8. На земле найманов

8. На земле найманов

Неожиданное приветствие. Сколько имеется способов ношения монгольского наряда. Юрта из глины. Что-то чёрное мчится в воздухе. «Город радости». Немножко языкознания. Собрание под голым небом. Танец в юрте. Спрятанная невеста. В больнице. Бишак. «Горы Пяти Богов».

Из темноты возникают тела, а затем людские головы. Вскоре наблюдаем мы шеренгу людей. Машина останавливается. Из шеренги выступает один из собравшихся и сердечно приветствует нас. Со ступени нашего грузовика мы отвечаем речью, сымпровизированной на скорую руку. В целом, ситуация представляется нам очень комичной. После многочасового странствования по безлюдной пустыне слышим мы речи приветственные, видим собравшихся людей. Даже трудно поверить, что они вышли нам навстречу, но это не подлежало сомнению. Позже узнали мы, каким способом известили их о нашем приближении. Попросту они получили телеграмму из Есенбулака. Всё это время до настоящего момента оставалось тайной, откуда они узнали, что мы заблудились и подъезжаем с надлежащей стороны.

В гостинице застали мы уже горячий чай на столе. Хозяева любезно ожидали, когда мы приведём себя немножко в порядок, а затем попросили нас на подворье, где нас ожидала группка здешних жителей. Они, конечно, хотели нас увидеть. Мы были очень утомлены, но Вандуй им объяснил, кто мы и с какой целью сюда прибыли.

Населённый пункт Дарви является административным центром сомона. Насчитывает он 3821 человек, проживающих в 940 юртах. На общее число из около 164000 животных приходится 4800 верблюдов, 10800 коней, 3700 яков и крупного рогатого скота, 101000 овец и 43000 коз. В административном центре имеется одна семилетняя школа и одна десятилетняя. В первой учится 80, во второй – 100 учащихся под руководством девяти учителей. Одна из школ помещается в небольшом одноэтажном доме. Он хорошо виден из окна гостиницы. Рядом с ним находится меньший глиняный домик. Это интернат для примерно сотни детей, живущих тут зимой во время учебного процесса. Есть также здесь три производственных предприятия: одно вырабатывает масло и другие молочные продукты; второе – сапоги с голенищами; третье – оснащение юрт, прежде всего, сундуки. Древесину для производственных и хозяйственных нужд поставляет лес, находящийся поблизости, но она, однако, не пригодна для изготовления конструктивных частей юрты, поэтому покупают её в столице. В Дарви открыт один универмаг, один магазин смешанных товаров, а кроме того, в степи действуют три передвижных магазина. Эти магазинчики установлены на грузовиках. В принятом сверху порядке объезжают они далёкие юрты, а где только они останавливаются, в это время прибывают покупатели на конях с целой окрестности. Такие кочующие магазины продают преимущественно продукты питания, в основном, муку, сахар, конфеты и приправы, а также некоторые промышленные товары, как одежду, сапоги с голенищами и инструмент. Можно также купить в них книжки и даже радио с аккумулятором.

Жители сомона занимаются также земледелием. Возделывают они здесь на 755 га ячмень, картофель и овёс. Встречается также немного капусты и кукурузы. Здесь, на окраине пустыни Гоби орошение является очень важной проблемой. На пастбища воду для животных предоставляют 73 колодца. В административном центре есть также Центр Здоровья. Работает здесь три фельдшера и шесть ветеринаров. Большая часть здешних пастухов являются членами кооператива. Беседа с жителями продолжалась до поздней ночи. Ещё играло радио, когда мы пошли спать. Нет тут, по правде, электричества, но играет радио с питанием от аккумулятора.

Утром возвращается Сумья, который ночью проведал своих родственников, живущих в окрестности. Он кладёт на стол большой свёрток. Вытаскивает из него печёную баранину и монгольский йогурт, называемый тараг. Свёрток послал нам его родственник. Мы принимаемся за это с огромным аппетитом, а когда на обед нам приносят суп с помидорами, фрикадельками и мясом, не можем уже больше есть, чем причиняем большое огорчение нашим приветливым хозяевам.

Коллега Кёхальми выпытывает о разных особенностях местного рукоделия. Кара записывает народные песни, меня же интересует конструкция юрты. У нас немного времени, так как в 10 часов мы должны ехать дальше. На окраине посёлка стоят ряды людей. Раздаются прощальные речи, а затем мы выезжаем. Жители машут нам руками. Наш грузовик минует небольшой оазис. Далее местность песчаная и пустынная, и единственно на склонах взгорий зеленеет редкая трава. В местах таких преимущественно находится по несколько юрт. Стадо живо расправляется с травой. Около жилья видны стенки, сплетённые из веток. Через 15 минут езды встречаем лес. Следовательно, это отсюда происходят ветки.

Из одной юрты выбегают к нам люди. Это родственники Сумьи – отец, мать, младший брат с женой, сестра, а также двое детей брата. У женщин на головах платки, завязанные совершенно как в северной Венгрии. Дети, также и парни, имеют волосы, заплетённые в косу. Две молодые замужние женщины носят волосы, также заплетённые в косу, у пожилой женщины волосы свисают свободно.

