Глава 6 Тайная война диверсантов

Глава 6

Тайная война диверсантов

Назначение на оперативную работу в Иностранном отделе являлось далеко не таким простым. Противник, с которым отныне поручалось иметь дело Судоплатову, был хитер и коварен – это не нами сказано. К 1933 г. в среде украинских националистов произошли существенные изменения. С 1923 по 1928 г. Украинская военная организация в обмен на свои услуги получила от спецслужб Веймарской республики свыше 2 млн марок, большое количество современного оружия и взрывчатку. Е. Коновалец в одном из своих писем к митрополиту А. Шептицкому писал: «Пусть сегодня мы пребываем на служении немецким деятелям. Но завтра будет надежда, что с их помощью и под их руководством мы обретем собственную государственность».

С 28 января по 3 февраля 1929 г. в Вене состоялся 1-й конгресс украинских националистов, на котором произошло объединение украинских националистических организаций в Организацию украинских националистов (ОУН), главой которой стал Е. Коновалец.

ОУН выступала за установление национальной диктатуры, провозглашала принцип вождизма, противопоставляя себя всем партиям, союзам и группировкам. Идеология украинских националистов базировалась на учении об интегральном национализме Д. Донцова. В его брошюре, вышедшей в 1929 г., говорилось: «Нужна кровь – будет море крови! Нужен террор – сделаем его жесточайшим! Необходимо будет отдать материальные блага – не оставим себе ничего. Не постесняемся убийств, грабежей и поджогов. В борьбе нет этики!.. Каждая дорога, что ведет к нашей наивысшей цели, несмотря на то что зовется она некоторыми геройством или подлостью, – это наша дорога». В плане человеконенавистничества идеология оуновцев ничем не уступала идеологии немецкого национал-социализма.

Оуновцы установили с германскими нацистами самые тесные контакты. При штаб-квартире НСДАП было открыто представительство ОУН – УВО, которое возглавляли Н. Свиборский и Р. Ярый. Глава штурмовиков Э. Рем благосклонно отнесся к просьбе о помощи в военной подготовке оуновских боевиков и предоставил им возможность проходить тренировки вместе с его штурмовиками. После прихода А. Гитлера к власти в Германии наметились контакты специальных структур ОУН – УВО с СД и гестапо. Естественно, что руководство немецких спецслужб планировало использовать украинских националистов в своих собственных интересах, в первую очередь в качестве разведчиков и боевиков на территории Польши.

В 1933–1941 гг. в ОУН – УВО действовали различные специальные курсы и школы подготовки боевиков к ведению тайной войны. Для руководства деятельностью националистов на территориях Западной Украины был создан специальный орган ОУН – Краевая экзекутива (КЭ). Постепенно этот орган под руководством С. А. Бандеры стал фактически неподотчетным ОУН и превратился в самостоятельную сильную организацию. Но оуновцы активно действовали не только против Польши, но и против Советского Союза с польской и чехословацкой территорий. Более того, оуновцы пытались проводить террористические акты против официальных советских представителей и на территории третьих стран.

Советские органы государственной безопасности вели против оуновцев нелегкую и жестокую борьбу. Чекисты отслеживали и неоднократно пресекали террористические акты украинских националистов против советских государственных деятелей. Например, осенью 1933 г. была сорвана попытка покушения оуновцев на наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова, которое должно было состояться во время его прибытия в США. Благодаря действиям нелегального резидента ИНО ОГПУ И. Н. Каминского и легального резидента ИНО в США Б. Ш. Эльмана этот план был своевременно раскрыт. В итоге переговоры Литвинова с президентом США Ф. Д. Рузвельтом прошли успешно, и 18 ноября 1933 г. между СССР и США были установлены дипломатические отношения.

Однако действовать на опережение советской разведке удавалось не всегда. 21 октября 1933 г. в консульстве СССР во Львове оуновский боевик Н. Лемек совершил террористический акт против сотрудника внешней разведки А. Майлова, работавшего в Польше под дипломатическим прикрытием. На одном из приемов террорист подошел к дипломату и в упор расстрелял его из пистолета.

По распоряжению военно-политического руководства СССР, как тогда говорили – «руководящей инстанции», в органах госбезопасности началась разработка активных мер по нейтрализации террористических акций украинских националистов.

Тем временем в органах государственной безопасности произошла очередная глобальная перестройка. 10 июля 1934 г. постановлением ЦИК СССР был образован Народный комиссариат внутренних дел СССР, с включением в него аппаратов ОГПУ и НКВД РСФСР. Наркомом назначен Г. Г. Ягода. На базе ОГПУ создается Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Его куратором стал Я. С. Агранов.

В составе ГУГБ имелись следующие отделы: Секретно-политический (Г. А. Молчанов) – борьба с враждебными партиями и антисоветскими элементами; Особый (М. И. Гай) – контрразведка и политический сыск в вооруженных силах; Оперативный (Оперод) (К. В. Паукер) – охрана руководителей, наружное наблюдение, обыски и аресты; Иностранный (А. Х. Артузов) – внешняя разведка; Экономический (Л. Г. Миронов) – борьба с диверсиями и вредительством в народном хозяйстве; Транспортный (В. А. Кишкин) – борьба с диверсиями и вредительством на транспорте; Учетно-статистический (Я. М. Генкин) – оперативный учет, статистика, архив; Специальный (Спецотдел) (Г. И. Бокий) – обеспечение режима секретности, шифровка, особые задачи.

