Образ Сталина После культа

Образ Сталина

После культа

В 2009 году мы увидели парадные портреты Сталина на официальной демонстрации. И это была не оппозиционная сходка, но пышный ритуал великой державы. Конечно, речь идет не о современной России, а о КНР. Китай показал, что можно развиваться, не перечеркивая прошлого, не воюя с ним. И рачительное отношение к истории – без истерик и покаяния «с больной головы на здоровую» – вовсе не мешает реформам, не мешает развитию. А у нас – даже восстановление станции метро «Курская» во всем великолепии триумфального сталинского стиля вызывает протесты либеральной интеллигенции: как же так, восстановили в золоте строку из гимна с упоминанием вождя, восстановили надпись «За Родину, за Сталина!»… Надпись действительно можно замазать, стереть, но все равно праздничную незаурядную архитектуру будут называть сталинской – и этого уже не сотрешь. Эстетика большого стиля в нашей стране связана с именем Сталина, и коллективными письмами ее не победить.

Стоит только заговорить о Сталине – и снова миф идет войной на миф.

Борьба со Сталиным и со сталинизмом стала сакральным интеллигентским ритуалом. Для многих это остается делом жизни и через 56 лет после смерти вождя – бороться со Сталиным, искоренять, бить в набат.

Самые прогрессивные господа продолжают демонизировать Сталина, повторяя, как страшное заклинание, словечко «ГУЛАГ», как будто современное «ФСИН» или «ГУИН» звучит веселее, как будто системный уклад современного архипелага ГУИН (в условиях ХХI века!) справедливее и цивилизованнее сталинских лагерей, существовавших в контексте 1930-х. А нет бы открыть Сталина – старенький том «Вопросов ленинизма». Там за каждой страницей – великий труженик, упорный, настойчивый строитель. То неумолимый жрец, то фольклорный мудрец, то простак. К простоте, к ясности Сталин стремился всегда – он был прагматически нацелен на результат, и в каждой фразе он выбирает черный хлеб и отказывается от экзотических излишеств. Суровый, насущный Сталин. Именно такой правитель и должен был появиться из хаоса Гражданской войны. Не аккуратный департаментский чиновник и не прекраснодушный мягкотелый прожектер, а вот такой царь-работник из гущи народной – во всем идущий до конца, не считаясь с жертвами.

Западная массовая культура воспринимает Сталина как кровавого восточного диктатора и суперантисемита. Все – в соответствии с новейшими стереотипами. Ведь необходим голливудский злодей, которого можно задним числом зачислить в международные преступники, уровнять с Гитлером, чтобы и России навсегда прижать хвост…

Антисталинизм стал магистральной идеологической базой хрущевской оттепели и горбачевской перестройки. Каноны антисталинизма создавали бывшие политзаключенные, реабилитированные в 1950-е годы, и выходцы из семей, пострадавших в годы репрессий. Сталинское тридцатилетие в истории России не было идиллическим, оно не пахнет фиалками – и появление радикальных критиков сталинизма вполне закономерно. Но была и есть и другая Россия! Ходили по вагонам инвалиды, продававшие самиздатовские брошюрки с фотографиями генералиссимуса. Их никто не организовывал! Они были служителями народного культа.

На ХХ съезде выдвиженец Сталина Хрущев решился атаковать покойного вождя. Тот съезд многим перевернул сознание – вплоть до суицидальных настроений. Рухнули идеалы. Герой песенки Александра Галича восклицал: «Оказался наш отец не отцом, а сукою». Да, именно отец – уж так воспринимали Сталина. А разочарование в отце всегда болезненно. Началась кампания по борьбе с «культом». Издержки разоблачений Сталина не были секретом для Хрущева. Он не раз пытался сгладить болезненное впечатление от ХХ съезда, пытался «отделить мух от котлет» и на аптечных весах рассчитать заслуги и ошибки вождя:

«Некоторые товарищи односторонне, неправильно поняли существо партийной критики культа личности Сталина. Они пытались истолковать эту критику как огульное отрицание положительной роли И.В. Сталина в жизни нашей партии и страны и встали на ложный путь предвзятого выискивания только теневых сторон и ошибок в истории борьбы нашего народа за победу социализма, игнорируя всемирно-исторические успехи советской страны в строительстве социализма. В беседе с редактором американской газеты «Нью-Йорк таймс», отвечая на его вопрос – «Какое место займет Сталин в истории?» – я сказал, что Сталин займет должное место в истории Советского Союза. У него были большие недостатки, но Сталин был преданным марксистом-ленинцем, преданным и стойким революционером. Сталин допустил много ошибок в последний период своей деятельности, но он и сделал много полезного для нашей страны, для нашей партии, для всего международного рабочего движения. Наша партия, советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное. Для того, чтобы правильно понять существо партийной критики культа личности, надо глубоко осознать, что в деятельности товарища Сталина мы видим две стороны: положительную, которую мы поддерживаем и глубоко ценим, и отрицательную, которую критикуем, осуждаем и отвергаем. И.В. Сталин в течение длительного времени занимал руководящее положение в составе ЦК нашей партии. Вся его деятельность связана с осуществлением великих социалистических преобразований в нашей стране. <…> Строительство социализма в СССР осуществлялось в обстановке ожесточенной борьбы с классовыми врагами и их агентурой в партии – с троцкистами, зиновьевцами, бухаринцами и буржуазными националистами. Это была политическая борьба. Партия правильно сделала, разоблачив их, как противников ленинизма, противников социалистического строительства в нашей стране. Политически они осуждены, и осуждены справедливо. В этой борьбе Сталин сделал полезное дело».

Так говорил Хрущев в 1957 году, после XX съезда. Неугомонный Никита Сергеевич не был последователен, его логика – логика колебаний и шатаний. Через несколько лет, на XXII съезде, Хрущев оказался вдохновителем еще более радикального ниспровержения Сталина. Все ошибки, о которых предупреждал Хрущев в 57-м, были им совершены в 1961-м, а потом – новое отступление, новая попытка устроить идеологические заморозки. Политический прагматизм сменяла истерика. Хрущев выглядел то несгибаемым советским патриотом сталинского закала, то самовлюбленным демагогом.

Сталина изгнали из советского обихода. Под покровом ночи вынесли из Мавзолея. Даже памятника над новой могилой у Кремлевской стены не было. Острословы предлагали поставить памятник Иосифу Джугашвили, как участнику тифлисской демонстрации. А Ярослав Смеляков (да, он при Сталине сидел, но не обвинял вождя в своей личной трагедии!) вовсе не шутил, когда писал:

На главной площади страны,

невдалеке от Спасской башни,

под сенью каменной стены

лежит в могиле вождь вчерашний.

Над местом, где закопан он

без ритуалов и рыданий,

нет наклонившихся знамен

и нет скорбящих изваяний,

ни обелиска, ни креста,

ни караульного солдата —

лишь только голая плита

и две решающие даты,

да чья-то женская рука

с томящей нежностью и силой

два безымянные цветка

к его надгробью положила.