Наряд мужчин и женщин совершенно не отличается. Костюм детей также не разнится ни способом кроя, ни материалом от одежды взрослых. Одежда такая, что-то вроде плаща или халата, очень практичная. Носится она разными способами. Например, видел я у мужчин раскрытый воротник и расстёгнутые пуговицы на груди. Другие носят плащ, свисающий на одном плече или затянутый ремнём и сверху опущенный. Наряд монгольской женщины служит также как люлька. Ровно мужчина, как и женщина, прикрываются своим халатом, а для умершего он становится саваном. Если отстегнуть верхнюю пуговицу, в халате можно везти ребёнка на коне. Эта часть одежды применяется обычно также как карман или сумка, когда халат обмотан тесно опояской. Здесь кочевник возит свою чашку, но здесь также держит очки или карандаш.

К сожалению, мы не имеем много времени на разговор с семьёй Сумьи, так как дорога перед нами ещё далека. До вечера мы хотим добраться до Кобдо.

Пополудни около часу дня на горизонте показывается посёлок. Это центр сомона Дзерег. Уже издалека бросаются нам в глаза два непривычно красивых дома. Меньший украшенный пропорциональным тимпаном, покоящимся на четырёх колоннах, приятный, свежепо-крашенный – это помещение комитета партии. Второй – это семилетняя школа. Остальные дома построены из глины. Быстро обедаем, организуем для себя короткую, десятиминутную прогулку по небольшому посёлку. Поблизости от школы мы открываем интересное строение. По форме оно напоминает точно большую юрту, но сделанную из глины. Узнаём, что это интернат школы, построенный в виде юрты. Сооружение точно сохраняет силуэт кочевого дома номадов, нет в нём только верхнего отверстия. Сомон Дзерег населяет 2300 человек, а из данных на тему состояния поголовья животных следует, что тут намного больше коз, чем в соседнем сомоне, что указывает на то, что территория здесь очень пустынная. На 90000 животных – 34000 коз. 90 % жителей сомона работает в четырёх местных кооперативах. 5000 га заняты под возделывание. Сеют здесь ячмень и пшеницу в первых днях июня, а собирают в сентябре.

Глиняная юрта в Дзереге

Сразу после отъезда из сомона Дзерег замечаем тянущиеся вдоль дороги стены из тростника, уберегающие от ветра, совершенно подобные тем, каким недавно ещё можно было встретить на Низине Венгерской. Останавливаем машину и осматриваем стену с близкого расстояния, так как в пустыне мне кажется это немного удивительным. Откуда берётся здесь тростник, типовое водное растение? Вижу, что это ровно отрубленные связки, стянутые в средине проволокой, специально приготовленные. Мы должны убедиться, на каком таком предприятии в окрестностях они производятся. Вскоре выясняем, откуда берётся здесь тростник. Песчаная пустыня меняется неожиданно на зелёную окрестность, а около источника вырастает как бы остров деревьев и кустов. Выглядит это, как в сказке, действительно так, как можно себе вообразить оазис из описаний путешествия. Сине-зелёный цвет деревьев и зарослей отражается выразительно от жёлтого фона песка. У подножия деревьев буйно растёт тростник.

Мы миновали уже час назад оазис, когда внезапно Кара заметил, что нет фотоаппарата. Мы обыскали всю машину. Что сделаешь, начали останавливаться. При этом мы давали себе отчёт, что если возвратимся, то не успеем до вечера быть в Кобдо. Наконец, решили, однако, возвратиться. Остаёмся на машине, поделили между собой дорогу и ищем потерю. Всё напрасно. Вспоминаем только, что перед выездом в дорогу аппарат ещё был. За нами из Дзерега ехала скорая помощь, но, к сожалению, никто из неё не заметил аппарата. Наконец, потеряв надежду, прекратили мы поиски. И так потеряно уже два часа. Вдоль дороги ехал какой-то монгол на коне. Мы попросили, чтобы он вернулся и поискал фотоаппарат. Немедленно уколол он шпорой коня и понёсся галопом.

Когда мы снова ехали в обратном направлении, на горизонте показалась нам незабываемая картина, что-то чёрное перемещалось с огромной скоростью в воздухе. Через какое-то время показалось, что это машина, но потом обозначились другие формы. Это конь мчался так быстро, как будто плыл в воздухе. Выглядел он как бы летящим на 3 или 4 метра над землёй; по мере приближения снизил лёт. В это время он выглядел, как чародейский конь из сказки. Когда он приблизился, заметили мы на нём всадника. Очевидно, сориентировался я сразу, что горячий пустынный воздух снова совершил с нами проделку; но не удивился бы я сейчас, когда бы мне кто-то рассказал, что видел чародейского коня, который появляется в каждом месте, как мысль, и летит за своим хозяином так быстро, что не догонит его даже дракон, ведь я сам тоже что-то такое видел. Через 15 минут такой же самый обман пережили мы с тремя верблюдами и двумя автомашинами грузовыми, а позже обманный воздух наколдовал перед нами розовые озёра в пустынном песке, показавшиеся в направлении заходящего солнца.

