто забывают, – что одно только доминирование боевой мощи противника не решает проблему господства на море. Других инструкций не последовало, и Тромпу оставалось только выразить протест. «Я бы хотел, – писал он, – оказаться настолько счастливым, чтобы получить только одну из двух задач – или искать противника, или вести конвой, потому что выполнить обе одновременно невозможно». Неуверенная кампания, ставшая результатом отсутствия стратегической хватки и концентрации усилий, завершилась частичным поражением Тромпом Блейка 30 ноября 1652 года в районе Дангенесса. Получив под свое начало, несмотря на все протесты, большой конвой, голландский адмирал отослал его в Остенде, обнаружив, что Блейк в Даунсе, и затем, освободившись, устремился на врага.

Влияние этого неожиданного удара на военные взгляды кромвелевского правительства привело к знаменитым реформам, сделавшим ту зиму столь памятной вехой в британской военно-морской истории. Монк, самый блестящий профессиональный военный на службе англичан, и Дин, еще один сухопутный генерал, пришли в командование флотом, вдохнув в военно-морскую службу высокий военный дух армии нового образца. Той зиме мы обязаны не только появлением Военного кодекса, который сделал возможным поддержание дисциплины, и первой попыткой сформулировать боевые инструкции, в которых было положено начало регулярной тактической системе, но и двух других концепций, способствовавших формулировке современной идеи военных действий на море. Одна из них – это убеждение, что война на море означает операции против вооруженного флота противника для ликвидации возможности его сопротивления на море, в отличие от операций против торговли. Другая утверждает, что для эффективности таких военных действий необходим флот принадлежащих государству кораблей, специально созданных для войны, при этом помощь частных кораблей должна допускаться как можно меньше. Вполне естественно, что упомянутые идеи оформились вместе, поскольку они тесно связаны. Цель подразумевает средства. Дисциплина, флотская тактика и военный флот были необходимы для ведения войны в современном смысле слова.

Результаты проявились в трех грандиозных акциях следующей весны, первая – под командованием трех генералов, а вторая и третья – под началом одного только Монка. В течение последней кампании он довел новые идеи до того, что запретил захватывать выведенные из строя корабли, чтобы ничто не сдерживало процесс уничтожения. Все они должны были быть потоплены, но при этом следует стремиться по возможности сохранять человеческие жизни. Вторая война также характеризовалась тремя крупными военно-морскими операциями, одна из которых после принятия командования Монком продолжалась четыре дня. Новая доктрина была явно гиперболизирована. Мысль флотоводцев настолько сосредоточилась на действиях боевых флотов, что о необходимости осуществления контроля как-то позабыли. В Великобритании массирование для наступательных операций было доведено до такой степени, что не было предусмотрено поддержание его путем доставки подкрепления. В результате наступательная мощь периодически падала, когда флот был вынужден возвращаться на базу, и голландцы пользовались полной свободой не только в ведении своей морской торговли, но и в нанесении ударов по торговле британской. Их контрудары достигли кульминации в известных атаках на Ширнесс и Чатем. Такой благоприятной возможностью они обязаны именно гиперболизации новой доктрины. По убеждению британского правительства, «сражение Святого Джеймса»[25] – последняя из трех акций – урегулировало вопрос господства на море. Были начаты мирные переговоры, которые завершились не в пользу англичан. Уверовав, что работа сделана, основная масса флота по финансовым соображениям была выведена из боя, и голландцы не преминули воспользоваться представившейся возможностью. Этот урок забыть невозможно, но его значение наполовину теряется, если приписать неудачу отсутствию понимания доктрины боевого флота, а не преувеличению ее возможностей.

