6. Мы задушим Иерусалим

6. Мы задушим Иерусалим

В течение недели в декабре 1947 года каждый вечер на улице Каср-эль-Нил, главной магистрали Каира, собирались толпы людей; они приходили сюда для того, чтобы поглазеть на огни дворца, в котором помещалось египетское Министерство иностранных дел. В полутьме ранних декабрьских сумерек мерцали угли в жаровнях, среди толпы сновали уличные торговцы, продававшие жареные арбузные семечки и початки вареной кукурузы. А в парадном зале дворца, под обюссонскими гобеленами, совещались восемь разгневанных мужчин: семеро из них были премьер-министрами или министрами иностранных дел семи государств, входящих в Арабскую лигу: Египта, Ирака, Саудовской Аравии, Сирии, Йемена, Ливана и Трансиордании; восьмой был генеральным секретарем Лиги. Именно на обещания стран Арабской лиги и полагались палестинские арабы.

За людьми, собравшимися во дворце на улице Каср-эль-Нил в Каире, стояла внушительная сила; под их властью было население общей численностью в сорок пять миллионов человек — в тридцать раз превышавшее население Палестины и территория общей площадью в три миллиона квадратных, миль — в двести раз больше, чем территория Палестины. Под бесплодными пустынями арабских владений скрывались богатейшие в мире запасы нефти. В распоряжении этих людей имелось пять регулярных армий, три из которых — иракская, египетская и трансиорданская — считались достаточно боеспособными.

Объединение семи арабских государств, связанных общим языком, историей и религией, создавало впечатление мощи и сплоченности; в действительности же дело обстояло не совсем так. Сирия и Ливан были республиками, государственный строй которых представлял собой подобие французского; Саудовская Аравия, Йемен и Трансиордания — феодальными монархиями, возникшими на основе племенных структур; Египет и Ирак — конституционными монархиями британского образца. Все эти страны постоянно враждовали друг с другом. Историческое соперничество Египта и Ирака уходило своими корнями к временам халифатов. Богатая нефтью Саудовская Аравия являлась предметом зависти и недоброжелательства со стороны своих бедных соседей. Все эти страны раздирала племенная, национальная и даже личная вражда. Сирия откровенно зарилась на Ливан. В правящих кругах Сирии и Ирака постоянно зрели заговоры и шла ожесточенная борьба за власть.

В течение последних четырех лет руководители этих государств соревновались друг с другом в воинственности своих позиций в отношении Палестины. Патриотизм того или иного арабского лидера измерялся тем, насколько пылко он клялся в преданности палестинским братьям. Все эти заявления побуждали палестинских арабов занимать все более непримиримые позиции.

— Если ООН хочет, чтобы еврейское государство существовало, — хвастался ливанский премьер-министр Рияд эль Солх, — ей придется послать своих солдат для охраны каждого еврея.

И вот, наконец, настала пора перейти от воинственных угроз к делу. Уже неделю совещались в Каире руководители арабских государств, и в ходе переговоров обнаружилось то, что и так было им всем хорошо известно: между публичными заявлениями и личными убеждениями этих лидеров была дистанция огромного размера. Что бы они ни собирались предпринять в Палестине, это могло быть сделано отнюдь не ради помощи палестинским братьям, а лишь исходя из их собственных интересов.

Египетский премьер-министр Махмуд Нукраши Паша готов был послать в Палестину деньги и оружие, но не армию: конфликт с Великобританией из-за Суэцкого канала не позволял Египту ввязываться в войну, в которой линии коммуникаций будут проходить через зону канала, контролируемую англичанами.

Фейсала, наследного принца богатой нефтью Саудовской Аравии, убеждали, что он должен помочь общей борьбе, прекратив или хотя бы сократив поставки нефти западным странам, особенно Соединенным Штатам; однако, памятуя, что сокращение поставок нефти из Саудовской Аравии на Запад означает истощение потока долларов, текущих с Запада в казну его отца, короля Ибн-Сауда, принц Фейсал на все подобные просьбы неизменно отвечал, что "речь идет о Палестине, а не о нефти".

Представитель иракского премьер-министра Нури Сайда предложил, дождавшись ухода из Палестины британских войск, ударить по Тель-Авиву; однако такой план показался остальным участникам совещания весьма подозрительным — противники Нури Сайда увидели и нем не столько стремление помешать образованию еврейского государства, сколько попытку усилить в Палестине британское влияние. Ливанский премьер-министр Рияд эль Солх и его близкий друг и политический союзник Джамиль Мардам, премьер-министр Сирии, предложили организовать в Палестине партизанскую войну; таким путем они надеялись подорвать растущее влияние Ирака, главного соперника Сирии.