С 1934 г. «группа Яши» получает название Специальная группа особого назначения (СГОН) при наркоме внутренних дел. Сотрудники СГОН провели в 1930-е гг. ряд громких специальных операций, например такие, как захват части архива Л. Д. Троцкого во Франции.

Исполняя распоряжение партии, руководство Иностранного отдела ГУГБ приняло решение о внедрении в среду украинских националистов собственного сотрудника. Летом 1934 г. выбор был сделан в пользу П. А. Судоплатова.

«Слуцкий, к тому времени начальник Иностранного отдела,[115] – вспоминал П. Судоплатов, – предложил мне стать сотрудником-нелегалом, работающим за рубежом. Сначала это показалось мне нереальным, поскольку опыта работы за границей у меня не было, и я ничего не знал об условиях жизни на Западе. К тому же мои знания немецкого, который должен был мне понадобиться в Германии и Польше, где предстояло работать, равнялись нулю.

Однако чем больше я думал об этом предложении, тем более заманчивым оно мне представлялось. И я согласился. После чего сразу приступил к интенсивному изучению немецкого языка – занятия проходили на явочной квартире пять раз в неделю.

Опытные инструкторы обучали меня также приемам рукопашного боя и владению оружием. Исключительно полезными для меня были встречи с заместителем начальника Иностранного отдела ОГПУ – НКВД Шпигельглазом. У него был большой опыт работы за границей в качестве нелегала – в Китае и Западной Европе. В начале 30-х гг. в Париже „крышей“ ему служил рыбный магазин, специализировавшийся на продаже омаров, расположенный возле Монмартра.

После восьми месяцев обучения я был готов отправиться в свою первую зарубежную командировку в сопровождении Лебедя, „главного представителя“ ОУН на Украине, а в действительности нашего тайного агента на протяжении многих лет. Лебедь с 1915 по 1918 г. просидел вместе с Коновальцем в лагере для военнопленных под Царицыном. В Гражданскую войну он стал заместителем Коновальца и командовал пехотной дивизией, сражавшейся против частей Красной армии на Украине. После отступления Коновальца в Польшу в 1920 г. Лебедь был направлен им на Украину для организации подпольной сети ОУН. Но там его арестовали. Выбор перед ним был простой: или работать на нас, или умереть.

Лебедь стал для нас ключевой фигурой в борьбе с бандитизмом на Украине в 20-х гг. Его репутация в националистических кругах за рубежом оставалась по-прежнему высокой: Коновалец рассматривал своего представителя как человека, способного провести подготовительную работу для захвата власти ОУН в Киеве в случае войны. От Лебедя, которому мы разрешали выезжать на Запад в 20-х и 30-х гг. по нелегальным каналам, нам и стало известно, что Коновалец лелеял планы захвата Украины в будущей войне. В Берлине Лебедь встречался с полковником Александером, предшественником адмирала Вильгельма Канариса на посту руководителя германской военной разведслужбы в начале 30-х гг., и узнал от него, что Коновалец дважды виделся с Гитлером, который предложил, чтобы несколько сторонников Коновальца прошли курс обучения в нацистской партийной школе в Лейпциге».

Куратором и одним из основных наставников П. А. Судоплатова в период его подготовки к нелегальной заграничной командировке стал опытный разведчик П. Я Зубов.

Петр Яковлевич (1898 г. р.) с 1919 г. был членом большевистской боевой дружины в Грузии, с 1920 г. работал в органах ЧК – ГПУ в Закавказье. В 1928–1930 гг. – сотрудник «легальной» резидентуры ИНО ОГПУ в Стамбуле, в 1930–1931 гг. участвовал в ликвидации бандформирований в Грузии и Абхазии, в 1931–1933 гг. – оперативник «легальной» резидентуры ОГПУ в Париже. С 1933 г. – сотрудник Иностранного отдела ОГПУ. Этот человек также станет одним из ближайших помощников П. А. Судоплатова во время Великой Отечественной войны.

Первоначальный курс обучения начинающий разведчик закончил в марте 1935 г. В это же время его жена Эмма была переведена в Иностранный отдел НКВД и также прошла специальный курс обучения. В будущей операции ее планировалось использовать в качестве связной в Западной Европе между Павлом и Центром. По легенде связная была студенткой из Женевы. Сам Павел выехал за границу под именем молодого украинского националиста Павла Анатольевича Яценко в качестве якобы племянника В. Лебедя.

В середине весны 1935 г. П. А. Судоплатов выехал в Финляндию в сопровождении Лебедя, который, переправив «племянника» за границу, вернулся через Москву в Харьков. В течение двух месяцев наш герой находился в Хельсинки, где проходил «акклиматизацию» под наблюдением К. Полуведько, главного представителя Е. Коновальца в Финляндии. Полуведько, проживавший по фальшивому паспорту, отвечал за контакты между украинскими националистами на Западе и их подпольной организацией в Ленинграде. При этом Полуведько, как и Лебедь, был еще и агентом советских спецслужб. Естественно, что ни Лебедь, ни Полуведько не подозревали о двойной жизни друг друга – многоходовая оперативная игра требовала полной конспирации. Павел ни в чем не зародил подозрений у своего опекуна, и Полуведько настолько поверил в созданный им образ ярого украинского националиста, что даже предложил Центру его убрать!

В период пребывания в Хельсинки Судоплатов находился под опекой «легального» резидента в Финляндии Б. А. Рыбкина («Кин») и его помощницы (впоследствии супруги) З. И. Воскресенской («Ирина»). Эти выдающиеся разведчики также внесли свою лепту в оперативную подготовку молодого разведчика. В это же время З. И. Воскресенская в Норвегии координировала работу нелегальной разведывательно-диверсионной группы Э.-Ф. Вольвебера («Антон»). Она же поддерживала контакт и с К. Полуведько.

