Глава 20. Посещение «вертепа»
Глава 20. Посещение «вертепа»
Ожидался дождь. Стояли пасмурные дни, и на душе тоже было пасмурно. После вчерашнего «перебора», как всегда, мутило.
В канцелярию заглянул Шмер:
– Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.
– Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед не хватает, не говоря об ужине. Вчера почему не приберег закуски на чёрный день?
– А что, он уже наступил?
– Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.
– Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.
– Опять банкет! Издеваешься? Я на спиртное смотреть не могу.
– А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не разговаривать, мешать беседе не будешь.
– С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?
– Нас, точнее, меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может быть, самый главный.
– Он что, начальник милиции или партийный вождь?
– Мафиозо. Его весь город боится, а милиция честь отдает, – отчего-то понизил голос Шмер. – Поэтому во время застолий ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести не в тему. Ты это любишь! Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.
– Да не темни, зачем мне нужна встреча с такой подозрительной личностью?
– Чудак! Знакомство с Ашотом – это для тебя как быстрый карьерный рывок. Был никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома сильных мира сего. В пределах этого города… Понимаешь, Ашот просит отпустить в увольнение на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.
– На неделю? Не поедет. Мы что, всю роту распустим по домам? Ни мира, ни войны? Ты с ума сошел! И никуда я не пойду. Умру с голода, но не буду сидеть за одним столом с твоим мафиозо.
– Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение. Эй, Абдулла, заходи! – Михаил приоткрыл дверь.
В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный, как сухой инжир, туркмен:
– Изздрасствуй, командыр! – протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.
Ромашкин, взглянув на чёрные, потрескавшиеся от солнца и грязи руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
– Командир! Я тебя уважаю. Приглашаю быть почетным гостем на нашем тое. Будыт балшой пир! – Туркмен со значением поднял вверх указательный палец. – Нэ пажалэешь.
– Ромаха, бери рюмаху. Надевай шинель и вперед! – распорядился Шмер. – Едем в вертеп. Я открою тебе прелести злачных заведений в здешних местах. Вернее, нам откроют. Думаю, ты уже взрослый мальчик, созрел.
– Вертеп?
– Подпольный публичный дом.
– А что, у нас в стране есть такие заведения? Это запрещено законом.
– У нас в стране нет, а в Педжене есть.
– Что, и нам можно будет пользоваться услугами девочек?
– Держи карман шире! Только наблюдать. У тебя есть стольник на мелкие расходы? Или хоть полтинник? За бесплатно только комсомолки в райкоме отрываются. Тут бизнес, коммерческая любовь. Нам можно пить, есть, смотреть стриптиз, но руками или другими частями тела не трогать.
Мозги Никиты лихорадочно заработали в определенном направлении, воображение нарисовало соблазнительные картины. Теперь он лишь опасался, что Мишка пошутил и вместо таинственного «вертепа» с обнажёнными манящими красотками он окажется в обычной прокуренной пивной.
– А ничего, что мы в военной форме? Может, переоденемся?
– Главное, самим быть в форме и боеготовыми. В морге тебя переоденут, – хохотнул Шмер. – Я же тебе сказал, идём отдыхать, но не развлекаться. Считай, что ты сидишь на партсобрании. Хочешь осуществить свои мечты, беги ищи двести рублей.
– Почему двести? Ты сказал одна девка сто рублей стоит.
– А для меня? Я что, буду наблюдателем? Нет, я заслужил, чтоб ты и меня побаловал.
– С ума сошёл? За ночь вышвырнуть получку? И на что?
– На то самое! – усмехнулся Шмер. – Получишь всё, как в сказках Шехерезады. Будет всё: и шахини, и хери, и зады…
В канцелярию вошел Ахмедка.
– Ахмедка, займи сто рублей, – попросил Ромашкин.
– Двести. Займи лейтенанту двести, – перебил скороговоркой Шмер. – Лучше триста!
– Сто. Сто мне и сто ему.
