3. В «Городе Красного Богатыря»

3. В «Городе Красного Богатыря»

Роскошные автомобили и верблюды. Номады в городе. Юрта городская «Три печальных холма». Среди китайских седельников. Цветные улицы. Дети пастухов получают знания. Перед надписью Танюкука. Посещение глубоких шахт. Там, где делают юрты.

Аэродромы располагаются, наверное, потому далеко от городов, чтобы прибывающий издалека путешественник имел время на постепенное освоение с новыми впечатлениями. Прежде чем наш автомобиль приблизился к «городу Красного Богатыря», Улан-Батору, мы слушаем только одним ухом слова сопровождающих нас особ, выпытывающих между прочим о наших планах и родстве монголов с венграми. Я наблюдаю появившийся силуэт города, фабричные трубы на фоне гор, наездников, стерегущих стада на полях, воздвигнутые вдоль шоссе дома, а также вьющиеся около города реки Толу и Селбэ.

Улан-Батор. Общий вид

Город уже на первый взгляд обнаруживает, что сосредоточены здесь как рабочие больших предприятий, так и кочующие пастухи, российские инженеры и китайские крестьяне; европейские доходные дома соседствуют здесь с войлочными юртами; роскошные автомобили ловко обходят караваны верблюдов; на мотоциклах мчится молодёжь в кожаных куртках, а старики прогуливаются в национальной одежде. Столица Монголии растянулась вместе с «дачами», расположенными у высокой, насчитывающей две тысячи метров горы Богдоул, на почти двадцатикилометровой протяжённости.

Площадь Сухэ-Батора с гостиницей «Алтай»

В городе белизна современных двухэтажный домов разнообразится жёлтым и голубым цветами, что очень красиво переливается в ослепляющем блеске солнца. Центральная площадь Сухэ-Батора окружена громадным зданием правительства, «Большим Театром», отелем «Алтай», поликлиникой и другими новыми общественными зданиями. Между ними и дальше тянутся ряды двухэтажных жилых домов. Это центр города, сюда въезжает караван наших машин. Мы останавливаемся перед памятником Сухэ-Батора, сидящего на коне, установленном на самой середине площади. Уже через несколько минут мы оказываемся в наших гостиничных покоях.

Первые дни уплывают у нас на ознакомление со всем. Целыми днями исхаживаем мы улицы, задерживаясь перед каждым новым неизвестным нам явлением. Мне особенно интересно расположение города, так как есть это одновременно образ прошлого и будущего Монголии; образ того, как живёт этот кочевой народ пастухов, через какие этапы проходит, прежде чем обретёт оседлый уклад жизни. Всё это в миниатюре, а может, даже не в миниатюре показывает столица. Нельзя забывать нам, какой дорогой этот народ прибыл. Народная революция получила в наследство отсталость, а при этом своеобразные кочевнические, феодальные производственные отношения. Бремя нужды, гнёт и убожество усиливали мачехин характер бескрайних степей. Современные достижения цивилизации и техники, выгоды городской жизни иностранцев были недоступными местным жителям, лучшие сыновья которых перед революцией безнадёжно боролись за какой-нибудь минимальный прогресс, за элементарные санитарные условия, за культуру. Страна погрузилась в мрачную тень святынь и под власть иностранных угнетателей. Прочными сооружениями были здесь наиболее часто храмы, казармы и крепости, в тени которых прятались глиняные хаты заграничных купцов.

В месте, где находится в настоящее время монгольская столица, было уже в 1649 году поселение под названием Ихе-Хурэ, или «Большой монастырь». Здесь находилось жилище главы жёлтого вероисповедания для Монголии – хутухты, который в ламаистской иерархии занимал третье место после далай-ламы и панчен-ламы. Европейцы знали город посредством русского языка под названием Урга.

После перехода в 1691 году Монголии под власть маньчжурскую город становится центром могущественного монгольского союза, провинции Халхасов, северо-восточной Монголии. В 1911 году после провозглашения автономии Монголии город был переименован в Нийслэл-Хюре.

Монгольская революционная армия заняла в 1921 году столицу, а в 1924 году Народный Хурал провозгласил город столицей Монгольской Народной Республики и дал ему название Улан-Батор, «город Красного Богатыря».