«В Финляндии (а позднее и в Германии), – вспоминал П. Судоплатов, – я жил весьма скудно: у меня не было карманных денег, и я постоянно ходил голодный. Полуведько выделял мне всего десять финских марок в день, а их едва хватало на обед – при этом одну монетку надо было оставлять на вечер для газового счетчика, иначе не работали отопление и газовая плита. На тайные встречи между нами, расписание которых было определено перед моим отъездом из Москвы, Зоя Рыбкина и ее муж Борис Рыбкин, резидент в Финляндии, руководивший моей разведдеятельностью в этой стране, приносили бутерброды и шоколад. Перед уходом они просматривали содержимое моих карманов, чтобы убедиться, что я не взял с собой никакой еды: ведь это могло провалить нашу игру».

После двух месяцев «карантина» от Коновальца в Хельсинки прибыли связные – О. Грибивский из Праги и Д. Андриевский из Брюсселя. Путь в Германию лежал через Швецию, куда Павел и сопровождавшие его лица отправились пароходом. В Стокгольме у Судоплатова произошла неприятная история с фальшивым паспортом, фотография на котором совершенно не соответствовала оригиналу. Но инцидент быстро был улажен его спутниками, и после недельного пребывания в Швеции (еще один «карантин») вся группа благополучно прибыла на место назначения. К слову сказать, в Германии никаких неприятностей с паспортом уже не было.

В июне 1935 г. Павел прибыл в Берлин и стал ждать встречи с Е. Коновальцем. А пока наш главный герой ожидает аудиенции, мы продолжим рассказ о развитии диверсионных подразделений в СССР.

В январе 1934 г. начальник Штаба РККА А. И. Егоров издал директиву, предписывавшую создание штатных диверсионных подразделений в Красной армии. В целях секретности такие подразделения создавались при дивизионных саперных батальонах и именовались саперно-маскировочными взводами. Формирование и обучение было настолько секретным, что об их существовании даже в IV (Разведывательном) управлении РККА (и впоследствии в ГРУ) было известно очень ограниченному кругу лиц. Так, например, полковнику Н. К. Патрахальцеву после Великой Отечественной войны с огромными сложностями пришлось доказывать своему руководству, что он принимал участие в формировании и впоследствии командовал специальным диверсионным подразделением.

«В моем личном деле, – докладывал Н. К. Патрахальцев по команде, – указано, что в 1935 и 1936 гг. я был по приказу НКО командиром взвода и командиром роты отдельного саперного батальона 51-й стрелковой дивизии.

В действительности я не был на этих должностях, а командовал так называемым саперно-маскировочным взводом, созданным IV управлением РКК (Разведуправление). Мое назначение командиром взвода, роты и само название „сапмасквзвод“ являлось прикрытием для выполнения спецзадач IV управления РКК и 4-го отдела штаба Киевского особого военного округа.

В 1937 г., в мае месяце, я был вызван в ГРУ и направлен в командировку в Испанию. Таким образом, получилось, что мою службу в системе разведуправления засчитали не с 1935 г., а с мая 1937 г.

Подтверждение изложенного можно проверить в архиве II Главного управления.

Так, в архивном деле № 2648 „Общие директивы и переписка с Генштабом“, листы 38–48, 73 и 81, подробно говорится о создании в IV управлении РККА разведподразделений с целью прикрытия названных „сапмасквзводов“, в которых готовились люди для выполнения особых диверсионных задач.

В архивном деле № 5956 дело № 2 Киевского особого военного округа, стр. 105 и 109, имеется приказ о моей работе в „сапмасквзводе“».

Личный состав армейского спецназа отбирался из бойцов, прослуживших не менее двух лет и имевших соответствующие данные, после тщательного «просвечивания» органами госбезопасности. Обучение диверсантов велось по самым высоким стандартам физической и специальной подготовки того времени. После прохождения службы в составе взвода диверсанты увольнялись и компактно расселялись вдоль границы.

Эти подразделения имели двойное назначение: могли действовать в наступлении и в обороне, в составе взвода и малыми группами. В 1935 г. такие взводы были созданы практически во всех дивизиях на границе с Прибалтикой, Польшей и Румынией, а также на Дальнем Востоке. Оружие и снаряжение для них хранились в ближайших воинских частях; на территории сопредельных государств агенты РУ РККА (коминтерновцы) создавали опорные базы для диверсантов.

«В 1935 г., – вспоминал Н. К. Патрахальцев, – меня пригласил к себе начальник штаба дивизии и приказал срочно передать взвод другому командиру. Мне была поставлена задача из лучших старослужащих солдат дивизии сформировать команду в составе 44 человек.

Начштаб объяснил, что я выхожу из подчинения не только полкового, но и дивизионного командования и буду действовать по распоряжениям из Москвы. Мне предстоит готовить свою команду самостоятельно, по специальной программе, присланной из ГРУ.

Через несколько дней в Одессу, в наш полк приехал офицер по фамилии Досик и объявил мне, что моя команда будет легендироваться под названием саперно-маскировочного взвода. На самом же деле я обязан готовить разведывательно-диверсионное подразделение для действий в тылу противника.

Вскоре из Москвы на мое имя пришла программа подготовки подразделения. На ней стоял гриф „секретно“».

Саперно-маскировочные (диверсионные) взводы готовились в нашей стране в период с 1934 по 1936 г. и по времени создания опережали аналогичные подразделения в вооруженных силах наиболее вероятных противников Красной армии. Теоретическая и практическая подготовка диверсантов РККА вполне соответствовала насущным требованиям времени.

