XLII. Допрос С. Е. Виссарионова 24 мая 1917 года.

XLII.

Допрос С. Е. Виссарионова

24 мая 1917 года.

Содержание: Внешние факты деятельности Виссарионова. Вопрос Виссарионова о порядке его задержания. Деятельность Виссарионова по департаменту полиции. Секретная агентура. Инструкция для внутреннего освещения 1907 г. Дело Шорниковой. Дело Малиновского. Поездка Виссарионова заграницу. Поездка на юг России в связи с забастовкой в Черноморском флоте. Поездка в Киев после убийства Столыпина. Убийство Карпова Петровым. Доброскок. Участие Виссарионова в ревизии союза городов на фронте. Перлюстрация писем.

* * *

Председатель. — Вы были вице-директором департамента полиции с 12 января 1908 года по 23 июня 1913 года?

Виссарионов. — Я был сначала чиновником особых поручений при министре внутренних дел IV класса.

Председатель. — С какого времени?

Виссарионов. — Кажется, с того числа, которое вы изволили назвать, я исполнял обязанности вице-директора департамента полиции. Это продолжалось включительно до министра Макарова. При Макарове я исполнял обязанности вице-директора департамента полиции и оставался до июня 1913 года.

Иванов. — А чиновником особых поручений кто вас назначил?

Виссарионов. — Столыпин, — с должности прокурора ярославского окружного суда.

Председатель. — Затем с 1913 года по 16 ноября 1915 года вы были членом совета по делам печати и председателем петроградского комитета по делам печати?

Виссарионов. — Да, по повелению б. государя, я был назначен одновременно председательствовать. Так как эти обе должности — штатные, то одновременно их нельзя соединять, а на меня было возложено, по высочайшему повелению, председательствование в комитете по делам печати.

Председатель. — За этот период времени вы имели какое-нибудь отношение к департаменту полиции?

Виссарионов. — Нет, не имел.

Председатель. — Вы не исполняли отдельных поручений по делам департамента полиции за это время?

Виссарионов. — Нет.

Председатель. — С 16 ноября 1915 года до дней революции вы были членом совета министра внутренних дел?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — Причем, 26 декабря 1915 года, вы были командированы в царскую ставку для участия в комиссии по выработке правил по военной цензуре и для ознакомления с постановкой розыска в могилевском жандармском управлении?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — Каким образом сочетались эти два поручения: с одной стороны — выработка правил военной цензуры, а с другой стороны — ревизионное поручение в пределах деятельности департамента полиции?

Виссарионов. — Я так объяснял себе, что на меня, как на члена совета министра внутренних дел, это было возложено министром Хвостовым.

Председатель. — Какое поручение вы исполняли 4 февраля 1916 года, когда были командированы в гор. Николаев и Севастополь?

Виссарионов. — В Николаеве была очень длительная забастовка, я сейчас не помню какого завода, — так эти полтора месяца отразились в памяти. Я помню, там директором завода был Юренев. Забастовка длилась всего-навсего, кажется, сорок два дня. Я должен был поехать в Николаев ознакомиться, на какой почве эта забастовка возникла, объясняется ли она экономическими побуждениями или чисто политическими.

Председатель. — А относительно Севастополя?

Виссарионов. — Я поехал, чтобы переговорить, в связи с забастовкой, с командующим морскими силами; был командирован в помощь мне жандармский офицер. Я должен был ознакомиться с тем настроением, которое существует по словам жандармского управления. Это я и сделал.

Председатель. — Затем 12 марта 1916 года по возвращении из этой поездки, вы были назначены председателем особой комиссии для выработки инструкции по охране бывшего императора и императрицы и мест, подведомственных дворцовому коменданту?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — Вы представляете себе ваше юридическое положение? Вы сейчас допрашиваетесь не следователем, который допросит вас впоследствии, вы находитесь в заседании Чрезвычайной Следственной Комиссии. Сейчас мы, в силу данного нам законом права, требуем от вас объяснений по должности, которые вы занимали. Так что, это предварительный допрос, в котором мы разбираемся и из которого мы сделаем те или другие выводы. Вам это ясно?

Виссарионов. — Значит этот допрос не в качестве обвиняемого или свидетеля?

Председатель. — Нет, это допрос, который мы должны от вас отобрать, чтобы в дальнейшем решить, есть тут какое-нибудь преступление или нет. Эти объяснения ваши будут касаться не только вас, но и других должностных лиц, с которыми вы соприкасались. И может быть, мы, в вашем объяснении, найдем материал не по отношению к вам, а по отношению к другим.

Виссарионов. — Я готов буду доложить Комиссии все, что я знаю.

Председатель. — Мы действуем в пределах круга высших должностных лиц, но мы берем несколько шире нашу задачу. Нам принадлежит право первого департамента государственного совета отбирать объяснения, и мы этим правом пользуемся сейчас по отношению к вам.

Виссарионов. — Позвольте обратиться к вам с просьбой?

Председатель. — Пожалуйста, говорите.

