Глава V Большие перемены

Глава V

Большие перемены

Левка сидел совершенно убитый: вернувшись в Уральск, он узнал, что Дойнов больше не берет на гастроли Сабину.

— Ты чего? — спросил Дойнов, входя в комнату. — Чего нос повесил?

— Сабину жалко. Переживает...

— Ишь ты! Жалко! А чего ей переживать? Матроску же я назад не отымаю! И какую матроску! Почти совсем новую! Пускай ходит!

— При чем тут матроска? Ей артисткой стать хочется!

— Кому же не хочется красивой жизни? Только у меня не лазарет и не богадельня! Разве это дело, чтобы у акробатки голова кружилась? Пусть в балет идет! И вообще, ежели в человеке сидит хворь, так дома надо отлеживаться. Ты выдержал срок, она — нет. Сколько времени кормил, поил, обувал, катал — хватит! Вернется в детдом. Совсем неплохо. Я же заранее предупреждал, никого не обнадеживал, верно?

— Предупреждали... Все равно жалко...

Левка пошел в детский дом.

— Выйдем поговорим, — сказал он Мише Кацу.

Они вышли на пустынную улицу.

— Прошу тебя, помогай Сабине... Во всем помогай, обещаешь?

— Клянусь!

— Вызови-ка ее.

На крыльцо вышла Сабина, увидела Левку, подошла к нему. Они стояли и молчали. Сабина заплакала. Левка погладил ее по плечу, не зная, чем утешить. Почувствовав, что вот-вот разрыдается сам, проговорил с трудом:

— Ну... ладно тебе... хватит...

Она порывисто поцеловала его в щеку, взбежала на крыльцо, крикнула:

— Будь счастлив, Левка! — и скрылась за дверью.

Левка слышал, как простучали ее тяжелые башмаки по лестнице. Он еще долго стоял внизу у забора, потом вздохнул и медленно зашагал прочь...

Бригада выехала на гастроли. Сборы были безрадостными. Все ходили мрачные: денег нет, нечего есть, нечего продать.

— Что бы мне загнать? — рассуждал Абашкин. — Ничего не осталось... Разве вот чемоданчик?..

Он показал Левке небольшой чемоданчик, оклеенный линялым дерматином, разукрашенный изнутри вырезками из старых цирковых афиш и программ, фотографиями артистов, полуобнаженных красоток, рисунками лошадей.

— Жаль такой шик загонять! — вздохнул Абашкин. — Сколько лет прослужил мне верой и правдой! Знаешь что, Левка, — неожиданно предложил он. — Бери-ка ты его, на память! Все равно никто красоты этой не оценит...

— Что ты, — сказал Левка, — такую ценность! И потом мне нечего в него складывать...

— Разбогатеешь еще! — пообещал Абашкин. — Бери...

Вскоре после этого разговора Абашкину пришла телеграмма. Его жена Валерия сообщала о рождении дочери, звала в Тбилиси. Левка отправился на станцию проводить друга. Абашкин с бригадой не поехал.

— Жду тебя в Тбилиси, Левка! Вот адрес! Рассчитывайся и приезжай! Жить будешь у меня! Места — вагон! Начнем сразу репетировать, попытаемся наняться в настоящий государственный цирк. Надоело мне мотаться с Дойновым. А пока суд да дело, поступим в филармонию, поработаем на эстраде. Не пропадем! Жди писем!

Письма шли одно за другим. В них Абашкин расхваливал жизнь в Тбилиси, звал Левку к себе. Тот наконец решился, сложил в чемоданчик, подаренный Абашкиным, все свое имущество: трусики для работы, матерчатые тапочки, старый резиновый бандаж, альбом и пачку махорки.

«Даже полотенца не нажил, артист... — с горечью усмехнулся Левка, захлопнув крышку. — Поеду в общем вагоне зайцем. Не тратить же деньги на билет. Лучше купить подарки для Паши, Валерии и новорожденной...»

Тбилиси поразил его. Левка вышагивал по улицам, заглядываясь на говорливых прохожих, красивые здания, высокие горы, обступившие город со всех сторон.