Местные жители

Вскоре достигли мы Хара-Усу. По карте ориентируюсь, что озеро действительно больше, чем выглядит, а на его середине есть большой остров. С прибрежных ив вспорхнула стая пёстрых птиц. Через какое-то время дорога серпантинами возносит нас по скалистому склону. На вершине горы торчат две тёмные скалы. Не это ли две машины? Начинаем гадать. Кара, шутя, высказал своё мнение, что с вероятностью едут за нами две легковые автомашины, потому что знают, что мы очень измучились тяжёлым стоянием на платформе грузовика.

Когда мы выезжаем на гору, оказывается, что Кара прав. Представители власти Кобдо выехали за нами на двух легковых автомашинах. Мы пересаживаемся и едем дальше. В последних лучах солнца достигаем мы наибольшего, а одновременно и самого древнего города западной Монголии – Кобдо.

Кобдо или Ховд, как его называют Халхасы, или иначе Джаргалант, называемый «Городом счастья», распростёрся среди живописных скал, лежащих в котловине. На его улицах, засаженных деревьями, видны неотъемлемые коммуникационные знаки. Город пересечён несколькими небольшими ручьями. Кое-где есть мост, но кажется, что нужно переезжать в брод. Такой переезд является превосходным способом мытья машины. Стоит вспомнить, что в нашей машине типа «ГАЗ» был даже персидский ковёр и радио. Город состоит из одноэтажных домов. Заезжаем во двор длинного здания и через несколько минут сбрасываем наш багаж в красиво устроенной гостинице. Играет радио, нас ждёт накрытый стол. Ужин состоит из супа овощного, печени с картошкой, йогурта, чая, масла и хлеба. Во время ужина мы координируем нашу программу. Собираемся провести здесь несколько дней, чтобы познакомиться с местными диалектами и этнографическими группами. После ужина мы идём в баню, находящуюся в школьном здании. В небольшую жестяную лохань течёт из крана горячая вода, нагреваемая печью, топящейся снаружи.

На следующий день перед полуднем беседуем мы с представителем местных властей. Узнаём от них, что город получил настоящий вид около 1935 года и был построен на месте прежнего Кобдо. Аймак делится на 12 сомонов и 82 округа, насчитывает 43000 жителей. Поголовье животных в хозяйствах насчитывает 43000 верблюдов, 99000 коней, 82000 крупного рогатого скора и яков, 830000 овец, 338000 коз. В 1957 году одна треть населения объединилась в кооперативы. В аймаке под земледелие занято 6000 га. Возделывают здесь ячмень, две разновидности ржи, картофель, свёклу, арбузы, дыни, огурцы, кукурузу, орехи лесные и коноплю. Культивируют тут также яблони, а в последнее время делают опыты по выращиванию виноградной лозы. Большое значение имеет местная промышленность. Кроме молочного и сахарного производств, пекарни и винокуренного завода открыты кооперативы: по пошиву одежды, по изготовлению юрт, а также строительный. В городе существует развитая торговля. Недалеко находится Цагааннуур, важный советско-монгольский торговый центр.

Казахские сёдла, украшенные серебром

Удалось нам узнать, в каких районах живут представители отдельных языковых групп. Диалектологическая

картина аймака является очень разнородной. Олоты-Ёлёт (сомон Эрдэни-Бурен), Мингеты (Мянгад), Торгуты (Булган, Манхан) и Дзахчины (Буянат, Дзерег, Мёнххайрхан) разговаривают на диалектах монгольского языка. Урянхайцы (Манхан, Дзерег), группы – Дурбеты, Дёрбёт (Дёргён) и Хотоны (Мянгад, Дёргён) говорят на наречиях другой разновидности монгольского языка, каким является ойратский язык. Монгольские ойраты, называемые иначе калмыками, являются родственниками с калмыками с Волги, но ойраты живут также в Китае. Группа ойратских монголов относится к западной семье монгольских языков. Во время Чингисхана, здесь в Западной Монголии жил могущественный союз племён найманов («Народа Восьми Племён»), а затем после падения Монгольского Государства власть взяло Ханство ойратов. На земле ойратов вспыхнуло известное восстание против маньчжуров, которое под предводительством Амурсана продолжалось с 1754 по 1758 годы. Ойраты – это единственная языковая группа в Монголии, которая развила монгольскую письменность для собственного использования. Здешняя народность очень гордится по этому поводу.

Наиважнейшая тюркская языковая группа народностей – казахи, узбеки Чанту и сартолы – живут в районе Кобдо. Здесь в большом количестве живут также китайцы.

В музее Кобдо увидели интересную выставку, представляющую природные богатства окрестности. Коллега Кёхальми натолкнулась на очень захватывающий материал из области археологии, а коллега Кара и я переворошили книжный материал. Находим целый тибетский Канджур, собрание священных каноничных буддийских творений. Констатируем, что труд был издан в Монголии, а оттиск не является правдоподобно очень старым. Мы не можем закончить осмотр материала, так как должны идти в школу. Эта школа относится к одной из самых старых школ в Монголии, была открыта в 1924 году. С 1936 года она стала семилетней, а с 1946 года – десятилетней. В настоящее время тридцать два учителя учат в ней около тысячи детей. Директор принимает нас очень сердечно. От него мы узнаём, что в Кобдо есть также средняя школа ветеринарии, зоотехники и механики.