В предреволюционной Урге стояли монгольские юрты, а также строения российских и китайских купцов. Недоставало здесь промышленности и культурных учреждений. Сегодня Улан-Батор является современным городом. Перемена эта совершилась буквально на наших глазах. В 1957 году рядом с современным центральным районом стояли ещё лачуги китайского района. В 1958 году, во время моего второго путешествия, застал я город уже полностью перестроенным; а от тех людей, которые позже посещали монгольскую столицу, узнал я, что старая часть города исчезла полностью.

На следующий день перед полуднем прошёл я через весь город и отправился на берег реки Толы (по-монгольски: Тул). До этого места тянулись здания предприятий и фабрик, современный центр города. Наибольшим врагом каменных сооружений является здесь резкий, иногда грозовой, холодный северный ветер. Окон отворять нельзя, подвижной остаётся только одна форточка – салхибч, через которую внутрь проходит немного воздуха. Двери обшиваются войлоком, щели уплотняются планками.

Народ Монголии жил в окружении многочисленных древних храмов и крепостей, и потому город не был здесь новинкой, но всё же видно, что нелегко полностью решиться на переселение в каменные дома. Не делается это по причине какого-нибудь «древнего кочевого инстинкта», но потому что трудно применить такую технику строительства, которая бы лучше всего соответствовала климату Монголии. Жители каменных домов более мучительно переносят летнюю жару, когда термометр показывает до 40° тепла, чем свистящий от весны до осени холодный ветер. И потому в этом году жители Улан-Батора не стали ждать жары, а уже ранней весной выехали в свои летние юрты. С берега Толы можно было наблюдать белеющие юрты, находящиеся у подножия гор и разбросанные по всей окрестности. На площади Сухэ-Батора длинные очереди людей ожидают автобусы, чтобы добраться до своих летних жилищ, находящихся на удалении десяти или пятнадцати километров. Рабочие и служащие убегают из города, из разогретых домов в более прохладную долину.

Летние юрты немного отличаются от юрт кочующих пастухов, только тем, что деревянные части конструкции цветные, а внутреннее убранство изготовлено на фабрике мебели. Нередко встречается в юртах мебель из алюминиевых трубок. Войлок стены юрты подвёртывается снизу, чтобы ветер продувался через стенную решётку, в то время как войлочная крыша полностью предохраняет от солнечных лучей. Во многих юртах проведено электричество. В связи с большими расстояниями между отдельными юртами во время больших праздников, приходящихся здесь на лето, монголы оставляют свои войлочные юрты и направляются на место торжества с временными брезентовыми палатками. Такая маленькая палатка называется майхан. На двух вертикальных шестах прикрепляется деревянная поперечина, перебрасывается через неё брезентовое полотнище – и палатка готова.

Городская юрта

На территории города всюду кипела стройка. Кое-где нужно было далеко объезжать улицы по причине их массовой застройки. Для каждого жителя города, однако, не хватало места в больших каменных домах. Часть людей жила в так называемых «дворах» хаша. Над Толой окольная дорога шла между такими дворами, окружёнными оградой на столбах высотой с человека. Из интереса я переступил выкрашенные в голубой цвет ворота одного из таких «подворий». Внутри находилась юрта, около неё тянулись меньшие помещения, один сеновал и один сарай для хозяйственного инструмента. Юрта стояла на деревянном полу, называемом шал. Такое устройство не подходит для кочевого образа жизни, но оно хорошо спасает от зимней стужи. Доски размещены на невысоких козлах или положены прямо на землю. Внутренняя обстановка в юрте бывает различной и зависит от возможностей семьи.

Хозяин юрты выходит мне навстречу, а увидев, что я иностранец, приветливо просит меня войти внутрь. Я осматриваюсь вокруг с большой заинтересованностью, так как это «городская юрта», этнографический парадокс.