Однако в целом в 1934–1936 гг. работа по подготовке спецкадров начала постепенно консервироваться, сворачиваться, реорганизовываться. С позиций начала XXI в. совершенно очевидно, что это было связано с очередным этапом «партийно-фракционных войн» в борьбе за абсолютную власть. Убийство С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. группировка И. В. Сталина использовала как повод для расправы со своими политическими противниками. Предоставим слово очевидцам, которые в тот период даже не догадывались, какие нравственные испытания ждут их впереди.

«Именно в столице, – вспоминал И. Г. Старинов, – я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется.

Попытки говорить на эту тему с Сахновской ни к чему не приводили. Она осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы (позже я узнал, что она острее меня переживала недостатки в нашей работе. Все ее предложения отвергались где-то наверху).

Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении.

Будущий легендарный герой республиканской Испании Кароль Сверчевский успокаивал: сверху, мол, виднее.

Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой растущий внутренний протест. Состояние было подавленное».[116]

Коллега Старинова, А. К. Спрогис, так писал об этом периоде:

«В БССР всякими правдами и неправдами (в 1934–1935 гг. – Примеч. авт.) ушли такие работники, как Гринвальд (Муха), Орлов (Аршинов), Ваупшасов (Смольский), люди, которые имели богатый партизанский опыт в прошлом. Именно они руководили такой идеально проведенной операцией, как налет на город и станцию Столбцы (Западная Белоруссия). Тогда 60 человек за ночь разгромили полицию, жандармерию, казармы пехотного полка, тюрьму, освободили арестованных, на рассвете за городом приняли бой с кавалерийским полком и прорвались через границу к своим.

Эти люди ушли не потому, что они выдохлись или переродились. О противном говорит тот факт, что, как только в 1936 г. стало известно, что для работы „Д“ есть возможность уехать в страну „X“, они стали рваться туда добровольцами. О том, как они себя там проявили, можно судить по тем наградам, которыми их награждали партия и правительство.

Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Так и получилось. Через три месяца я опять вернулся на эту работу и уехал в страну „X“, а по возвращении пишу эту докладную записку. Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. Пояснить свою мысль я постараюсь на личном примере.

Мы привыкли, что наш труд ценим. Я не ошибусь, если скажу, что этого не было не только в БССР, но и на Украине и в Ленинграде. Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т. д. и т. п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Нетрудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.

В 1936 г. во время моего разговора с бывшим начальником особого отдела Карелиным последний заявил, что моя работа с 1930 по 1936 г. в качестве помощника, а потом уполномоченного особого отдела по работе „Д“ – это не оперативная работа. И вот результат. Хотя я в рядах РККА и ВЧК – ОГПУ – НКВД беспрерывно с начала 1919 г. и имею соответствующую подготовку: военную школу ВЦИК и ВПШ ОГПУ, я был аттестован с присвоением звания младший лейтенант госбезопасности.

Мои рапорты о пересмотре остались без каких-либо последствий. Кроме того, имелся и другой момент, который отразился на нашей работе. До 1937 г. систематически, из года в год, уменьшались средства, отпускаемые на работу „Д“. Она свертывалась…»[117]

А тем временем летом 1936 г. П. А. Судоплатов встретился наконец с лидером украинских националистов Е. Коновальцем, который расспрашивал его о ситуации на Украине с большим пристрастием. Их первая встреча проходила на конспиративной квартире, находившейся в здании музея этнографии и принадлежавшей немецкой разведке. Павел сумел произвести благоприятное впечатление на Коновальца, и в сентябре его направили на три месяца в нацистскую школу в Лейпциге.

«Во время учебы, – вспоминал наш герой, – я имел возможность познакомиться с оуновским руководством. Слушателей школы, естественно, интересовала моя личность. Однако никаких проблем с моей „легендой“ не возникало.

Мои беседы с Коновальцем становились между тем все серьезнее. В его планы входила подготовка административных органов для ряда областей Украины, которые предполагалось освободить в ближайшем будущем, причем украинские националисты должны были выступать в союзе с немцами. Я узнал, что в их распоряжении уже имеются две бригады, в общей сложности около двух тысяч человек, которые предполагалось использовать в качестве полицейских сил в Галиции (части Западной Украины, входившей тогда в Польшу) и в Германии.

Оуновцы всячески пытались вовлечь меня в борьбу за власть, которая шла между двумя их главными группировками: „стариков“ и „молодежи“. Первых представляли Коновалец и его заместитель Мельник, а „молодежь“ возглавляли Бандера и Костарев. Моей главной задачей было убедить их в том, что террористическая деятельность на Украине не имеет никаких шансов на успех, что власти немедленно разгромят небольшие очаги сопротивления. Я настаивал на том, что надо держать наши силы и подпольную сеть в резерве, пока не начнется война между Германией и Советским Союзом, а в этом случае немедленно их использовать.