– Не дам ни рубля никому, алкоголики. Прогуляете, пропьете, а мне потом ходи за вами к кассе контролировать, получили получку или нет. Я рубль к рублю каждый месяц должен отсылать. Отец следит за накоплением калыма.
– У-у, б-байский сынок! Попроси меня когда-нибудь помочь, пошлю подальше! – Шмер повлёк Никиту из канцелярии на выход, по пути инструктируя: – Веди себя тихо, меньше болтай, а то вляпаемся! Ты в городе человек новый, не умничай перед тем, кого не знаешь, и не задирайся.
Ромашкин проснулся. Голова гудела, как колокол после перезвона. Сегодня воскресный день, выходной. Но это у всех, а Никите предстояло идти в роту. Воскресенье для него – рабочий день недели.
В дверной проем просунулась голова солдатика:
– Товарищ лейтенант, начальник штаба строит батальон. Вас срочно вызывает.
– О, чёрт! Ступай, сейчас я приду.
Мелькали какие-то обрывки смутных кошмарных видений. Непонятно, что такое приснилось ночью, какой-то бред. Вчера что было? Пили?
Едва он пошевелился, как острая боль пронзила тело.
– О-о-о!
– Солдат, стой! Никуда не уходи, жди за дверью, – подал голос Шмер откуда-то из угла. Мишка лежал в одежде и сапогах на матрасе, брошенном на полу и жадно курил.
Ромашкин огляделся, удивляясь с каждой минутой всё более. Почему это он оказался в общаге? Чья это комната? Что было вчера? Часть вопросов он непроизвольно задал вслух. На соседних койках зашевелились Лебедь-Белый и Колчаков.
– Ну ты, лейтеха, даёшь! – воскликнул Белый. Вскочил и принялся разминаться, выполняя всевозможные физические упражнения. В воздухе мелькали кулаки, пятки, локти.
Бр-р-р! Никита затряс головой. От этой пляски рук и ног его слегка замутило.
Вадик Колчаков взъерошил вихор Ромашкина и участливо спросил:
– Что, ни черта не помнишь?
– Нет.
– А какой ты был вчера герой! Грозился истребить под корень местные племена, устроить варфоломеевскую ночь иноверцам, порубать «чурок» на дрова. Требовал танк или хотя бы саблю и коня. Поминал добрым словом конницу Буденного и почему-то Александра Македонского.
Бессвязные воспоминания о событиях вчерашнего дня по-прежнему кружились хороводом в голове Никиты, но никак не выстраивались в стройную и последовательную цепь. Что сон? Что явь? Что бред? Что реальность?
– Кажите, шо вчора було! – заговорил он почему-то на украинской мове.
– Ты ж не хохол, не балакай. Или забыл свою национальность? Что было? Гуляли вчерась, братец! Буйно гуляли-с, – ответил Лебедь-Белый и, закончив разминку, побежал в умывальную комнату, гулко топая по длинному коридору.
– Солдат, ступай в казарму, – простонал Никита. – Передай сержантам, чтобы строили роту. Сейчас приду.
– Какое ступай, – усмехнулся Шмер. – Бери, братец, шинель лейтенанта и неси чистить. Как раз подсохла, и грязь хорошо облетит. Вон она, в углу за дверью стоит, к стенке привалившись.
Никита посмотрел и увидел. Действительно, шинелка торчком, облепленная от погон до полы сухой серой коркой.
– Это где я так упал? Хорошая грязь, качественная.
– Н-да! Не упал, друг мой, тебя уронили и валяли по земле. Скажи спасибо, что не убили. Ашот спас от верной гибели. Ребра болят? Челюсть цела?
– Челюсть? Кажется, цела… – Никита ощупал лицо, и тотчас заныла бровь. – Лоб болит!
– Это тебе кулаком звезданули. Хорошо, кастета в руке у туркмена не оказалось в этот момент. А когда он его достал, мы уже прибежали на выручку.
Солдатик, прислушивавшийся к разговору, был выставлен за дверь крепкой рукой Колчакова вместе с ромашкинской шинелью.