Зашли мы на лекцию монгольского языка. На лавках сидели коренастые монгольские дети, мальчики и девочки, на стенах висят наглядные таблицы. Разбирается как раз грамматический анализ.

Ухо венгра первоначально трудно привыкает к монгольскому языку, а особенно к монгольскому произношению. Так как монголы «глотают» наиболее охотно гласные, а особенно второй и остальные гласные длинных выражений. Например, слово джаргалант, означающее «счастливый, полный счастья», выговаривается почти как джарглнт.

Один из учеников отвечает как раз по склонению существительных. Изменил окончание мужского и женского родов. Гласные, находящиеся в слове, указывают на его род. Слова, содержащие гласные «а», «о», «у» – мужского рода, в то же время в словах женского рода выступают только гласные «е», «о» или «и». Звук «и» может выступать в обеих группах, подобное разделение гласных существует также в венгерском языке, но явление это называется гармонией гласных, известное также в языках, родственных монгольскому – тюркских и маньчжурско-тунгусских. Эти последние одновременно с монгольским называются общим именем языков алтайских. В частности, по причине этой общей черты слов некоторые говорят о семье языков уральско-алтайских. Есть очень мало слов, выглядящих общими для языков уральских (а следовательно, угро-финских и самоедских) и алтайских (а следовательно тюркских, монгольских и маньчжурско-тунгусских). Или это старые заимствования, или части какого-то ещё более старого общего праязыка. В это время как родство отдельных языков угро-финских нужно брать во внимание, как наиболее вероятное, а родство алтайских языков является вопросом спорным.

Об этом всём, очевидно, не знала симпатичная учительница, когда отвечающего ребёнка одобрила тем, что его ответ слушают люди, говорящие родственным языком. Часть монгольской интеллигенции придерживается ведь убеждения, что существует родство монгольско-венгерское и создавала видимость, что в обоих языках есть череда общих слов. Таким, например, есть слово юкхр (по-венгерски ёкёр), по-русски вол, но монгольское слово баатар (богатырь) подобно венгерскому батор (отважный). Венгерское слово ердем (заслуга) по-монгольски называется эрдэм, венгерское кек (голубой) на языке халхаском звучит сегодня хох, но ойраты выговаривают это как хёх. Откуда произошло это родство? Наука дала уже на это ответ. Венгры позаимствовали их от тюрков, и оказались эти слова общими в изобилии слов тюркского и монгольского языков. Родство монгольско-венгерское является поэтому очень далёким, если вообще об этом можно говорить.

Отвечающий мальчик не слышал ещё об этом всём, но когда пойдёт в университет, будет это учить. Милую картину представляли эти загоревшие дочерна, одетые по-монгольски дети, доезжающие конём ежедневно от своих стад и юрт до школы, чтобы здесь анализировать синтаксис или склонять монгольские существительные. В нашу честь организован был в полдень торжественный обед, а вечером собрание. Местом собрания избран был большой театр в Кобдо. Когда мы туда пришли, нас проинформировали, что собрание пройдёт под голым небом за городом, потому что пришло столько людей, что они не помещаются в здании театра. Коллега Кара произнёс речь на монгольском языке, после чего поднялся один из местных граждан и попросил, чтобы мы сказали что-нибудь по-венгерски и чтобы собравшиеся смогли услышать звук венгерской речи. В нескольких словах приветствия я постарался использовать выражения, подобного звучания, что вызвало бурные аплодисменты. Мы решили, что если в будущем будем должны говорить, конечно, нужно будет сказать несколько слов по-венгерски.

Вечером пошли мы в театр. Драматический театр был построен в 1951 году. Коллектив его составляют профессиональные актёры. Театр насчитывает всего около ста работников. Оформление и освещение сцены сделано профессионально. До настоящего времени здесь поставлено около двадцати пьес.

Действие в этот день пьесы происходило в государственном земледельческом хозяйстве. Была это сатира на отношения, правящие в этом хозяйстве. Схвачено в ней много комичных ситуаций. В перерыве разговаривали мы с работниками театра в кабинете директора. Во время разговора нас угостили лежащими на столе конфетами. Когда я протягиваю руку до одной тарелки, внезапно слышу от двух особ обращение:

– Прошу угоститься не с этой тарелки, а с другой, нашей. Эти конфеты выпускаются в Кобдо.

В этих словах пробивалась гордость. Через минуту вижу, как кто-то из актёров в рассеянности протягивает руку за «чужими» конфетами, но тут же поправляет свою оплошность и говорит себе в полголоса:

– Не буду, ем только свои.

Полагаю, что работники конфетной фабрики также гордятся своим театром.

Наша коллега Кёхальми договорилась с дирекцией театра, что придёт на следующий день и посмотрит сценические костюмы. До этого времени собрали мы уже много монгольских народных нарядов.