Рядом с дверями, по их левой стороне, стоит небольшая полка, а на ней ряд книжек главы семьи. Перед ней находится стол, на котором лежит тарелка со сладостями. Рядом со столом два стула, которые не подходят к внутренней обстановке, так как в юрте удобней сидеть на войлочном ковре. Деревянные бока кровати и большие, заменяющие шкафы сундуки украшены старыми монгольскими мотивами, линиями в виде меандра. На красном фоне виднеется несколько оттенков красок между зелёным и жёлтым. Когда-то я видел также печку с железной топкой, установленную посреди юрты и служащую для приготовления пищи. Дым выходил через трубу, выпущенную через прежнее дымовое отверстие – отверстие в вершине крыши юрты. Вершина юрты – это деревянный круг, подпёртый двумя резными и покрашенными стойками. Кровать была прикрыта занавеской, как и кухонная полка, находящаяся направо от входа и служащая для хранения домашней посуды. За печью находится низкий столик, настоящий монгольский стол. Хозяин дома работает водителем в государственном предприятии. Угощая меня монгольской водкой, он рассказывает мне интересные подробности из своей жизни. Водители являются «современными продолжателями старинной кочевой жизни». Не раз выезжал он в длинные многодневные поездки по обширной стране. Другое дело, если в течение получаса проезжаешь один urton. или 35 км, а следовательно, столько, сколько прежде составляла продолжающаяся весь день дорога конной почты. Следовательно, скорость увеличилась, а шофёры стали кочевниками новой Монголии. Шофёр является в этой стране почти что символом.

Бродячая жизнь шофёра кроме красивых моментов имеет также свои плохие стороны. Раньше странствующий пастух исхаживал вдоль и поперёк степь вместе со своей семьёй, шофёр же в это время должен на долгое время расставаться с родными. К прежним эмоциям путешествия присоединились новые. Вместо коня этого странника сопровождает машина, а уход за ней требует знания техники. Мой хозяин хорошо освоил искусство вождения и ремонта машины ещё в техникуме. Это очень важное качество, потому что в бескрайних степях он должен надеяться только на собственные силы, если в машине что-то сломалось. База обслуживания автомобилей часто находится на расстоянии в несколько сот километров. Во время последующих наших поездок я имел возможность наблюдать, как монгольские шофёры прекрасно справляются с машиной, совершенно чужой их прежнему укладу жизни и прежним занятиям. Машины порознь или их караваны одновременно с телефоном и телеграфом являются аортами пульсирующей жизни страны. Часто и охотно организуются здесь колонны грузовых автомобилей. Вместо прежних караванов верблюдов они везут по степям шерсть, промышленные товары, продовольствие, лекарства и книжки. Караваны автомобилей осуществляют уже иного типа содружество, не только для того, чтобы его участники вместо верблюдов и яков вели машины, но также и для того, чтобы они удовлетворяли потребности и служили интересам целой страны. Монголы называют шофёра джолоч, что означает «возчик». Выражение это есть памятка давних времён.

Вместе с преобразованием уклада жизни меняются также и идеалы. В юрте играют двое детей. Когда я спрашиваю мальчика едва пяти лет, кем бы он хотел стать, когда вырастет, он без раздумья отвечает:

– Хочу водить хорошую машину.

Его мать, женщина, одетая в традиционный монгольский наряд, усмехнулась на это задумчиво.

Приготовления к поездке по стране идут у нас довольно медленно, но стараемся одновременно с пользой использовать время. Кроме работы в музеях и библиотеках много времени уходит у нас на знакомство с культурной жизнью столицы. В следующий вечер после нашего приезда побывали мы на монгольской опере Дамдинсурэна под названием «Три печальных холма» в театре Улан-Батора. Здание театра, украшенное колоннами и тимпаном, является одним из красивейших сооружений на площади Сухэ-Батора.

Китайский седельник во время работы

Музыка оперы звучала очень приятно для уха европейца. Дамдинсурэн учился в Европе, но использованные им мотивы монгольские. Несмотря на это, местами ощущается китайское влияние, что нельзя, однако, принимать за эклектичность, ибо мелодии звучали оригинально. Наибольшее впечатление произвела на меня вставка в виде оригинальной монгольской народной песни, которую певец исполнил твёрдым горловым голосом, поклонившись при этом множество раз, в отличие от другой арии этой оперы.

Во время перерыва я наблюдаю публику. Большинство зрителей, особенно женщин, одеты в цветастые монгольские народные наряды. Во время представления в зрительном зале царит тишина, так как публика живо реагирует на продолжающуюся на сцене акцию.