Истина заключается в том, что Британия не одержала решительную победу, достаточную, чтобы уничтожить вражеский флот. Самый ценный урок войны заключался в том, что ради таких побед необходимо трудиться, тем более если две воюющих стороны располагаются по обеим сторонам узкого морского пространства. В таких условиях доказано, что благодаря возможности отступить и ограниченной возможности преследования нет смысла рассчитывать на определенное решение без очень специфической стратегической подготовки. Новая доктрина, по сути, дала новое направление стратегии, о чем уже говорилось. Теперь вопрос ставился не о том, что сделать главной целью – вражескую торговлю или боевой флот, а как установить контакт с его флотом таким образом, чтобы можно было начать решительные действия. Просто отыскать противника под защитой своих берегов значило убедиться, что никаких решительных действий не будет. Следовало принять дополнительные меры, чтобы заставить его выйти с базы в море. Излюбленный механизм – замена спорадических атак организованными стратегическими операциями против торговли противника, иначе говоря, флот занимает позицию, рассчитанную на полную остановку его торговли не у своих берегов, а в море на главном фарватере. Операции были неудачными из-за нехватки резервов, позволяющих флоту посредством систематических подкреплений сохранять свою позицию. Тем не менее это был зародыш системы, который впоследствии при более зрелой организации доказал свою эффективность и вырос в такие акции, как «Славное первое июня»[26].

В третьей войне, когда этот механизм стал отказывать снова и снова, был испытан новый. Это была личная концепция Карла II, которая заключалась в использовании угрозы военной экспедиции. Около 15 000 человек на транспорте были доставлены в Ярмут в надежде, что голландцы выйдут в море, чтобы помешать их проходу по Северному морю, позволив тем самым британскому флоту вклиниться между ними и берегом. Однако между двумя силами не было должной координации, и проект оказался неудачным.

Однако этот метод обеспечения решения не был забыт. Энсон попытался использовать его во время Семилетней войны. В течение двух лет каждая попытка найти флот противника не приводила ни к чему, кроме бесплодного истощения сил англичан. Но когда Питт начал осуществлять рейды на французское побережье, Энсон, не веривший в их важность для военных целей, решил, что видит в них определенные возможности для флота. И когда в 1758 году он стал командовать флотом на Канале, обеспечивавшим прикрытие экспедиции на Сен-Мало, он снял блокаду Бреста и занял позицию в районе острова Батц, между главными силами флота противника и линией прохода армии. Однако брестский флот находился не в том состоянии, чтобы двигаться, и результата не было. Только в 1805 году создался прецедент для использования этого механизма, но это произошло не намеренно. Речь идет о совместной англо-русской экспедиции на Средиземное море, которая заставила Наполеона отдать безрассудный приказ Вильневу выйти в море из Кадиса. Это помогло разрешить ситуацию, из которой Нельсон не видел выхода. Аналогичным примером может служить Лисса. Но там итальянцы, относившиеся к территориальной атаке как к настоящей атаке, а не как к стратегическому механизму, сами пострадали. Они оказались застигнутыми врасплох австрийским флотом и потерпели поражение.

Этот пример знакомит нас с чрезвычайно важным фактом: хотя британские военные экспедиции редко приводили к принятию решения на море, обратное почти всегда верно. Попытка противника использовать свою армию против британской территории была самым богатым источником великих морских побед англичан. Информация, что противник собирается вторгнуться на Британские острова или предпринять серьезные действия против заморских интересов, всегда воодушевляла. Если история не искажает факты, можно смело утверждать, что такие попытки являются надежнейшим средством достижения желаемого англичанами результата. Достаточно вспомнить Ла-Гог[27], Киберон и Нил, чтобы убедиться: рано или поздно они должны привести к решительному столкновению на море, а о чем еще стоит просить изменчивую военную фортуну?

Из сказанного выше следует, что поиск вражеского флота далеко не всегда является достаточным, чтобы обеспечить принятие решения. Максима в действительности означает, что следует стараться с самого начала обеспечить контакт с противником в наилучшей для себя позиции, насколько это позволяют другие части военного плана, военные или политические. Если основное наступление ведет армия, как было в японском и американском случаях, тогда, возможно, попытка установить контроль должна быть подчинена передвижениям армии, иначе мы дадим обороне первенство по отношению к наступлению. Однако, если военное наступление не может быть гарантировано, пока не будет развита оборона, как, например, если противник приведет свой флот к линиям перемещения нашей армии, тогда прежде всего необходимо установить контакт на море.

