52 «Все несчастье… заключалось только в том, что людям была дана неверная установка — на уничтожение небольшого высадившегося здесь немецкого десанта»

⁵² «Все несчастье… заключалось только в том, что людям была дана неверная установка — на уничтожение небольшого высадившегося здесь немецкого десанта»

24 и 25 июля, в те дни, когда я был под Ельней, мы предпринимали первые неудачные попытки восстановить положение, окружить и уничтожить прорвавшихся немцев. Из многих документов того времени создается впечатление, что наши войска почти повсюду стремились атаковывать немцев, но сведения о них были противоречивые, неточные — силы их поначалу резко преуменьшались, а наши действия носили хотя и активный, но разрозненный характер.

Командарм Ракутин был недоволен действиями комбрига Кончица, а в штабе Резервного фронта были недовольны действиями Ракутина.

Накануне нашего приезда к Ракутину штаб Резервного фронта, требуя от него организовать атаку, сообщал, что, «по данным Западного фронта, у Ельни действует 18-я танковая дивизия противника, ведшая тяжелые бои больше 8 суток. Других частей противника там не наблюдалось».

А через сутки тому же Ракутину из штаба Резервного фронта сообщалось, что «до ста танков противника предположительно 7-й танковой дивизии проникли через фронт группы Калинина… Ожидайте их выход к вашему фронту».

На самом деле и те и другие сведения были неверны: в районе Ельни действовали совсем другие части немцев.

Донесения штаба Резервного фронта в Генштаб носили противоречивый характер: 24-го туда доносили, что, по докладу прибывшего раненым в штаб армии полковника Бочкарева, наши части с утра повели решительное наступление и наши танки ворвались на северную и северо-восточную окраины Ельни и ведут там бой. В связи с этим командующий фронтом приказывал Ракутину выделить отряд преследования. А 25-го в Генштаб сообщалось, что 24-я армия отражает попытки противника прорваться на восток в районе Ельни.

Командующий Резервным фронтом генерал-лейтенант Богданов выражал Ракутину свое неудовольствие: «Из Вашего боевого донесения видно, что направление главного удара с севера не обеспечено необходимым количеством сил и средств. Наступление велось на всех направлениях примерно с одинаковым насыщением сил и средств. При этом танки использовались на второстепенных направлениях, действия войск направлены не на окружение и уничтожение противника, а на выталкивание его… Моего приказа не поняли и бьете противника растопыренными пальцами…»

Генштаб снова и снова запрашивал командующего Резервным фронтом: что происходит под Ельней? Вот как выглядит одна из лент переговоров по этому поводу:

«— У аппарата генерал-лейтенант Богданов.

— Слушаю вас.

— Про Ельню ничего не знаю. Из штарма 24 никаких Данных до сего времени не получил, несмотря на попытки получить их. Продолжаю добиваться сведений… Точное местонахождение Ракутина доложить не могу. Товарищ Ракутин сегодня менял свой командный пункт, и куда переехал, штарм 24 доложить не может. Сейчас еще раз запрошу штарм 24 — где находится Ракутин».

Кстати сказать, читая эти телеграфные ленты, я вспомнил то место своих записок, где меня так умилило, что при командующем армии в его полевом штабе всего три человека и что ему не сидится на месте. Личная храбрость и стремление побольше увидеть своими глазами, разумеется, привлекательные человеческие черты. Но если говорить серьезно, стиль руководства армией, с которым я столкнулся тогда у Ракутина, был, очевидно, палкой о двух концах.

В ту ночь с 24 на 25 июля, когда мы возвращались из 355-го полка к Ракутину и искали его, из штаба фронта пришло начальнику штаба армии и Ракутину сразу две гневные телеграммы:

«Комфронта категорически запретил посылать Ракутину какие-либо дополнительные части. Все, что находится в движении из района Вязьма на Ельня, вернуть в свои районы. Ракутину продолжать операцию имеющимися у него силами».

«Генералу Ракутину. Возмущен бездеятельностью войск в районе Ельня. От вас кроме просьб помощи ничего не имею. Требую уничтожить противника районе Ельня. Сил у вас для этого в большом излишке».

Все это вместе взятое отражает реальную обстановку тех дней под Ельней в одной из армий Резервного фронта, которая вдруг оказалась перед лицом прорвавшихся немцев. Войска 24-й армии состояли из недавно прибывших или еще двигавшихся к месту назначения частей, или из таких частей, как 100-я дивизия, едва начинавших переформировываться после выхода из окружения.