И сей момент в комнату вломился следующий посыльный. Он обратился не к Ромашкину, а к Шмеру:
– Товарищ старший лейтенант, вас комбат вызывает. Срочно!
– Меня? Может, с Ромашкиным попутал, казак? Может, замполита?
– Не-е-е, вас требует! Точно. Он еще громко что-то по-татарски кричал и топал ногами.
– По-башкирски. Он же башкир. Но непринципиально. Право слово, монголо-татарское иго! Вернее, башкиро-монгольское. Передай, что меня нет. Передай, придёт Ромашкин, только почистится и приведёт себя в порядок. Нет, стоп! Вот тебе задача: иди отмывай сапоги, но вначале постучи один о другой хорошенько, да шапку отбей от грязи, расчеши её, а то она, словно блин, смялась и скомкалась.
Третий солдат, вломившийся вызывать Колчакова, был озадачен чисткой брюк.
– Да что ж вчера было-то?! – взмолился Никита.
– Ну, замполит! Ну, забулдыга! – возвел очи горе Шмер. Пришлют же на нашу голову кадры! И где их только выкармливают? Где обучают? Скажи, Колчаков, вы с одного церковно-приходского училища?
– Почему это с церковного?
– Вадик, вас ведь обучают о душе заботиться, опиум для народа распространять. Так вы из одной бурсы?
– Из одной. Только разных приходов и епархий.
– Чувствуется. Он, в отличие от тебя, пить совсем не умеет. Этот… хмырь, знаешь, что вчера начудил? Не расхлебать теперь. В городе белому человеку опасно появляться месяц-другой.
– И что начудил? Говори уж, не томи! Ночью вас было обоих без переводчика не понять. Вломились, словно слоны…
– Никита пытался устроить этническую чистку Педжена. Трубил, как слон, и бился, как тигр. И откуда мощь голоса в столь худом организме – кожа да кости, ну ещё жилы и кал!
– Короче, Миш!
– Короче, вчера произошла битва при Ватерлоо, Бородине и Педжене, одновременно!
…Постепенно, по мере сбивчивого рассказа Шмера к Ромашкину возвращалась память. Ночные кошмары – драки, погоня, цыгане, пляски – не бред и не сон. Самая настоящая явь, опасная и жутко неприятная. Судя по всему, события ещё не завершились, развязка ожидалась впереди, но неизвестно какая….
Итак, Никита и Шмер в сопровождении аксакала убыли из казармы в неизвестном направлении, оставив скучать Ахметку.
За забором их поджидал старенький ржавый «Москвич», жёлтая поверхность которого облупилась во многих местах, а грубо нанесенная грунтовка поверх «родной» краски совершенно не совпадала с ней. Оттого машина была похожа на старого леопарда, затаившегося в саванне.
Из машины выбрался огромный, тучный мужчина. Носатый. Армянин? Тот самый Ашот? Его четвёртый подбородок колыхался на необъятной груди, а большой живот поддерживался широченными подтяжками. Казалось, лопни они, и пузо оторвется от тела и – упадет на землю, по закону всемирного тяготения.
– Вай! Миша! Друг дорогой! – Армянин обнял Шмера, словно старинного приятеля.
– А это мой кореш, о котором я говорил. – Мишка подтолкнул вперед Ромашкина. – Ценнейший человек. Герой! Доброволец! Прибыл строить коммунизм в песках Каракума.
Ашот расплылся в широкой счастливой улыбке. Одет он был в хорошую дублёнку, но без пуговиц. На каждом пальце, за исключением больших, – по дорогому перстню. Джинсовые штаны и рубашка были явно привезены кем-то из Афгана и куплены по случаю. Распахнутая рубашка оголяла грудь, в зарослях чёрных волос – большой золотой крест.
После церемонии приветствия Ашот с трудом протиснулся в крохотную машину. Рядом с ним усадили тщедушного дедулю, иначе ни одному из офицеров на переднем пассажирском сиденье было не уместиться. Машина просела, скрипнула рессорами. Никита вслух усомнился, выдержит ли ходовая часть.