Взвешенное отношение к сталинскому наследию не возобладало. Хрущевская кампания обернулась выкорчевыванием памятников, сведением счетов… Молодая интеллигенция – шестидесятники, как прозвали их по аналогии с XIX веком – противопоставила сталинской «железной руке» гуманизм и человечность «ленинских принципов». Консерватизму противопоставили вольнолюбивый дух «ищущей молодости». Пышному плакатному соцреализму – жизнеподобный неореализм, в котором революционная романтика представала не в глянцевых образах сверхчеловеков. Вместо итальянских карнизов, пролетарских скульптур и дородных колонн на главные площади городов пришли неоштукатуренные кирпичные кубы, а в предместьях воцарились пятиэтажки унылых марких цветов. В истории культуры разнообразно реализовалось оттепельное поколение – и это радостно. Если бы только при этом не демонизировали Сталина, не воевали с собственным прошлым… Создавая собственные художественные миры, не нужно было высокомерно перечеркивать свершения сталинского поколения. Прошло время – и мы научились восхищаться «тоталитарным» искусством «времен культа». В сталинские годы написаны лучшие книги Шолохова, лучшие стихи Твардовского и Симонова, симфонии Прокофьева и Шостаковича, песни Дунаевского, Блантера, Хренникова. Построены лучшие дома и подземные залы Жолтовского, Полякова, Душкина… Это не однообразное тоталитарное варево, у каждого художника – узнаваемый почерк, неповторимый путь и бездушных готовых клише, право, поменее, чем у позднейших поколений. И все это поднялось не «вопреки», а на победной волне сталинского века. В 1960—1970 годы трудно было оценить значение сталинского века. Тогда многим представлялось, что политическая стабильность и статус сверхдержавы – это нечто неизменное, от века присущее России «само собой». Сталинское кровопролитие бросалось в глаза, а достижения, казалось, легко было превзойти в век атомных бомб и космических полетов. Позволял проницательно оценить Сталина только осмысленный трудовой управленческий опыт, когда вдоль и поперек изъезжено российское бездорожье, когда судьбы тысяч людей прошли через сердце, когда назубок известно, почем фунт лиха… Одним из уникальных управленцев в истории России был Дмитрий Федорович Устинов. В книге воспоминаний «Во имя победы» (она была издана на излете брежневского правления) маршал Устинов отдал должное «уникальной работоспособности Сталина» и рассказал о нем как о выдающемся, почти идеальном политическом деятеле.

В середине 1960-х сталинские выдвиженцы, руководители СССР Л.И. Брежнев и А.Н. Косыгин сглаживали хрущевские перегибы. Издательствам и СМИ не рекомендовалось публиковать антисталинские опусы. Брежнев снимает заговор молчания вокруг Сталина, упомянув его в торжественной речи по случаю 20-летия Победы. Тогда-то и раздался шквал аплодисментов, который надолго, если не навсегда, останется в истории. Уже в 1966 году вожди СССР прочитали «письмо интеллигенции» против реабилитации Сталина, против пересмотра идей ХХ съезда. Интеллигенты предостерегали от реабилитации Сталина, которую-де могут воспринять в мире как нашу капитуляцию перед Мао… Воззвание апологетов ХХ съезда подписали академик Капица, режиссеры Ромм, Товстоногов, Ефремов, балерина Плисецкая, актер Смоктуновский…

В 1969-м нельзя было пройти мимо столетия Сталина. На экраны вышел первый фильм киноэпопеи Юрия Озерова «Освобождение». Юрий Озеров – сам фронтовик – на свой страх и риск вписал в сценарий сцены со Сталиным. Впервые после ХХ съезда Сталина почтительно показывали на киноэкране. Зрители фильма вряд ли могли расслышать реплики вождя: они тонули в аплодисментах. Экранному Сталину устраивали овации! Мудрый полководец в строгом кителе, каким представил Сталина актер Бухути Закариадзе, оставался всенародным лидером и в 69-м году.

Михаил Эдишерович Чиаурели – «придворный» кинорежиссер Сталина, создавший запрещенные при Хрущеве эпические кинополотна о вожде «Великое зарево», «Падение Берлина», «Клятва», «Незабываемый 1919-й» – в 1969-м был редким гостем в Москве, работал в Грузии. Он ушел из большого кино, но в первые брежневские годы отдышался от травли и занялся мультипликацией. К 90-летию Сталина (разумеется, это не афишировалось) он выпускает мультфильм «Как мыши Кота хоронили», в котором иронически намекал наследникам Сталина: кто есть кто.

Идеологи ЦК разрабатывали программу, которую называли «реабилитацией Сталина». Но дезавуировать документы ХХ и ХХII съездов ЦК не мог, это противоречило осторожному брежневскому стилю. В Политбюро состоялась острая дискуссия, о которой мы имеем представление по неполным и отредактированным записям. Косыгин поддержал программу Суслова, но председатель Верховного Совета Н.В. Подгорный счел нужным «показать власть» и, по существу, возглавил антисталинское лобби в ЦК. Активно поддерживал Подгорного А.Я. Пельше. Брежнев выбрал компромиссное решение: к юбилею в «Правде» вышла уважительная юбилейная статья, но никаких иных почестей Сталину не воздавалось. Правда, памятник на могиле вскоре установили: скульптор Томский продолжил свою сталиниану.