Порочность обратного метода очевидна. Если мы примем максиму, что первой обязанностью нашего флота является поиск противника, где бы он ни находился, это, по сути, означает, что мы приспосабливаемся к диспозиции и передвижениям противника. Он волен завести нас, куда пожелает. Одним из заблуждений, лежащих в основе всех наполеоновских военных комбинаций, является его вера в то, что опытные и упорные британские адмиралы ведут себя так простодушно. Но он был весьма далек от истины. Существует типичный приказ Корнуоллиса, который подтверждает этот факт. Это приказ, отданный его заместителю адмиралу Коттону в июле 1804 года при передаче ему западной эскадры, стоящей в районе Ушанта. «Если французы выйдут в море, – говорится в нем, – но ни с одного из ваших кораблей их не увидят, не преследуйте их, если только не будете абсолютно уверены в выбранном ими курсе. Если вы оставите вход в Канал без защиты, противник получит преимущество и поможет вторжению, угрожающему владениям его величества, защита которых есть ваша главная цель».

Согласно общему мнению, Нельсон никогда не позволял всего лишь одну вещь, преследование флота противника, и, игнорируя предостережения Корнуоллиса Коттону, попал в простую ловушку. Но следует отметить, что он никогда не допускал втягиваться в преследование флота вдали от позиции, которую занимал, если только (и до тех пор, пока) не обеспечивал ее безопасность. Его знаменитое преследование в Вест-Индии является случаем, который привел к неправильному представлению об этом вопросе из-за недостаточного внимания сопутствующим обстоятельствам. Нельсон не преследовал Вильнева с единственной или даже главной целью – навязать ему необходимость действовать. Его основной целью было спасение Ямайки от захвата. Если бы вопрос заключался только в установлении контакта, Нельсон чувствовал бы себя значительно увереннее, ожидая возвращения Вильнева к Сент-Винсенту или приближения к стратегическому центру в районе Ушанта. Далее необходимо заметить, что Нельсон, организовав преследование, не оставил без прикрытия то, что был обязан защищать. Средиземноморская позиция оставалась в безопасности, и потому он отважился на эксцентричное движение. И наконец, существует важный факт, заключающийся в том, что, хотя моральный эффект непреклонного упорства и стремительности Нельсона оказался бесценным, невозможно утверждать, что как чисто стратегическое перемещение оно оказало существенное влияние на ход кампании. Его появление в Вест-Индии, вероятно, спасло один или два мелких острова от выкупа и какое-то количество торговых судов от захвата. Возможно, оно также ускорило на несколько дней возвращение Вильнева, но это было нам не на пользу. Вернись он даже на неделю позже, не было бы необходимости снимать блокаду Рошфора. В распоряжении у Бархама было бы достаточно кораблей, чтобы удержать блокаду, что он и намеревался сделать, пока новости о поспешном возвращении Вильнева не заставили его действовать немедленно, раньше, чем он был к этому готов.

Если мы хотим привести типичный пример способа применения старыми мастерами доктрины о поиске, его следует искать не в замечательной погоне Нельсона, а в сдержанной отваге приказов Бархама Корнуоллису и Колдеру. Они получили инструкции искать Вильнева, выдвинувшись на две его вероятные линии подхода на такое время и расстояние, которые сделают решительные действия определенными и в то же время при утере контакта обеспечат сохранение жизненно важных оборонительных позиций. Бархам был слишком прозорлив, чтобы играть на руку Наполеону и слепо следовать по указке противника, пожертвовав позицией, которую он стремился захватить. Если позволить максиме занять место авторитетного мнения, результат будет неизбежным – это будет ошибка, которой удалось избежать Бархаму.