– Нэ бойся, рессоры усиленные. Смелей садись. Баня и рэсторан ждут нас!
– Ашот, почему не купишь себе «Волгу»? Зачем мучаешься в этой коробчушке?
– Хм, я бы купил, но зачем лишний раз привлекать внимание начальства. Меня уже первый секретарь горкома вызывал, выказывал неудовольствие, что постовые милиционеры мне честь отдают. Я ему говорю: «Дорогой товарищ секретарь, хозяин, я об этом их не просил, они сами! Ну не буду же останавливаться возле каждого легавого и совестить его, мол, зачем эта нэнужная лесть».
– И что партийное руководство ответило? – полюбопытствовал Никита.
– Велело не ездить по центру. А ты говоришь – «Волга». Ещё «Мерседес» посоветуй купить! Миша, дорогой мой друг! Наверное, ты хочешь, чтоб меня выслали обратно в Армению? Мне туда нельзя. Там у меня слишком много врагов. Ашот должен жить в Педжене, ему и здесь хорошо. Я не высовываюсь, дом всего в одын этажа, как у других. Я сделал проще – еще два этажа в землю закопал: там бильярдная и зал для гостей. Перехитрил начальство. То, что у меня в подвале всё в мраморе и павлины во дворе бродят, для посторонних глаз нэ видно. А машина, если хорошая, сразу бросается в глаза. Потерплю тесноту, да и привык я к этому «Москвичу».
Так за рассказом о своей нелегкой судьбе Ашот с ветерком доставил компанию к городской бане. На дверях болталось объявление: «Баня закрыта на учёт». Но стоило армянину вытянуть живот из-под руля, как двери распахнулись и какой-то шустрый человечек увлёк всю компанию к заднему, служебному, входу, рассыпаясь словами благодарности за то, что сегодняшний день ему преподнес таких знатных и уважаемых гостей.
А приятно ощущать себя не просто обычным молодым лейтенантом, а персоной, из-за которой закрыли баню. Ну, не совсем из-за тебя, но всё же…
Туркмен буквально стелился по тротуару, сопровождая гостей, отбрасывая носком тапочка в сторону случайно попадающиеся окурки и бумажки.
– Успокойся, Мамбек, не суетись. Лучше пива принеси холодненького, – распорядился «мафиозо». – Чешского!
– Нэ изволь беспокоиться, хозяин. Всо уже в люччем виде. Пиво, риба, лаваш, зелень. Всо есть! Давно ждём!
Убогая и вонючая городская баня, обшарпанная снаружи и внутри, при проникновении с «чёрного хода» оказалась вполне приличной. Никита в таких и не бывал никогда. Стены обшиты хорошим деревом. Мягкие скамейки. Полы устланы ковровыми дорожками.
Ромашкин живо разделся до трусов и ринулся в душевую смыть пот и грязь холостяцкого существования. Аксакал неспешно снял с себя пальто, оставшись в шерстяном халате, сел и замер на месте. Мишка и Ашот голышом чинно направились в парную.
После посещения бассейна, парилки, душа новоявленные приятели расположились у сервировочного столика на колёсиках. Пиво уже не пили. Бархатным пивом баловались в период мытья. Теперь в ход пошла водка. Никита не стал от неё отказываться, не желая обидеть «мафиозо», о чём его строго предупредил Шмер.
Две бутылки водки на троих – явный перебор для Ромашкина. Для Мишки это тоже сильная доза после пива. Эх, если бы не проклятое пиво…
Туркмен сидел истукан-истуканом, улыбался и молчал, практически не выпивал, разве что одну рюмку, за знакомство.
Конечно, основная часть спиртного была употреблена армянином, но ему – что слону дробинка.
Никита, ещё чуть соображая, поинтересовался, кто будет за рулём авто на обратном пути.
Ашот сделал круглые глаза:
– Обижаешь, дорогой! Конычно, я. Ето нэ смертэльно. Ето разминка. Сэйчас в рэсторан памчим!