Назавтра перед полуднем разговаривали мы, вероятно, с самым старым мужчиной из племени Урянхай. В этот же лень к нам наведались представители всех окрестных народностей. Этот мужчина принадлежал к группе монгольско-урянхайской. Урянхайцами называли когда-то монголы, пожалуй, тюркские племена. Часть их претерпела полную монголизацию; с того времени группа, распространённая наиболее на юге, живёт сейчас в окрестностях Кобдо. Из этой группы происходит мой собеседник.

29 мая поехали мы машиной на берег Хара-Усу, где живёт племя Дзахчин. Посещаем поселение, состоящее из пяти юрт. Его жители относятся к одной семье. Это три брата и три сестры, а также их дети. Две из женщин овдовели и вернулись теперь к родственникам, одна была незамужняя. Нам сообщили, что в пяти юртах насчитывается 34 ребёнка. В одной из юрт находится самая старшая из родственников, сестра 67 лет. На ней надет старый народный наряд. Она надела его не для праздника, не знала раньше, что придут гости. Старейшая женщина рода, согласно местному обычно, носит ещё наряд племени Дзахчин, в это время младшие женщины наряжаются уже в привычную одежду. Наряд этого племени принадлежит к наикрасивейшим монгольским народным нарядам. Нас приглашают в несколько юрт. Во время приёма важным вопросом является порядок угощения гостей. Казалось, что хозяева долго советовались с нашими проводниками над тем, кто у нас является старшим, Кара или я, кого нужно было бы первым посадить за столом и первого угощать. Коллегу Кёхальми угощали всегда последней, так как до женщины доходит очередь только тогда, когда мужчины наедятся.

В какой-то из юрт увидел я музыкальный инструмент с двумя струнами и спросил, кто на нём играет. Живущая тут молодая женщина является известной танцовщицей и инструмент служит ей для аккомпанемента. Вскоре появилась и танцовщица. Видно было, что она в положении, но мы просим её, чтобы в этот раз смирилась с «выступлением», но не надеялись на уговоры. Уверенная пожилая женщина, вероятно, её свекровь, заиграла на инструменте, и танцовщица начала танцевать на лоскутке пространства между печью и выходом. Юрта была заполнена уже перед этим интересующимися соседями, которые теперь в абсолютной тишине и сосредоточенности наблюдали выступление танцовщицы. Здесь я понял сущность монгольского танца. То, что мы смотрели, это был пантомимный танец работы. Танцовщица пробуждается, причёсывается, шьёт, готовит пищу, едет на коне. Занятия показывались движениями верхней части тела, предплечьями и плечами. Движения предплечий и рук очень точны, движутся попеременно запястья, локти и плечи. Раз движутся сдержанно, раз страстно, но всегда достойно. Относительно впечатления, то относится скорее это к религиозному ритуалу, чем к развлечению. Пробегаюсь взглядом по лицам собравшихся и утверждаюсь в этом убеждении. Стоящая поодаль малолетняя дочка танцовщицы тихо подражает танцу. После выступления матери все просят в «зрительный зал» дочку. Показывает она несколько простых танцевальных движений, сильно при этом покраснев. Тема танца девочки та же самая, что у матери: воспроизведение сущности работы.

Вечером в театре смотрели мы монгольские танцы, из окрестностей Кобдо и других частей страны. Несмотря на то, что были эти танцы переработаны, стилизованы и приближены под влиянием техники европейской, пробивался в них постоянно стиль, который мы видели сегодня перед полуднем в оригинальном танце. Во многих номерах повторялся «танец работы». Убеждён, что существенной чертой этого танца является почти полное лишение свободы действий нижней половины тела. Ансамбль из Кобдо кроме монгольских танцев представил также узбекский танец с чашками, очень похожий на известный венгерский танец с бутылками. Между танцевальными номерами из здешней окрестности исполнялись народные песни.

Благодаря местному населению удалось мне узнать несколько здешних свадебных обычаев. Чтобы попросить у девушки руку, парень посылал кого-нибудь красноречивого из своей семьи, чтобы тот отнёс хадаг (голубой шёлковый платок) и кумыс в юрту родителей девушки. Будущие тесть и тёща долго бранятся; ищут отговорки; утверждают, что по причине массы работы они не могут девушку освободить; что она ещё молодая для замужества и так далее, и так далее. К долгим переговорам присоединяется все семья девушки. Наконец, обе стороны приходят к соглашению, и тогда сват оставляет родителям девушки шёлк и кумыс. Через несколько недель в дом наречённой приходят родители парня, приносят в подарок сыр и кумыс. Начинается обсуждение особенностей свадьбы и приданого. Если доходит до согласия, назначается срок свадьбы. До этого времени должно быть готово приданое, которое готовит вся семья наречённой.

В день свадьбы приходят утром два вестника к юрте молодой девушки, а затем собирается за ними все семья молодого парня. Единственно, мать молодого парня остаётся в соседней юрте. Невесту наряжают её подруги, на свадьбе отец невесты садится сзади по противной стороне от двери; отец парня молодого, если он старше отца невесты, занимает место с правой стороны юрты на таком же расстоянии от центра, что и отец невесты; если же он моложе, то садится по той самой стороне, но более-менее на одной линии с печью.