II. Блокада

В понятие блокада мы включаем операции, которые значительно отличаются по характеру и стратегическим намерениям. Во-первых, блокада может быть военно-морской или коммерческой. Посредством военно-морской блокады мы стремимся не позволить вооруженным силам противника покинуть порт или хотя бы удостовериться, что он вступит в бой раньше, чем сможет добиться цели, ради которой вышел в море. Эти вооруженные силы могут быть чисто военно-морскими или состоять полностью или частично из военных экспедиционных сил. Если речь идет о чисто военно-морских силах, тогда наша блокада будет методом добиться господства. Если о чисто военных, это метод осуществления господства, и в качестве такового он будет рассмотрен, когда мы будем говорить о защите от вторжения. Но, поскольку военные экспедиции обычно сопровождаются военно-морским эскортом, операции с целью предотвращения их выхода в море не относятся исключительно к осуществлению господства. Поэтому военно-морская блокада может в практических целях рассматриваться как метод добиться господства и как функция боевых эскадр. С другой стороны, коммерческая блокада является, по сути, способом осуществления господства и в основном делом крейсеров. Ее непосредственная цель – остановить морскую торговлю противника, производимую или на его собственных, или на нейтральных судах, не допуская использования им морских торговых путей.

Итак, с точки зрения ведения войны, мы имеем две четко определенные категории блокад – военно-морские и коммерческие. Но нам следует расширить классификацию. Военно-морские блокады также варьируются по целям и должны быть подразделены на группы. Строго говоря, термин подразумевает желание закрыть подвергшиеся блокаде порты и предотвратить выход в море судов противника. Но это не всегда цель. Бывает, что нашим желанием, наоборот, является его выход в море и вступление с нами в бой, а чтобы навязать ему бой до того, как он достигнет цели, ради которой вышел в море, мы должны вести более или менее близкое наблюдение за портом. Для этой операции нет специального названия. И хотя цели значительно отличаются друг от друга, такие операции тоже обычно называют блокадами, и хорошо известно, как активно Нельсон протестовал против возникающей путаницы. «В мои намерения не входит ведение близкого наблюдения за Тулоном», – писал он. И далее: «Моя система противоречит блокаде. Противнику предоставляется любая возможность, только бы он вышел в море». Поэтому желательно принять термины, которые различали бы эти две формы блокады. Понятия «открытая» и «закрытая» выражают антитезис, предложенный письмом Нельсона, и два термина достаточно ясно выражают отличительные черты каждой операции. Правда, закрытая блокада больше не считается полезной и применимой, но антитетические идеи, которые подразумевают две формы блокады, не могут быть устранены из стратегических соображений. Только с учетом связи этих двух форм, как бы они ни видоизменились в будущем, может рассматриваться стратегия военно-морской блокады.

Что касается коммерческой (торговой) блокады, в строгом анализе она должна быть исключена из вопроса, касающегося методов установления господства, и переведена в ту часть осуществления господства, которая занимается нападением на торговлю и ее защитой. Однако отдельные ее аспекты необходимо рассматривать в связи с военной блокадой. На то есть две причины. Во-первых, военно-морская блокада, как правило, неразрывно связана со второстепенной торговой блокадой. Во-вторых, коммерческая форма, хотя ее непосредственной целью является осуществление контроля, почти всегда имеет последующую цель, связанную с установлением контроля. Иначе говоря, если ее непосредственная цель – закрыть торговые порты противника, то более далекая цель – заставить флот противника выйти в море.

Таким образом, коммерческая блокада тесно связана с блокадой военно-морской в ее открытой форме. Мы применяем эту форму, когда хотим, чтобы флот противника вышел в море, а коммерческая блокада обычно является наиболее эффективным средством заставить его это сделать. Закрыв торговые порты противника, мы проявляем высшую степень власти, которую дает нам господство на море. Мы мешаем движению его национальной активности на море таким же образом, как военная оккупация территории на берегу. Противнику остается или покорно подчиниться худшему, что может навлечь на него поражение на море, или вступить в бой, чтобы освободиться. Он может счесть для себя приемлемым тот или иной курс, но в любом случае мы больше ничего не можем сделать, применяя чисто военные средства, чтобы навязать ему свою волю.

Длительная, строгая и непрерывная блокада почти наверняка изнурит противника раньше, чем нас, но цель будет далекой и весьма дорогостоящей. Поэтому, как правило, если мы обладаем существенным преимуществом, противник предпочитает подчиниться коммерческой блокаде, надеясь, что впоследствии его положение может улучшиться и он сумеет освободиться. Мы практически всегда хотим выманить его из порта и решить спор в сражении, и представляется очевидным, что слишком строгая и долгая военная блокада – не лучший способ достичь желаемой цели или стратегического результата, которого мы вправе ожидать от торговой блокады. Следовательно, там, где стремление решить вопрос в сражении не пересекается с высшими военными соображениями, как в случае неминуемого вторжения, или если мы сами собираемся предпринять важную экспедицию, в наших интересах склонить врага к более смелому выбору.

