Н. Митаревский Воспоминания о войне 1812 года

Н. Митаревский

Воспоминания о войне 1812 года

Подъехал к нашему корпусу фельдмаршал и сел на складное кресло спиной к неприятелю между 7-й и 21-й дивизией. До этого времени я не видал Кутузова, а тут все мы насмотрелись на него вволю, хотя слишком близко и не смели подойти к нему. Склонивши голову, сидел он в сюртуке без эполет, в фуражке и с казачьей нагайкой через плечо. Генералы и штаб-офицеры из его свиты стояли по сторонам, ординарцы, вестовые и несколько спешившихся казаков расположились позади. Некоторые из его молодых адъютантов и ординарцев тут же уселись в кружок, достали карты и играли в штосс, а мы смотрели и смеялись.

Пальба беспрестанно усиливалась. Фельдмаршал все сидел в одном положении. Часто подъезжали к нему офицеры. Он, казалось, что-то коротко говорил, был серьезен, но лицо имел покойное. Из престарелого вождя как будто исходила какая-то сила, воодушевлявшая смотревших на него. Полагаю, что это обстоятельство отчасти входило в число причин, почему армия наша, меньшая числом, потерявшая уверенность в успехе при беспрестанном отступлении, могла со славой выдержать битву с непобедимым до того времени неприятелем. Какие думы должны были занимать фельдмаршала?… Сразиться вблизи Москвы с великим полководцем, не зная последствий решительного боя!.. Говорят, когда усилилась пальба, Кутузов отрывисто сказал: «Не горячись, приятель!»

Ночь настала холодноватая, небо то покрывалось облаками, то очищалось. Поужинавши у запасного лафета, обыкновенного нашего приюта, где хранились и припасы, мы полезли в свой бивуак, или шалаш. Иначе нельзя назвать жилище, где мы, шесть офицеров, могли только лечь на соломе, друг подле друга. Мы могли там и сидеть, но встать на ноги и выпрямиться было невозможно – таким невысоким было сделано наше жилье. Один лишь ротный командир помещался особо.

Полагали, что завтрашний день будет решение кровавой задачи, и, разумеется, об этом только и толковали. «Не может быть, – говорили, – чтоб из такого дела все мы вышли живы и невредимы! Кому-нибудь из нас да надо же быть убитым или раненным». Некоторые возражали: «Не может быть, чтобы меня убили, потому что я не хочу быть убитым!..» Другой замечал: «Меня только ранят…» Один молодой красивый подпоручик сказал, указывая в открытую лазейку бивуака: «Смотрите, видите ли вы там, на небе, большую звезду? Когда меня убьют, я желал бы, чтобы душа моя переселилась туда».

Этот офицер действительно был убит, но там ли его душа?… Однако же по настоящее время, как только взгляну на крайнюю звезду Большой Медведицы, я вспоминаю о своем юном сослуживце. Я доказывал, что в сражении обыкновенно из десяти убивают одного, а ранят двоих; следовательно, из нас шестерых должен быть убитым один или ни одного, а ранен будет кто-нибудь непременно. «И неужели я именно тот десятый, который должен быть убитым?» – говорили иные. Все мы были люди молодые, я же моложе всех. Один только штабс-капитан был старше нас. Этот добрый, благородный человек служил в прусской и турецкой кампаниях и только в двенадцатом году был переведен к нам в роту. Он сказал: «Полно вам рассуждать… Молитесь Богу да спите, а там Его святая воля». И мы, хотя были и не без грешков, однако ж славно заснули, как говорится, сном праведников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.