Следующий этап реабилитации Сталина намечался к сорокалетию Победы. Работая над «Блокадной книгой», писатель Даниил Гранин встретился с А.Н. Косыгиным – уполномоченным Государственного Комитета Обороны блокадного Ленинграда. Когда в одном из вопросов писателя прозвучало (намеком!) пренебрежение к Сталину – сдержанный и хладнокровный Косыгин ударил кулаком по столу: «Не вам судить о Сталине!» – и резко свернул беседу. Быть может, Косыгин раздосадовался, четко увидев перед собой представителя интеллигенции, которая всеми силами препятствовала окончательной реабилитации Сталина.

И все-таки дело шло к восстановлению доброго имени генералиссимуса. Сталин оставался популярнее, чем любой из действующих политиков. Сталинистов обрадовали воспоминания авиаконструктора Яковлева, не пожалевшего для вождя добрых слов. Тогда же вышли в свет мемуары Устинова, о которых мы уже вспоминали. А книги членов Политбюро – это же готовые догмы, они в простоте слова не проронят. Ю.В. Андропов неожиданно привечает поэта-сталиниста Феликса Чуева, а сын Андропова пишет просталинскую монографию «На перекрестке двух стратегий» о предвоенном международном положении. Чаковский издает роман «Победа», а режиссер Матвеев его экранизирует в духе сталинских картин Чиаурели.

В 1984 году не было в СССР более влиятельного человека, чем Д.Ф. Устинов. В последний год жизни маршала вернули партбилет В.М. Молотову. На заседании Политбюро, обсуждая Молотова, Устинов высказался эмоционально: «А на мой взгляд, Маленкова и Кагановича надо было бы тоже восстановить в партии. Это все же были деятели, руководители. Скажу прямо, что если бы не Хрущев, то решение об исключении этих людей из партии принято не было бы. Вообще, не было бы тех вопиющих безобразий, которые допустил Хрущев по отношению к Сталину. Сталин, что бы там ни говорилось, – это наша история. Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также и в отношении Сталина.

Громыко: На мой взгляд, надо восстановить в партии эту двойку. Они входили в состав руководства партии и государства, долгие годы руководили определенными участками работы. Сомневаюсь, что это были люди недостойные. Для Хрущева главная задача заключалась в том, чтобы решить кадровые вопросы, а не выявить ошибки, допущенные отдельными людьми. <…>

Тихонов: Да, если бы не Хрущев, они не были бы исключены из партии. Он нас, нашу политику запачкал и очернил в глазах всего мира.

Чебриков: Кроме того, при Хрущеве ряд лиц был вообще незаконно реабилитирован. Дело в том, что они были наказаны вполне правильно. Возьмите, например, Солженицына. <…>

Устинов: В оценке деятельности Хрущева я, как говорится, стою насмерть. Он нам очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным.

Громыко: По положительному образу Советского Союза в глазах внешнего мира он нанес непоправимый удар.

Устинов: Не секрет, что западники нас никогда не любили. Но Хрущев им дал в руки такие аргументы, такой материал, который нас опорочил на долгие годы».

Намечалась просталинская кампания, которая бы увеличила популярность правительства в народе, но не среди интеллигенции… Горбачев выбрал иной путь – красоваться перед интеллигенцией и Западом, клеймя «плебейского» Сталина. Что случилось потом и каким ненадежным тылом для нобелевского лауреата стала либеральная интеллигенция – мы знаем.

Сталин, которого уважали в армии, уважали в рабочей среде, стал пугалом для интеллигенции. Гордецы не простили ему «борьбы с космополитизмом» и готовы были перебить сколько угодно горшков, чтобы только отомстить человеку, который посмел сказать: «Простой крестьянин не пойдет из-за пустяка кланяться, не станет ломать шапку, а вот у интеллигенции не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия… Надо противопоставлять отношению к этому вопросу таких людей… отношение простых бойцов, солдат, простых людей». А ведь прав оказался Сталин, не ошибся в диагнозе – и мы видали, как наши интеллигенты все готовы были променять за поездки на Запад, за джинсы и «Битлз». Так было. И «низкопоклонство перед Западом» – это не придумка Сталина, не провокация, а опасная болезнь.