Ну… не совсем ресторан. Вернее, совсем не ресторан. Городской-то ресторан вблизи вокзала размещался в обшарпанном здании. Вилки-ложки-тарелки почему-то всегда были жирные, а еда – тошнотворная. Ашот же привез их в глубину одноэтажных саманных кварталов. В центре этих лабиринтов стояло вполне приличное здание, окружённое высокой кирпичной стеной, с маленькими окошками, с закрытыми ставнями, откуда раздавалась восточная заунывная музыка. Что ж, придётся смириться с бабайскими мелодиями. Других, скорее всего, не будет.
Внутри помещения, куда их проводил громила с квадратным подбородком и мрачной физиономией, стоял уютный полумрак. По периметру – низенькие азиатские столики с кушаньями и чайниками да подушки для сидения. В центре зала, под люстрой, возвышались два больших полированных стола без скатертей и приборов.
Тело Ашота заняло три подушки. Шмер и Ромашкин уместились на одной. В тесноте да не в обиде. Дедок с ними не пошел в зал, остался дремать в автомобиле.
Зал оказался почти заполнен посетителями, которые ели, смачно чавкая и разговаривая. Громкий смех раздавался со всех сторон. Причем смеялись туркмены заразительно, от души, запрокидывая голову и широко открывая рот, показывая соседям либо золотые, либо желтые кривые щербатые зубы. В основном за столами мужчины средних лет и старше. Как шёпотом пояснил Мишка, торговцы и кладовщики, милиционеры и чиновники.
При появлении Ашота все почтительно привстали, поклонились. Неподдельное подобострастие и показное радушие.
«Мафиозо» с некоторыми обнялся, некоторым помахал рукой. В сторону одной компании глянул с нескрываемой неприязнью. Компания вмиг испарилась из зала, будто её и не было тут вовсе.
Никита какое-то время нервничал, пытаясь устроиться поудобнее, подгибая ноги под задницей – по-восточному. Неудобно! Ещё он комплексовал, по поводу своих носков: вдруг пахнут. Но вскоре понял, что соседи пьют далеко не чай, и потому им совершенно наплевать на вонючие ноги соседей. Да от всех них от самих несло какой-то… козлятиной. Душные козлы!
Из чайников в пиалы потекла прозрачная жидкость. Водка. На запах – не очень…
– Опять денаусскую в графины налили. Эй, человек! Подойди сюда! – «Мафиозо» поманил официанта сарделечным пальцем.
– Что изволите, уважаемый? – склонился в поклоне официант-туркмен.
– Это пойло отнеси хозяину. Московскую водку принести! Живо!
Чайные приборы вмиг сменили на другие. Извиняться примчался сам хозяин заведения: московской нет, только чарджоуская…
Всяко не денаусская! Хотя… Тоже дрянь. Какая отвратительная вода вокруг, такая и водка.
Появились танцовщицы. Старые и молодые «дикари» взвизгивали и пускали слюни, глядя на девушек.
Никита, наблюдая за обнажающимися в такт музыке стройными красавицами, под воздействием алкоголя окончательно потерял самоконтроль.
– Мишка! – громко обратился он к Шмеру. – Если мы одну из них не зацепим, это будет величайшей глупостью с нашей стороны.
– Чудак-человек. Я тебе уже объяснял: это удовольствие стоит денег. Бесплатных ласк тут нет.
Никита плотнее придвинулся к Шмеру и возбужденно залепетал на ухо:
– Очень хочу познакомиться вон с той, светленькой.
– Хи-хи-хи! Ты хотя бы знаешь, кто это?
– Нет. А что, ты знаком? Кто она?
– Это жена бывшего командира роты капитана Пискунова. Я её сразу не узнал. А вот ты ткнул в неё пальцем, я присмотрелся – точно! Ольга, его жена! Они полгода назад уехали в Россию, а вот, погляди-ка, потянуло на старые заработки. Соскучилась по разгульной жизни и бешеным деньгам. Любопытно, она надолго объявилась? И когда уедет? Да и где сам Сашка Пискунов? Знать, деньжата закончились!
