В паковом льду моря Баффина

В паковом льду моря Баффина

У приборов в центральном посту собралась небольшая группа наблюдателей. По экрану телевизионной камеры быстро проносились темные мутные тени, похожие на облака, гонимые сильным ветром. Легководолазы доложили, что вода здесь совершенно непрозрачная. Посмотрев на экран телевизора, я убедился в этом и сам.

Однако записывающий прибор эхоледомера показывал серию зубчатых выступов с плоскими вершинами, и это значило, что над нами есть и лед и открытая вода. Льдины были намного меньше по размерам, чем я ожидал. Я увлекся и довольно долго наблюдал работу приборов. Все они действовали четко и безотказно. Проведенные нами тренировки и подготовительные работы вполне оправдывали себя.

Вот уже в течение нескольких часов мы идем в подводном положении под паковым льдом, и я начал беспокоиться о том, что настало время донести о месте корабля контр-адмиралу Дэспиту в Нью-Лондон. Кроме того, нужно было проверить действия штурманской группы по определению размеров и конфигурации пригодной для всплытия полыньи. Поэтому я приказал вахтенному офицеру вызвать меня, как только будет обнаружен свободный ото льда участок воды длиной двести семьдесят метров или более.

Через час он доложил о большом разводье длиной семьсот тридцать метров. Я поспешил в центральный пост, забрался на перископную площадку и, освободив вахтенного офицера, принял управление кораблем на себя.

— Право на борт! Обе средний вперед! Держать сорок пять метров! По местам стоять для определения полыньи! — дал я несколько команд подряд.

Рулевой отрепетовал мои приказы на руль и машины; в подтверждение исполнения команды звякнул машинный телеграф; командир поста погружения и всплытия доложил о переходе на новую глубину; вахтенный офицер вызвал по корабельной трансляционной сети штурманскую группу.

— Руль право на борту! Обе машины на среднем вперед! — доложил рулевой.

Корабль накренился на правый борт и, уменьшая скорость хода, начал разворачиваться вправо. Когда картушка репитера гирокомпаса повернулась на 60 градусов, я приказал переложить руль лево на борт.

В центральном посту один за другим появились офицеры и матросы штурманской группы; все они заняли свои места по расписанию, надели на себя головные телефоны.

— На румбе ноль градусов! На румбе триста сорок градусов! На румбе триста двадцать градусов! — раздавался монотонный голос рулевого.

— Ложиться на курс сто сорок градусов! Обе малый вперед! — скомандовал я несколько громче обычного, и рулевой тотчас же повторил мое приказание.

Взглянув с площадки вниз, я увидел нашего самого молодого офицера — лейтенанта Макларена. Надев головной телефон, он занял место у прокладочного столика. На столе разложен лист графленой бумаги — планшет для прокладки, по которому движется светящаяся точка, обозначающая наш корабль. В момент пересечения кораблем границы между льдом и чистой водой вахтенный старшина-рулевой зафиксировал положение светящейся точки на планшете. Следуя за поворотом корабля, светящаяся точка описала круг по планшету и возвращалась теперь к отметке, нанесенной старшиной-рулевым.

— Осталось девятьсот метров, пеленг сто сорок четыре градуса! — доложил Макларен, нанеся на планшет место корабля и замерив пеленг и расстояние до границы между льдом и открытой водой.

— На румбе сто сорок градусов! — доложил рулевой напоминающим тоном.

— Есть! Держать сто сорок четыре градуса! — приказал я ему.

— Есть, держать сто сорок четыре градуса, — как эхо, повторил рулевой.

У эхоледомера сидел старший специалист-гидроакустик Харлоу.

— Три с половиной метра, — доложил он о толщине льда над нами.

Позади него, наклонившись, с надетым головным телефоном, стоял Томсон, наблюдавший за эхоайсбергомером и прокладчиком полыньи. Рядом с ним стоял создатель и конструктор этих приборов Роусон.

— На эхоайсбергомере все чисто, рекомендую переключиться на прокладчик полыньи, — сказал Томсон решительно.

— Поднять мачту би-кю-эс-семь! — приказал я вахтенному офицеру. — Переключайте на прокладчик полыньи, — добавил я, обращаясь к Томсону.

— На румбе сто сорок четыре градуса, — безразличным тоном доложил рулевой.

— Мачта би-кю-эс-семь поднята, — доложил вахтенный офицер.

Стронг, возглавлявший штурманскую группу по определению полыньи, стоял позади Томсона; рядом с ним — Лайон. У перископной площадки, понимающе улыбаясь, стоял Робертсон.

— Осталось пятьсот пятьдесят метров; пеленг сто сорок пять, — доложил Макларен.

