2012

2012

9 января. Сегодня я видела живого херувима. Голубоглазого, белобрысого, ножки в складочках. Херувиму год и четыре месяца. В месячном возрасте он был усыновлен моей приятельницей. Она получила сигнал, что херувим родился в Новосибирске и мама херувима от него отказалась, и начала собирать документы.

Малыш не будет похож на мою приятельницу. А она не станет выдавать себя за его родную маму. И они будут счастливы.

В моей семье была такая история. Одни из моих многочисленных двоюродных дедов и бабок были военврачами в Сталинграде. Там и нашли годовалого пацанчика. Около убитой мамы. Усыновили. У пары невысоких ев-рееев вырос двухметровый парубок, любивший выпить и покуролесить. Врачом он таки стал, но жену свою побивал и вообще не был похож на сына добропорядочных еврейских родителей. Они страдали. Своих детей не было, а этот… был далек от их идеала.

А ведь они просто спасли ему жизнь. И в этом был неописуемый, постоянный повод для счастья. Его сейчас уже нет в живых. Но есть две дочки и некоторое количество внуков. Здорово ведь?

17 января. В “ПирОГах” на Сретенке, которые стали “Завтра”, отвечала на вопросы зрителей после показа “Ходорковского”. Зрители были на 75 % молодые. Зал был полон-переполон. МБХ видел бы – порадовался.

Папа дома – сегодня выписался. Расстроился, что в его время на “Эхе” был Зюганов. Я его успокаивала – скажи спасибо, что не Путин.

17 января. Стала лауреатом премии журнала “Знамя” за “Историю болезни”. Сказала примерно такую речь. То есть эту написала, но распечатать забыла и говорила “по мотивам”. Волновалась – в зале, например, были Борис Мессерер и Владимир Маканин. Я же все-таки не литератор, а премия, как ни крути, литературная. В 1993-м ее получала Белла Ахмадуллина.

Начну со слов благодарности. Они могут прозвучать стандартно, но я абсолютно искренне считаю, что прошлый год, да и весь период моей болезни, то есть последнее двенадцатилетие, разделились благодаря публикации моего труда в “Знамени” на две неравные части. Большая, как вы понимаете, “до”, и меньшая и очень важная – “после”. Не буду говорить “я проснулась знаменитой” – это не так, слава богу. Но количество писем и благодарностей от читателей оказалось неожиданно велико. Я поняла, что написала что-то, очень нужное многим.

Наверное, многие предполагают, что “История болезни” появилась потому, что мне надо было выговориться. Это не так. Я по жизни человек открытый, потому выговаривалась не раз. На Западе тебя слушают психоаналитики, а у нас – подруги. Я не особо думала о своих побудительных мотивах – просто текст просился наружу. Что называется, рука потянулась к перу, то есть – к клавиатуре. Когда же постфактум попыталась самой себе ответить на вопрос: с чего вдруг? – нашла два резона.

Первый. И достаточно очевидный. Мне надоело, что все (ну не все, а многие) постоянно жалуются и пеняют на жизнь. В сотый раз объяснять здоровому, полному сил человеку, который просто не умеет держать себя в руках и неверно расставляет приоритеты, что жизнь прекрасна, – я устала. А они ведь ноют! У кого-то нет денег на пальто ребенку, у кого-то сын сошелся с неправильной женщиной, а у кого-то в этом сезоне в Альпах не задалась погода. Как жаловалась мне жена университетского товарища, ныне чина в нефтяной компании: “Он ужасный жмот! Я просила всего сорок тысяч евро на шторы! Мы не можем жить без штор!” И в слезы…

В некотором смысле я добилась своего. Кто-то перестал жаловаться прилюдно на головную боль. А в одном письме, которое пришло ко мне в ЖЖ в мае месяце, было сказано: “Я здорова и т. д. Но месяц назад от меня ушел муж. Я, как положено, впала в тоску. Прочитав ваш текст, я вдруг поняла – какое счастье, что этот идиот ушел”. Разница между проблемами в жизни и тем, что не стоит даже вздоха, огромна. Прочувствуйте!