Виссарионов. — Я бы просил вас мне только разъяснить, в каком порядке я был задержан. Мне было неясно. Сначала я был задержан и, после двухнедельного содержания в Таврическом дворце, был освобожден, причем никакой меры пресечения в отношении меня не было принято. Прокурор палаты приказал меня освободить, как человека, ни в чем не навлекшего на себя обвинения. Вслед за этим, во время двухнедельного пребывания на свободе, я никуда не отлучался. Я четыре раза заходил в камеру прокурора палаты, где, по прежней своей должности, и в цензуре, и по прежней службе, я знал многих товарищей прокурора палаты. К ним я обращался, не заставая Переверзева, с просьбой сказать, могу ли я считать себя свободным гражданином, могу ли я, в виду того потрясения, которое перенесено мною и моей семьей, поехать куда-нибудь для облегчения себя или я должен выжидать. Причем мне был дан ответ 7 апреля, что я совершенно свободен, но я тем не менее не знал, как мне поступить и все время думал, что вот приедет Переверзев (он уезжал, кажется, в Крым), мне удастся его увидать и только после его разрешения я буду в состоянии куда-нибудь поехать, чтобы несколько привести себя в порядок.

Председатель. — Позвольте мне объявить вам, что вы были задержаны по постановлению судебной власти, а не по постановлению нашей Комиссии. Если бы вы были арестованы по этому постановлению, тогда вам было бы предъявлено какое-нибудь обвинение, и это было бы ясно. Но ваш арест произошел во внесудебном порядке, не по распоряжению Следственной Комиссии. Вот все, что я могу вам сказать.

Виссарионов. — Я почти полтора месяца здесь нахожусь.

Председатель. — Вы не делали никаких заявлений на имя Чрезвычайной Следственной Комиссии, или на имя прокурора палаты, или на имя министерства внутренних дел?

Виссарионов. — Я все время ожидал вызова вашего или прокурора палаты. Тот офицер, который задержал меня во второй раз, сказал, что копию с постановления о моем задержании он направит прокурору палаты и вам.

Председатель. — Он не был достаточно осведомлен. Копия о вашем задержании нам не была препровождена. Она препровождена прокурору палаты. Мы, по собственной инициативе, истребуем данные, когда нам это нужно.

Виссарионов. — Это внесудебное задержание собственно исходило от какой же власти? Мне это несколько непонятно.

Председатель. — Оно исходило от министра юстиции и от прокурора палаты, действовавшего по приказанию министра юстиции. — Комиссию, главным образом, интересует ваша деятельность в департаменте полиции. Комиссия работала над материалами департамента полиции; вы были довольно долгое время в составе департамента, поэтому нам представляется, что целый ряд обстоятельств, касающихся его деятельности, может быть разъяснен вашим показанием. Нас интересует не внешняя сторона этой деятельности. Она, с одной стороны, определяется законом, с другой — внешними формальными правилами. Нас интересует внутренняя сторона; главным образом, мы просим вас остановиться на так называемых секретных сотрудниках. Вам ясен мой вопрос?

Виссарионов. — Да. Но я просил бы вас указать мне, какие части этого вопроса вам угодно было бы осветить моим объяснением?

Председатель. — Вы, может быть, чувствуете себя нездоровым?

Виссарионов. — Нет, я готов давать вам ответы.

Председатель. — Вы пользовались помощью доктора Манухина?

Виссарионов. — Да, пользовался.

Председатель. — Вы меня спрашиваете, на чем остановиться. Вы были четыре с половиной года причастны к департаменту полиции. Может быть, вы предпочтете детальному рассказу общий очерк смены отношений к этому вопросу? Вы были при нескольких директорах департамента полиции; может быть вы укажете, то направление в деятельности департамента, которое вносил тот или другой директор и, в частности, ту линию поведения, которой держались вы?

Виссарионов. — Я получил приглашение перейти на должность чиновника особых поручений в то время, когда директором департамента был Трусевич, товарищем министра — Макаров и мининистром — Столыпин. Первое время деление было такое, что заведывающим особым отделом был Васильев, последний директор департамента полиции. Необходимо вам доложить, что, когда я приехал, приблизительно в 20 числах января 1908 года, то вся работа, конечно, была сосредоточена в руках Васильева. Тогда я обратился к Трусевичу с указанием, какие, собственно говоря, обязанности лежат на мне. Я получил указание, что на мне лежит, главным образом, наблюдение за поступающей перепиской, я должен ее просматривать и давать дальнейший ход.

Председатель. — Какая переписка?

Виссарионов. — Переписка со всей Россией: донесения жандармских управлений, охранных отделений, словом, особый отдел. Я обязан доложить, что кроме особого отдела, на меня, как и на моих товарищей, был возложен еще целый ряд делопроизводств, так что особый отдел являлся только одной из моих обязанностей. Я заведывал так называемым седьмым делопроизводством, куда поступали все юридические вопросы. Затем восьмым делопроизводством — уголовный розыск, вернее, наблюдение за деятельностью сыскных отделений постольку, поскольку это могло быть сосредоточено в департаменте полиции (так как, по закону, наблюдение за уголовным розыском лежало на прокурорском надзоре). Таким образом, деятельность с первого времени мне представилась до такой степени обширной и едва объемлемой, что я несколько раз заходил к Трусевичу и говорил, что я собственно не знаю, на какую часть мне надлежит обратить особое внимание. Он говорит: «Да вы отправьтесь туда, в особый отдел, сядьте и посмотрите, какие дела туда будут итти».

Председатель. — До вас существовала такая должность чиновника особых поручений IV класса?

Виссарионов. — Сначала было два вице-директора. Весь департамент делился на два: один назывался административным, другой — политическим; затем, с ростом дел, увеличился. Одно время заведывал, кажется, Харламов, который затем получил другое делопроизводство. Затем, я боюсь ошибиться в этой области, — заведывал, кажется, Курлов, который был член совета министра внутренних дел. Когда он был назначен главным начальником тюремного управления, эта часть осталась на Васильеве. Таким образом, был восстановлен тот порядок, который существовал в департаменте полиции, как мне передавали, когда директором был Лопухин и когда Зубатов был заведывающим особым отделом, т.-е., заведывал этим отделом, как бы на правах вице-директора.