— Глубина сорок пять метров, — доложил Мэлоун, заступивший на пост погружения и всплытия.

— Держать сто сорок пять градусов! Обе машины стоп! — скомандовал я, и рулевой тотчас же отрепетовал мое приказание.

— Осталось триста семьдесят метров, пеленг сто сорок пять градусов, — доложил Макларен.

— Толщина льда четыре и девять десятых метра. Много небольших полыней, — доложил Харлоу.

— Обе малый назад! Поднять перископ! — приказал я.

Старшина-рулевой Уинс включил механизм подъема перископа. Все обошлось благополучно.

Из кают-компании в центральный пост вошел Уитмен. На нем был полярный костюм и шапка-ушанка, в руках он держал различные приборы для наблюдений. К моему удивлению, он положил большую консервную банку на решетчатый люк у шахты входного люка, ведущего на нижний мостик. Не успел я пошутить над Уитменом, как почувствовал характерную вибрацию корпуса, которая наблюдается при остановке корабля переменой хода с переднего на задний.

— Обе стоп! — скомандовал я, — Докладывать скорость хода, — добавил я, обращаясь к стоявшему слева телефонисту, который держал связь с вахтенным у высокочувствительного подводного лага в кладовой номер один на нижней палубе.

— Обе машины на стопе, — доложил рулевой.

— Три и одна десятая. Два и восемь десятых. Два и шесть десятых. Два и четыре десятых. Два и три десятых. Два и две десятых. Два и две десятых. Удерживается на два и две десятых, — докладывал телефонист скорость корабля в узлах.

Блестящий стальной цилиндр размером почти с телеграфный столб, преодолевая забортное давление и постепенно набирая скорость, начал медленно подниматься. Из сальника в подволоке по трубе перископа мимо моего лица в шахту быстро скатилось несколько капель воды. Через несколько секунд из шахты появились нижняя часть перископа, окуляр и рукоятки. Поднявшись до уровня моих глаз, они остановились. Откинув вниз рукоятки, я прижал глаза к окуляру. Вода бледно-зеленого цвета и неясные очертания светлых пятен наверху — это все, что можно было разглядеть через перископ.

— Откачать из цистерн вспомогательного балласта двести литров за борт! — приказал Мэлоун, так как терявший ход корабль начал постепенно погружаться. — Носовые максимально на всплытие! — добавил он.

Вахтенный у клапанной коробки дифферентовочной магистрали повторил приказание, открыл нужные клапаны и включил дифферентовочный насос.

— Обе малый назад! — приказал я, чтобы погасить движение корабля вперед по инерции.

— Два и одна десятая. Один и восемь десятых. Один и пять десятых. Один и три десятых. Один и одна десятая. Один узел. Ноль, девять десятых. Ноль, девять десятых. Удерживается на ноль, девять десятых, — докладывал телефонист о скорости хода корабля.

— Двести метров, пеленг сто пятьдесят градусов, — доложил Макларен.

— Над нами открытая вода между курсовым углом двадцать градусов левого борта и пятнадцать градусов правого борта; дистанция триста метров, — доложил Томсон.

— Три метра, — добавил Харлоу.

— Лево руля, курс сто пятьдесят пять! — приказал я рулевому.

— В открытой воде много небольших льдин, командир, — доложил Стронг.

Я посмотрел на экран телевизионной камеры, но изображение по-прежнему было слишком темное. Перегнувшись через поручни перископной площадки, я взглянул на появившиеся на планшете очертания полыньи. С различных постов продолжали поступать доклады.

— Скорость ноль, семь десятых узла.

— Корабль держится на курсе сто пятьдесят пять градусов.

— Судя по прокладке, мы входим под полынью, командир.

— Хорошо, хорошо, — ответил я на все доклады сразу.

— Над первым чисто! — воскликнул Харлоу. — Толщина льда с трех и семи десятых метра дошла до нуля!

Я снова прижал глаза к окуляру перископа в надежде увидеть солнечный свет и легкую рябь на поверхности воды.

— Над вторым и третьим чисто! — продолжал докладывать Харлоу, щелкая переключателем пяти гидроакустических вибраторов, установленных на верхней палубе по всей длине корабля.

— Фотометр показывает чистую воду, — доложил Брюер, когда на установленный в ограждении рубки фотоэлемент попали солнечные лучи.

Я увидел через перископ льдины, о которых говорил Стронг. Они почти все казались небольшими, но попадались и довольно крупные. Определить их размеры через перископ более точно я не мог.

— Какова величина этой льдины? — спросил я Роусо-на, с беспокойством показывая на крупное белое пятно.

