Евгений Зингер Компас судьбы

Евгений Зингер Компас судьбы

Я родился в Москве 27 июля 1926 года. Незнакомые любознательные люди, услыхав мою фамилию, почему-то часто задавали мне смешной вопрос: «Какое отношение вы имеете к знаменитой американской фирме, производящей швейные машины, а также холодильники, морозильники, телевизоры, видеомагнитофоны, стиральные и сушильные машины и многое чего другое?» Вполне ответственно отвечал: ни-ка-кого! А заодно всегда добавлял, что не являются моими родственниками и такие известные в мире люди, как хоккейный вратарь сборной СССР и «Спартака», польско-американский писатель-лауреат Нобелевской премии, председатель Германской социал-демократической партии в конце XIX века…

Евгений Максимович Зингер, руководитель Шпицбергенской экспедиции. 1990-е

Из всех моих родственников по линии отца в живых, увы, остался только я один. Все остальные погибли на фронтах Великой Отечественной войны или умерли естественной смертью. Судьбе было угодно, чтобы у меня родились не сыновья, а две дочери – Елена и Мария, которые, в свою очередь, подарили мне двух внучек – Дину и Софью. Сильное чувство досады по отношению к себе самому я особенно сильно ощутил после того, когда внучки попросили меня рассказать о своих предках, о которых я практически ничего не знал, да и спросить уже не у кого…

Я с удовольствием каждый день отправляюсь на работу в Институт географии. Мне постоянно хочется делать что-то полезное не только для себя, но и для людей, и я искренне благодарен руководителям Института географии РАН и родного отдела гляциологии за то, что они не торопятся поскорее отправить меня на пенсию…

Тем, что стал я полярником, прежде всего, обязан своему самому близкому другу и товарищу, своему дорогому и любимому отцу Максу Эммануиловичу Зингеру – неутомимому полярному путешественнику, художнику и исследователю, одному из старейших советских журналистов и писателей-очеркис-тов, целиком посвятивших себя Крайнему Северу. По рекомендации известных советских литераторов Алексея Силовича Новикова-Прибоя и Лидии Николаевны Сейфуллиной 1 июня 1934 года отца приняли в Союз советских писателей. Его членский билет № 513 был подписан председателем правления Союза советских писателей Максимом Горьким и секретарем правления Александром Щербаковым, вскоре ставшим известным партийным деятелем страны. К тому времени у отца вышли в свет уже двенадцать книг.

Не побоюсь сказать, что судьба полярника была уготована мне почти с самых пеленок. В этом «виновата» не только одна генетика, сыгравшая важную роль. Нельзя пройти мимо того, что в предвоенные годы в нашей маленькой двухкомнатной квартире, имевшей всего двадцать три квадратных метра, я мог видеть многих знаменитых полярников нашей страны. Среди них были летчики И.В. Доронин, С.А. Леваневский, Б.Г. Чухновский, М.И. Козлов и А.Н. Грацианский, академик О.Ю. Шмидт, доктора географических наук Н.И. Евгенов, Я.Я. Гаккель и Г.А. Ушаков, ледовые капитаны М.Я. Сорокин, П.Г. Миловзоров, Н.М. Николаев и А.П. Бочек… Я был необычайно рад, что сам Иван Васильевич Доронин взял меня с собой на Красную площадь 1 мая 1936 года. Можете себе представить, с каким волнением я, десятилетний мальчишка, стоял рядом с одним из самых первых Героев Советского Союза на трибуне около Мавзолея Ленина и смотрел первомайский парад и демонстрацию трудящихся!

Полярники шли в наш дом, предвкушая провести приятный вечер у гостеприимного хозяина, встретиться и поговорить в непринужденной домашней обстановке с коллегами о недавно пережитых событиях, поделиться новостями о своих ближайших планах, ну, и насладиться приготовленными отцом отменными настойками и закусками. В такие дни наша скромная квартира превращалась в своеобразный клуб знаменитых полярных капитанов, которых знала вся страна. Этих людей отличали безмерная отвага и благородство, несгибаемая воля, скромность и веселый жизнерадостный характер! Наряду с бесспорным влиянием отца общение с его именитыми друзьями-полярниками во многом предопределило мой дальнейший жизненный путь…

Я уже упомянул, что был свидетелем многих разнообразных и крайне интересных событий. Поэтому считаю себя счастливым человеком. В жизни мне повезло встречаться не только с одними знаменитыми полярниками. Я знал Бориса Пастернака, Константина Симонова, Лидию Сейфуллину, Сергея Городецкого, Василия Гроссмана, Бориса Горбатова, Владимира Билль-Белоцерковского, Расула Гамзатова, Юлия Ганфа, Алексея Баталова, Михаила Калатозова… За полвека с лишним работы в Академии наук Советского Союза и Российской Федерации мне довелось общаться со многими крупнейшими учеными нашей страны, а также встречаться с видными зарубежными учеными.