На следующий день посетили мы китайское предприятие. Ремесленники и купцы в столице Монголии в основном китайцы. По желанию коллеги Кёхалми, которую особенно интересовала монгольская кучевая упряжь, посетили мы одного седельника. В низком тесном помещении магазина сидел на трёхногом стуле старый мастер, китаец, и аккуратно строгал остов седла. Уже прошёл тридцать один год, как прибыл он сюда из китайской провинции Хопэй, и с той поры работает по этой профессии, изготавливая сёдла монгольского типа характерной деревянной конструкции, покрытой шкурой. У стены виден и инструмент мастера. Он показывает его по порядку, а мы усердно записываем данные, потому что это составляет уже непосредственный предмет нашей заинтересованности. В нескольких домах посетили мы затем ремесленников, изготавливающих части юрты. Мастер этого ремесла изготавливает кольца вершинные, стойки и деревянные сундуки, стены же изготавливает другой. С этой точки зрения господствует здесь строгая специализация.

Китайский ремесленник работает обычно в магазине, в первом помещении, к которому прилегают одна или две маленьких комнатки.

В китайском районе ещё можно встретить несколько красивых старых ворот. Либо они изготовлены из камня и украшены резными колоннами и тимпаном, либо вырезаны из дерева и украшены цветными красочными сценами, главным образом, из полюбившегося сказания под названием «Три королевства». Для китайских домов являются характерными уложенные в один или два ряда «зубы», тянущиеся под навесом. Это выступающие венцы потолочных балок. Оконные решётки не изготовлены в виде скрещённых планок, но уложены в узоры. К ним прилегает промасленная бумага. Большинство китайских домов выкрашено в голубой цвет. Есть тут несколько домов, считающихся двухэтажными, но эти дома, собственно, одноэтажные, когда партер принимается за первый этаж. Крыши с поднятыми краями, подобно седлу, облеплены глиной, на которой спокойно растёт трава.

Китайцы устанавливают свои строения вокруг «подворья», в которое можно войти через большие двустворчатые ворота. Внутри в ограждённом пространстве находятся ящики или бочки с посаженными овощами или цветами. В китайском районе находится храм «Гэсэра». Этого богатыря народных монгольских эпосов китайцы чтили как бога. Храм состоит из четырёх маленьких зданий, из которых наружное и внутреннее составляли, вероятно, собственно храм, а в двух боковых жили когда-то ламы. Местами можно заметить ещё цветные росписи, украшающие покрытые резьбой входы и крышу.

Сцена из оперы «Три хмурых холма»

Из китайского района пошли мы в старый русский район, тянущийся в сторону реки Толы. Здесь кроме домов из кирпича и глины стоят также дома из бруса, покрытые деревянными крышами. На больших въездных воротах случаются также украшения в виде резьбы. Кое-где ещё видны красивые украшенные резьбой оконницы – неотъемлемый реквизит этих домов. Мы входим в жилище через двор, который, в отличие от китайского, не застроен вокруг. На этого типа дворах, заселённых обычно монголами, ставятся юрты. Монголы используют летом дом как вспомогательное строение, а зимой – как жилое. На лето хозяева перебираются в юрту.

Монгольские и китайские жители столицы очень любят посидеть на улице. В то время как монголы сидят на корточках в целях беседы или курения трубки там, где им заблагорассудится, китайцы сидят на лавочках перед своими домами.

Клубящаяся по улицам толпа создаёт непривычное красочное зрелище. Впечатление такое пробуждает, прежде всего, разноцветность нарядов. Летний наряд монгольский изготавливается из цветного полотна или шёлка, зимний – из крепчайшего сукна, подбитого мехом: длинный, достигающий щиколоток кафтан, застёгивающийся на правом плече маленькими пуговицами. Кафтан этот бывает украшен такими пуговичками также с левой стороны и под левой подмышкой. Талия многократно обвивается цветным широким поясом из шёлка. Это необходимо, когда часть кафтана над поясом служит карманом. Ни один вложенный за пазуху предмет не выпадет, а при езде на коне пояс прекрасно поддерживает наездника. В течение неполных десяти минут я записал сопоставления цветов в одежде, которые помещаю ниже:

Встречались также другие цвета. Нельзя, однако, пользоваться произвольно их составлением. Потому что регулирует это господствующая мода. Материалы убранства часто имеют тиснёные узоры в виде кружков или других геометрических фигур. Крой наряда женского и мужского является одинаковым. Во время уличных походов не удалось мне заметить характерных нарядов для отдельных регионов. Во время моей более поздней поездки по стране убедился я, что разнообразные народные наряды, которые я осматривал в столичном музее, в некоторых окрестностях не вышли ещё из употребления даже сегодня.

На улице царит оживлённое движение. В сравнении с провинцией количество машин тут значительно больше. В таком большом движении экипажей механических видим мы наездников на конях или даже караваны верблюдов. В центре города движением руководит милиционер.