Председатель. — Так что, сейчас, на мой вопрос, вы отвечаете, что должность чиновника особых поручений впервые с вашего поступления возникла?

Виссарионов. — Я не могу вам твердо этого доложить. Вряд ли до меня был кто-нибудь. Я припоминаю, что, сколько я знаю, этим делом ведал Курлов, член совета министра. Так продолжалось, пока я познакомился. Бегло прошел февраль, должно быть и март. Затем, в апреле, кажется, был собран съезд начальников районов и охранных отделений, под председательством самого Трусевича. Я этим делом тут занимался.

Председатель. — Это было в 1908 году?

Виссарионов. — Да, в 1908 году. Затем, кажется ближе к весне мне было дано поручение съездить на юг, в Екатеринослав, затем, кажется, в Севастополь, чтобы выяснить некоторые обстоятельства; были столкновения в Екатеринославе, трения между чинами общей полиции и между местным охранным отделением.

Председатель. — Вы были первое лицо из прокурорского надзора, которое работало в департаменте полиции?

Виссарионов. — Нет, я там застал целый ряд лиц судебного ведомства. Там был Зубовский, бывший уфимский прокурор; затем Харламов, бывший псковский прокурор; я застал целый ряд бывших товарищей прокурора: Броецкого, Павловского (теперь в Государственной Думе делопроизводитель, кажется). Он перешел прямо из департамента, я его застал, — старший помощник делопроизводителя. Затем Рукавишников — тоже товарищ прокурора. Это объяснялось тем, как мне говорил сам Трусевич, что он желает во что бы то ни стало удалить из департамента лиц, которым, по его мнению, совершенно не место там. Он старался привлечь из прокурорского надзора для того, чтобы внести известный порядок, как он выражался «закономерность действий».

Председатель. — Продолжайте, пожалуйста. Если можно, останавливайтесь больше на внутренней стороне. Вы, вероятно, хотите очертить канву, по которой и будете рассказывать?

Виссарионов. — Так точно.

Председатель. — Вы остановились на том, что вам дали командировку весной.

Виссарионов. — Я эту командировку выполнил и как раз кажется, в мае месяце, А. Т. Васильев стал говорить, что он оставляет департамент полиции, должность заведующего особым отделом; и тогда же я узнал (я очень извиняюсь, если буду не точен в датах, много времени прошло, 9 лет слишком), в апреле месяце приблизительно, может быть, в мае месяце, что на эту должность назначается помощник московского градоначальника Климович, тогда — в чине полковника. Этот слух подтвердился и, как только он приехал, так целиком дела особого отдела от меня отошли, т.-е. остались мелочи, как мы их называли, например, разрешение выдачи оружия, посылка писем министрам, министерская переписка так называемая. Это все пошло ко мне. Что же касается так называемой техники розыска и розыскных вопросов, они все целиком легли на полковника Климовича, который, для себя восстановил таким образом положение, которое было до моего прихода, при Лопухине или Зуеве.[*] Это я объяснял себе тем, что М. И. Трусевич, скоро разобравшись в том, что я едва ли могу заниматься этим делом, вероятно, пожелал найти человека, более знакомого с делом, чем я. В таком виде все продолжалось до назначения директором департамента Зуева.

Председатель. — Это было?

Виссарионов. — 1909, кажется год.

Председатель. — 10 июля. Таким образом, целый год вы уже прошли?

Виссарионов. — Приблизительно. За это время у меня были отдельные поручения. Например, на меня было возложено очень большое расследование по деятельности, в то время видной, полковника полицмейстера Галле. На него падало обвинение в том, что он занимается мздоимством и лихоимством. Бывший товарищ министра А. А. Макаров и министр Столыпин возложили на меня, таким образом, одновременно исполнение обязанности вице-директора и производство этого большого расследования.

Председатель. — Кто был Галле?

Иванов. — Петроградский полицмейстер.

Виссарионов. — Да, кажется, 4-го отделения. Это было довольно трудное расследование, потому что самое производство было поставлено весьма стеснительно для меня и затруднительно. Мне приходилось вызывать свидетелей, долго с ними беседовать. Все это был народ запуганный, боявшийся потерять места. Это отвлекало довольно много времени. Затем уже, когда вступил в должность директора Зуев, товарищем министра стал генерал Курлов; генерал Климович (или полковник в то время) был назначен в Керчь градоначальником, а заведующим особым отделом был назначен полковник (теперь генерал) Еремин.

Председатель. — Почему ушел Климович и почему вместо Макарова стал Курлов?

Виссарионов. — Насколько мне известно, Макаров был назначен государственным секретарем. Поэтому его место было замещено.

Председатель. — Это внешняя сторона, но в этих переменах имеется некоторое содержание внутреннее?

Виссарионов. — Я не знаю внутреннего содержания ухода Макарова; не знаю совершенно, почему был назначен Курлов. Кажется, сколько я слышал, по представлению самого же Макарова; а Зуев, в свою очередь, по представлению или по рекомендации Макарова, как старший вице-директор.

Председатель. — Почему же не остался Трусевич? Зуев был старший вице-директор департамента полиции. Почему Зуев[*] не остался служить при Курлове?

