Россия перед Западом

Две волны бились в стены России. Первая шла с юго–запада, из католического Рима через Австрию, Польшу, Украину. Католический мир в гигантском порыве контрреформации бросил в качестве своего десанта орден иезуитов. «Южная» волна был устремлена на восприятие австро–польско–украинского опыта (она была как бы следующий за краткой вестернизацией Лжедмитрия Первого), но его внедрению препятствовала политика одиозной католизации.

Вторая волна пробивалась через Скандинавию, Голландию, Англию, откуда купцы–пуритане приходили в Новгород и Псков — северо–западные ворота России. Обе волны несли общее западное качество: уверенность в способности человека разумным путем понять природу, подчинить ее себе; убежденность в способности человека значительно укрепить свои силы посредством самодисциплины, преодоления своей грешной природы и направления своей энергии в соответствии с правилами нарождающейся науки. Все это чрезвычайно отличалось от главных черт и постулатов русской культуры. Вторая волна наследовала еще более ранние «прототенденции», линию Бориса Годунова на утилизацию североевропейского опыта и тяготела к Швеции, Северной Германии и даже Англии (куда Годунов послал первых русских студентов). Значение этого типа знакомства с Западом с годами усиливалось, ибо протестантизм как бы способствовал «деидеологизации» межгосударственных отношений. Его проникновение в Россию было более осторожным и не вызывало негативной реакции православного сознания.

Российские историографы соглашаются, что к концу XVII в. представление о том, что Россия отстает от Запада, распространилось весьма широко, становясь частью национального самосознания. С. М. Соловьев признает это, возможно, убедительнее других русских историков: «Сознание экономической несостоятельности было тесно соединено с сознанием нравственной несостоятельности. Русский народ не мог оставаться в китайском созерцании собственных совершенств, в китайской уверенности, что он выше всех народов на свете. Уже по самому географическому положению своей страны: океаны не отделяли его от западных европейских народов. Побуждаемый силою обстоятельств, он должен был сначала уходить с запада на восток: но как скоро успел усилиться, заложить государство, так должен был необходимо столкнуться с западными соседями, и столкновение это было очень поучительно… Стало очевидно, что насколько восточные соседи слабее России, настолько западные сильнее. Это убеждение, подрывая китайский взгляд на собственное превосходство, естественно и необходимо порождало в живом народе стремление сблизиться с теми народами, которые показали свое превосходство, позаимствовать от них то, в чем они являлись сильнее; сильнее западные народы оказывались своим знанием, искусством и потому надобно было у них выучиться»[44].

Реальность была грубее и опаснее, ведь ничего нет мучительнее процесса рекультуризации. Еще грознее выглядел неудержимый западный экспансионизм. Партия противников России на Западе именно в это время получает своих идеологов. Довольно широко обсуждался на Западе «великий проект» французского политика Сюлли (1636), который предполагал исключение России (наряду с Оттоманской империей) из европейской семьи наций[45]. Британский журналист и политик уже тогда говорил о России как о «самой устрашающей по величине империи, распростершейся на поверхности Земли»[46].

Возможно, первым о готовящемся скоординированном наступлении Запада на Россию предупредил российский посол в Польше Тяпкин. Посол писал царю о «дивных замыслах французской фракции: французский король хлопочет о мире поляков с турками, чтоб можно было французские и польские войска обратить против цесаря и Пруссии; победивши цесарцев и пруссаков, обратиться вместе со шведами на Московское государство. Победивши Москву, все католические государи пойдут на Турцию, не соединяясь с православными государями, чтоб народы греческого православия обратились к римской церкви»[47].

В 1670 г. Г. Лейбниц, один из самых светлых умов современной ему Европы, опубликовал (под псевдонимом) трактат в защиту кандидатуры германского принца на польский престол, а русских конкурентов он подал в самом невыгодном свете: «Погрязшие в схизме, нетерпимые, не слушающие требований рассудка, жертвы невежества, хуже, чем турки, создавшие при этом слишком мощное государство и жестокую диктатуру»[48]. Предвидя политические перемены в Восточной Европе, Лейбниц предсказал, что в будущем Россия станет колонией Швеции[49]. Этот малообещающий России прогноз разделяли многие в Западной Европе.