На следующий день посетили мы кожевенное предприятие и фабрику декоративного промысла. Оказалось, что руководитель этого последнего предприятия бывал уже в Венгрии и встречался даже там с коллегой Кара. Во дворе фабрики обратил я внимание на несколько мотоциклов. Их владельцы уже не ездят на работу на конях. На ткацкой фабрике ковров на современных ткацких станках изготавливаются монгольские ковры по старым образцам. На кожевенном предприятии шьют, прежде всего, сапоги с голенищами. Мы также пришли сюда для того, так как в дороге нам потребуются такие сапоги. Наши хозяева даже об этом позаботились. Здесь изготавливают уже современный тип обуви, немного отличающийся от европейских моделей, но по желанию делают также старомодные, оригинальные монгольские сапоги с поднятыми вверх носками и расширяющимися у колен голенищами. Нас тоже спросили, какие мы закажем. После долгого раздумья мы высказались за эти современные, так как старинные сапоги монгольские подходят, прежде всего, для стремян.

В один из дней мы посетили Высшую Педагогическую Школу, где готовят учителей для семилетних и десятилетних школ. Факультет общественных и естественных наук насчитывает четыреста пятьдесят студентов. Здесь преподают монгольский язык, монгольскую литературу, русский язык, географию, естествознание, физику, математику, историю, педагогику и науку физического воспитания. Несмотря на то, что из этой Школы выходит всё больше учителей, их ещё постоянно не хватает для школ подготовительной степени, которых в стране более четырёхсот. Узнали мы также, что в самом Улан-Баторе находится двадцать одна школа, а также двенадцать техникумов. Всего в этих школах преподаёт несколько сот учителей.

Нас, конечно, больше всего интересовала кафедра монгольского языка. Долго разговаривали мы с преподающими здесь коллегами. Мы узнали от них расписание занятий. На одном уроке студенты изучают фонетику и историю языка, на другом – морфологию, на третьем – синтаксис, на четвёртом – лексикологию. Из Высшей Школы Педагогической отправились мы в Университет имени Чойбалсана. Это, возможно, один из самых молодых университетов мира. Он был открыт в 1942 году. До 1921 года в Монголии была только одна начальная светская школа на пятьдесят учеников. Это и продолжалось двадцать лет, прежде чем выросло поколение с начальным и средним образованием, теперь нужно было начинать закладку школ и обучение в них учителей. Обычно в университете студентами становились в 99 % дети, происходящие из пастушеских и рабочих семей; большинство из них ещё до сегодняшнего дня летом живёт со своими родственниками в кочевых условиях.

В 1942 году было создано три факультета: медицины, ветеринарии и педагогики, потому что в этих-то отраслях существовала горячая проблема потребности в подготовке хороших специалистов. В 1957 году расширился объём деятельности университета. На кафедре естественных наук преподают химию, биологию, физику, математику и географию; на кафедре общественных наук – историю, экономику, монгольский язык и литературу, а также русский язык. В университете существуют зоологический и анатомический кабинеты, а также библиотека, насчитывающая около 210 000 томов, среди которых можно найти как ценные памятники старины, так и современную научную и специальную литературу. В учебном заведении работает около двухсот преподавателей.

В 1946 году при Университете образовался институт, в котором шестнадцать свежих выпускников начали научную работу. Университет состоял из двух больших комплексов зданий. Недалеко от главного двора стояло здание совмещённых кафедр медицины и естественных наук. Начиная с 1956/57 академического года кафедры аграрную и общественных наук перенесли в большое здание у подножия ближних гор.

Преподавание на нескольких кафедрах ещё велось на русском языке, потому что преподаватели там – приглашённые русские учёные, но на большинстве кафедр лекции «взяли на себя» уже молодые монгольские преподаватели. Была ещё другая причина того, что лекции часто проводятся на русском языке. В Монголии перед 1921 годом ничего другого не учили, кроме религиозных текстов и «научных», связанных с ними непосредственно. В связи с этим не могла развиваться монгольская терминология. После укрепления новой власти народной требования новой жизни были часто выше, чем возможности развития языка.