Виссарионов. — Насколько тогда ходили слухи, я не мог их проверить, у Курлова, за последнее время пребывания в департаменте полиции, отношения с Трусевичем испортились; когда Курлов стал товарищем министра, конечно, Трусевичу, как директору департамента, лицу подчиненному товарищу министра, трудно было оставаться, и он должен был оставить место.

Председатель. — Пожалуйста, продолжайте ваше объяснение.

Виссарионов. — Затем Климович ушел на должность градоначальника. Отношения мои с заведующим особым отделом Ереминым были таковы, что он являлся лицом не только мне не подчиненым, но лицом равнозначащим. Так как он был более знаком с техникой розыска, то обыкновенно все вопросы, которые возникали, докладывались мной и им совместно директору департамента и товарищу министру;[*] при чем все распоряжения, которые делали товарищ министра и директор, отмечались на бумаге тут же, или его рукой, или моей рукой. В остальном во всем исполнительная часть уже лежала на нас. Так что распорядительных действий, в широком смысле этого слова, без товарища министра и без директора департамента, а в особо важных случаях и самого министра, не предпринималось. Затем после убийства П. А. Столыпина снова происходят перемены.

Председатель. — В сентябре 1911 года?

Виссарионов. — Да, товарищем министра назначается Золотарев и директором департамента Белецкий. Я и Еремин продолжаем оставаться в тех же самых должностях, которые мы занимали; в этом положении остаемся до июня 1913 года. В 1913 году я был приглашен товарищем министра Джунковским, после торжества в Москве, на которое я был тоже командирован; он мне сказал, что бывший министр, значит, Маклаков, предлагает мне быть членом совета главного управления по делам печати и председательствовать в комитете. За эти годы я чрезвычайно устал от своей нервной деятельности; я был командирован в Киев разбираться в том, что осталось от бывшего начальника охранного отделения Кулябка; затем дважды, и гораздо более раз, двумя сенаторами был допрошен, — сенатором Трусевичем в качестве свидетеля, и затем, сенатором Шульгиным; получался целый ряд нервных переживаний на этой почве; когда я узнал, что мне выпадает возможность отойти от департамента, я охотно согласился и ушел. Что касается вопроса, предложенного вами, относительно секретной агентуры, то, мне кажется, этот вопрос вы позволите так рассмотреть: способ приобретения этой агентуры, затем способ ее использования.

Председатель. — Может быть, перед этим вы скажете, как смотрели на секретную агентуру и на провокацию в департаменте полиции?

Виссарионов. — Я должен доложить Комиссии, что, как я лично, так и те, с кем я работал, в лице полковника Еремина, смотрели на провокацию, как на недопустимую вещь. Я считал провокацию подстрекательством сотрудников к учинению преступления.

Председатель. — Подстрекательством сотрудников и подстрекательством других лиц?

Виссарионов. — Конечно. Я считал это преступным деянием. В делах департамента полиции находится целый ряд моих докладов по ревизионным поручениям, затем, по отдельным бумагам, где я довольно сурово относился к тем, кто позволял себе проявлять провокационную деятельность.

Председатель. — Но не замечали ли вы, что эти ваши пожелания расходились с действительностью, и та же провокация, даже в смысле подстрекательства к преступлениям уголовного характера, существовала?

Виссарионов. — Я сейчас не могу припомнить такого факта. Если такие случаи возникали и если до нас доходили эти сведения, то, вероятно, они и карались, если только эти бумаги бывали в наших руках.

Председатель. — А вы не останавливались на вопросе, — может ли существовать секретная агентура, т.-е., состоящие на жаловании члены революционных организаций, без провокаций? Т.-е., что самая обыденная, вам нужная и вами предписывавшаяся деятельность агентов, является в существе своем деятельностью провокационной и иной быть не может?

Виссарионов. — Производя ревизионные поручения, при свидании с офицерами, чиновниками и даже студентами, я всегда каждому из них говорил, что их деятельность должна заключаться только в наблюдении, что дальнейшее подстрекательство отнюдь недопустимо.

Председатель. — Мой вопрос заключался в том, не останавливались ли вы на том, что самая обыденная деятельность вашего секретного агента, т.-е. лица, состоящего в преступной организации, а от вас получающего за доставление сведений вознаграждение, является деятельностью, во-первых, самой по себе преступной, а, во-вторых, быть может, поощряющей преступления и других лиц. Как бы вы ответили на такой вопрос?

Виссарионов. — Вы изволите говорить, что деятельность каждого сотрудника является преступной потому, что он остается в организации и дает мне сведения?

Председатель. — Да.

Виссарионов. — На это смотрели так. Эта точка зрения не моя лично была, а тех, кто, так сказать, вел всю политику.

Председатель. — Т.-е. вы имеете в виду не только директора департамента полиции, но и товарища министра, и министра внутренних дел?

Виссарионов. — Непременно, да, конечно. Я должен доложить, что все серьезные вопросы, все серьезные, так называемые, ликвидации, обыкновенно директором докладывались включительно до министра, и оттуда исходили распоряжения. Вице-директор, как исполнительный орган, не мог своей властью ничего назначить: ни ликвидации, ни арестов каких-нибудь серьезных. Это всегда доводилось до сведения тех, кто много выше стоял.

Председатель. — Пожалуйста продолжайте ваш ответ на мой вопрос.

Виссарионов. — Смотрели так, что, так как борьба шла с революционными организациями, то то или иное лицо, оставаясь в этой организации и в то же время сообщая о ее деятельности, так сказать этим уже снимает с себя ответственность за то, что остается в этой организации. Такая была система. Как я понимал, она была дана для всего государства.