Особенно тревожили террористические связи этой организации, в частности договоренность с хорватскими националистами и участие в убийстве югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Луи Барту. Для меня было открытием, что все эти террористы финансируются абвером – разведывательной и контрразведывательной службой вермахта. Полной неожиданностью явилась для меня и новость, что убийство польского министра генерала Перацкого в 1934 г. украинским террористом Мацейко было проведено вопреки приказу Коновальца и стоял за этим Бандера, соперничавший с последним за власть. <…>

В общении со своими коллегами по нацистской партийной школе я держался абсолютно уверенно и независимо: ведь я представлял головную часть их подпольной организации на Украине, в то время как они являлись всего лишь эмигрантами, существовавшими на немецкие подачки. Я имел право накладывать вето на их предложения, поскольку выполнял инструкции своего „дяди“ („вуйко“). Если что-то в их высказываниях мне не нравилось, достаточно было просто сказать: „Вуйко не велел!“

Именно таким образом я отверг предложение о моей встрече с полковником Лахузеном из штабквартиры абвера. Вступать в прямые контакты с германской разведкой было бы рискованно, так как немцы могли попытаться принудить меня к сотрудничеству. Снова и снова приходилось мне повторять свои возражения по поводу встречи с кем-либо из абвера.

Однажды, когда мы гуляли с Коновальцем, к нам подошел уличный фотограф и сфотографировал нас, передав пленку Коновальцу, заплатившему за это две марки. Я возмутился. Было ясно, что мое берлинское окружение хочет иметь фотографию в своем досье, чтобы потом, когда им понадобится, они могли разыскать меня. Тогда же на улице я выразил свой недвусмысленный протест Коновальцу. Было бы непростительной ошибкой, если такая фотография оказалась бы в руках у немцев, заявил я ему, нисколько не сомневаясь, что именно это и было его истинной целью. Коновалец попытался как-то меня успокоить. По его словам, не было ничего предосудительного в том, что какой-то уличный фотограф, зарабатывающий себе на жизнь, сфотографировал нас вдвоем, прогуливающимися по берлинской улице.

Позднее я убедился, что был прав. В годы войны СМЕРШ захватил двух лазутчиков в Западной Украине, у одного из них была эта фотография. Когда его спросили, зачем она ему нужна, он ответил: „Я не имею понятия, кто этот человек, но мы получили приказ ликвидировать его, если обнаружим“.

Я сумел войти в доверие к Коновальцу, передав ему содержимое одного конфиденциального разговора. Как-то Костарев и еще несколько молодых украинских националистов, слушателей нацистской партийной школы, стали говорить, что Коновалец слишком стар, чтобы руководить организацией, и его следует использовать лишь в качестве декоративной фигуры. Когда они спросили мое мнение, я возмущенно ответил:

– Да кто вы такие, чтобы предлагать подобное? Наша организация не только полностью доверяет Коновальцу, но и регулярно получает от него поддержку, а о вас до моего приезда сюда мы вообще ничего не слышали.

Когда я рассказал об этом Коновальцу, лицо его побледнело. Позже Костарев был уничтожен. Не думаю, что это случайное совпадение. <…>

Коновалец привязался ко мне и даже предложил, чтобы я сопровождал его в инспекционной поездке в Париж и Вену с целью проверки положения дел в украинских эмигрантских кругах, поддерживавших его. <…>

Центр… решил воспользоваться этой возможностью, чтобы организовать мне встречу с моим курьером. Согласно инструкции из Москвы, мне надлежало по возможности выйти на такую встречу в Париже и позднее в Вене. Для этого я должен был дважды в неделю появляться между пятью и шестью вечера на углу Плас-де-Клиши и бульвара де-Клиши. <…> В первое же свое появление на условленном месте я увидел собственную жену… Усилием воли мне удалось заставить себя удостовериться, что за мной нет никакой слежки, и лишь после этого я приблизился к Эмме. Мне сразу же стало совершенно ясно: место для рандеву выбрано крайне неудачно, так как сновавшая вокруг толпа не давала возможности проверить, есть ли за тобой „хвост“ или нет.

Опыт моей работы в Харькове против польской агентуры научил меня, что почти во всех провалах виноват был неудачный выбор места встречи. <…>

Я информировал ее о положении дел в украинских эмигрантских кругах и о той значительной поддержке, которую они получали от Германии. Особенно любопытной показалась ей информация, касавшаяся раздоров внутри украинской организации. <…>

После нашего приезда в Вену я отправился на заранее определенное место встречи, где застал моего куратора и наставника по работе в Москве Зубова. Это был опытный разведчик, и я всегда стремился получить от него как можно больше знаний. Я подробно информировал его о деятельности Коновальца. <…>

Из Вены я возвратился в Берлин, где в течение нескольких месяцев шли бесполезные переговоры о возможном развертывании сил подполья на Украине в случае начала войны. В этот период я дважды ездил из Германии в Париж, встречаясь там с лидерами украинского правительства в изгнании. Коновалец предостерег меня в отношении этих людей: по его словам, их не следовало воспринимать серьезно, поскольку в реальной действительности все будут решать не эти господа, протиравшие штаны в парижских кафе, а его военная организация».

В начале лета 1936 г. судоплатовский «дядя» Лебедь прислал (по приказу Центра, разумеется) распоряжение о возвращении «Павла Яценко» на Украину, где, согласно легенде, его должны были оформить радистом на советское судно, совершавшее регулярные рейсы в иностранные порты. Это давало бы возможность поддерживать постоянную связь между оуновским подпольем в СССР и руководством ОУН за рубежом. Возвращение в СССР намечалось через Финляндию, где Судоплатову предстояло нелегально пересечь Государственную границу СССР на одном из труднодоступных участков в районе станции Лоймола (ныне Карелия). Однако в ночь с 23 на 24 июля он был задержан финским пограничным патрулем.