В Монголии в течение длительного времени совершается реформа языка. Массово выкапываются забытые, отжившие своё выражения или выражения в другом значении и относящиеся к обозначению вновь познаваемых понятий. Мой коллега Лайош Бесе в своём исследовании на тему реформы языка отличает пять групп новых терминов. Существую такие новые понятия, для обозначения которых внесены старые слова, например: слово, означающее прежнее «зрелище», здесь употребляется для обозначения «выставки». В других случаях к слову в значении повсеместном добавлено значение специальное, таким образом, например, «молния» означает также «телефон». Чего нельзя было выразить одним словом, выражено через описание. Термин «ампер» выражен как «мера электрическая», а «аквариум» назывался «посудой, содержащей зверей и водные растения». Другим способом создания новых слов было складывание большого количества известных слов для определения сложных. Так, например: «исследователь языка» означает «языковед», а «огнистая телега» – поезд. Если же не было найдено соответствующего монгольского слова, принималось иностранное. В таких случаях слово приспосабливалось к монгольской фонетике. Например, слово, означающее дежурного, принимало в монгольской форме «джид-жур». Трудно в нём отыскать французское происхождение, но и российское в выражении diezornyi. Не все предложенные к использованию слова принимаются. Несмотря на то, что из года в год появляются на эту тему большие тома, издаваемые Комиссией Реформы Языка, уплывёт ещё довольно времени, прежде чем придёт монгольская научная терминология, а это и есть частичная причина того, что в Университете не всегда ещё языком преподавания становится монгольский язык.

10 мая мы сделали небольшую вылазку перед большим путешествием. Мы поехали в находящийся в окрестностях наиважнейший в Монголии шахтёрский центр – Налайх.

Выехали мы в половину одиннадцатого. Ехал с нами Вандуй, работник монгольского Комитета Наук и Высшего образования. Сопровождал он нас также в нашей поздней поездке. В течение какого-то времени ехали мы из Улан-Батора по шоссе, затем булыжной дорогой. Вскоре дорогу обозначали единичные мосты, овраги, а также электрические и телеграфные столбы. По обеим сторонам расстилалась огромная степь – сухие, травянистые, легко колышимые, бескрайние территории. С левой стороны дороги речка Тола вьётся так сложно, что немного недостаёт, чтобы она не пересекала саму себя. Между склонами небольших холмов появлялись тут и там пасущиеся козы или верблюды, кое-где у подножия холмиков белели юрты. Поля были ещё серые. Как утверждали монголы, весна этого года была поздней, но когда мы вышли из пропахшей бензином машины, почувствовали уже первые запахи весенних степных цветов. Горизонт окружали высокие сильно разрушенные бесформенные горы. В некоторых местах виднелись пятна леса, а кроме того, к голубому небу поднимались голые таинственные скалы. После одного из поворотов показались заснеженные пики, но невозможно было их сфотографировать, так как они полностью сливались с фоном громоздящихся над ними туч.

Временами мучило меня сомнение, что движемся мы в правильном направлении. После долгих наблюдений открыл я, что в траве дороги заметны оттенки следов автомобильных колёс и навоз животных. Мы мчались со скоростью 70 км/ч, но не чувствовали этого, потому что в бездорожной степи, являющейся не самой плохой дорогой, нет придорожных деревьев или домов, а тем более километровых столбов.

Среди разнообразной, меняющейся резьбы холмиков всё сильнее било в глаза, так как степь менялась с минуты на минуту, находясь как бы в огромной перспективе, замкнутой кое-где очень далеко поднимающимися вокруг горами. Гигантское пространство, широкий кругозор, но степь не становится чужой для нас, знакомых с венгерской пуштой.

Тропинка к памятнику Тонюкука

На одном из холмов стоит конь. Выглядит он, как если бы был диким. Могучая, не стриженная чёрная грива сливается почти с тёмно-каштановой шерстью. Животное выглядит очень живописно на фоне голубого неба и жёлто-серого поля. Он так достойно приглядывается к нашему подскакивающему автомобилю, что даже нам стыдно. Встречающиеся время от времени верблюды не являются для нас чем-то необычным, жаль мне их только, что имеют они такую обтрёпанную, висящую комками шерсть, так как они ещё сбрасывают свою зимнюю шубу.

Машина останавливается у надгробия Тонюкука. Несколько месяцев назад я читал дома текст, написанный на надгробии известного тюркского богатыря. В то время я не смел ещё думать о том, что вскоре увижу надпись в оригинале.

