10 Карри из крысы

10

Карри из крысы

Во-первых, что такое карри? Карри — это острый соус. Его делают иногда из мяса, иногда из овощей. Здесь речь пойдет о мясном карри. Мясо в соус кладут разное. Говядину, баранину, курятину. И даже мясо дикого кабана. Каникары делают карри из мяса лесной крысы. И карри, приготовленное таким образом, считается лучшим деликатесом. А деликатесами, как известно, угощают гостей. Конечно, самых уважаемых и почетных гостей. В этот ранг я попала через три дня после появления в деревне Айранкаль. Я очень этим гордилась. Но день расплаты наступил скоро.

С утра Сиданкани отправился в лес осматривать ловушки. Вернулся он из леса веселый и довольный. Он нес на палке пять крыс, связанных за хвосты. Я равнодушно наблюдала за Сиданкани, не думая о том, что пойманные крысы могут иметь ко мне хотя бы малейшее отношение.

Сиданкани ловко освежевал крыс, и Айрави, отставив обычные коренья, стала готовить из них карри. И даже тогда я не заподозрила ничего худого.

Айрави готовила карри. Сиданкани подвешивал к дереву веревки из коры для тетивы луков и растягивал их с помощью груза. Я сидела перед хижиной и смотрела на реку. А маленький Чандырикани затаился в кустах в засаде и метил из лука поочередно в головы Айрави, Сиданкани и мою.

Сиданкани кончил возиться с веревками, выгнал Чандырикани из его засады и подсел ко мне. Сначала он, как и я, смотрел на быстро текущую реку. Потом втянул ноздрями запах, исходивший от крысиного карри, и, придя в отличное расположение духа, доверительно сказал:

— Сегодня, амма, ты попробуешь нашу лучшую еду.

— Хорошо, — бездумно согласилась я, продолжая смотреть на струи воды. Вода, освещенная предзакатным солнцем, постепенно становилась розовой.

— Хорошо, — повторила я и вдруг поняла, что сказала что-то не то. Мой мозг вновь обрел способность к сопоставлениям. Я вспомнила пять пойманных крыс, их шкурки, лежащие на траве, Айрави, суетящуюся около горшка с карри, и выражение блаженства на лице Сиданкани, втягивающего ноздрями запах готовящейся пищи.

«Так и есть», — подумала я. И еще не веря до конца в надвигающееся на меня бедствие, я с надеждой спросила Сиданкани:

— Какая еда?

— Карри из крыс, — торжественно произнес вождь. — Лучшая еда на свете.

Розовые струи воды поплыли у меня перед глазами. Хижина на дереве, в которой я спала в первую ночь, закачалась, готовая рухнуть вместе с деревом.

— Из крыс? — переспросила я.

— Для тебя только из крыс, — клятвенно заверил Сиданкани.

Я впала в глубокую задумчивость, чем немало удивила вождя.

— Не расстраивайся, амма, — успокоил он меня. — Карри хватит на всех. А тебе мы дадим самую большую порцию.

— Знаешь, Сиданкани, я спущусь к реке, прогуляюсь.

— Иди, иди, — охотно согласился вождь. — Как только все будет готово, я тебя позову.

Я спустилась к реке и села на камень. «Ну что теперь делать? — лихорадочно соображала я. — Съесть карри из крыс? Плохо. Не съесть? Отказаться? Совсем плохо. Тогда лучше сразу уйти из этой деревни и этих джунглей. Кто будет иметь дело с гостем, который пренебрег высшей почестью племени?»

Получалось все, действительно, нелепо. Господин Кришнан ушел в соседнюю деревню, и мне не с кем было даже посоветоваться. Я поняла, что в моей жизни наступил очередной черный день. И вдруг — как озарение. Я вспомнила, что в этой стране есть вегетарианцы.

Простые вегетарианцы. И каникарам, конечно, это известно. Я готова была кричать от радости, я готова была даже вопить. И когда Сиданкани позвал меня ужинать, я с лицемерным вздохом сожаления бросила взгляд на горшок с лучшей едой на свете и сказала, что я вегетарианка.

— Аё! — сокрушенно закачали головами Айрави и Сиданкани.

На моем лице была такая искренняя печаль, что оба бросились меня утешать.

— Ничего, ничего, — говорил Сиданкани. — Такое бывает! Вот тут недалеко жил отшельник, так он тоже не ел мяса. Мудрец Агастья тоже, говорят, не ел мяса. Ничего, амма, не расстраивайся. Айрави, — сказал он, — свари гостю тапиоку.

И в который раз передо мной положили тапиоку и коренья. Я все добросовестно съела.