Начиная с 1944 года, мне выпало счастье увидеть и познать многие районы Арктики – от Чукотки на востоке до Шпицбергена на западе. Вместе с тем должен признаться, что порою случалось, что я грешил путешествиями в края, весьма далекие от северных широт. Иногда чисто служебная необходимость, а порою простая человеческая любознательность вынуждали меня отправляться в экспедиции в такие достаточно южные районы, как пустынное столовое плато Устюрт или предгорья хребта Джунгарский Алатау, в донецкие и астраханские степи или заснеженные западносибирские болота Васюганья, в обжигающие пески Средней Азии или заоблачные ледники высокогорного Памира… И хотя все эти необычайно увлекательные путешествия представляли для меня, как географа, огромный профессиональный интерес, они не смогли отклонить намагниченную с раннего детства стрелку моего жизненного пути-компаса. Она, несмотря ни на что, снова и снова неумолимо поворачивала свое острие на Север, указывая мой настоящий путь! Настоящие полярники знают, почему, однажды побывав в высоких широтах матушки Земли, ты стремишься туда снова и снова. Объясняется такое явление очень просто: едва эти люди попадают впервые в Арктику или Антарктику, как в них так же вселяется неизлечимая полярная бацилла, которая остается в них уже на всю дальнейшую жизнь.

25-я образцовая

В 1934 году родители проводили меня с большим букетом цветов в первый класс школы № 25. Находилась она в Старопименовском переулке, совсем близко от улицы Горького (Тверской) и площади Маяковского (Триумфальной). В то далекое время школа почему-то называлась образцовой. В ней, правда, училось немало детей, внуков и просто родственников руководителей большевистской партии и советского государства, а также видных деятелей культуры. Может быть, поэтому кое-кто считал ее правительственной? Всё же большинство «простых» учеников проживало недалеко от школы. Рядом с «кремлевскими» и прочими отпрысками мы, «простые», не ощущали себя какими-то второсортными ребятами. Вскоре моя школа лишилась слова «образцовая» и стала называться нормальной московской средней школой № 175.

Конечно, сейчас, по прошествии более семидесяти лет, я не в состоянии вспомнить имена всех моих учителей и соучеников. Но всё же кое о ком постараюсь хотя бы кратко рассказать.

Моим классным руководителем с первого по седьмой класс была пожилая, благообразная и старомодная учительница Екатерина Антоновна Семенович. Эта на редкость спокойная, выдержанная и совсем не строгая женщина обычно входила в наш вечно шумный, первый по успеваемости и последний по дисциплине большой класс в одинаковой черной, до пола юбке, в темной строгой блузке с белым кружевным воротничком. Ее седые волосы были гладко зачесаны назад, а ее лицо постоянно выражало благожелательность. Интересно, что еще до Октябрьской революции Семенович учительствовала в женской гимназии, здание которой теперь занимала как раз наша средняя школа. Екатерина Антоновна обучала нас правилам родного русского языка, требуя соблюдать все указания, содержавшиеся в учебнике Бархударова. Классная руководительница настойчиво боролась за чистоту русского языка, всячески старалась искоренить из нашей разговорной речи всё, что противоречило ее старым гимназическим правилам.

Во время моей учебы в первом-седьмом классах (1934–1941 годы) в школе преподавали учителя, как сейчас сказали бы, высшей категории. Среди них были даже авторы нескольких прекрасных учебников, хрестоматий и пособий. Помимо «кремлевских» детей в школе училось довольно много детей и внуков видных военачальников, известных деятелей Коминтерна, культуры и искусства.

VII класс школы № 175 г. Москвы. 1941.