Второй резон. Неявный. Я ведь постаралась посягнуть в “Истории болезни” на совсем непринятый в наших краях уровень искренности и открытости. Так можно говорить только с людьми, которым доверяешь. А у нас давно не в заводе друг другу доверять. И только не надо говорить, что это случилось в последние годы. История закрытых дверей и доносов в России многовековая. Социологи мне говорили, что подобный уровень недоверия был в Германии после поражения во Второй мировой войне. Немцы преодолели. И мы, если захотим, преодолеем. И вы знаете, было только одно поганое письмо от человека, который сообщил мне, что все мои муки – за Ясина, который-де мучил русский народ в 1990-е годы. А можно было предположить, что таких злорадных или завистливых писем будет намного больше. Но нет.

“Историю болезни”, опубликованную в “Знамени”, прочитали не только в России. США, Канада, Израиль и даже острова Теркос и Кайкос из группы Западных Виргинских островов. Спасибо, помог интернет.

18 января. На этой картине великий художник Караваджо изобразил крупным планом (ж)опу лошади. С хвостом. А внизу, около задних копыт, голова человека. Мы не видим его лица, мы смотрим на его затылок. На бессильно падающие руки. Это, граждане, момент падения. И он кажется Савлу ужасным. И если кто-то сейчас скажет Савлу, что тот ослепнет, потом прозреет, перестанет быть свирепым воином, а станет чудесным проповедником того Христа, последователей коего изводил, Савл не поверит. Однако это так. Это начало пути в бессмертие. Это я сходила на выставку Караваджо с Алешей Козловым. Никогда не знаешь, какая жизненная (ж)опа чем в конце концов обернется. Средневековый итальянец-то был мудрецом с большим чувством юмора.

19 января. Будете смеяться, но меня опять поволокло на встречу с прекрасным. На сей раз на пути лежало “Лебединое озеро”. Одетту-Одилию танцевала член “Единой России” Светлана Захарова. Зигфрида – заезжая американская звезда. Хорошо прыгал, но как-то без души. Наш шут – Слава Лопатин – был много лучше. Ну и конец грустный у произведения… а в детстве, кажется, было по-другому. Красота абсолютная – сочетание музыки и движения такое, что впадаешь в какую-то сладкую кому. Хотя, конечно, под танец маленьких лебедей наш человек вспоминает только ГКЧП. Маленькие лебеди, кстати, ныне не девчушки из училища, а откормленные такие взрослые дамы.

26 января. Как-то неожиданно, на спектакле, в театре, в моей жизни возник человек Рома. Слово за слово… Интереснейший, странный. Музыкальный, театральный, балетный. Он, например, не знает, кто такой Ходорковский. И вдруг Рома говорит про друга из Калифорнии, который оказывается моей первой любовью. Рома там гостит два-три раза в год. Очень дружат почти десять лет. Ой, шарик-то маленький! Таких доказательств его (шарика) мелкого размера в моей жизни еще не было!

29 января. Никогда с большим удовольствием не стояла в пробке! Я забрала Леню, моего безлошадного ЖЖ-друга, на “Планерной”. По Благовещенскому переулку мы выехали на внутреннюю сторону Садового ровно в два часа дня. Машин было мало. Мы быстро доехали до Самотеки и встали в формирующуюся колонну. На Красных Воротах стало так много машин, желающих к колонне присоединиться, что колонна стала как минимум в полтора ряда. Напротив Курского уже сделалась пробка. На Октябрьской подруга Лена на вымытом белом “мерсе” радостно пробибикала зданию МВД. На Крымском мосту девушки в белых варежках аплодировали проползающим мимо двум рядам машин. Напротив МИДа дядька на “субару” запарковался, достал из портфеля какой-то документ и стал прикреплять его белой стороной к стеклу. Перед Новым Арбатом приз зрительских симпатий снискала машина с сидящим на крыше белым плюшевым медведиком. К трем мы в огромной пробке дотащились до Маяковки и ушли на Брестскую.