В центре стола сидел Абдурахман Аззам Паша, генеральный секретарь Арабской лиги. Перед ним лежал отпечатанный на четырех страницах меморандум с грифом "секретно"; Аззам Паша составил этот меморандум, надеясь с его помощью достичь компромисса между участниками совещания. В первом параграфе меморандума излагалась суть вопроса, для обсуждения которого все они собрались в Каире: "Арабская лига преисполнена решимости не допустить создания еврейского государства в Палестине и сохранить Палестину в качестве единого и независимого государства". Далее в меморандуме говорилось, что страны, приславшие своих представителей в Каир, обязываются на предварительно оговоренных условиях поставить Арабской лиге десять тысяч винтовок, три тысячи добровольцев и один миллион фунтов стерлингов для немедленного развертывания партизанских операций в Палестине. Наконец, согласно меморандуму, ответственность за составление координированного плана вторжения арабских армий в Палестину возлагалась на пятидесятидвухлетнего иракского генерала, ветерана Дарданелльской кампании во время Первой мировой войны.

Над всей дискуссией незримо витала тень мягкоголосого рыжебородого человека, давно уже игравшего одну из главных ролей в палестинской трагедии, — Хадж Амина Хусейни. Он устроил свой штаб на окраине Каира и оттуда пристально следил за ходом конференции. Все арабские лидеры, собравшиеся на улице Каср-эль-Нил, в глубокой тайне поодиночке посетили муфтия в его укромном убежище. Он принимал их под огромной фотографией Иерусалима и пытался склонить к тому решению, которое устраивало его самого. Хадж Амин вовсе не хотел, чтобы в Палестину вторглись арабские армии. Он понимал, что армии приходят, чтобы захватить власть, а у него не было ни малейшего намерения делиться с кем бы то ни было своей властью в Палестине; и в последнюю очередь он согласился бы видеть в Палестине своих соперников, командовавших армиями Ирака и Трансиордании.

Цель муфтия заключалась в том, чтобы создать свою собственную армию, которая могла бы разбить евреев без помощи извне.

Решение, принятое Арабской лигой, вполне устраивало муфтия.

Теперь оставалось получить контроль над всеми деньгами и добровольцами, обещанными ему Арабской лигой, и поставить войска под свое командование. Чтобы доказать обоснованность своих претензий на руководство страной, он немедленно послал в Палестину в качестве главнокомандующего своего двоюродного брата Абдула Кадера Хусейни, по прозвищу Абу Муса.

Прирожденный вождь и организатор, Абдул Кадер уже доказал свои способности в 1936 году во время так называемою "арабского бунта". Популярность его среди палестинских арабов была, пожалуй, не меньшей, чем популярность самого муфтия. Через несколько дней Хадж Амин покинул Каир с твердым намерением выполнить клятву, впервые произнесенную одним из его приверженцев и ставшую основным лозунгом муфтия — "сбросить евреев в море".

Комнату освещали две свечи, стоявшие по краям простого деревянного стола. За столом сидел Давид Бен-Гурион; его седые, торчащие во все стороны вихры блестели в неярком мерцании огня. Перед Бен-Гурионом сидело несколько человек, но никакие толпы любопытных не окружали здание еврейской средней школы в окрестностях Иерусалима, куда шли люди — один за другим незаметно проскользнули под покровом ночной темноты. Это были командиры иерусалимских отрядов Хаганы.

Бен-Гурион созвал их на совещание, поскольку был убежден, что именно здесь, в Иерусалиме, в ближайшие месяцы придется вести самую тяжелую борьбу. Оторванный от остальных поселений, полностью зависящий от беспрерывного снабжения по крайне уязвимой дороге, Иерусалим был ахиллесовой пятой ишува. Арабам достаточно было нанести один решительный удар по Иерусалиму, чтобы развеять все надежды Бен-Гуриона. Глядя на сидящих перед ним людей, Бен-Гурион мрачно сказал:

— Если арабам удастся блокировать Иерусалим и отрезать его от ишува, то нам крышка; еврейское государство погибнет, еще не успев родиться.

После этого невеселого вступления Бен-Гурион заговорил о более широких аспектах борьбы. И его политический гений проявился в том, что уже в этот декабрьский вечер, когда лидеры арабских государств все еще препирались в египетской столице, вряд ли сознавая, к чему приведут их напыщенные речи, он уже предвидел дальнейшее развитие событий.

— Настало время, — сказал Бен-Гурион, — готовиться к войне против пяти арабских армий.

От его слов на собравшихся пахнуло студеным зимним ветром; некоторые недоверчиво усмехнулись.

— Неужели арабы Дженина собираются атаковать нас бронетанковыми частями? — спросил Элияху Арбель, бывший офицер чешской армии, а ныне офицер оперативного отдела иерусалимского округа Хаганы. Слова Бен-Гуриона показались ему абсурдными. "Бен-Гурион говорил о войне против пяти арабских государств, вспоминал Арбель впоследствии, — в те дни, когда англичане арестовывали нас за ношение пистолета".