В качестве средства для этого противника можно поманить перспективой успеха или заставив его поверить, что блокирующие силы слабее, чем они есть на самом деле, или отведя их на такое расстояние, что у него появится искушение попытаться ускользнуть. Яркий пример открытой блокады – диспозиция флота Нельсона в районе Кадиса, когда он стремился вступить в бой с Вильневом в 1805 году. Но просто оставление порта открытым еще не воплощает идею открытой блокады, и в этом случае для большего искушения Нельсон добавил торговую блокаду смежных портов, надеясь, что таким образом Вильнева в море выгонит голод.

И в заключение, сравнивая два вида блокад, мы должны заметить, что закрытая блокада есть метод обеспечения местного и временного господства. Ее главная цель – не позволить флоту противника действовать в определенном районе ради конкретной цели. А открытая блокада, имея целью уничтожение вражеского флота, есть определенный шаг к обеспечению постоянного господства.

Было сказано достаточно для того, чтобы показать: вопрос выбора между закрытой и открытой блокадой чрезвычайно сложен. В специальной литературе старые британские флотоводцы делятся на две школы по их отношению к упомянутому выше вопросу. Одни всегда предпочитали открытую форму, другие – закрытую. Если верить этой же литературе, выбор всегда зависел от боевого духа командира. Если его военный дух высок, он выбирал закрытую и более обременительную форму. Если же его боевой дух был не на высшем уровне, он предпочитал открытую и менее обязывающую форму. Нас убеждают, что приверженцы второй школы основывали свои возражения против закрытой блокады на чрезмерной амортизации флота, которая при этом подразумевается. Однако часто выдвигаются предположения, что это отношение является не более чем маской отсутствия боевого духа.

Очень редко, а может быть и вообще никогда, нам предлагается сравнить их решения с соответствующим стратегическим намерением, с риском, который оправдывает условия, или с расходом энергии, которого может законно потребовать желаемый результат. Но все эти соображения могут влиять на выбор, и при ближайшем рассмотрении характерных примеров можно обнаружить, что они имеют поразительную и практически постоянную связь с характером применяемой блокады.

При рассмотрении открытой блокады следует помнить о трех постулатах. Во-первых, поскольку наша цель – выманить противника в море, наша позиция должна быть такова, чтобы дать возможность это сделать. Во-вторых, если мы хотим установить контакт для решающего сражения, эта позиция должна быть не слишком далеко от порта противника, чтобы успеть навязать ему бой раньше, чем он успеет выполнить свою задачу. В-третьих, нельзя забывать об экономике, иначе говоря, идея заключается в том, чтобы применить метод, наименее затратный для нашего флота, который лучше всего сохранит его готовность к сражению. По последнему пункту мнения расходятся. Закрытая блокада всегда изматывала флот, и так, собственно, и должно быть. Но с другой стороны, бытовало мнение, что это истощение компенсируется высоким настроем и моральным превосходством, которое поддержание закрытой блокады создает во флоте. Вместе с тем относительная свобода и спокойные вахты ведут к ухудшению морального состояния людей. Прежде чем рассматривать противоположные взгляды, необходимо принять во внимание один факт. Обычно считается, что альтернативой закрытой блокады является наблюдение за противником из одного из наших портов, но это не представляется важным. Что действительно требуется, так это внутренняя и, по возможности, секретная позиция, которая сделает контакт надежным. При современном развитии средств дальней связи такую позицию обычно лучше оборудовать в море, чем в порту. Наблюдательная позиция может быть занята без напряжения, связанного с навигационными опасностями и постоянными атаками, не жертвуя морской выучкой. Имея в виду этот очень практический момент, мы можем перейти к тестированию достоинств двух форм блокады абстрактными принципами.