Памятник Тонюкука

«Билге Тонюкук бен юзюм Табгач илинге килинтим…»

«Я, мудрый Тонюкук, рождённый как китайский подданный…» – начинается текст, а перед моими глазами оживают сражения между господствующими здесь в VIII веке тюрками. Мудрый Тонюкук, вождь и советник Каганов Элтериса и Билге рассказывает, как его люди сбросили чужеземное ярмо и расширили свои владения на соседние народы, получив обратно славу прежнего тюркского государства. Изменённая в надписи река Тогла – это Тола, которая недалеко отсюда завивается в сторону Улан-Батора.

Фрагмент надписи

У меня было мало времени, чтобы прочесть надпись, выбитую на скале; не оставалось мне ничего иного, как сфотографировать её. Мы спешили в Налайх, потому что до вечера должны были осмотреть самую большую шахту Монголии. Добывается здесь уже с 1921 года бурый уголь высокого качества. Конечно, шахта уже выросла до размеров большого предприятия только в последние годы.

Руководство шахты ознакомило нас с важнейшими показателями по выработке продукции, а затем нас спросили, есть ли желание побывать в шахте. Мы без раздумий согласились, так как было интересно побывать в «Монголии подземной». Мы надели шахтёрские комбинезоны и двинулись вдоль одного из стволов шахты вслед за проезжающими вагонетками и с интересом наблюдали тяжёлый труд монгольских шахтёров. Разговорились же мы с шахтёрами у одной из современных угледобывающих машин.

В юрте шахтера

Некоторая часть шахтёров ещё живёт в юртах, но уже строятся новые хорошие дома, в которые вскоре они будут переселяться. От наших новых знакомых узнали мы, что месячный заработок шахтёров колеблется от 800 до 1000 тугриков. Среди работников шахты много казахов из Западной Монголии, но также есть торгуты, дархаты, урянхайцы и дербеты. Подавляющее количество занятых тут работников, не исключая монгольских инженеров шахты, – это прежние пастухи или люди, происходящие из пастушеских семей.

После подземной экскурсии осмотрели мы юрту одного из новых знакомых шахтёров. Посредине юрты стояла большая печь, а за ней – невысокий столик с ящиками. Направо от входа находилась закрытая занавеской полка, сундук и кровать. Перед кроватью стояли стулья, под тыльной стороной юрты стояли ещё четыре сундука. На сундуках тех виднелись фотографии, предметы ежедневного пользования и украшения. Молодую хозяйку дома Кара знал ещё с Будапешта, где она бывала с делегацией. На прощание хозяин юрты вручил нам презент в виде книжек.

Проходя среди построек шахты, я убедился, что наилучшим изолирующим материалом является здесь войлок, и неохотно оставленные монголами войлочные юрты не являются отнюдь в это время отсталостью. Щели между брусьями жилых домов, построенных по типу сибирских, заткнуты войлоком, а видел я также деревянные лачуги, обитые войлоком внутри. Это лучшая защита от сильных ветров, поэтому зимой рабочие шахты наиболее охотно живут в таких собственных домах.

В столицу возвратились мы из поездки поздним вечером.

Монгольский шахтер во время работы

В следующие дни работали мы в музеях и библиотеках. Во второй половине дня мы осматривали город. Однажды заглянули мы в кооператив, изготавливающий юрты. Для изготовления продукции применяется здесь уже техника. Во дворе лежали рядом различнейшие составные части юрты. Мне представилась превосходная оказия, чтобы нарисовать это и

сфотографировать. Здесь я познакомился с новейшим типом монгольской юрты. После столицы я уже не имел вероятной возможности увидеть разобранную юрту и осмотреть подробно её части. Руководство кооператива, услышав, что я интересуюсь юртой, сообщило мне параметры отдельных её частей. Оказалось, что в Монголии изготавливают юрты согласно установленным в стране параметрам.

Несколько вечеров заняла у нас опись окончательного для дороги снаряжения. Обратились мы за советом к нашим монгольским товарищам. Впрочем, мы уже имели готовый список покупок. Потом нам оставались ещё прощания с хозяевами, а также с прибывающими как раз в это время в Улан-Батор немецкими, индийскими, финскими монголистами. Особенно приятно вспоминать беседы с профессором Шубертом из Лейпцига, который работал здесь с давних времён. Половину последней перед отъездом ночи заняло у нас написание писем, так как не имели уверенности, что в степи можно будет отправлять письма. 14 мая мы выехали в дорогу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.