Нашего героя препроводили в тюрьму в Хельсинки, где его допрашивали в течение месяца. К счастью, легенда Павла выдержала проверку финской контрразведки и тесно связанной с ней военной организацией абвера (КО «Финляндия»), представители которой чувствовали себя на земле Суоми не менее вольготно, чем в Германии. Можно себе представить, сколько седых волос прибавилось у руководителей операции, когда их сотрудник, сообщивший через З. И. Воскресенскую о возвращении домой с ценной информацией, вдруг исчез бесследно. Было даже предположение, что Судоплатов раскрыт и ликвидирован А. Сушко по приказу Е. Коновальца. С целью разобраться, что же произошло, на границу с Финляндией выехали С. Шпигельглаз и П. Зубов.

К счастью, финляндская эпопея П. А. Судоплатова завершилась благополучно, представитель ОУН в Хельсинки К. Полуведько засвидетельствовал личность «Павла Яценко» перед финскими властями и проводил последнего до Таллина. Там разведчик получил фальшивый литовский паспорт и в советском консульстве оформил по нему краткосрочную туристическую визу для поездки в Ленинград. А в Ленинграде он ушел от опеки гида, который (десять против одного) был в контакте с местным секретно-политическим отделом, и благополучно добрался до Москвы. У коллег Судоплатова из ленинградской контрразведки из-за пропажи «иностранца» наверняка были большие неприятности.

«Успешная командировка в Западную Европу, – вспоминал П. А. Судоплатов, – изменила мое положение в разведке. О результатах работы было доложено Сталину и Косиору, секретарю ЦК Коммунистической партии Украины, а также Петровскому, председателю Верховного Совета республики. В кабинете Слуцкого, где я докладывал в деталях о своей поездке, меня представили двум людям: один из них был Серебрянский, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел – самостоятельного и в то время мне неизвестного Центра закордонной разведки органов безопасности, – а другой, по-моему, Васильев, сотрудник секретариата Сталина. Ни того ни другого я прежде не знал».

Скорее всего, Павел Анатольевич имел в виду руководящего работника Коминтерна Б. А. Васильева, отвечавшего в ИККИ за разработку и осуществление ряда военно-конспиративных программ и тесно сотрудничавшего в этой области с Иностранным отделом ГУГБ НКВД и Разведывательным управлением Штаба РККА.

С 25 декабря 1936 г. отделы ГУГБ «в целях конспирации» стали номерными, Иностранный отдел получил «счастливый» № 7, его начальником до 17 февраля 1938 г. был А. А. Слуцкий, а П. А. Су доплатов был назначен вначале оперуполномоченным, а затем помощником начальника 4-го отделения 7-го отдела. Весь 1937 г. он неоднократно выезжал на Запад в качестве «курьера» оуновского подполья. Как прикрытие использовалась должность радиста на советском грузовом судне «Шилка». Пока наш герой совершенствует свои навыки в качестве нелегала, мы вновь расстанемся с ним на короткое время, чтобы рассказать об изменениях в силовой составляющей разведывательно-диверсионной деятельности советских спецслужб во второй половине 1930-х гг.

Вскоре после убийства С. М. Кирова в декабре 1934 г. И. В. Сталин и его ближайшее окружение принимают решение о применении мер физического воздействия к врагам партии и государства. В первую очередь это касалось пыток арестованных и отказывающихся давать показания контрреволюционеров, в большинстве из которых вождь видел своих личных врагов.

В числе личных врагов Сталина числились и бывшие служащие советских учреждений за границей, такие как Г. З. Беседовский, оставшийся во Франции, или нелегальный резидент Иностранного отдела ОГПУ в Турции Г. С. Агабеков, бежавший в 1930 г. из Стамбула в Марсель. Агабеков не только предал свою партию и страну, но и в 1931 г. опубликовал в Нью-Йорке книгу под названием «ОГПУ: русский секретный террор». В ней он подробно описал известные ему еще с периода Гражданской войны сведения о деятельности советской разведки в ряде стран Ближнего и Среднего Востока.

Книга Г. С. Агабекова стала смертным приговором для многих друзей Советского Союза. Только в Персии (Иране) в июле – августе 1932 г. было арестовано более четырехсот человек, а четверо из них были казнены. Власти полностью разгромили коммунистическое и национально-освободительное движения в Иране. А ведь не следует забывать, что Агабеков сдал всю известную ему агентурную сеть внешней разведки не только в Иране, но и на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и на Балканах.

После бегства Г. С. Агабекова руководству ИНО ОГПУ пришлось незамедлительно принимать все возможные меры, чтобы минимизировать ущерб от предательства. Во все резидентуры были направлены шифровки с перечнем оперативников и секретных сотрудников, которым следовало отбыть в Москву или перейти на нелегальное положение. Тогда же было принято политическое решение о ликвидации предателя. Для этого в Париж выехали сотрудники Особой группы во главе с Я. И. Серебрянским, но Агабеков, имевший большой опыт нелегальной работы и осведомленный о методах работы своих бывших коллег, сумел от них ускользнуть.

Возмездие настигло предателя только в конце августа 1937 г. По версии, распространенной среди западных историков, Г. С. Агабеков был убит и сброшен в пропасть при переходе испано-французской границы. По легенде, его заманили участием в выгодной сделке по перепродаже вывозимых из Испании произведений искусства. Однако, по мнению П. А. Судоплатова, предатель был убит в Париже.

