8. Санта-Клаус Хаганы

8. Санта-Клаус Хаганы

Свежевыпавший снег обметал черепичные крыши и клочьями лег на стены Старого города. А над ним на высоком холодном небе, подобно дальнему маяку, горела звезда, которая тысяча девятьсот сорок семь лет тому назад вела пастухов Иудеи и трех волхвов к яслям в Вифлееме. Закутавшись в снежную мантию, Иерусалим собирался праздновать Рождество — самое тревожное Рождество за всю свою долгую историю.

Редко когда в истории Иерусалима мир казался столь далеким, а люди доброй воли столь немногочисленными, как в те декабрьские дни 1947 года. С приближением Рождества покой горожан все чаще нарушался перестрелками, и что ни день, то чаще и яростнее становились вооруженные стычки: к концу года в столкновениях погибло уже сто семьдесят пять арабов, сто пятьдесят евреев и пятнадцать английских солдат. Гершон Авнер — тот самый, который привез Бен-Гуриону весть о голосовании в ООН, — собственными глазами видел, как в центре еврейского квартала Иерусалима средь бела дня были убиты два британских солдата. Банда арабских подростков схватила на базаре Старого города еврея Исраэля Шрайбера; через несколько часов его обезображенный труп, втиснутый в мешок, был найден около Дамасских ворот. Журналиста Роберта Стерна, уроженца Великобритании, популярного обозревателя газеты "Палестайн Пост", застрелили на пороге агентства печати. Последняя его статья неожиданно оказалась эпитафией самому себе. "Если я умру, — писал он, — то пусть вместо того, чтобы ставить памятник на моей могиле, люди пожертвуют средства на содержание животных в Иерусалимском зоопарке".

На следующий день, когда в зоопарк стали поступать первые пожертвования, похоронную процессию, двигавшуюся за гробом Стерна, обстреляли арабские снайперы.

Даже в Сочельник не обошлось без положенной порции перестрелок. Сами Абуссуан, возвращавшийся с традиционного рождественского радиоконцерта, где он играл на скрипке, попал под обстрел в еврейском квартале Мекор-Хаим. Когда Абуссуан добрался до скромного отеля в Катамоне, на его машине красовались следы пуль. Абуссуан переехал со своей семьей в отель "Семирамида" через несколько дней после разгрома и сожжения еврейского торгового центра. Отель принадлежал дяде Абуссуана. Трехэтажное, укрытое зарослями бугенвиля и ничем не приметное здание "Семирамиды" казалось Абуссуану надежнейшим убежищем.

Грустное Рождество было у палестинских христиан в тот тревожный год. Едва не погибнув по дороге с концерта, Сами Абуссуан встретил праздник в кругу своей семьи. Когда Джеймс Поллок, окружной комиссар Иерусалима, прибыл на рождественское богослужение в Церковь Рождества Христова в Вифлееме, он застал там лишь жалкую горстку паломников. В нескольких кварталах от Церкви Рождества, в доме доктора Михаэля Малуфа, возглавлявшего сеть психиатрических больниц в Палестине, столы не ломились, как прежде, от яств и радостная толпа друзей не шумела в комнатах; доктор Малуф встретил Рождество вдвоем со своей женой Бертой; откуда-то издали доносилась разухабистая песня — это горланили английские солдаты.

— Да встретишь ты все праздники в добром здравии! — произнес доктор Малуф традиционное арабское приветствие и поцеловал жену.

Взявшись за руки, они смотрели в окно. Подвыпившие солдаты продолжали горланить. "Но в домах, — подумала Берта Малуф, — царит скорбь".

В это время в трех тысячах километров от Иерусалима, в бельгийском порту Антверпен, невысокий юноша в черном дождевике, радостно потирая руки, стоял в воротах, ведущих к длинному ряду темных складов. В этот сочельник Ксилю Федерману предстояло стать Санта-Клаусом Хаганы. На складах хранились сотни пикапов, санитарных машин, цистерн, джипов, прицепов, бульдозеров, транспортеров. Там громоздились горы палаток всевозможных размеров — от одноместных до стоместных, море касок, километры кабелей, проводов и шлангов, штабеля радиоприемников, полевых телефонных аппаратов и переносных раций. Здесь же были сложены тюки патронташей, белья, носков, обуви, обмундирования, карманных фонариков, пакетов первой помощи. Всего этого хватило бы на экипировку половины евреев земного шара, если бы они вздумали вступить в ряды Хаганы. Подобно тому, как Эхуд Авриэль был послан в Европу покупать оружие и боеприпасы, Федерман был командирован найти и закупить снаряжение для немедленной организации армии численностью в шестнадцать тысяч человек. Обрадованный Федерман принялся обследовать открывшиеся его глазам богатства и составлять список вещей, необходимых для армии, призванной защищать еще не родившееся государство. В одном из складов он наткнулся на какое-то странное приспособление. Это было заплечное крепление для переноски тяжестей. Федерман секунду поколебался, а потом подумал: "Это может пригодиться, да и стоит всего двадцать центов штука". Он пометил в своем списке триста креплений и пошел дальше. Этим двадцатицентовым креплениям суждено было спасти иерусалимских евреев от голодной смерти.