Появление немцев было внезапным, а оценка их сил неточной. Вдобавок командующий армией впервые руководил боевыми действиями.

Все это усугублялось общей запутанностью обстановки: немецкие танковые и моторизованные дивизии прорвались в район, еще совсем недавно считавшийся тыловым районом Западного фронта. Еще несколько дней назад и штаб Резервного фронта, и штабы его армий целиком ориентировались на разведывательные данные стоявшего впереди Западного фронта и привыкли получать от него все сведения о противнике. Поэтому собственная разведка частей Резервного фронта в те дни, о которых идет речь в записках, работала особенно плохо, и в документах штаба Резервного фронта соседствовали самые противоречивые донесения: «По данным… 24-й армии, в районе Ельня противника обнаружено не было» и «До тысячи человек солдат мотопехоты противника… до 20 танков находятся в движении на Ельню».

Этим объясняется и такая, например, телеграмма из штаба Резервного фронта в Генштаб: «Докладываю. Насчет Ельни. Еще сегодня в 2 часа утра мне из штарма 24 докладывали, что ничего угрожающего там нет. Объяснение по поводу Ельни сейчас будет передано отдельной телеграммой. Штарм 24 не имеет технической связи с дивизиями, а отсюда — плохое управление, незнание обстановки. Следует отметить также недостаточную добросовестность работников оперативного отдела штарма». Вслед за этим на той же телеграфной ленте сохранился ответ начальника оперативного отдела штаба Резервного фронта полковника Боголюбова, данный им на запрос Генштаба: что же все-таки происходит под Ельней? «Отвечаю… У Ельни силы противника до полка и около ста танков. Два часа тому назад в этот район командирован мой помощник подполковник Виноградов и зам. прокурора для выяснения обстановки». А вслед за этим ответом идет дополнение: «Только сейчас вот доложили, что противник загнан в Ельню и в ближайшие часы с ним будет покончено».

На одной из телеграфных лент сохранился неполный текст телеграфных переговоров того самого подполковника Виноградова, о котором шла речь в предыдущей телеграфной ленте, с кем-то из работников штаба фронта, видимо с полковником Боголюбовым: «Товарищ Виноградов, теперь вам понятно, что произошло?» В ответ на этот вопрос Виноградов отвечает, очевидно, ссылаясь на свой предыдущий, правдивый доклад начальству: «Я первое время боялся этого слова, когда его выпустил (остается догадываться, что это было за слово: может быть, паника, может быть, бегство. — К. С.). Ну меня и ругнули! Это разговор между нами. За три четверти (очевидно, правды. — К. С.) тоже немного поругали. Как вы посоветуете? Что делать в таких случаях? Говорить о „бескровном“ или говорить, что есть? Понятно, что разбежались».

На этот вопрос его собеседник из штаба фронта отвечает: «Ты был прав. Хорошо. Вранье ни к чему не ведет. Лучше говорить правду. Если вас за это поругали — доложи… члену Военного Совета».

Я привел обрывок этого носившего товарищеский оттенок разговора по телеграфу, потому что он кажется мне типичным для того времени, отражающим всю силу противоречий между обстановкой, какой ее хотелось видеть сверху, и обстановкой, складывавшейся на деле, между ожидаемыми докладами и тем, что порой приходилось докладывать, не желая уклоняться от истины.

Чтобы прогнать немцев с Ельнинского выступа, оказалось необходимым серьезно подготовиться к этому, организовать наступление силами двух армий и несколько недель ожесточенно драться. И когда в одной из оперсводок штаба Резервного фронта о самом начале боев за Ельню я читаю, что «противник продолжает удерживать район Ельни» и что, несмотря на потери в пятьсот семьдесят человек, «неорганизованные слабые попытки 19-й стрелковой дивизии уничтожить противника успеха не имели», то эти невеселые данные отнюдь не дают исчерпывающего представления о потенциальных возможностях этой впопыхах брошенной под Ельню дивизии. Да, это были для нее, как и для многих других, первые дни жестокой науки войны, первые неудачи, первые уроки. Но если заглянуть, как я это делал в других случаях, в последующую историю этой же 19-й дивизии, мы увидим, что за четыре года войны она прошла путь от Подмосковья до Праги, форсировала Днепр, Буг, Днестр, Дунай, воевала в Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии, Чехословакии, получала благодарности за взятие Констанцы и освобождение Белграда, за овладение Будапештом и Братиславой. Но долгий путь этот начинался именно под Ельней, и начинался с неудач, с первых неорганизованных попыток отбить у немцев этот маленький городок Смоленщины.