«Сообщалось, – писал он, – что Агабеков исчез в Пиренеях на границе с Испанией. Но это не так. На самом деле его ликвидировали в Париже, заманив на явочную квартиру, где он должен был договориться о тайной сделке по вывозу бриллиантов, жемчуга и драгоценных металлов, принадлежащих богатой армянской семье. Армянин, которого он встретил в Антверпене, был подставкой. Он-то и заманил Агабекова на явочную квартиру, сыграв на национальных чувствах. Там, на квартире, его уже ждал бывший офицер турецкой армии. Это был боевик, вместе с которым находился молодой нелегал Александр Коротков, позднее (уже в 50-е гг.) ставший начальником нелегальной разведки КГБ СССР. Турок убил его ножом, после чего тело Агабекова запихнули в чемодан, который вывезли и выкинули в море. Труп так никогда и не был обнаружен».

По другой версии, сотрудники специальной группы выследили и ликвидировали Агабекова в Берлине, где он внезапно исчез, не оставив никаких следов. Просачивались отрывочные сведения, что последним пристанищем предателя стали мутные воды Шпрее или бетонный фундамент одного из строящихся зданий. Как бы то ни было, но возмездие нашло перебежчика, и совершенно неважно, каким был его конец, ведь истинная информация об операции по его ликвидации была строжайше засекречена. Важно, что возмездие было неотвратимым!

В июле 1937 г. во Франции остается нелегал И. Г. Порецкий (Рейс), который направляет в Москву письмо с критикой Сталина и проводимой им в Испании политике. Порецкий был крайне опасен в силу его информированности о нелегальных сетях Иностранного отдела в странах Западной Европы. Во Францию с заданием ликвидировать предателя прибывает заместитель начальника 7-го отдела ГУГБ С. М. Шпигельглаз и сотрудники Специальной группы особого назначения Б. М. Афанасьев (Атанасов) и В. С. Правдин. 4 сентября они привели в исполнение приговор, вынесенный предателю.

«Рейс, – писал Судоплатов, – вел довольно беспорядочный образ жизни, и агентурная сеть Шпигельглаза в Париже весьма скоро его засекла. Ликвидация была выполнена двумя агентами: болгарином (нашим нелегалом) Борисом Афанасьевым и его зятем Виктором Правдиным. Они обнаружили его в Швейцарии и подсели к нему за столик в маленьком ресторанчике в пригороде Лозанны. Рейс с удовольствием выпивал с двумя болгарами, прикинувшимися бизнесменами. Афанасьев (Шарль Мартиньи. – Примеч. авт.) и Правдин (Франсуа Росси. – Примеч. авт.), имитировав ссору с Рейсом, вытолкнули его из ресторана и, запихнув в машину, увезли. В трех милях от этого места они расстреляли Рейса, оставив труп лежать на обочине дороги».

Заметим, что в годы Великой Отечественной войны болгарин Б. М. Афанасьев становится одним из ближайших соратников П. А. Судоплатова по организации разведывательно-диверсионной работы в тылу врага.

Одной из наиболее известных операций 7-го отдела ГУГБ является похищение в 1937 г. руководителя Российского общевоинского союза Е. К. Миллера, сменившего на этом посту А. П. Кутепова. Чтобы на месте разобраться с практической деятельностью РОВС и оживить разведывательную работу, Миллер совершил инспекционные поездки в Болгарию, Чехословакию и Югославию. По итогам поездок он начал бессистемные покушения, нападения на советские учреждения, поджоги складов и тому подобные «мелкие булавочные уколы». Не отрицая важности проведения террористических актов, Е. К. Миллер приступил к реализации стратегической задачи – подготовке кадров для развертывания партизанских действий в тылу Красной армии в случае войны с СССР. Для этого он создал под руководством генерала Н. Н. Головина в Париже и Белграде курсы по переподготовке офицеров РОВС и обучению военно-диверсионному делу новых членов организации из числа эмигрантской молодежи.

Однако планы РОВС и практические шаги по их реализации своевременно становились достоянием советской разведки, которой в начале 1930-х гг. удалось установить технику слухового контроля (микрофоны) в штаб-квартире организации в Париже. Благодаря этому, а также полученным через агентуру данным в 1931–1934 гг. удалось захватить и обезвредить 17 заброшенных в СССР террористов РОВС и Народно-трудового союза (НТС) и вскрыть 11 явок. В том числе советской разведке удалось предотвратить готовившиеся РОВС террористические акты против наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова в Европе и его заместителя Л. М. Карахана в Иране.

После того как во второй половине 1930-х гг. Миллер через своего представителя в Берлине, генерала Лампе, установил тесные контакты со спецслужбами гитлеровской Германии, в Москве было принято решение о проведении операции по его похищению и вывозу в СССР. Ключевым звеном этой операции являлся бывший начальник Корниловской дивизии, помощник Миллера по разведке генерал Н. В. Скоблин, который с 1930 г. вместе со своей женой, известной певицей Н. В. Плевицкой, сотрудничал с советской разведкой. Именно с помощью Скоблина была ликвидирована значительная часть боевых кутеповских дружин.

22 сентября 1937 г. по приглашению Н. В. Скоблина Миллер направился с ним на виллу под Парижем, где должна была состояться встреча «с представителями немецких спецслужб». На самом деле на вилле Миллера поджидала оперативная группа внешней разведки, которая захватила его и через Гавр переправила на теплоходе в СССР. После проведенного в Москве следствия Миллер был предан суду и в 1939 г. расстрелян. В операции по захвату Миллера участвовали советские разведчики В. Гражуль, М. Григорьев и Г. Косенко. Руководил операцией С. М. Шпигельглаз.