— Длина этой, пожалуй, три-четыре метра; и эта вот примерно такой же величины. Остальные — не более чем один-полтора метра, — ответил Роусон.

— Советую остановиться здесь, командир, — сказал Стронг. — Дальше, кажется, хуже.

Обстановка становилась все более напряженной. Чтобы остановить корабль, я дал на несколько секунд задний ход. Обилие черных существ в поле зрения перископа указывало на то, что «Сидрэгон» почти совершенно не двигался.

— Пост управления энергетической установкой: исполнять приказания электромоторного телеграфа. Главные двигатели переключить на валоповоротное устройство, — приказал я по радиотрансляционной сети, и из поста управления тотчас же донесся голос, четко повторивший мои приказания.

Если пар подведен к маневровому устройству, то оставлять гребной вал без движения в течение длительного времени нельзя, так как это приведет к вибрации роторов турбин. Поэтому я и приказал переключиться на электромоторы. В посту управления энергетической установкой отключили турбины и взяли их на специально предназначенное для таких случаев устройство.

— Толщина льда над вторым номером — один и две десятых метра; над остальными чисто, — доложил Харлоу.

Мне была видна темная тень льдины впереди. Она была не очень большая.

— Ближайшая к нам большая льдина находится на курсовом сто градусов левого борта, — доложил Стронг. — Если вы можете развернуться влево градусов на тридцать, то будет лучше.

— Центральный пост! Докладывает пост энергетики: турбины отключены и взяты на валоповоротное устройство; готовы принимать приказания по телеграфу на электромоторы, — доложил по трансляционной сети вахтенный инженер-механик.

Я посмотрел на воду через перископ и понял, что корабль медленно движется назад.

— Правая малый вперед! Левая малый назад! Руль лево на борт! — приказал я.

Как только винты начали забирать, я остановил машины. Нос корабля медленно покатился влево.

— Над нами кругом чисто, — доложил Харлоу.

— Включить дифферентовочный насос! Всплывать по три метра в минуту, Мэлоун, — приказал я.

Когда насос начал откачивать воду, корабль стал медленно всплывать. Поверхность воды стало видно лучше: льда в поле зрения перископа не было.

— Завалить носовые горизонтальные рули, — приказал я и сейчас же увидел на экране телевизионной камеры, как два огромных плавника в носовой части «Сидрэгона» прижались к борту.

Начиная с глубины тридцать метров мы стали всплывать по три метра в минуту.

— Опустить перископ! — приказал я, чтобы не повредить его о плавающие осколки льда, которые мы могли не заметить.

— Опустить мачту би-кю-эс-семь! — приказал я, когда глубиномер показывал восемнадцать метров.

На глубине четырнадцать метров корабль стал неподвижно. Я поднял перископ сначала не намного, а затем, убедившись в отсутствии препятствий, быстро послал его в верхнее положение.

Яркие солнечные лучи почти ослепили меня, и, спасаясь от них, я быстро развернул перископ на корму, чтобы взглянуть, нет ли льдин около уязвимых винтов корабля. Белая льдина причудливой формы величиной с большой рояль плавала над верхней палубой «Сидрэгона», но винты были в безопасности. Медленно разворачивая перископ, я осмотрел весь окружающий нас ландшафт. Во всех направлениях расстилалось бескрайнее, сверкающее на солнце ледяное поле, образованное отдельными разрушенными, нагроможденными друг на друга и спрессованными льдинами. Вдали то здесь, то там виднелись небольшие айсберги. В восточной части горизонта ослепительно блестело раннее утреннее солнце. Окружавшая нас вода казалась совершенно черной; ее поверхность слегка рябил слабый ветерок. Кое-где в нескольких метрах от нас плавали небольшие льдины.

— Всплывать с дифферентом на корму! — приказал я, убедившись, что нам не угрожает никакая опасность.

Мэлоун продул носовую и частично кормовую балластные цистерны. Через перископ мне было видно, как из воды начала показываться кормовая часть палубы. Находившаяся над ней льдина задержалась на какую-то секунду, затем медленно наклонилась и, скользнув по борту, шлепнулась в воду.

— Отдраить рубочный люк! Стравить давление! — громко скомандовал я.

Внутреннее давление в центральном посту быстро сравнялось с внешним, и я подал следующую команду:

— Открыть рубочный люк!

Поднимаясь по трапу на мостик, я почувствовал под руками обжигающий холод металла. После длительного пребывания в воде, температура которой была около минус 2 градусов по Цельсию, мокрый металлический трап не успел еще нагреться до окружающей температуры. А на мостике на солнце температура была около плюс 7 градусов тепла. Было чудесное солнечное утро. В море Баффина в августе с такой погодой встречаешься не часто. Низкое яркое солнце придавало окружающему пейзажу сказочно красивый вид. За исключением нескольких высокослоистых облачков, небо было удивительно чистым.