Мать невесты сидит в «кухне», перед печью с левой стороны, а следовательно, с востока. Отсюда она руководит всем пиршеством и подкладывает топливо в печь. Непосредственно около отца жениха сидит человек, дающий благословение. Сват усаживается сзади под дверями с правой стороны, или задней. Вестник оглашает прибытие невесты. Семья жениха выходит из юрты, после чего входит туда наречённая и занимает место между своими родителями. Когда попрощалась она с ними, в дверях появляется девушка из семьи жениха, выводит невесту из юрты и сажает её на коня. Когда невеста покидает родительский дом, перед её лицом держат полотняную завесу, растянутую на двух палках. Мать девушки присоединяется к свадебному кортежу, но отец остаётся в юрте.

Невеста при водворении её в новую построенную юрту и усаживании её рядом с дверями по правой стороне, западной, находится с лицом ещё постоянно закрытым. В новой юрте, на первом месте, в тыльной части напротив двери, сидит жених. Начинают валиться шутливые вопросы, что может быть за завесой. Жених пытается длинной кочергой поднять завесу, в чём ему какое-то время мешает кортеж невесты, но, наконец, ему это удаётся. Тогда наречённая пересаживается на левую сторону юрты, и стой поры здесь будет её постоянное место. Готовится чай, и новая хозяйка дома угощает гостей, в первую очередь самого старшего в семье мужчину, а потом остальных родственников. Возраст в такой степени уважаем во время свадебных обрядов, что если, например, живёт старший брат тестя, в первую очередь обслуживают его, а не тестя.

У урянхайцев есть обычай почитания домашнего огня. Невеста после прибытия в юрту жениха идёт к печи, бросает соль и масло на огонь, а затем идёт до тылу юрты, подходит к фигуркам Будды, умещённым на семейном алтаре, делает поклон и кладёт шёлковый платок. Затем вручает по одному платку отцу, матери и всем присутствующим родственникам жениха, точно соблюдая обязательный согласно возрасту и полу порядок. На этом не окончилось ещё отдание почитания костру. Наиближайший родственник невесты тоже должен сделать поклон перед домашним огнём и алтарём родителей жениха.

Знаем уже, какие есть погребальные обряды. Когда в семье из племени Дзахчин умирает хозяин, останки укладывают с левой стороны юрты. Здесь же ставят катафалк. На ложе из досок останки лежат на правом боку, лицом к костру, в сторону середины юрты. После омовения останков лицо умершего покрывается белым шёлком, когда умрёт жена хозяина, кладут её по другой стороне в правой, или западной части юрты, предназначенной для мужчин, но лицом также к середине, к костру. Таким самым способом делается это у урянхайцев. Может это значить, что смерть перевёртывает порядок жизни, поэтому-то останки умерших укладывают на катафалке в другом месте, чем они находились при жизни. Эту перекрещивающую всё роль смерти подчёркивали также надгробные памятники периода переселения народов. Порядок загробной жизни является поворотом преходящей жизни.

Возвращаясь из поселения племени Дхзахчин, мы заметили в тени одной из телег интересные небольшие жернова. Они были собраны из двух округлых камней, из которых нижний был с дырой. В два отверстия по краям верхнего камня можно было вставлять рукоятку и вращать его камень. Этот очень примитивный ручной тип жерновов, вероятно, издавна сопровождал кочевников в их путешествиях по степи. Номады едят мало мучных блюд и теста, но если они добывали зерно, то имели возможность помола его в мельнице. Во время постоянного передвижения делалась невозможной перевозка с собой больших жерновов.

Вошли мы ещё в одну юрту, потому что все семьи небольшого селения настаивали, чтобы мы к ним зашли. Здесь также в ожидании был запасён чай с молоком, которым нас угостили. Во время беседы наблюдал я, как кочевник двигается в своей юрте. Внутренность юрты является сравнительно тесной. Хождение по ней происходит в традиционном и редко нарушаемом порядке. Прибывший в первую очередь всовывает через дверь голову и только потом переступает порог. Было бы большой бестактностью, когда бы он случайно задел или наступил на него. Монголы наименьше всего проходят через кусочек места между костром и алтарём, например, по правой стороне юрты, и должны пройти влево до тылу, лучше окружить огонь, чем переступить этот кусочек.

Днём 30 мая перед полуднем посетили мы больницу в Кобдо, одну из самых больших больниц в Монголии. Обслуживает она почти всю западную территорию страны. Этот центр службы здоровья осуществляет также надзор над другими окрестными больницами. Больница, насчитывающая 118 коек, предназначена для территории, составляющей 500000 км², или столько, что более пятикратной площади Венгрии или площадь Франции, также заселённой 200000 людей.

В воротах больницы приветствует нас милый молодой монгольский врач, главный врач больницы, хирург. Ему не более 28–30 лет, но мы не смеем интересоваться его возрастом, чтобы его не обидеть; он сообщает нам, что лишь недавно закончил учёбу в Улан-Баторе.

Мы осматриваем всю больницу. Есть тут родовспомогательное отделение, хирургия, интернатура, педиатрия, окулистка, лёгочное и нейрологическое отделения, а также отделение инфекционных болезней. В больнице работает рентген и лаборатория. Больных лечат 12 врачей, среди которых есть три россиянина, один китаец и восемь монголов. Им помогают 34 санитарки и 114 других работников. В больницу пациентов отправляют районные врачи и фельдшеры. Больные получают лечение бесплатно, даже если не являются членами организации общественного страхования.