Устранение Миллера позволило дезорганизовать работу РОВС и подорвать ее авторитет в среде белой эмиграции. Советская разведка лишила гитлеровскую Германию и ее союзников возможности активно использовать в разведывательно-диверсионных целях против нашей страны около двадцати тысяч членов (почти две дивизии боевиков!) этой организации. Но операция не прошла чисто. Уходя на встречу со Скоблиным, Миллер оставил конверт с запиской, в которой подробно описал, куда и по чьей инициативе он идет. Скоблину пришлось бежать. Он был нелегально переправлен на самолете в Испанию, где, по имеющимся сведениям, погиб в Барселоне под бомбами франкистской авиации.

П. А. Судоплатову также приходилось принимать личное участие в устранении врагов вождя и партии. По информации 7-го отдела ГУГБ, доложенной Сталину, в сентябре 1937 г. Коновалец встречался в Вене с представителями Генерального штаба Японии. На этой встрече была достигнута договоренность о сборе членами ОУН – УВО разведывательной информации об СССР и ее передаче Японии. Передовым отрядом ОУН – УВО в этой деятельности была дальневосточная колония украинских эмигрантов. Возможно, что именно эта договоренность стала последней каплей, решившей судьбу лидера украинских националистов. В ноябре 1937 г. П. А. Судоплатов удостоился двух аудиенций у Сталина. На второй из них вождь отдал личное распоряжение о ликвидации Е. Коновальца.

«Ежов в одиннадцать вечера, – писал Судоплатов, – вновь привел меня в кабинет к Сталину. На этот раз там находился Петровский, что меня не удивило. Всего за пять минут я изложил план оперативных мероприятий против ОУН, подчеркнув, что главная цель – проникновение в абвер через украинские каналы, поскольку абвер является нашим главным противником в предстоящей войне.

Сталин попросил Петровского высказаться. Тот торжественно объявил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата; он отдал приказ и лично руководил казнью революционных рабочих киевского „Арсенала“ в январе 1918 г.

Сталин, перебив его, сказал:

– Это не акт мести, хотя Коновалец и является агентом германского фашизма. Наша цель – обезглавить движение украинского фашизма накануне войны и заставить этих бандитов уничтожать друг друга в борьбе за власть».

После получения приказа о ликвидации Коновальца Слуцкий, Шпигельглаз и Судоплатов приступили к разработке вариантов предполагавшейся операции. От предложения застрелить Коновальца отказались, поскольку он довольно часто приходил на встречу в сопровождении телохранителя. Было принято решение вручить Коновальцу взрывное устройство, замаскированное под небольшой подарок. Этот вариант давал возможность исполнителю заблаговременно покинуть место встречи. Сотрудник отдела оперативной техники ГУГБ А. Э. Тимашков получил задание изготовить взрывное устройство, замаскированное под коробку шоколадных конфет, – Коновалец был большим любителем сладкого.

Часовой механизм мины-ловушки приводился в действие автоматически – через полчаса после изменения положения коробки из транспортного (вертикального) в боевое (горизонтальное) ожидался взрыв. Судоплатову следовало быть предельно осторожным и держать коробку в вертикальном положении. В случае ошибки или небрежности он сам мог стать жертвой своего «подарка». И ни при каких обстоятельствах он не мог попасть в руки живым: согласно приказу, нашему герою следовало покончить с собой, для чего он получил карманный «вальтер» модели РРК.

«Шпигельглаз провел со мной более восьми часов, – писал Судоплатов, – обсуждая различные варианты моего ухода с места акции. Он снабдил меня сезонным железнодорожным билетом, действительным на два месяца на всей территории Западной Европы, а также вручил фальшивый чехословацкий паспорт и три тысячи американских долларов, что по тем временам было большими деньгами. По его совету я должен был обязательно изменить свою внешность после „ухода“. <…>

По пути, отправляясь на встречу с Коновальцем, я проверил работу сети наших нелегалов в Норвегии (март – апрель 1938 г. – Примеч. авт.), в задачу которых входила подготовка диверсий на морских судах Германии и Японии, базировавшихся в Европе и используемых для поставок оружия и сырья режиму Франко в Испании. Возглавлял эту сеть Эрнст Вольвебер, известный мне в то время под кодовым именем Антон. Под его началом находилась, в частности, группа поляков, которые обладали опытом работы на шахтах со взрывчаткой. Эти люди ранее эмигрировали во Францию и Бельгию из-за безработицы в Польше, где мы и привлекли их к сотрудничеству для участия в диверсиях на случай войны. Мне было приказано провести проверку польских подрывников. Вольвебер почти не говорил по-польски, однако мой западноукраинский диалект был вполне достаточен для общения с нашими людьми. С группой из пяти польских агентов мы встретились в норвежском порту Берген. Я заслушал отчет об операции на польском грузовом судне „Стефан Баторий“, следовавшем в Испанию с партией стратегических материалов для Франко. До места своего назначения оно так и не дошло, затонув в Северном море после возникшего в его трюме пожара в результате взрыва подложенной нашими людьми бомбы.

Вольвебер произвел на меня сильное впечатление. Немецкий коммунист, он служил в Германии на флоте, возглавлял восстание моряков против кайзера в 1918 г. Военный трибунал приговорил его к смертной казни, но ему удалось бежать сначала в Голландию, а затем в Скандинавию. Позднее он был арестован шведскими властями, и гестапо тотчас потребовало его выдачи. Однако он получил советское гражданство, так что его высылка из Швеции в оккупированную немцами Норвегию не состоялась. Уже после пакта Молотова – Риббентропа, в 1939 г., он приезжал в Москву и получил приказание продолжать подготовку диверсий в неизбежной войне с Гитлером. Организация Вольвебера сыграла важную роль в норвежском Сопротивлении. <…>

Данный текст является ознакомительным фрагментом.