На снимке слева направо: сидят – Кривицкая, Наджаров, Еремеев, Яминский,

Светлану привозили из Кремля на шикарной американской машине «кадиллак». Дочь вождя всегда сопровождал могучего вида личный телохранитель в форме НКВД. На его гимнастерке красовался совсем недавно полученный им красивый орден «Знак почета». В народе этот орден шутливо прозвали «Веселые ребята», так как на нем были изображены две фигуры – рабочего с молотом и колхозницы с серпом. Во время урока охранник сидел в коридоре рядом с дверью Светланиного класса.

Обычно я приезжал в школу на троллейбусе. Садился на остановке «Большая Грузинская улица» около гостиницы «Якорь», а выходил на остановке «Глазная больница». Однажды я обратил внимание, что Светлана стала ездить из Кремля не на «кадиллаке», а на троллейбусе. Бывало, что мы иногда вместе шагали вместе по улице Горького и Старопименовскому переулку до дверей нашей школы, причем прямо за нами шел Светланин телохранитель! Всё знающие ученики старших классов поговаривали, что столь резкая смена транспорта у дочери вождя была вызвана ее разговором с отцом. Эта довольно простая и демократичная девочка будто бы сказала своему грозному отцу, что она чувствует себя не совсем ловко из-за того, что большинство учеников приходит в школу пешком или же приезжает на общественном транспорте. Реакция на сообщение дочери последовала мгновенно:

– Ну, что же… С завтрашнего дня будешь как все ходить в школу пешком или ездить на троллейбусе.

Недавно я прочитал в одной газете, что отец запрещал Светлане даже пользоваться духами, мотивируя это тем, что ее школьные подруги были лишены подобной дорогой роскоши…

Старший брат Светланы Василий Джугашвили (первоначально носивший именно эту фамилию) покинул школу, если не ошибаюсь, после седьмого класса и поступил в только что созданную первую Военно-воздушную спецшколу. Хорошо помню, как он приходил в школу в красивой летной форме, чтобы встретиться с учеником 9 или 10 класса Серго Берия, сыном тогдашнего наркома НКВД.

Будучи учеником первых классов, Вася частенько нарушал дисциплину, не слушал учительницу, иногда сбегал с уроков в кино, устраивал потасовки с одноклассниками и к тому же не блистал успехами в учении. В то время было принято вызывать родителей нерадивых учеников для разговора о поведении и учебе их чад. Если же и это не помогало, то дело иногда заканчивалось исключением из нашей престижной школы и переводом в обычную «рядовую» школу. Через много-много лет отец моего дружка-одноклассника Валерия Зеленцова Михаил Павлович, кстати, старейший работник 25-й образцовой и 175-й школы, поведал мне удивительную историю, связанную с сыном Сталина. Не берусь утверждать, что так было на самом деле, но всё же перескажу то, что услышал.

Однажды классная учительница Ольга Фёдоровна Леонова, не знавшая, что шалун Вася Джугашвили – сын самого вождя, попросила явиться в школу для беседы его маму. И в ответ услышала весьма дерзкие слова ученика:

– Она в школу не сможет прийти.

– Это почему же? – удивилась учительница.

– Потому что ее нет.

– А где же она?

– Умерла…

Возникла неловкая пауза, но Леонова быстро взяла себя в руки и строгим голосом сказала:

– Тогда передай своему отцу, что я его вызываю в школу по поводу твоего поведения и учебы.

– Он не сможет прийти, – решительно заявил Вася.

– Что, разве и он умер?

– Нет, он не умер, но всё равно он не придет в школу.

Охотный ряд. Москва, сер. 1930-х

После этого инцидента прошло несколько дней. Вдруг неожиданно в учительской комнате школы появился нарочный из Кремля. Он привез записку: «Ув. тов. Леонова! Я не имею свободного времени, чтобы посетить школу. В ближайшие дни я пришлю за Вами машину, и тогда мы поговорим о моем сыне в Кремле». Ниже стояла размашистая подпись: «И. Сталин». Увидев ее, несчастная классная руководительница тут же лишилась чувств и упала на пол учительской комнаты…

В страшном 1937 году муж директора 175-й школы Нины Иосафовны Грозы был репрессирован, и мы после этого печального события больше ее не видели. Новым директором назначили только что избранную депутатом Верховного Совета СССР первого созыва… Ольгу Фёдоровну Леонову. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным!