Всегда считалось, что закрытая военно-морская блокада была самой слабой и наименее желательной формой военных действий. И здесь снова когда мы говорим «самой слабой», то не имеем в виду «наименее эффективной». Просто она сильно изматывает и требует больше сил, чем те, против которых мы действуем. Причем не потому, что блокирующий флот, имеющий выгодную тактическую позицию, по каким-то причинам не сможет вступить в бой и победить вышедший из порта флот противника такой же численности. Дело в том, что для поддержания его эффективности необходимы большие резервы для подкрепления. Утомление людей и кораблей оказывалось столь велико, что даже самые активные сторонники системы соглашались, что по крайней мере пятая часть кораблей должна постоянно находиться на профилактике и ремонте. В каждом случае командование осуществляли два адмирала, сменявшие друг друга. В 1794 году один из крупнейших авторитетов посчитал, что для поддержания эффективной закрытой блокады Бреста было необходимо две смены высших офицеров и не менее четверти эскадры всегда должно находиться в порту[28].

Эти слабые места, присущие закрытой блокаде, естественно, оказали влияние на оценку ее значения. Конечно, весомость возражений имела тенденцию к уменьшению по мере совершенствования искусства мореплавания, материальной базы и организации, но они всегда оставались существенным фактором. Понятно, что они оказывали на одних людей больше влияния, чем на других, но верно и то, что, если мы проследим изменение мнения о проблеме, окажется, что это далеко не единственный определяющий фактор.

Впервые продолжительные закрытые блокады систематически использовались во время Семилетней войны при Энсоне, но начало им положил Хок. В первых трех кампаниях старая система наблюдения за Брестом из западного британского порта еще оставалась в моде, но она дважды оказалась неспособной предотвратить концентрацию французов на жизненно важном канадском театре. Весной 1759 года Хок командовал флотом на Канале, имея обычные инструкции вести наблюдение. Получив приказ выяснить ситуацию в Бресте, Хок настоял на том, чтобы остаться в районе порта, а не возвращаться в Торбей. Он объяснил это тем, что обнаружил в Бресте эскадру, которая, по его мнению, была готова отправиться в Вест-Индию, и считал более предпочтительным не дать ей выйти в море, чем позволить ей это, а потом устремляться в погоню. Иными словами, он утверждал, что ни один из используемых для наблюдения западных британских портов не обеспечивает позицию, достаточно близкую к традиционному морскому пути из Бреста в Вест-Индию.

Поскольку слухи о вторжении витали в воздухе, конечно, было предпочтительнее иметь дело с вражескими эскадрами в их водах и избежать рассеяния флота для их поисков. Поэтому, несмотря на необычайно плохую погоду, Хоку было разрешено действовать по своему усмотрению. С тех пор начала применяться новая форма блокады, причем с большим успехом. Но следует помнить, что этот успех был достигнут скорее благодаря тому, что французы больше не делали попыток пересечь Атлантику, нежели связан со строгой блокадой, которая не позволяла им этого. При некоторых погодных условиях британский флот был вынужден снимать блокаду и уходить в Торбей или Плимут. Подобные временные переходы на открытую форму почти всегда предоставляли французам возможность уйти на юг, причем с двух-трехдневной форой. Однако против любых попыток уйти в восточном или северном направлении, чтобы оспорить господство на Канале, система была достаточно эффективной, и промежутки открытой блокады на нее не влияли.

Возможно, именно эти соображения во время американской Войны за независимость побудили такого превосходного офицера, как Хау, стать на сторону возврата к старой системе. Самый важный театр снова располагался по ту сторону Атлантики, и серьезной подготовки к вторжению не было. Также следует помнить, оценивая Хау и Хока, что в Семилетней войне Британия имела превосходство на море, позволявшее ей иметь достаточные резервы для поддержания закрытой блокады, а в Войне за независимость британцы были в меньшинстве перед лицом враждебной коалиции. Поскольку было невозможно помешать французам добраться до Вест-Индии и Северной Америки, если они вознамерились это сделать, британцы решили следовать за ними флотом такой же численности, снизив до минимума количество кораблей, оставшихся дома. Оставшийся флот мог быть в меньшинстве в сравнении с флотом противника, поскольку не приходилось сомневаться, что все попытки действий на Канале будут производиться громоздкими и не имевшими опыта совместных операций объединенными франко-испанскими силами.