Но на одних кореньях и тапиоке не проживешь. Мой цивилизованный желудок требовал разнообразия. И я стала изыскивать это разнообразие. По деревне бегали куры. Поджарые, с сильными когтистыми лапами, они были удивительно агрессивны. Куры вели постоянную войну с собаками. И в этой войне именно куры почему-то оказывались сильной стороной. Они устремлялись на собак, хищно вытянув вперед клювы. Собаки сдавались без боя. Они падали на спину, поднимали вверх все четыре лапы и визжали жалобно и просяще. Курица обычно наносила поверженной жертве один-два удара клювом и гордо удалялась. Однако явная агрессивность натуры не позволяла ей долгое время пребывать в мирных условиях. Через некоторое время она опять выносилась с кудахтаньем и устремлялась на непонравившуюся ей собаку. И снова все повторялось.

Я никогда не видела таких сумасшедших кур. Но подозревала, что даже такие куры должны нестись. Яйца были бы неплохим добавлением к лесным кореньям и тапиоке. У Сиданкани кур не было. Его обширное семейство, состоящее из пятнадцати человек, успешно расправилось с этой живностью еще в прошлом году. Зато были куры у Карумпи. Ее хижина, напоминающая навес, стояла далеко от реки. И я отправилась к Карумпи.

Карумпи в одной короткой юбке возилась по хозяйству и по ходу дела еще успевала воспитывать пятерых голых сорванцов в возрасте от четырех до восьми лет. Правда, методы воспитания не отличались разнообразием и сводились к шлепкам, которые раздавались, как только Карумпи подбрасывала дрова в очаг. Увидев меня, Карумпи немедленно вытолкала из хижины всю голопузую команду и пригласила меня к очагу.

— У тебя есть куры? — дипломатично начала я.

— Конечно, есть, — ответила Карумпи.

— И они несут яйца?

— А что же им еще делать? — удивилась Карумпи.

— Я бы взяла у тебя несколько штук, — сказала я.

Ни слова не говоря, Карумпи удалилась в темный угол хижины и положила передо мной четыре яйца. По привычке своего цивилизованного мира я достала из кармана деньги.

— Что ты! Что ты! — запричитала Карумпи. — Мне это не нужно. Я дала тебе яйца так.

Четыре яйца были щедрым подарком. А щедрость надо вознаграждать. Я вспомнила, что у меня осталась последняя пара сережек. Сережки, взятые на случай попадания в сферу товарных, но не денежных отношений. Я протянула Карумпи сережки.

— Вот тебе мой подарок, — сказала я.

— Аё! Аё! — запричитала Карумпи. — Какой подарок! У меня никогда таких не было!

И она, приплясывая, прошлась по хижине. Вся команда сорванцов немедленно появилась в хижине и уставилась на блестящие кольца сережек. Карумпи метнулась снова в темный угол и извлекла оттуда еще два яйца.

— Вот последние. Бери, бери.

Я отказалась. Мне не хотелось брать последние.

— Какие сережки! Какие сережки! — в восхищении восклицала Карумпи и немедленно вдела их в уши.

Горшок на очаге выкипал, сорванцы принялись шкодить, но Карумпи уже ни на что не обращала внимания. Она покинула хижину и, сверкая новыми серьгами, отправилась в деревню.

Результат прогулки Карумпи по деревне оказался самым неожиданным для меня. Через полчаса у хижины Сиданкани появилась толпа женщин. И каждая принесла яйца. Они бережно складывали их у входа в хижину. И у меня на глазах стала расти гора, напоминающая верещагинский «Апофеоз войны». Только вместо черепов были яйца. Боевые куры не посрамили своего племени.

Сначала я растерялась. Потом произнесла речь. Я сказала:

— Дорогие женщины, матери и сестры! Благодарю вас за трогательную заботу обо мне. Но вы принесли так много яиц, что я не смогу съесть их за всю мою жизнь. Поэтому я очень прошу вас, заберите их обратно. И еще я должна сказать вам, что у меня нет больше красивых и блестящих сережек. Я могу только подарить вам монетки на ожерелья. Но боюсь, что монеток у меня на всех вас не хватит. Женщины, матери и сестры! — взывала я к их совести. — Заберите, пожалуйста, яйца и накормите ими своих детей. Я вас очень об этом прошу.

Женщины стояли, как на митинге, прижав руки к бокам, и внимательно слушали. А впереди стояла Карумпи, победно сверкая новыми сережками. Когда я кончила, по толпе пронесся вздох разочарования. Лица женщин выражали искреннюю печаль. А я очень жалела, что весь мой запас женских украшений кончился. В полном молчании они начали разбирать яйца. Но с полсотни все же осталось лежать на месте.

— А эти? — спросила я их.

— А эти, — назидательно сказала мне старая Пароди, — мы принесли тебе так. Не за сережки. Хотя сережки, — добавила Пароди со вздохом, бросив взгляд на Карумпи, — очень, очень красивые. Я никогда таких не видела.

Так завершилась «яичная история». Но с тех пор я чувствую себя в долгу у женщин далекой деревни каникаров.