Сталинская прививка против космополитизма позволила нам в ХХ веке не потерять национальную сущность, не перелицевать всю страну под стандартный общемировой «Макдональдс». Мы и сегодня в большей мере, чем, например, немцы или скандинавы, обладаем языковой, культурной независимостью – во многом благодаря именно сталинскому патриотизму, который не с неба на нас свалился. За патриотизм пришлось бороться.

Уверен: если бы не «борьба с космополитизмом», позднейшие комментаторы были бы куда милосерднее к победителю Гитлера, может статься, и 37-й год постарались бы забыть. Но демонстративное поклонение русскому народу, русской истории общечеловеки не прощают! Сталин рискнул стать лидером большинства, беспощадным к меньшинству. А большинство не склонно было обвинять Сталина в войнах, лишениях, в репрессиях и казнях. Оно умело быть смиренным и великодушным. Михаил Сергеевич Горбачев оказался президентом меньшинства…

Горбачевская борьба со сталинизмом – одна из самых странных пропагандистских кампаний в истории. Она загадочна, как все иррациональное. Еще в мае 1985-го молодой генсек Горбачев, подобно Брежневу, удостоился бурной овации, когда почтительно упомянул Сталина в праздничной речи к сорокалетию Победы. В ноябре 1986-го в телевизионных программах о революции неожиданно зазвучали фамилии соратников Ленина, расстрелянных в 1930-е. Это был пролог большой антисталинской эпопеи. В 1987-м в журнале «Дружба народов» вышел роман Рыбакова «Дети Арбата», в журнале «Огонек» – статья Карякина «Ждановская жидкость» и еще десятки громких разоблачительных публикаций о сталинской эпохе – в том числе и научных, с позиций официозного марксизма-ленинизма. «Неделя» перепечатала стихи Евтушенко «Наследники Сталина», не публиковавшиеся с хрущевских времен. И – океаны публицистики, от наукообразной до сенсационной. Стало понятно, что отныне Сталин отвечает за все.

Вдумаемся: тридцать лет и три года СССР развивался без Сталина. ХХ и ХХII съезды КПСС осудили «культ личности». В хрущевские годы выходили антисталинские книги, фильмы, проводились антисталинские политинформации. На этих вольнолюбивых дрожжах выросло интеллигентское поколение. К 86-му году Сталин был уже позапрошлым звеном в истории СССР. Да, сталинские скрижали оставались фундаментом империи, и некоторые принципы сталинской державы не годились для 80-х годов. Сталин и сам был диалектиком и не допускал догматической консервации собственных методов. Наверное, нужно было перестраивать, переустраивать сталинский уклад. Но не идти войной на позапрошлую эпоху, не взрывать первые этажи здания, разгуливая по стройплощадке на уровне десятого этажа. Мы безответственно, самоупоенно заигрались в разоблачение прошлого.

Сталина ниспровергали с таким воспаленным экстазом, что метафора из фильма «Покаяние», в котором героиня систематически выкапывала из могилы тело диктатора Варлама, теперь казалась слишком мягкой. «Покаяние», кстати, тоже вышло на экраны именно в 87-м. Отметим, что Т. Абуладзе снял свою картину еще в 1984-м, когда борьба со Сталиным не могла быть конъюнктурной, когда на «Мосфильме» орденоносный Евгений Матвеев снимал свою «Победу», когда…

Абуладзе очень точно показал, как попытка свести счеты с прошлым оборачивается отвратительным гробокопательством – навязчивой некрофобией, которая разрушает нас, превращает в зашоренных маньяков антисталинизма.