На два класса моложе меня училась еще одна Светлана – дочь второго человека Страны Советов В.М. Молотова. Эту девочку привозили также на солидной правительственной машине, которая останавливалась недалеко от школьного двора. Иногда, идя в школу по Старопименовскому переулку, я видел забавную процессию, состоявшую из нескольких персон. Впереди вместе со своей именитой мамой – видным советским деятелем Полиной Семёновной Жемчужиной – шагала Светлана, а прямо за ними важно шли несколько человек, среди которых выделялся личный охранник.

Немного старше или немного младше меня учились в нашей школе сын секретаря Итальянской компартии Эрколи (Тольятти), симпатичные внучки Максима Горького – Марфа и Дарья Пешковы (между прочим, Марфа впоследствии вышла замуж за Серго Берия, который был старше ее на два года).

Среди моих одноклассников «правительственных» детей не оказалось. Зато был долговязый худой паренек с редким именем Пров – сын выдающегося народного артиста СССР Прова Михайловича Садовского. Звали мы его Пырсадовский, потому что он в первом классе на обложке своего дневника написал «Пыр Садовский». Пров продолжил династию прославленных русских артистов Садовских в Малом театре. Прожил недолгую жизнь, успев получить звание заслуженного артиста РСФСР. Вместе с ним в Малом же театре долгие годы работала моя другая одноклассница Элла Далматова. На самом деле ее настоящие имя и фамилия были Электра Федоренко. Кажется, она также имела почетное звание заслуженной артистки РСФСР. Увы, ее, как и очень многих других моих одноклассников, уже давно нет в живых.

Моим хорошим другом в классе был Эрик (Кирилл) Толстов, сын одного из лучших дикторов Всесоюзного радио – Наталии Александровны Толстовой. Его дед по материнской линии преподавал в нашей школе и был автором прекрасной «Хрестоматии по литературе». Эрик, будучи неуклюжим, толстеньким и крупным мальчиком, словно оправдывал свою фамилию. Одноклассники придумали ему прозвище Бегемот. После окончания первого выпуска журналистского факультета Московского института международных отношений Кирилл стал заметной фигурой в московском журналистском обществе. Ему довелось работать главным редактором популярной столичной газеты «Вечерняя Москва», а затем – заместителем главного редактора всесоюзной газеты «Труд». Как водилось тогда, он был членом Московского комитета КПСС и ВЦСПС. Увы, его жизнь оказалась очень короткой. Во время одной из служебных командировок от газеты «Труд» в Сибирь Кирилл скоропостижно скончался от инфаркта, едва достигнув сорока лет.

Вспоминаю другого нашего толстячка – Володю Тарханова. Когда мы подтрунивали над ним, он обычно отвечал: «Лучше быть толстым и здоровым, чем худым и больным». Его отец был каким-то крупным начальником в системе НКВД. Во время войны Володя окончил военное училище и служил в армии. Лет через пять демобилизовался по состоянию здоровья и переквалифицировался в юриста. Он, как и Толстов, умер сравнительно рано.

Моими одноклассницами были Инна Плеханова и Карина Урицкая – внучки видных российских революционеров. В четвертом и пятом классах с нами учился сын знаменитого американского негритянского певца-коммуниста Поля Робсона – Пол, которого все звали в школе почему-то по-немецки Пауль. Во время гражданской войны в Испании его отец отправился в американский добровольческий батальон имени Линкольна, воевавший против Франко на стороне республиканцев. Своего сына Робсон отправил в Москву, чтобы тот выучил язык, которым разговаривал Ленин (прямо как у Маяковского: «…да будь я и негром преклонных годов…»). Пол с матерью жил на улице Горького в гостинице «Люкс», в то время служившей общежитием Коминтерна. Сюда селили главным образом политэмигрантов и членов их семей. Позже эту гостиницу переименовали сначала в «Центральную», а затем она стала частью соседнего большого отеля «Астория».

Большой театр. Москва, сер. 1930-х

Вальтраут Шелике все мы звали просто Травкой – по имени героини довоенной детской популярной книжки «Приключения Травки». Наша Травка, в отличие от своих родителей и двух братьев, не вернулась после войны в Германию, а осталась жить на своей второй родине. Более того, она стала деятельным членом КПСС.