Мы дополнительно продули цистерны главного балласта, чтобы лодка всплыла еще немного, но дифферент на корму сохранили, поэтому кормовой люк остался под водой.

На палубу вышел Уитмен со своими многочисленными приборами. Он тщательно наполнил консервную банку водой для взятия пробы, измерил скорость ветра и записал другие наблюдения. Но меня в этот момент начало тревожить положение корабля. Мы всплыли в разводье длиной около семисот метров, образованном в результате случайной подвижки льда. Очертания разводья менялись на моих глазах; отдельные льдины приближались к кораблю и уже стукались о его нос. На мостике появился Лайон.

Под действием слабого ветра лед двигался. Ни одна льдина не оставалась неподвижной в течение длительного времени. Разводье совсем не было похоже на полынью в Северном Ледовитом океане, где границы и очертания полыньи длительное время остаются неизменными. Лайон заметил, что со времени первого плавания «Наутилуса» подо льдом, совершенного им еще до похода к Северному полюсу, ему еще не приходилось видеть льда, столь опасного для подводной лодки, пытающейся всплыть на поверхность. Поднявшийся на мостик Уитмен горячо поддержал Лайона. Мы все обратили внимание на довольно странную льдину, плававшую в двухстах метрах от нас. Она имела форму конуса высотой около шести метров; подводная часть, вероятно, имела такую же форму, но была значительно больше, чем надводная часть. При обнаружении этой льдины приборами подводной лодки она показалась бы нам небольшой. Если такую льдину нанесет на винты «Сидрэгона», когда он в надводном положении, она может серьезно повредить их. Винты на нашей лодке не имели защитного ограждения, несмотря на то что выдавались далеко за пределы средней, самой широкой части корпуса.

Пока мы производили необходимые наблюдения, а радист сообщал командованию координаты точки, в которой мы находились, весь экипаж воспользовался возможностью полюбоваться необычайной панорамой пакового льда. Оставив толпу счастливых наблюдателей на верхней палубе, я спустился в центральный пост и зашел в радиолокационную рубку. Оператор доложил мне о большой цели в северном направлении на расстоянии пятнадцати миль, что могло быть только крупным айсбергом, зажатым паковым льдом. Увидеть его с мостика на таком большом расстоянии мы, конечно, не могли. Нам по-прежнему везло: это было как раз то, что мы надеялись найти. Я поторопил всех вниз, чтобы как можно скорее подобру-поздорову убраться из этого движущегося льда.

Когда с мостика в люк спустился последний человек, а члены штурманской группы по прокладке полыньи заняли свои места на случай, если нам пришлось бы почему-нибудь скова быстро всплыть всему кораблю несколько раз пронеслась моя команда:

— Вертикальное погружение! Вертикальное погружение…

Вахтенный офицер приказал открыть сначала кормовые, а затем и носовые клапаны вентиляции цистерны главного балласта. Послышалось шипение и рокот воздуха и воды. Корабль осел и с небольшим дифферентом на корму стал погружаться все быстрее и быстрее. Стрелка глубиномера поползла вниз.

— Глубина девяносто метров! — приказал я. — При прохождении тридцати метров отвалить носовые горизонтальные рули!

Всякой подводной лодке, как и воздушным шарам в давно минувшие времена, если ей необходимо удерживаться на какой-то глубине, нужно добиться положения нулевой плавучести. Но вместо сбрасывания песочного балласта при подъеме или стравливания газа при спуске, как делали на воздушном шаре, на подводной лодке при погружении увеличивают ее вес путем принятия воды в цистерны, а при всплытии уменьшают вес путем продувания или откачки воды из цистерн. Мэлоун уже начал откачивать лишнюю воду, которую мы приняли в цистерны, для того чтобы создать отрицательную плавучесть при погружении.

Когда лодка прошла глубину сорок пять метров, я приказал переключить энергетическую установку в режим турбины на винт. Как только мне доложили об исполнении, я тут же скомандовал развить скорость хода шестнадцать узлов и идти на север, в направлении полученного радиолокационного контакта.

* * *

В тот же день, когда мы вышли из Портсмута, у нас обнаружилась утечка в системе масляной гидравлики. Вначале я не придал этому особого значения, так как утечка при том количестве сложных магистралей и клапанов, которые составляют масляную гидравлическую систему, — явление вовсе не редкое. Мы устраняли не одну подобную утечку раньше, и я был уверен, что наши трюмные специалисты найдут и устранят неисправность и на этот раз.