По мнению Хау, ситуация не могла разрешиться попыткой приблизиться к Бресту, но было бы большим заблуждением считать это мнение универсальным, выходящим за пределы конкретных обстоятельств. Он был уверен, что не должен приближаться к Бресту. Противник, считал он, всегда сможет уйти, как только ветер заставить блокирующую эскадру отойти или рассеяться. При этом корабли получат повреждения, а противник – моральное преимущество. «Враг, – говорил он, – не должен удерживаться от выхода в море блокированием порта эскадрой, едва ли превосходящей противника по численности». Опыт 1805 года, на первый взгляд, противоречит этому утверждению. Тогда не превосходящая по численности противника эскадра помешала выходу в море Гантома, но, хотя эскадра действительно вряд ли была более многочисленной, чем флот противника, она имела резервы, вполне достаточные, чтобы поддерживать ее эффективность. Тем более, ей лишь очень короткое время пришлось иметь дело с реальной попыткой выхода в море. После 20 мая Гантому было запрещено выходить в море. Хотя во время той знаменитой блокады у него было несколько возможностей уйти на юг, если бы Наполеон пожелал.

Так что этот случай не может рассматриваться как аргумент против суждения Хау. У него была специальная функция в военном плане. Имея силы, уменьшенные до предела необходимой обороны, он должен был не дать противнику установить господство в британских водах. В его обязанности определенно не входило участие в операциях с превосходящими силами противника. Он должен был сохранить свою эскадру для выполнения ее главной задачи. Для этого он решил прибегнуть к открытой блокаде, основанной на резерве в районе Спитхеда или Сент-Хеленс, где он мог разумно использовать свои корабли и обучать новобранцев, одновременно защищая свои торговые пути и угрожая торговле противника. Кемпенфельт, не бывший сторонником активных действий, полностью одобрил такую политику, по крайней мере на зимние месяцы, и в этом случае никто не осмелился предположить, что идея подсказана недостатком боевого духа или любовью к легкости. В течение лета не было споров о том, надо ли флот держать в море, поскольку обучение людей в море более чем компенсировало ущерб, нанесенный плохой погодой. Даже для зимы два политических курса в основном сошлись. Так в блокаде Хока в конце 1759 года, в самый критический месяц – с середины октября до середины ноября – он не мог занимать свою позицию почти половину месяца, а когда все же установил контакт с Конфланом[29], – это было сделано из Торбея, а не из Ушанта. Тем не менее можно сомневаться, закончилось бы сражение при Кибероне так, если бы не уверенность, которую вселило дежурство Хока.

Обобщив весь предшествующий опыт, Кемпенфельт выступил за то, чтобы флот на зимние месяцы остался в порту. «Предположим, – писал он из Торбея в ноябре 1779 года, – противник выведет свой флот в море (из Бреста) – что для нас в высшей степени желательно. Так давайте поступим мудро и оставим наш флот в порту. Пусть они будут отданы на милость долгих ночей и порывистых ветров. Погода сделает больше, чем сможем мы». Он считал, что значительно лучше посвятить зиму подготовке флота к следующей кампании, чтобы получить преимущества появления «первым на поле боя». «Давайте, – писал он, – держать крепкую эскадру в западной части, чтобы следить за передвижениями противника. Я не имею в виду оставлять их в море на волю бушующей непогоде. Корабли должны оставаться в Торбее и быть готовыми к действию в соответствии со сведениями разведки». Следовательно, вывод о том, что закрытая блокада всегда была лучшим способом сделать флот наиболее эффективным для выполнения предназначенных ему функций, не следует делать слишком поспешно. Причины, заставившие Хау и Кемпенфельта отдать предпочтение открытой блокаде, основывались именно на этом соображении. Проанализировав всю совокупность окружающих условий, опытнейшие флотоводцы пришли к выводу, что тщательная подготовка зимой и тактические передвижения летом – самый надежный путь к обеспечению боевой готовности своего флота.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.