Однако Бен-Гурион был уверен в том, что именно так оно и будет. Бму несвойственно было недооценивать противника.

Угроза совместного нападения пяти арабских государств была достаточно серьезной.

Но если Бен-Гурион не склонен был недооценивать арабов, то он их и не переоценивал. Он знал, что арабы, опьяненные собственным бахвальством и высокопарными декларациями своих руководителей, в действительности готовы к жертвам больше на словах, чем на деле. Арабский экстремизм представлял собой смертельную опасность для евреев, но он же давал им редкостный шанс. Принятый ООН план раздела Палестины не мог удовлетворить Бен-Гуриона. Интернационализация Иерусалима была ударом в сердце как для Бен-Гуриона, так и для каждого еврея. Непомерно растянутые нелепые границы, намеченные для еврейского государства, с военной точки зрения были абсолютно неприемлемы.

Некоторые лидеры ишува настаивали на том, чтобы независимо от позиции арабов начать вооруженную борьбу. Бен-Гурион, как и большинство руководителей Еврейского агентства, был против подобного решения. Однако, если арабские государства собирались сами начать войну против евреев, ситуация совершенно менялась. В случае войны еврейское государство будет иметь не ту территорию, которую ему предназначала ООН, а ту, которую оно сумеет захватить и удержать в ходе военных действий.

Бен-Гурион не раз говорил, что именно неуступчивость арабов помогла сионистам добиться своих целей: "Когда они на нас нападали, мы получали то, чего иначе не могли бы добиться".

Первые атаки арабов на еврейские поселения вынудили еврейских землевладельцев начать скрепя сердце нанимать на работу евреев, а не арабов. Еврейские погромы в Яффе привели к основанию первого еврейского города — Тель-Авива.

Нежелание арабов допустить в Палестину евреев, уцелевших в гитлеровских лагерях смерти, вызвало во всем мире волну сочувствия к идее создания еврейского государства. Однако, по мнению Бен-Гуриона, самой большой ошибкой арабов, которая могла послужить на пользу ишуву, был их отказ согласиться с решением ООН о разделе Палестины.

"Это все меняет, — думал Бен-Гурион. — Это даст нам право удержать то, что мы сумеем захватить". С этого момента будущее еврейского государства зависело уже не от решения ООН, а от силы оружия.

На другом берегу реки Иордан, за погруженной во тьму грядой Моавских гор, в гостиной своего дворца на восточной окраине Аммана, сидел над шахматной доской загадочный арабский монарх — Абдалла ибн Хуссейн эль Хашими. Он был искусным шахматистом. Из всех фигур он больше всего любил коня, чьи ходы так трудно предугадать; в шахматах он придерживался той же тактики, что и в жизни, — он умел выжидать, терпеливо разгадывая намерения противника, маневрировать и неожиданно наносить удары.

Территория королевства, которым правил Абдалла, на три четверти представляла собой пустыню. Население страны едва достигало полумиллиона человек, а государственный бюджет не превышал полутора миллионов фунтов стерлингов. Однако в распоряжении Абдаллы имелась важная фигура, которую он мог по своему усмотрению передвигать по шахматной доске Ближнего Востока: Трансиордания была единственной арабской страной, располагавшей по-настоящему хорошо обученной профессиональной армией — так называемым Арабским легионом.

Этой армии Бен-Гурион боялся больше всего. Однако, как это ни парадоксально, ни один арабский лидер не понимал Бен-Гуриона лучше, чем монарх, который командовал Арабским легионом. Абдалла был единственным арабским руководителем, который на протяжении последних десяти лет поддерживал какие-то связи с палестинскими евреями. Электрический ток, питавший лампочку, при свете которой этот потомок пророка каждое утро читал стихи из Корана, шел от еврейской электростанции, находившейся на северо-западной границе его королевства. Накануне голосования в ООН Абдалла тайно встретился с Голдой Меир в доме директора электростанции и имел с ней теплую беседу. Оба признали, что муфтий — их общий враг; было договорено, что стороны будут поддерживать контакты. Король нередко обращался к своим еврейским соседям за советом или технической помощью. Возвращение евреев на палестинскую землю Абдалла рассматривал как возвращение на Ближний Восток семитского народа, подвергавшегося преследованиям на Западе и призванного теперь оказать помощь другому семитскому народу — арабскому, также пострадавшему от западного колониализма.