Перестройщики поведали нам, что Сталин, оказывается, был агентом царской охранки, провокатором по кличке Фикус. Он убил жену. Потом убил всех врагов и соратников, загнал в ГУЛАГ полстраны, развязал войну, которую едва не проиграл. Он виновен во всех жертвах войны! А также – в отвратительной сталинской архитектуре. А еще – он виноват в том, что говорил с грузинским акцентом и носил усы. За особую жестокость его полагалось разоблачительно называть «Усатым». Даже трубку Сталин курил неправильно! Один знаток так и заявил: по фотографиям и кинохронике я вижу, что Сталин – никакой не курильщик трубок, не достоин он этого звания! Рисовали образ уголовника, пахана, вора в законе. Посредственностью (правда, выдающейся) называл Сталина Троцкий… Эту фразу взяли на вооружение лучшие шансонье перестройки.

До абсурда ниспровергатели доходили с изяществом расписной бабочки. Леонид Баткин отказывал Сталину даже в зловещем величии. В длинном эмоциональном эссе, которое стало для Баткина звездным часом, он доказывал серость, ничтожность, неполноценность Сталина. Кто такой Сталин? Да это же пустое место, невежа, жалкий шут!.. И борьбе с этим жалким шутом Баткин готов отдать все силы? Сталин – ничтожество? Но самые светлые головы интеллигенции видели смысл жизни в оплевывании этого ничтожества.

В 1987-м Сталину противопоставляли ленинизм. В хрущевские времена боролись с культом Сталина, в горбачевские – ниспровергателей интересовала не только личность. В прицеле идеологов замаячили основы сталинской державы, культ государства. Идеальный Ленин в понимании 87-го – идеолог НЭПа, полемист, сторонник дискуссий и парламентаризма (именно в этом ключе понимался классический революционный лозунг «Вся власть Советам!»). Парламент воспринимался как вожделенная противоположность гнилому бюрократическому аппарату. Аппарат – детище Сталина – проклинали на все лады. От слов «аппаратчик», «номенклатурщик», «функционер», «административно-командная система» веяло иррациональным ужасом. Эти слова полагалось произносить с праведным гневом. Сам Горбачев в программном выступлении именно бюрократию назвал тем «механизмом торможения», который мешает перестройке. Альтернативой сталинизму считали социализм по Бухарину. Впрочем, перестроечный климат переменчив, и Бухарин гарцевал на пьедестале месяцев восемь, не более. Логика 1987-го была скомканной, но эмоциональные прорабы перестройки не видели противоречий в цепочке «Ленин – Советы – НЭП – Бухарин». Главный магнит политических страстей – денежные, имущественные отношения, вопрос собственности. И очень скоро невнятные лозунги антисталинского «очищенного социализма» уступили место стремлению к частной собственности, к индивидуализму, к торжеству «права сильного», наконец, к агрессивному национализму. Иначе и быть не могло. Уж к этим ценностям ни Ленина, ни Бухарина было не пристегнуть. И у недавних коммунистов, снявших пыльные шлемы, появились новые политические идеалы – Тэтчер, Пиночет, Солженицын… Шестидесятники, верные идеям «очищенного социализма», уже выглядели мамонтами, добродушными идеалистами. Вот ведь как, достаточно было выдернуть из конструкции Сталина и сталинские ценности – индустриализацию, коллективизацию, культурную революцию, мобилизационную идеологию «осажденной крепости» – и рухнул социализм. Выдернув сталинский пласт из Истории, мы проиграли последнее десятилетие ХХ века – и из «народа-победителя» стали народом-банкротом. Прежде всего – в собственном сознании.

А правитель, не дрогнувший, когда немец был под Москвой, устоявший, когда Трумэн приставил к виску нашей страны атомное дуло, – бессмертен. Как Александр Невский, Иван Великий, Иван Грозный, как Петр… Как те, кого он называл и кого подразумевал 7 ноября 1941 года, когда заснеженные полки шли в бой, скашивая глаза на трибуны Мавзолея. В годы перестройки уничтожался сталинизм, уничтожались традиции сталинских выдвиженцев – героев этой книги. А вскоре временщики уже делили их наследие, которое отроду было государственным, народным, подчас – партийным, а теперь попало в частные руки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.