Председатель. — Но вы, и другие юристы в составе департамента полиции находили, что эта система соответствует законам или им противоречит?

Виссарионов. — Я лично полагал, что закон избавляет этих лиц от ответственности, если они не перейдут границ и не будут подстрекать к учинению преступления, а будут так сказать совершать одни наблюдательные функции и свои наблюдения передавать тем лицам, которые их ведут или с ними занимаются.

Председатель. — Таково было задание, такова была теория?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — Такова была мысль, изложенная на бумаге, но какова была практика проведения этой мысли? Вы представляли себе, что ваш секретный сотрудник ничего не делал в организации, а только наблюдал? Или вы мирились с тем, что ваш секретный сотрудник естественно нечто делает в этой организации?

Виссарионов. — Нет, я лично этого не допускал; но, по тому положению, которое я занимал, я не мог, конечно, одновременно охватить каждое отдельное дело в каждом отдельном округе, в каждом отдельном городе. Поэтому, если до нас доходили сведения, что там или в другом месте сотрудник превысил свои права и устроил какое-нибудь самостоятельное преступное деяние, обыкновенно такие деяния карались.

Председатель. — Вы подчеркиваете слова «самостоятельное преступное деяние». А если он совершал целый ряд действий, которые, быть может, не имеют самостоятельного значения, но которые, в совокупности действия данной организации, представляют собой нечто заметное и нужное для этой организации и, стало быть, с точки зрения существовавшего закона, нарушают пределы, законом дозволенные?

Виссарионов. — Ведь, собственно, розыск и вся охрана строя были поставлены именно на такой системе. Я поэтому и думал, что, раз этим поддерживается строй, следовательно, это уже не подлежит такой детальной критике.

Председатель. — Вы сейчас же сделали ссылку на систему и на то, что ваши непосредственные высшие начальники были великолепно осведомлены и даже этими действиями руководили. Но я интересовался собственно больше фактами. Ведь фактически, вы не будете отрицать того, что в жизни пассивное положение вашего агента, как правило, являлось нетерпимым; понимаете, жизнь не знает такого покоящегося, бездельничающего и только доносящего вам.

Виссарионов. — Но такие требования предписывались.

Председатель. — Важна не только отписка; характеризуя эту систему, вы согласились, что такое было требование, но, как правило, это требование не исполнялось. Таков закон жизни, который не мог быть не известен вам и вашим начальствующим лицам. С этим положением нельзя как будто не согласиться?

Виссарионов. — Я и докладываю, если возникали исключения из правила, которое нами проводилось, то на эти исключения обращали внимание; были случаи когда, например, кажется, в Иркутск посылалась прокурору военно-окружного суда телеграмма. Как я помню, мы из переписки узнали, что там одна типография была поставлена фиктивно. Мы очень опасались, что лицо, ни в чем неповинное, может понести ответственность.

Председатель. — Вы говорите об исключении. Разве вы и начальствующие ваши лица представляли, что недопущение деятельности так и проводится в действительности? Ведь все вы были людьми жизни, очень умудренными опытом, иной раз даже судебным опытом.

Виссарионов. — Такое задание было дано.

Председатель. — Скажите, не был ли департамент полиции заинтересован в том, чтобы, в интересах внутреннего освещения, ваш секретный сотрудник двигался по иерархии революционной, чтобы он занимал более руководящее положение в партии?

Виссарионов. — Чем положение группы серьезнее, тем, конечно, важнее было ее осветить. Поэтому, конечно, тот сотрудник, который там занимал более серьезное положение, и был более ценным, более осведомленным. Сколько мне известно, действительно, департамент полиции проводил такие идеи, но опять-таки не путем каких-нибудь искусственных предприятий; если сотрудник сумел так или иначе произвести впечатление на окружающих, уже тем самым ему давали более ход. Вот какая была идея.

Председатель. — И тот сотрудник, которому дали ход, который из члена районного комитета превращается в члена общего городского комитета, этот сотрудник является более ценным, с точки зрения наблюдающего и сносящагося с ним жандармского офицера, нежели человек, стоящий на переферии?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — При чем, соответственно тому, что вы признали раньше, нельзя не признать, что для того, чтобы продвинуться, нужно было действовать. Таким образом, эта деятельность была даже желательна с точки зрения департамента полиции.

Виссарионов. — Я только позволю себе оговориться, что не провокационная деятельность.

Председатель. — Но преступная деятельность?

Виссарионов. — От меня никогда не исходило указания, чтобы то или другое лицо делало какое-нибудь преступное действие для того, чтобы возвышаться.

Председатель. — Непосредственно таких приказаний от вас, может быть, и не исходило. Но ведь это делалось без непосредственного предписания; департамент полиции знал, что это делалось, результатами этого пользовались.

Виссарионов. — Я сейчас не могу привести ни одного отдельного факта, когда бы это было.

Председатель. — К отдельным примерам мы можем перейти потом, мне хотелось бы, чтобы вы остались в пределах общих явлений. Вы не можете не согласиться с тем, что человек, не посещающий собрания, или молчальник, или чурающийся всяких прокламаций, их хранения и их распространения, боящийся произносить речи, во-первых, в жизни вещь невозможная, а, во-вторых, — это никуда негодный для вас человек. Мне кажется, вы первый раз останавливаетесь на этого рода вопросах?

Виссарионов. — Как я вам доложил, система была известная, которая существовала во всей России до меня за много лет, так что я лично не мог ее целиком изменить. Мы много вносили изменений (которые, если позволите, я доложу), чтобы это дело, насколько представлялось возможным, упорядочить, но всю систему переменить было не в моих силах.