Когда я подумал о том, что в Монголии ещё не так давно лечили только молитвами и знахарством, а народ этот не имел не только больницы, но даже врачей, невозможно не выразить признания переменам, какие осуществили эти люди здесь, вдали от центра техники и культуры, вдали от столицы, преодолевая тысячи трудностей и огромную отсталость. Свидетельством их работы являются сотни спасённых людских жизней. Было бы несправедливо, очевидно, сравнивать больницу в Кобдо с современными европейскими больницами. В операционном зале лампочка в 200 Вт, повешенная на проволоке, а операционным столом служит стол для приема больных, но если прогресс будет таким же огромным, как в последние годы, то больница достигнет европейского уровня. Особенно удивлялись мы энтузиазму врачей и безграничной их любви к своей работе.

Ещё в больнице доходит до нас прямо неправдоподобно звучащая весть: фотоаппарат коллеги Кара оказался найденным в пустыне и скоро будет нам вручен. По прибытию в Кобдо поведали мы с сожалением о нашей потере. Как теперь оказалось, наши новые приятели в это время через телефон и телеграф мобилизовали всю окрестность, и произошло что-то прямо невероятное – нашёлся потерянный в пустыне аппарат.

Вскоре потом ожидал нас другой сюрприз. Нас пригласили в зоологический сад. Учитель одной из школ был два года назад в СССР и видел там, как на уроке естествознания показывают живых животных, как устраивают детские уголки для зверей и как сильно это нравится детям. Жители Кобдо постановили создать что-то подобное. Во дворе школы построен длинный низкий сарай, у передней стены которого установили клетки с двигающимися в них зверями. В зверинце находятся сразу лиса, заяц, сип, волк, сокол и несколько других птиц.

В полдень мы услышали много местных курьёзов, а разговор с группой учителей дал нам оказию по богатому обмену опытом. Дискуссия проходила, главным образом, на тему собирания культурных сокровищ Монголии. Окрестность Кобдо населяют разные группы народностей, поэтому здешняя интеллигенция имеет большие возможности для собирания этнографических и лингвистических материалов, чем на других территориях страны. Один из учителей составил словарь торгутско-халхаский, насчитывающий тысячу слов. Он сам является торгутом, и с большой гордостью поведал о своём диалекте. Обещаем, что составим ему для этого фонетическое описание. До этого времени на нескольких примерах мы стараемся показать ему важнейшие вопросы из области транскрипции. Удачно сложилось, что перед полуднем от неизвестной пожилой торгутки удалось мне записать несколько слов торгутских, которыми иллюстрируем сейчас то, что хотим рассказать. Узнаём при оказии, что та женщина – это мать нашего учителя.

Во время дискуссии компания так загорелась обсуждаемой тематикой, что каждый поднимает какую-нибудь задачу. Кто-то обещает нам разработку нарядов казахских; кто-то другой – описание свадьбы: а ещё кто-то заявляет, что сделает описание всех частей юрты. Обсуждаем также создание архива, которому они отдадут по одному экземпляру из своих коллекций. До поздней ночи Кара и я готовим фонетический эскиз, обещанный нашему приятелю-торгуту.

Принимаем мы также участие в показе фильмов. Один из фильмов показывает красоты живописных местностей Кобдо, другой – это сатира на бюрократию. Своеобразная, умная и нешаблонная акция становилась для нас действительно приятным развлечением. (Уже дома мы узнали, что фильм отмечен в Карловых Варах.) Короткая фабула следующая: один из пастушьих кооперативов поручает одному из своих членов произвести покупки после годового расчёта. Многочисленные представители бюрократии затрудняют ему выполнение этого задания. Директор окрестного магазина усмотрел ошибку в наряде, а затем директор районного магазина исчезает в аймачном центре, куда он отправляется со своей подругой на мотоцикле. В результате член кооператива не получает нужные ему запчасти, попытка найти правду в столице остаётся безрезультатной из-за происков бюрократии.

31 мая утром мы приглашены на торжественный прощальный обед, после которого выезжаем в дальнейшую дорогу. На наивысшей пограничной точке города ожидал нас расстеленный ковёр и прощальный тост. Осушаем рюмки, садимся в машину и двигаемся.

Дорога проходит по гористой местности. Проезжаем рядом с озером Долбо, окружённым со всех сторон красивыми высокими пиками, а следующие полчаса посвящаем ремонту автомашины. Почти сразу после выезда мы замечаем на горизонте надвигающуюся бурю. Грозно надвигались тучи, небо пересекали молнии, а скоро настиг нас ураган. Через три часа, когда мы доезжаем до спрятавшейся в скальной стене группы домов, погода улучшилась. У директора гостиница просим ножик и сахар, а когда тот кричит в кухню, в моих ушах отражаются два слова: «дишак» и «сукор». Мы находимся на территории, заселённой казахами. После короткого отдыха мы снова в дороге. Едем среди гор то покрытых лесом, то голых.