Однако проходил день за днем, а утечка масла не прекращалась. Если так будет и дальше, то весь запас масла гидравлики будет израсходован через три недели, как раз тогда, когда мы будем подходить к Северному полюсу, если, конечно, все остальное пройдет хорошо. Перспектива была не из приятных.

Временно исполнявший обязанности главного инженер-механика лейтенант Фаррелл и его помощник по вспомогательным механизмам Мэлоун вместе со своими подчиненными настойчиво и со все возрастающим беспокойством искали место утечки. Главный старшина-машинист Плескунас и старшина-машинист Стаффорд облазили и проверили сотню различных клапанов и соединений. Чтобы осмотреть магистраль гидравлической системы, пришлось переложить с места на место массу продуктов и других запасов. Мы осушили все трюмы, начисто протерли их и стали следить, не побежит ли где-нибудь масло, но ничего не обнаружили. Тем не менее запас масла гидравлики продолжал уменьшаться.

Мы прикрепили к многочисленным клапанам и соединительным муфтам системы пластические мешочки, чтобы обнаружить место непрекращающейся утечки, но все напрасно. Наши инженеры попытались даже построить график утечки применительно к тому, что делалось за прошедшее время на корабле, чтобы установить таким образом соотношение между расходом масла и эксплуатацией механизмов, но и эта мера не приблизила нас к разгадке тайны.

После всех этих мытарств инженеры рассмотрели следующие три возможности. Во-первых, утечка масла могла происходить в наружной части системы, которая находится вне прочного корпуса лодки. Однако отключение наружной гидравлики не приостановило утечки, следовательно, эта версия отпадала. Во-вторых, утечка могла объясняться неправильным монтажом магистрали гидравлики, в результате чего масло переходило в какое-то неизвестное место на корабле. Такая возможность была маловероятна, но и проверить ее было очень трудно. Наконец, третье предположение заключалось в том, что масло гидравлической системы при входе в муфты сцепления главных двигателей могло переходить в примыкающую систему смазочного масла гребного вала.

Несмотря на то что специальное масло, предназначенное для смазки гребных валов, было точно такого же сорта, как и масло гидравлики, последнее значительно отличалось по своим качествам. Мы произвели тщательные анализы масла гидравлической системы и циркулировавшего в данный момент смазочного масла гребных валов. Анализы показали, что смазочное масло гребных валов состояло почти полностью из масла гидравлической системы. Причина утечки была найдена.

Один, а может быть, и оба невозвратных клапана, установленных на магистрали масляной гидравлики, ведущей к муфтам сцепления, или один или несколько кольцевых сальников в системе смазки пропускали. Нам пришлось перекрыть клапаны и прекратить непрерывный доступ масла гидравлики в муфты сцепления и открывать их только тогда, когда это было действительно необходимо. Я убедился, что на открытие этих стопорных клапанов требовалось не более двух минут.

Однако проблема, о которой вскоре после погружения доложил мне главный инженер-механик, была еще серьезнее. Во время последнего погружения из полыньи лопнул клапан напорной масляной магистрали гидравлики и в пост энергетики и живучести вылилось большое количество масла. Утечку масла сразу же приостановили, но мы теперь оказались в труднейшем положении, так как не могли переключать муфты сцепления гребных валов, за исключением разве самой чрезвычайной необходимости.

Я осмотрел лопнувший клапан вместе с Фарреллом, Мэлоуном и главным старшиной Уильямсом. Мы единодушно пришли к выводу, что при следующем переключении муфты сцепления клапан может вообще разлететься на части, и тогда все находящиеся в посту приборы и оборудование будут облиты маслом. После этого муфтами сцепления нельзя будет пользоваться до тех пор, пока мы не заменим напорный клапан. Муфтами сцепления, вероятно, нельзя будет отключить электромоторы, и мы сможем идти со скоростью всего несколько узлов. Запасного клапана на корабле не было. Однако на пути в центральный пост я заметил, что старшина Уолдрон уже начал вытачивать трехходовой клапан на токарном станке. Пока же выбора у меня не было, и пришлось продолжать двигаться вперед.

Не успели мы пройти и пятнадцати миль, как пришлось уменьшить скорость хода, потому что появилась отметка на экране эхоайсбергомера. Умудренные опытом обследования предыдущего айсберга, мы быстро получили необходимые данные и об этом новом айсберге. Его ширина составляла около двадцати, а осадка — около семнадцати метров. Конечно, это был не тот айсберг, который мы обнаружили радиолокатором. Мои опасения, что мы проскочим большой айсберг, оказались напрасными.