– Погоди, погоди! Это что, жена офицера? – обалдел Никита. – Хочешь сказать, что это её постоянный заработок – танцы на столе?
– Балда ты, Никита! Танцы – только для разогрева публики. Главная работа позже, в койке.
– Это нелегальная проституция или официальная?
– Нет, не официальная, но вполне реальная. Они за две ночи твою офицерскую получку зарабатывают.
– Ух, ты! Сильны, чертовки. Мишка, давай займем деньжат у Ашота? Может, Ольга тебе скидку сделает, по знакомству дешевле обслужит?
– Держи карман шире и ширинку свободней! Как же, скидку. Обдерет по полной программе. Да и двое за раз – дороже будет. Я, конечно, спрошу у Ашота…
– Мишка, а остальные кто? Ты знаешь этих девиц?
– Ай! Знаю ещё одну. Вон та, длинноногая, – жена начальника вещевой службы.
– Иванова? Старлея? Такого здоровенного?!
– Ага! Он хоть и здоровенный, но тупой. А ей, видимо, чего-то не хватает в жизни. Наверное, корень не удался.
Внезапно Шмер осекся и хищно уставился на вспорхнувшую на подиум артисточку, нервно затеребил нос и ухо. Была у него такая дурацкая привычка: когда нервничал, дергал себя за мочку уха, отчего оно у него регулярно воспалялось.
– Ты чего? Понравилась рыжая? – толкнул его в бок Никита.
– Заткнись и молчи, а не то нас заметят. Это супруга начальника штаба батальона Давыденко. Вот влипли!
– Ромаха! Чего мы-то влипли? Это она влипла! Теперь ты точно сможешь с ней договориться. Заодно и Мирону отомстишь за притеснения по службе. Я думаю, мы отомстим ему вдвоем.
– Он ведь чокнутый, придурок и псих. Узнает – убьет!
– Откуда он узнает? Что, жена о побочном «трудовом» заработке сама ему расскажет? С подробностями – кого обслужила? Не боись! Ты только жди сигнал, когда можно будет к делу приступать.
– Жду.
– Это… довольно сложный процесс. Мне Ашот объяснил, что эти дуры сейчас потанцуют, совсем разденутся, а после туркмены начнут цену назначать, спорить, кто больше заплатит. Аукцион завертится, и развезут баб по квартирам или ещё куда. Тут тоже комнаты есть, но они дорогие. Наши белокожие бабы пользуются бешеным спросом у чурок. На местных ведь после тридцати лет без слёз не взглянешь. Ненавижу я их, проклятых азиатов! – в сердцах Шмер и внезапно громко стукнул кулаком по столику.
– Ты чего?!
– Башню заклинило от злости, – постучал себя по голове Шмер.
Ашот удивлённо глянул на офицеров, но тут же вновь переключил внимание на танцовщицу.
Началось самое интересное. Колготки, лифчики и трусики полетели в публику.
«Мафиозо» прихлопывал в ладоши и цокал языком, как горный орел-беркут:
– Ай, красавицы! Ай, голубки! Каждый раз они меня расстраивают и заводят. Редко бываю, здоровье уже не то, живот мешает. Но люблю посмотреть. Лубуюсь. Хватит! Ребятки на выход, а не то у меня сердце не выдержит и лопнет. Собираемся, я сейчас улажу со счетом.
Никита с тоской взглянул на девиц, но спорить не стал. Направился к выходу, снял с вешалки и надел на себя шинель, шапку, сапоги (именно в такой неудобной последовательности)…
Дальнейшее почти совсем не помнил. Впоследствии, даже при содействии Шмера, припоминал с трудом. И чего взбеленился? Зачем взбрыкнул?
Впрочем, понятно, чего и зачем…
Едва Ромашкин спустился по лестнице и вышел за дверь, как увидел такую картину: трое туркменов тащили упирающуюся пьяную девицу в машину. Задняя дверца «Жигулей» была распахнута, мужики впихивали её в салон, слегка поколачивая.