16 февраля. Зачистка перед выборами масштабная. Пугают. Желающих испугаться – выше крыши.

Вот замечательный педагог из Подмосковья Лена Травина, та самая, которая отказалась выгонять людей на путинский митинг, сидит с заплаканными глазами. Ее не власть травит – коллеги жить не дают. Осуждают. Думаете, ее уволить потребовал лично Володин? или губернатор Громов? Конечно, ребята наверху повинны в создании этой атмосферы страха. Но с каким же всепонимающим смирением мы все быстро выстроились… Нате, секите, барин!

У Солженицына была максима “жить не по лжи”.

А у Достоевского, когда отец учит сына жить по заповедям, сын удивляется: “всего-то!”

18 февраля. Милые, хорошие приятели пригласили на серебряную свадьбу. Предупредили – в ресторане ступеньки. ОК, где наша не пропадала.

Но чтоб такие ступеньки! Узкая, с поворотами лестница. Всегдашнее предложение поднять меня на руках… Блинский блин, как я устала от этого. Либо не зовите, либо думайте, куда зовете. В Москве ресторанов много.

За январь была на шести (!) юбилеях – днях рождения. Урожайный был месяц. В четырех местах – ни единой проблемы. В двух – кошмар. Это я к тому, что выбор точно есть.

19 февраля. Самым приятным моментом сегодняшнего длинного дня была встреча на Садовке с машиной с длинной, почти белой лентой с надписью “Русь сидящая”. Остановились около обочины и расцеловались с Романовой и Козловым. Напрягало возросшее количество гаишников, эвакуаторов и желтых “Мосводоканалов”.

А еще была потрясающая тусовка на “Дожде”, а до этого съемки на 3-м канале.

24 февраля. Умер второй парень из моей студенческой группы. Рустам Садыков, pan Rustam – мы даже в одной языковой группе школярствовали. Бесшабашный, несерьезный, добродушный певун и выпивоха.

Я – потомок хана Мамая,

Подо мною гарцует конь,

Сколько душ погубил, не знаю,

азиатский во мне огонь…

Рустам положил недокуренную сигаретку на рояль в гостиной Сашкиных родителей. Она мешала его страстной песне.

Так начиналась “Однажды в Америке” нашего курса. Далее – исчезновение денег (погруженных в чемодан и вывезенных за границу для зарабатывания наивысшего процента) “Чара-банка”, где и работал Садыков, похищение “российских предпринимателей Волкова (Сашка, которого рояль) и Волошина” Япончиком, сдача нанятого “Чара-банком” Япончика ФБРу, попадание Сашки и Вовки под программу защиты свидетелей в Штатах.

Я спросила Рустама году в 1995-м, уже после всего этого боевика:

– Как ты мог поверить в легальные 8 % в месяц по долларам на биржевых операциях на американском рынке?

– Сашка обещал. Он был мне как брат. Мой отец держал руку его отца, когда тот умирал.

Аргумент.

Отец Рустама был кардиологом.

25 февраля. Такое впечатление, что Путин и его окружение верят, может быть и вполне искренне, в то, что мир до сих пор, как это было в ранние века, есть игра с нулевой суммой. В смысле, что если где-то убыло, то где-то прибыло. Если один выиграл, то другой непременно проиграл. То есть в человеческий капитал и его приращение они не верят вообще. Некая общая прибавочная стоимость – не в их системе координат. Все кругом – лохи, которых удалось обвести вокруг пальца. И надо вычислить и уничтожить того, кто “надурит” их. Вот и ищем врагов…

26 февраля. Зарядилась милым фильмом “Дайте жалобную книгу” из времен оттепели. Галич, Рязанов, Олег Борисов. Все молодые и, главное, полные надежд. Борьба нового, красивого и прогрессивного с унылым и скучным старым. Кстати, в финале победа прогресса не очевидна, хотя и весьма вероятна.