Уже было восемь часов, когда на горизонте появляются две машины марки «ГАЗ», они ожидают именно нас. Пересаживаемся и едем в сторону Юлгию, центра автономного казахского аймака.

Баян-Юлгий – это наиболее выдвинутый на запад аймак Монголии. Резиденция его властей находится на расстоянии 1738 км от столицы. Аймак населён в основном казахами. Это в МНР единственный автономный национальный аймак. Кроме казахов живут здесь урянхайцы, племена Дёрбёт, Дзахчик, Елёт, а также торгуты, прибывшие из Синкянга уйгуры и немного китайцев. Аймак насчитывает 90000 жителей.

Когда бы мы даже не знали, что прибываем на территорию, населённую казахами, то и так бы заметили разницу антропологического телосложения, так и с точки зрения традиций и обычаев казахи принципиально отличаются от монголов. Они не имеют так выступающих скуловых костей, какими в основном характеризуются монголы. Является это менее прямым отличием. Казахские пожилые женщины носят ещё на голове белые платки, спускающиеся по плечам до талии, а спереди сшитые под подбородком и свисающие на груди. Казахи были прежде магометанами и в местах общественных до сих пор не пьют вина. Во время общего обеда с местными представителями власти мы обратились, впрочем, с шуткой, что когда бы они сейчас напились за нашу встречу, то нарушили бы старинные казахские обычаи.

Длинные широкие улица в Юлгию обсажены деревьями. Дома и устройство внутренности домов немного отличаются от сибирских домов. Казахи прикочевали сюда из Царской России и Китая около восьмидесяти лет назад. До сих пор имеют они тесную связь с советским Казахстаном, там получают образование учителя, оттуда получают школьные учебники.

В западно-монгольском казахском центре провели мы два дня. В течение этого времени удалось нам узнать немногое из культуры казахов. О наряде женском уже был разговор, добавил бы я к этому только то, что когда на одном из поворотов показалось передо мной несколько наездников, в какой-то момент почудилось мне, что наблюдаю я всадников, описанных в средневековых хрониках.

Довольно большая часть мужчин ещё до сегодня ходит в живописных шёлковых шароварах. Большинство населения ведёт кочевую жизнь. С точки зрения состояния поголовья животных территория эта подобна другим монгольским аймакам. В Юлгию развивается земледелие на 150 га. Здешние казахи перешли с арабского письма на гражданское (монгольское) в 1940 году.

Мы принимаем участие в торжественном обеде в одной из казахских юрт, находящихся на окраине городка. Нарядное, цветное и первоклассное устройство юрты отличается от виденного нами до сих пор. Богатейшие казахские юрты украшены домотканым сукном, килимами (ковриками без ворса), красочными циновками, коврами с аппликациями из войлока. Преобладают тут цвета: голубой, жёлтый, коричневый, чёрный и серый. На кроватях высоко возвышаются подушки, не встречаемые почти в монгольских юртах, сундуки богато окрашены, часто окованы железом или украшены другим металлом. Казахская юрта наполнена цветными платками и занавесками. Кровать в примитивнейшей даже юрте сделана из дерева, в более богатых встречаются уже кровати железные с сеткой.

Кольцо крыши юрты

На торжественном обеде была подана жареная баранина. Угощали нас очень жирными кусками, так как это якобы является наилучшим и наивкуснейшим мясом. Во время обеда Казахи взорвались внезапным смехом и, в этот момент дочка хозяина выбежала из юрты, красная как свёкла. Ибо один из присутствующих молодых людей уронил на пол сахар. Это якобы является равнозначным с признанием в любви дочке хозяина дома. Этот маленький эпизод направил нашу беседу на тему казахской свадьбы. Проходит она здесь также красочно и торжественно. В сваты идёт отец парня. Сажают его на почётном месте, находящемся здесь также напротив двери. Отец кавалера говорит, сколько бодо даёт за девушку. У монголов и западно-монгольских казахов бодо является единицей расчётного количества разных животных. Официально это составляет 7 овец или 14 коз, или одно большое животное (конь, голова крупного рогатого скота, як) или пол-верблюда. Кроме того, свадьба немного отличается от монгольской. Что относится к обрядам погребальным, здесь также выяснили мы, что если умрёт человек взрослый, перекладывают его кровать на другую сторону юрты.

Кольцо в конструкции крыши казахской юрты

Обед закончился в весёлом настроении. Дочка хозяина приятно, тихо спела на прощание казахскую народную песню под аккомпанемент тамбурина.

«Атриумный свет» в юрте

3 июня мы выехали в сторону Цагааннуура. Когда выехали из долины, окружающей Юлгий, перед нами показались высочайшие пики Монгольского Алтая, а среди них окутанный туманом горный узел Табын-Богдо-Ола, «Горы Пяти Богов» с грандиозным пиком, возносящимся на высоту 4356 м. Дорога наша поворачивает теперь на север, и вскоре въезжаем мы на вершину «Белого перевала». В соответствии с его названием покрыт он ещё льдом, который блестит, как зеркало, оправленное в чёрную раму гор. Медленно съезжаем серпантином вниз.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.