– Ах, вы чурки проклятые! Опять наших баб портите и насилуете! – кинулся Никита к ним.
В правой руке у него был тяжелый портфель Ашота – им он с размаху въехал по голове ближайшему азиату. Низенькому толстячку, стоящему спиной, отвесил мощный пинок в промежность. Третьему – с неудобной позиции – неловкий удар левой рукой в челюсть. На беду, компания оказалась чуть более многочисленной. Был еще водитель. Вот он-то и выскочил из машины и мощным хорошо поставленным ударом рассек Никите бровь, сбив его с ног. Дальше – отключка.
Дальше – только если верить Мишке Шмеру…
– Начал качать права и бороться за чистоту славянской расы, расист. Матерился, визжал! Ашот тебя еле утихомирил… Ты ж вышел из заведения перед нами, а мы буквально через минуту спускаемся во двор, слышим: шум, гам, драка! И кто же дерется? Наш Никита! Вернее, его бьют и топчут… Ашот что-то заорал на смеси армянского и туркменского, заматерился по-русски, схватил двоих за шиворот и оттолкнул их подальше. Они вначале хотели огрызнуться, но, узнав «мафиозо», отпрыгнули в сторону и бросились наутек. Водитель и толстяк запрыгнули в машину, а девка ещё попыталась забраться в отъезжающую машину и что-то ещё кричала об обещанной оплате. Материла она нас на чём свет! Типа, проклятые офицеры, сующие нос не в свое дело. Короче, выяснилось, что она цыганка, подрабатывающая в «вертепе» «по второму сорту». И ругалась она с азиатами по поводу количества клиентов. Троих обслужить соглашалась, а четвертого – ни в какую. Начала рядиться, спорить, вот они и решили применить силу. А ты, джентльмен хренов, вмешался. Вступился, блин, за честь дамы!.. И как теперь показаться в городе? Нет, точно месяц из гарнизона не выйду, дураков нет. А тебе, Ромашкин, вообще по вечерам рекомендую дома сидеть и забыть про Педжен.
М-да, история…
Тут вернулись бойцы с вычищенной формой.
– Ого! Молодцы! – восхитился Колчаков. – Шинель и шапка стали даже лучше и чище, чем до того, как их изваляли в грязи. Ребятки, вы заработали благодарность командования. Теперь свободны. Шагайте в казарму, замполит оденется сам. И главное, касается всех, – держать языки за зубами! Иначе – зубы прорежу.
– Так точно!!!
Никита еще раз отряхнул брюки и китель, поискал пятнышки на брюках, провел ладонями по шинели, постучал подошвами сапог друг об друга. Сойдёт! Форма выглядит более-менее. А вот морда… Ссадина над бровью, шишка на затылке, ухо ноет, губа опухла.
– Надевай вместо шапки фуражку, – посоветовал Колчаков. – Возьми мою, у неё широкий козырек. Прикроет твоё… безобразие.
Никита подошел к зеркалу, нагнулся и почти прислонился к нему лицом. Мешки под глазами, щетина на щеках, воспалённые похмельные глаза. Да, безобразие… Он отклонился на полметра – стал выглядеть получше. Отошёл на три шага – мужчина хоть куда, в полном расцвете сил. Ну, не совсем, но можно стоять в строю и не выделяться.
* * *
– Бывает! – искренне посочувствовал Кипич. – С каждым может такая история случиться! Помню, в Кабуле начальник штаба полка меня на гауптвахту посадил ни за что! Я ему правду сказал: пил с генералом. А зачем это сказал и как попался, не помню. Очнулся в камере. Мысль даже в голову пришла дурная, а не в плену ли я у духов? Вокруг каменный мешок – и тишина… О! Извини, что перебил!
– Ничо, потом мы вас всех еще перебьем! – хохотнул Виталик-разведчик. – Шутка такая, м-да…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.