Невысокий, коренастый монарх глубоко презирал своих собратьев по Арабской лиге, занимавшихся в Каире глупой болтовней. О самой Лиге он однажды сказал, что это "мешок, который напялили на семь голов сразу". Он презирал всех египтян, а короля Фарука в особенности. Абдалла часто говаривал: "Нельзя облагородить сына балканского мужика, посадив его на трон". Сирийцев, чьи земли Абдалла был бы не прочь присоединить к своим владениям, он считал вздорными забияками. И, разумеется, с первой же встречи в 1921 году Абдалла возненавидел муфтия. Впрочем, эта ненависть была взаимной. "Мой отец, — неустанно напоминал эмир своим приближенным, — всегда предупреждал меня, что следует остерегаться проповедников".

Судьба была несправедлива к Абдалле. В 1914 году Лоуренс Аравийский доверил руководство арабским восстанием не ему, а его младшему брату, и слава обошла Абдаллу стороной. Он был изгнан из наследственного эмирата на берегу Красного моря.

Нынешнее свое покрытое песками королевство он получил из рук Уинстона Черчилля, который милостиво отрезал ему часть Палестины после того, как французы изгнали его брата Фейсала из Дамаска. Долгие годы резиденцией Абдаллы оставалась бедуинская палатка, разбитая на том самом холме, где сейчас высился его дворец. Он горел честолюбием, у него были великие замыслы, а управлял он всего лишь клочком забытой Богом пустыни да горсткой людей.

И вот, наконец, одобренный ООН план раздела Палестины предоставлял ему такую возможность, о какой он четверть века только мечтал, — возможность выбраться из своей трансиорданской клетки и стать властителем солидного королевства, которое соответствовало бы его способностям и наследным правам. Священный город Иерусалим мог сделаться теперь его столицей.

Преданный премьер-министр Абдаллы вошел в кабинет сэра Алека Керкбрайда, британского посланника в Транс — Иордании, и осторожно спросил:

— Какова будет реакция правительства Его Величества, если король Абдалла присоединит к своим владениям ту часть Палестины, которая согласно решению ООН должна отойти к арабскому государству?

В эти дни по мечетям, куда на заре сходились на молитву правоверные, начал разноситься слух: "Возвращается Абу Муса". Услышав эти слова, многие трогались в путь. Из Яффы, Хайфы, Шхема, Дженина и Туль-Карема — из 20 городов, небольшими группами, чтобы не возбудить подозрения англичан, арабы двигались в Бейт-Суриф, небольшую деревушку к юго-востоку от Иерусалима, где предполагал расположиться Абу Муса. В небольшом каменном здании в честь главнокомандующего и его ближайших сподвижников был устроен торжественный прием.

Большинство из тех, кто сидел сейчас, скрестив ноги, на полу вокруг Абдула Кадера Хусейни, не видело своего вождя почти десять лет — с "Арабского бунта" 1936-1939 годов. Тогда Абдул Кадер сражался против англичан, был дважды ранен, бежал в Ирак, четыре года провел там в британской тюрьме.

Затем во время восстания 1938 года он повышал свою воинскую квалификацию в школе подрывников Третьего рейха. Теперь Абдул Кадер вернулся в Палестину, чтобы сражаться против нового врага. Он вовсе не был склонен разражаться проклятиями или, бия себя в грудь, свирепо клясться окрасить Средиземное море еврейской кровью; он был серьезен, спокоен, деловит и твердо знал, чего он хочет.

— Дипломатия и политика, — сказал он собравшимся, — не помогли нам достичь нашей цели. Теперь арабам Палестины осталось только одно: защищать свою честь и страну силой оружия.

Спокойно и методично он начал объяснять стратегию той борьбы, для ведения которой он был прислан сюда муфтием.

Подобно Игаэлю Ядину, Абдул Кадер знал, что война за Палестину будет выиграна или проиграна на дорогах. Никакая другая стратегия не отвечала тем средствам, которые Абдул Кадер имел в своем распоряжении. Лучше всего арабы умели нападать из засады на движущийся транспорт, а так как в еврейских грузовиках и автобусах всегда можно было чем-то поживиться, алчность подстегивала их боевой дух.

Расстелив на ковре большую карту Палестины, Абдул Кадер провел пальцем по цепочке обособленных еврейских поселений, обведенных красной чертой.

Первоначальная задача заключалась в том, чтобы нарушать коммуникации между отдельными пунктами, препятствовать их снабжению и в конце концов блокировать все поселения. Затем палец Абдула Кадера передвинулся в центр карты, к темному пятну в сердце Палестины — Иерусалиму. Арабский военачальник не хуже Бен-Гуриона понимал, что сто тысяч иерусалимских евреев — наиболее уязвимая часть ишува.

— Как только будет достаточно людей и оружия, объявил Абдул Кадер, — мы возьмем Иерусалим в кольцо.

Сцепив пальцы рук и как бы сжимая ими темное пятно на карте, арабский главнокомандующий поклялся:

— Мы задушим Иерусалим!