Председатель. — Вы знаете, конечно, что существовало некоторое положение, по которому нужно было действовать департаменту полиции и его агентам в сфере внутреннего наблюдения; и этот кодекс назывался «Инструкцией по организации и ведению внутреннего наблюдения»?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — Вы припомните, может быть, что в 1912 году вы состояли председателем съезда, который перерабатывал эту инструкцию?

Виссарионов. — Мы ее не перерабатывали, мы рассматривали целый ряд накопившихся вопросов по распоряжению бывшего министра Макарова. Она обсуждалась.

Председатель. — Она существовала в виде сводки с 1907 года, даже, может быть, ранее. Как вы относились к главнейшим положениям этой инструкции?

Виссарионов. — Может быть, вы разрешите ответить на какие-нибудь отдельные вопросы? Я так не понимаю.

Председатель. — Может быть, вы припомните, что в параграфе 5 сказано, как правило, что «секретные сотрудники должны состоять членами одной из революционных организаций (о которых они дают сведения) или, по крайней мере, тесно соприкасаться с серьезными деятелями таковых, так как только тогда сведения их будут ценны».

Виссарионов. — Это общее пожелание такое.

Председатель. — Может быть, это не только пожелание? Это пожелание, которое приводилось в действие; значит, начальник охранного отделения или жандармского управления, получив это, должен был заводить в местных организациях агентов.

Виссарионов. — Если организация проявляла свою деятельность, начальник охранного отделения должен был осветить эту деятельность для того, чтобы пресечь ее.

Председатель. — Значит он должен был завести там агента, т.-е. или взять кого-нибудь из тех людей, или провести туда человека? Не правда ли?

Виссарионов. — Относительно проведения я затрудняюсь сказать.

Председатель. — Разве это не два единственных обычных пути, которыми шли агенты департамента полиции? Я подразумеваю под агентами чинов охранного отделения и жандармского управления.

Виссарионов. — Да ведь деятельность каждого начальника охранного отделения или жандармского управления не была в точности известна мне или директору. То, что они могли там делать, до поры до времени могло оставаться неизвестным.

Председатель. — Но вам, в частности, это было хорошо известно, потому что вы много времени посвящали ревизионной деятельности охранных отделений.

Виссарионов. — Если вы изволили ознакомиться с этими материалами, то вы увидите, что мне приходилось вести борьбу с нарушениями, которые на местах обнаруживались.

Председатель. — Вы вели борьбу, но вместе с тем требовали исполнения этой инструкции?

Виссарионов. — Но не в таком виде.

Председатель. — Этот акт был положен в основу вашей деятельности, он был разработан и рассмотрен под вашим председательством?

Виссарионов. — Это не совсем так. Я вам сию минуту доложу. Инструкция была создана до меня, как вы изволили сказать, в 1907 году или ранее. Тот съезд, который рассматривал все накопившиеся вопросы по розыску, составил журнал, который остался не приведенным в исполнение, по крайней мере, при мне, потому что — это уже конец 1912 года, в министерство Маклакова; в 1913 году уже вступает в должность товарища министра Джунковский. Этот журнал, кажется, не приведен в исполнение совсем.

Председатель. — Но инструкция 1907 года не была отменена и продолжала существовать в 1912 году.

Виссарионов. — Она представляла из себя документ, который даже не был распространен среди начальников жандармских управлений, а был сообщен только начальникам районов; потому что считалось, что широкое распространение этой инструкции может повлечь какие-нибудь ошибки в исполнении, а так как от ошибок мы хотели предостеречь, то рекомендовалось, чтобы начальники районов, при посещении управлений, на словах давали объяснения, каким путем то или иное положение может быть проведено в жизнь.

Председатель. — Это объясняется не только тем, что вы хотели предостеречь от ошибок, но и тем, что вы хотели эту инструкцию законспирировать, сделать ее тайной?

Виссарионов.— И от ошибок, и сохранить ее в тайне.

Председатель. — Кроме того, по различным параграфам этой инструкции, были рассылаемы циркуляры, которые повторяли ее идею, например, идею, связанную с параграфом 5, — заведение секретных сотрудников при организациях. Вы, быть может, знаете, что, когда департамент полиции наблюдал ослабление деятельности внутреннего освещения, он предписывал заводить или усиливать кадры секретных сотрудников?

Виссарионов. — Вероятно, это было.

Председатель. — Пример: § 8 инструкции предусматривает положение, чтобы, «состоя членами революционных организаций, секретные сотрудники ни в коем случае не должны заниматься так называемым «провокаторством», т.-е. сами создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших в этом деле второстепенные роли». Но сейчас же говорится: «Хотя для сохранения своего положения в организациях сотрудникам приходится не уклоняться от активной работы, возлагаемой на них сообществами, но в таких случаях они должны на каждый отдельный случай (и опять та же фраза) испрашивать разрешения лица, руководящего агентурой, и уклоняться, во всяком случае, от участия в предприятиях, угрожающих серьезной опасностью. В то же время лицо, ведающее розыском, обязано принять все меры к тому, чтобы совершенно обезвредить задуманное преступление, т.-е. предупредить его с сохранением интересов сотрудника. В каждом отдельном случае должно быть строго взвешиваемо, действительно ли необходимо для получения новых данных для розыска принятие на себя сотрудником возлагаемого на него революционерами поручения или лучше под благовидным предлогом уклониться от его исполнения. При сем необходимо помнить, что все стремления политического розыска должны быть направлены к выяснению центров революционных организаций и к уничтожению их в момент проявления ими наиболее интенсивной деятельности, почему не следует «срывать» дело розыска только ради обнаружения какой-либо подпольной типографии или мертво-лежащего на сохранении склада оружия, помня, что изъятие подобных предметов только тогда приобретает особо важное значение, если они послужат к изобличению более или менее видных революционных деятелей и уничтожению организации». Видите, § 8 признает, что сотрудникам приходится не уклоняться от активной работы; и затем целый ряд оговорок.