Но мы-то знаем, что зло агрессивно и что впереди у этих блистательных людей отвратные годы тоталитарного застоя.

29 февраля. Пришла с презентации второго (значительно обновленного) издания папиной книжки “Приживется ли демократия в России?”. Хорошо, что он сдал ее в издательство до 4 декабря. Иначе бы пришлось делать те выводы, которые до сих пор кажутся преждевременными. Ибо че будет, мы не знаем.

Книга толстая, теоретическая и реально больше энциклопедия, нежели прогноз.

10 марта. Вчера, на сорокалетии у приятельницы, сидящая напротив меня Катя Мирзоева вдруг сказала, что в детстве жила в Москве на улице Металлургов. Ага, а я с Кусковской. Один из самых бандитских районов был в Москве, между прочим. Перово называется. Потом Катя спросила:

– А вы портвейн пили на детских площадках?

– А как же!

Только не на детской площадке, а в детском садике около школы. Понятное дело, вечерком, когда детишек уже не было.

Сколько стоил портвейн в конце 1970-х, кто помнит? Смотря какой, конечно. А еще было вино “Васизубани”, на жаргоне Вася с зубами. По-моему, 2.20. А уж когда мы гуляли шикарно, у кого-нибудь в руках возникала бутылка венгерского шерри-бренди. “Рубин” назывался. Стоил целое состояние – 5 рублей. И ехать за ним надо было черт-те куда – на другой конец Москвы, в магазин “Балатон”.

– А что вы курили?

Ленка набивает текст на компе на высоте 10 тысяч метров. И ржет. У них в Воронеже фольклор совпадал с московским на loo %. А вот цены различались. У Ленки хорошая память, и она говорит что-то насквозь социалистическое:

– У нас была другая зона. В смысле ценовая.

Смеемся обе.

– А сколько у вас яйца стоили?

– Были по девяносто копеек, были по рубль пять, но мелкие, были по рупь тридцать. Но их никогда не было одновременно. А сахар, по-моему, стоил девяносто копеек килограмм.

– А у нас шестьдесят. Зона-то другая.

16 марта. Наблюдаю два одновременно происходящих и, казалось бы, невзаимосвязанных процесса. И вы их тоже наблюдаете. Первый. Как безумная власть безвкусно делает глупости и плодит врагов и недоброжелателей. Ну изобрази второй тур президентских выборов – и все хулители оперативно бы заткнулись. Все по-честному. Ну осуди Алексея Козлова на три года и три месяца, и никому не интересная более Романова ушла бы из Пресненского суда. И вечером на кухне кто-то спрашивал бы кого-то: “И чего она выступала? Столько людей взбудоражила напрасно”.

Второй процесс – это очень быстрый рост способности наших людей к совместным действиям. Мы на глазах перестаем быть атомами, которыми нас сделал коммунистический режим. Под песни о взаимопомощи и взаимовыручке мы мечтали о заборах вокруг своих шести соток. Которые и построили при первой возможности. А сейчас наконец-то уровень доверия между нами стремительно растет. На Садовом кольце 26 февраля мы доверяли человеку просто потому, что у него была белая ленточка. Маркер того, что у этого человека те же ценности, что и у тебя.

17 марта. Пока я была молодая и здоровая, я любила в путешествиях смотреть камни. Города, пейзажи и прочие достопримечательности. Теперь мне хочется ехать только туда, где я могу общаться с людьми. Таких стран немного: Америка, Израиль, Англия еще была. Но после Гошиной смерти в Лондоне мне туда совсем не хочется. Еще Италия любимая, но там на всю страну одна детсадовская подружка Оксанка, ныне ставшая маркизой, да еще одна ЖЖ-подруга. Маловато будет. Израиль с этой точки зрения, наверное, лучшая страна. Леху я знаю тридцать лет, Леньку – двадцать, Вовку – десять, Зойку – четыре (а перед этим два в ЖЖ). С Леной третьего дня развиртуализировались.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.