В 1960-х годах я случайно прочел в газете «Известия» большой очерк, в котором между прочим рассказывалось и о доценте Киргизского государственного педагогического института из областного города Ош, кандидате исторических наук Вальтраут Шелике. Через девять лет после публикации этого очерка, в 1969 году, я совершал по дорогам и бездорожью длинную, но очень увлекательную автомобильную поездку на крытой экспедиционной машине ГАЗ-66 из Москвы к месту предстоящих гляциологических работ на ледниках Восточного Памира. Наш путь как раз проходил через город Ош. Тут-то я и вспомнил ту давнюю газетную статью. Заехал в местный пединститут и узнал там домашний адрес доцента Шелике. Минут через десять мы с шофером экспедиции Володей Масалковым уже переступили порог ее скромной квартиры на втором этаже «хрущёбы».

Минуло около тридцати лет со дня последней нашей встречи, когда мы учились в одном классе. Однако это обстоятельство не помешало нам сразу узнать друг друга. У Травки было три взрослых сына. Интересная деталь в биографии немки Шелике: она дважды выходила замуж, причем оба раза за… еврея. Возможно, что таким «вызывающим» поступком советская коммунистка-немка «отомстила» немецким фашистам за холокост!

Хочется вспомнить добрым словом еще Володю Резникова, которому мы дали кличку Банзай, и, что весьма забавно, он всегда без обиды откликался на нее, словно это было его настоящее имя. А связано прозвище было с тем, что Володя вырос в Японии, в семье ответственных работников советского посольства. Родители и окружение привили мальчишке такие строгие манеры поведения, какие казались нам более уместны в каком-нибудь Кембридже, но только не в нашем классе. Банзая отличала от многих мальчиков прямая осанка и особенно голова, гладко причесанная на удивительно ровный пробор, что могло указывать только на чувство собственного достоинства и высокомерие. Всё это давало повод ребятам нашего «зловредного» класса всячески напоминать Володе о его японском «происхождении»…

Был у нас еще один Володя по фамилии Яминский. Он выделялся среди учеников класса не только тем, что за все годы получал по всем предметам только отличные отметки, включая физкультуру и поведение. Это был неразговорчивый и очень серьезный худощавый мальчик высокого роста. Он всегда первым тянул руку, когда учителя задавали нам какой-нибудь вопрос. За этим Володей закрепилась кличка Святой. Еще стоит вспомнить другого отличника – Юру Фреймана. Он выделялся среди одноклассников блестящими знаниями по всем математическим дисциплинам. Поэтому мы и звали его «кот ученый». Хочется вспомнить крепыша Борю Сил кина. Из-за своей фамилии и физической силы он получил кличку Сила. Мы жили рядом и часто вместе шагали по улице Горького из школы к себе домой. Не могу сейчас объяснить, почему меня в классе звали Зига…

В моей школьной биографии был, к сожалению, один неприятный случай. Не помню, то ли в шестом, то ли в седьмом классе раз в неделю к нам в класс приходила девочка из десятого класса и проводила короткую политинформацию, которая заключалась в том, что старшеклассница пересказывала разные события в мире и стране. Надо сказать, что большинство моих одноклассников были детьми интеллигентных родителей, которые выписывали домой центральные газеты и журналы, в силу чего ребята сами отлично знали, что творится в мире. Поэтому примитивные рассказы этой девочки нам прилично поднадоели, и однажды мы сорвали ее скучную политинформацию. Результат для меня, Эрика Толстова и других ребят оказался весьма печальным – нас вызвали в кабинет директора школы О.Ф. Леоновой и затем быстренько исключили из славных рядов советской пионерии. Правда, ненадолго – вскоре всех нас восстановили. Если быть до конца честными, надо признаться, что многие из нас носили красные галстуки не на шее, а в кармане. Однако перед школой надевали их, как положено. Мы почему-то стеснялись ходить с галстуками на улице. Конечно, это было очень глупо и нечестно, точно так же, как в дальнем темном углу двора, тайно от учителей и родителей, дымить папиросками…

Перед самым началом войны я окончил седьмой класс. Незадолго перед сдачей экзаменов я переболел скарлатиной, причем в тяжелейшей форме и с кучей разных осложнений. Любвеобильные две старших сестры отца пыталась уговорить его, чтобы он, в связи с пошатнувшимся после серьезной болезни здоровьем сына, взял бы в поликлинике соответствующую медицинскую справку об освобождении меня от экзаменов. Однако принципиальный отец категорически отказался от этого предложения и заставил меня сдавать все экзамены, которых в тот зловещий 1941 год было целых одиннадцать. На три больше, чем в предыдущем году. Я справился с ними на «хорошо» и «отлично» и был переведен в восьмой класс…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.