Виссарионов. — Вы изволили прочитать, что им воспрещается этим заниматься?

Председатель. — Ни в каком случае не должны заниматься; затем внешне говорится о борьбе с провокаторством, а рядом признается, что им приходится не уклоняться от активной работы, и говорится, что по поводу этой активной работы они должны быть в сношении с органами наблюдающими. Вы понимаете, что одно исключает другое, потому что активная работа сопряжена с вовлечением в эту работу других лиц; на то она и активная. Эта работа вовлечения на известный путь происходит среди молодежи. Инструкция написана очень осторожно, но, в существе своем, она признает, как норму, активность, с неизбежным для нее воздействием на окружающую среду.

Виссарионов. — Я лично не давал таких указаний.

Председатель. — Параграф 9 инструкции предписывает «иметь секретных сотрудников в каждой из действующих в данной местности революционных организаций по возможности, даже по нескольку в одной и той же организации». Не помните ли вы случаев, когда ваши местные заведующие охранными отделениями становились в положение несколько перестаравшихся в исполнении инструкции, и значительная часть организаций составлялась из агентов? Например, особенно яркий случай был во Владимире, вы помните?

Виссарионов. — Да, помню. Я все это описал в своем докладе.

Председатель. — Что вы хотели видоизменить в этой инструкции во время работ съезда?

Виссарионов. — Там, кажется, целый ряд вопросов был затронут, по программе, утвержденной министром и товарищем министра. Я сейчас не могу вам доложить, просматривалась ли сама инструкция. Кажется, инструкция всего менее была просмотрена. Общие вопросы были затронуты. Например, может ли заграницей отдельный представитель розыска иметь свою самостоятельную агентуру? Затем, вопрос относительно агентуры для освещения кружков молодежи; при чем я помню, мы вынесли постановление, что никаким образом недопустима агентура среди воспитанников средних учебных заведений, потому что был такой случай в Петрограде, когда без ведома департамента, была произведена ликвидация.

Иванов. — Частного учебного заведения?

Виссарионов. — Совершенно верно. Это нас всех возмутило.

Председатель. — Она была произведена полковником Коттеном?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — В какой момент деятельности освещалась надлежащим образом преступная организация и ее ликвидация, т.-е. арест, признавалась нужной в момент ее обнаружения или несколько позже?

Виссарионов. — Позвольте, прежде чем ответить на этот вопрос, сослаться на один случай, который может иллюстрировать. В Саратове были получены сведения, что Центральный Комитет партии с.-р. туда направил Минора, как члена Центрального Комитета, для восстановления деятельности всего Поволжья. Тогда было предписано немедленно ликвидировать всю эту деятельность, т.-е. пресечь. Когда это дело слушалось, я был командирован на процесс покойным Столыпиным; бывший в составе защиты В. А. Маклаков начал свою речь с того, что он в этом видит новый фазис деятельности департамента, что департамент не дал разрастаться этому делу и в самом зачатке пресек эту деятельность. Вот как я понимал, как объяснял и какие давал указания, когда меня спрашивали об этом. Я считал, что деятельность организации, как только она создалась, должна быть прекращена, раз она преступна.

Председатель. — Что значит, как только она создалась? А если ваш агент вошел в группу при самом ее возникновении, когда она еще не создалась?

Виссарионов. — Тогда, конечно, он не должен стремиться к созданию ее.

Председатель. — Мы рассматриваем момент производства ареста.

Виссарионов. — Аресты неосновательные никогда не рекомендовались и даже запрещались. Я могу сослаться на ряд произведенных мною обследований по Москве, где одно время начальником охранного отделения было очень много произведено арестов, так что это обратило внимание градоначальника. Ознакомившись, я увидел, что аресты там ничем серьезным не вызывались, и потому департамент отнесся с осуждением.

Председатель. — Значит аресты нужно делать так сказать в расцвет деятельности организации?

Виссарионов. — Если деятельность организации разрослась без ведома местного розыскного органа и если рост ее стал известен агенту, то он, конечно, не должен допускать дальнейшего роста и должен пресечь.

Председатель. — А неизвестно ли вам, что действовало, как правило, распоряжение, чтобы дать преступной организации расцвесть и ликвидировать ее только в момент расцвета? Вам это неизвестно?

Виссарионов. — Я не могу припомнить. Может быть.

Председатель. — Скажите, как вяжется ваше утверждение с тем, что ваши агенты систематически, не днями, не неделями, а месяцами и годами оставались и работали в отдельных организациях, и, стало быть, организации, в которые затесались агенты, продолжали существовать благополучно даже годы, как оказывается из документов?

Виссарионов. — Деятельность многих организаций, после некоторых ликвидаций, как по крайней мере показали с мест, совершенно ослаблялась, так что там деятельности такой уже не было.

Председатель. — Вы изволили сказать, что деятельность ослаблялась. А не предписывалось ли, в интересах сохранения драгоценных сотрудников, в случае, если обнаружится деятельность кружка, не доарестовывать, а нескольких лиц, близко стоящих к сотруднику, оставить на свободе? Конечно, вы, как лицо, стоящее в центре, не могли не понимать, что эти оставленные на свободе лица потом завяжут новые организации?