«Первым делом схожу в бани! — решил он. — В знаменитые серные бани, о которых рассказывал Паша. И сколько бы это ни стоило — найму банщика. Пашка объяснял, что без банщика серные бани — не бани! А потом — к Абашкиным!»

Левка сравнительно легко разыскал бани. В них противно пахло сероводородом. Он лег на каменную скамью, и банщик в белых мокрых кальсонах принялся делать ему «глубокий массаж»: выворачивал руки, ноги, тер Левку какой-то шершавой рукавицей, намылил белую наволочку, надул ее и бил ею Левку, который только кряхтел да удивлялся. А потом проехался пяткой по Левкиному позвоночнику и снова мял, растирал, выворачивал руки.

— Слышишь, как тело скрипит? Так чисто, как в наших банях, нигде в мире не вымоешься! — сказал банщик, закончив работу. — На сто лет помолодел, верно?

И Левка почувствовал, что действительно помолодел на сто лет...

Он вышел на проспект Руставели, свернул к Верейскому спуску и, проходя мимо Куры, увидел старенькое здание цирка. Подбежав к нему, Левка прочел объявление, вывешенное на дверях: «Цирк закрыт на ремонт». Левка постоял немного в раздумье и отправился по магазинам. Купил погремушки новорожденной, расческу и наборный поясок Паше, конфеты и пудреницу Валерии. А себе зачем-то рог для вина.

Свернув на новую улицу, мальчик глянул на гору и обомлел. На ней стоял огромный цирк. Он был похож на сказочный дворец.

«Нет, это не цирк... Не может же в городе быть сразу два цирка...» — подумал Левка, но тут же перебежал площадь и стремглав бросился вверх по нескончаемым ступенькам. У цирка стоял дворник.

— Это цирк? Это цирк?

— Ты что... слепой, мальчик? Не видишь? Конечно. Не аптека.

— Значит, в Тбилиси два цирка?

— Ты что, считать не умеешь, мальчик? Конечно, два.

«Раз в городе два цирка, значит, есть шанс попасть!» — радостно думал Левка, слетая со ступенек.

Вот наконец и техникум физкультуры, где обосновались Абашкины. Усатый привратник неодобрительно покосился на Левку.

— Сама с младенцем гуляет. Сам, кажется, дома. Последняя комната. Там спросишь! — Он пропустил мальчика через проходную.

Разыскав дверь, Левка постучал. Никто не отозвался. Левка постучал еще, толкнул дверь и очутился в душной комнатенке с голыми стенами. Детская люлька, два венских стула, стол, железная койка, большой фанерный ящик для циркового багажа — вот, пожалуй, и вся обстановка.

На веревке сушились пеленки. На полу у окна темнела груда старого тряпья.

Неожиданно в ней что-то зашевелилось, показалась взлохмаченная голова Абашкина. Он оперся на руки, поглядел на Левку осоловелыми глазами и повалился обратно в тряпье.

— Паша! — крикнул Левка, поставил на пол чемоданчик и бросился к Абашкину. — Пашенька!

Он долго тряс Абашкина за плечи, тер уши. В это время открылась дверь и вошла Валерия с дочкой на руках. Увидев Левку, заплакала.

— Счастье, что ты приехал! Запил Пашка! Ничего не слушает. С работы выгнали, никуда не принимают. Хоть бы ты заставил его заняться делом. Живем без гроша.

Левка как мог успокоил Валерию, вытащил подарки. Она растрогалась. Левка спросил:

— Как же я тут помещусь у вас? Вам самим тесно!

— Никуда я тебя не отпущу! Ты будешь спать на ящике, мы — на койке...

Громко, во весь голос заплакала девочка. Абашкин очнулся, приподнял голову, тупо посмотрел на дочь, перевел взгляд на Валерию, потом на Левку, долго, пристально глядел, не узнавая.

— Паша... Это я, Паша...

— Ты, что ли?

— Я, — обрадовался Левка. — Я, Пашенька, я! Приехал я, Паша! Вот я и приехал!

— Ах, приехал... значит, приехал... — повторил Абашкин, по-прежнему не узнавая Левку. — А раз приехал, тогда что надо сделать? Выпить! Пойдем выпьем?.. А?.. Ну, хоть по сто? Хоть по пятьдесят!.. А?..