Виссарионов. — Департаменту по крайней мере в лице такого органа, как вице-директор, не было никакого основания плодить преступления, потому что это не вызывалось никакими соображениями. Сохранение агентуры достигалось тем, что при ликвидации наиболее деятельные члены организации арестовывались, и, следовательно, деятельность этих организаций уже сама по себе падала. Если же сотрудники, оставшись на свободе, позволяли себе активную работу, то, конечно, за нее был ответственен тот начальник, с которым он работал. Вот как мне представлялось.

Председатель. — Как видно из инструкции, которая была разослана начальникам районных отделений, рекомендовалась именно эта деятельность, и неинтересна была бездеятельность. Агенты должны были быть заведены в организациях. Имеется циркуляр департамента полиции о том, что от этого зависит служебная карьера людей, которые не завели агентов.

Виссарионов. — Как я уже вам докладывал, я лично думал, что, раз существует преступная, с прежней точки зрения, организация, она, конечно, должна быть так или иначе обнаружена и прекращена. К этому и шли путем заведения агентуры.

Председатель. — Параграф 23 говорит: «Производя ликвидацию, никогда не следует арестовывать всех окружающих сотрудника лиц, оставляя его одного на свободе, но надлежит оставлять около него несколько лиц, более близких и менее вредных, или дать ему возможность заранее уехать по делам партии, или, в крайнем случае, арестовать и его самого, освободив впоследствии с близкими к нему и наименее вредными лицами по недостатку улик. О предстоящем аресте сотрудника всегда нужно войти с ним в соглашение. Арест сотрудника допустим лишь в случаях неустранимой необходимости и в случаях, указанных в § 11 отдела I». Тут именно, как говорят в народе, оставляются люди на разводку. Существование этого положения подтверждает общепризнанное мнение, что, если бы это не делалось, то нечего было бы делать департаменту полиции. А департамент полиции, как вы знаете, не только не бездействовал, а развертывался, и в конце концов, распространил круг своих наблюдений, в лице выдающихся директоров департамента и товарищей министра, на всю Россию, на все области русской общественной жизни. Когда ликвидировалась организация, она арестовывалась. Вам известны случаи, когда сотрудникам давали возможность скрыться и снабжали их для этого деньгами и паспортами?

Виссарионов. — Я не только этого никогда не проводил, но считал это недопустимым.

Председатель. — Тем не менее, вам не могли быть не известными хотя бы особенно громкие случаи?

Виссарионов. — Я не знаю, какой случай вы имеете в виду.

Председатель. — Целый ряд таких случаев. Вы нам можете рассказать, — зачем нам напоминать вам. Этого нельзя забыть. Скажем, например, случай с Шорниковой.

Виссарионов. — Я этого дела совсем не знаю. Если это по Петрограду, я к Петрограду никакого отношения не имел. Петербургское охранное отделение всегда работало автономно.

Председатель. — Да, но когда случай принимает размеры всероссийского скандала, так ведь нельзя думать, что к этому скандалу не причастен департамент полиции. Вы может быть забыли фамилию? Шорникова — провокатор — секретный сотрудник по созданию процесса членов 2-й Государственной Думы.

Виссарионов. — Это какой год?

Председатель. — Это 1907 год, до вашего поступления, но этот случай еще всплыл на поверхность русской жизни и очень озаботил не только департамент полиции, но и министерство внутренних дел, несколько позже, когда появилась эта госпожа.

Виссарионов. — Я Шорникову никогда не видал.

Председатель. — Вы помните, вы знаете, что она перешла в сотрудницы в другие охранные отделения? Когда ее раскрыли здесь, она служила в Казани и в других местах.

Виссарионов. — Это я не знаю.

Председатель. — Не знаете? Но разве вы не помните, как она грозила появиться здесь, и перед департаментом стал вопрос, нужно ли ее скрыть или поставить на суд?

Виссарионов. — Это, вероятно, было после меня. Я не помню этого дела.

Председатель. — По времени некоторые моменты этого дела совпадают с вашим пребыванием, поэтому я и задал вам этот вопрос.

Виссарионов. — Виноват, этих обстоятельств, что она была скрыта, что она снабжена паспортом, я совершенно не знаю.

Председатель. — Но ведь вы вообще знали случаи снабжения паспортами, по терминологии департамента полиции, «проваленных секретных сотрудников»?

Виссарионов. — Когда я узнавал об этом, я всегда протестовал против этого и указывал, что это совершенно недопустимая вещь. Так называемых нелегальных мы запрещали иметь в числе сотрудников. Вы найдете циркуляры, которые как раз на это указывают.

Председатель. — Но вы сами делали сотрудников нелегальными?

Виссарионов. — Нет.

Председатель. — Как делали нелегальными иной раз и ваших жандармских офицеров; т.-е., они должны были скрываться; вы не станете отрицать существование секретных конспиративных квартир для свидания секретных сотрудников с жандармскими офицерами, с агентами власти, которые, переодевшись, тайно приходят на совещание с секретными сотрудниками на эти квартиры?

Виссарионов. — Насколько мне до сих пор известно, эти квартиры обыкновенно были у чиновников-писцов или унтер-офицеров.

Председатель. — Скажите, вам не приходилось принимать участие в устройстве жизни разоблаченных сотрудников, проваленных провокаторов?

Виссарионов. — Пособие приходилось выдавать сотрудникам.