Исторический сговор

К светлой цели – развалу Руси на Великую, Малую и Белую – перестройка стремилась долгих шесть лет. Все прежние заслуги Горбачева (паралич власти, массовые убийства в национальных конфликтах, ограбление народа, сдача оружия врагу) теряли смысл, если б не привели к этому ликующему финалу.

Поэтому встречу трех бонз стали тайно готовить уже год назад, а в начале декабря 1991-го директору заповедника Беловежская Пуща приказали: накрывай поляну. 5-го числа туда прибыла ельцинская челядь: два десятка охранников и ЗИЛ-членовоз. Бойцы мигом принялись строить Пущу по росту: шерстить персонал, белить снег, менять гаишников на дорогах. Местные почуяли: что-то будет…

Вискули – это охотничья ВИП-усадьба посреди заповедника, там развлекались пальбой вожди. От нее до Польши 8 километров. Есть версия, что в случае чего переговорщики собирались, аки партизаны, пробираться туда кустарником. Вторая версия: они хотели подчеркнуть сходство своих действий с похабным[322] Брестским миром: до Бреста там километров тридцать.

Днем 7 декабря на военный аэродром Зосимовичи (ближайший к Вискулям) прибыло минское начальство: председатель Верховного Совета Станислав Шушкевич и предсовмина Вячеслав Кебич. Вскоре там же сел украинский членолет с президентом Леонидом Кравчуком и премьер-министром Витольдом Фокиным. Царь-батюшка Борис, как обычно, заставил себя ждать – чтоб все знали, кто тут главный.

Ждали, не скучая. Кравчук и Фокин отправились на охоту и пристрелили кабанчика. Настроение у них такое было: убивать.

А Ельцин в Минске подзастрял. Прилетел он туда утром и успел даже выступить в Верховном Совете Белоруссии. Пресса разместила его слова с опозданием в несколько дней; так ей приказали. А слова такие: «Ушла в историю попытка воссоздания Союза ССР в ленинской интерпретации. Сегодня терпит неудачу идея полуфедерации, полуконфедерации. Если останется хотя бы небольшой элемент унитаризма, есть риск возрождения той системы, которая уже завела нас в тупик. Всех пугает наличие Центра и его возможное возрождение в старых формах… В резиденции „Вискули“ руководители славянских республик будут обсуждать четыре-пять вариантов Союзного договора. Встреча трех руководителей государств, возможно, станет исторической»[323].

Явственно проглядывает намек на развал. Потому и придержали материальчик.

Стало быть, утром Борис был еще дееспособен. Что делал днем, осталось тайной…

Вечером из облаков вывалился российский борт № 1. Подкатил трап, Ельцин шагнул на него – и тут же стал падать, чуть ребрами ступени не пересчитал; спасибо привыкшей к подобным выпадам охране. Под руки; нежно; камеру убери, сука; ваше величество, еще шажочек…

Злые языки зашелестели: «Понятно…»

Добрые языки вступились: «Ничего не понятно – Борис Николаевич просто устал с дороги!»

Ну, устал так устал. Бывает. Президента-всех-россиян привезли в охотничий домик. Неизвестно, что происходило в течение следующего часа. Затем высокий гость показался в дверях. Лица разглядеть не успели, заметили съехавший на сторону галстук. Кто-то сдуру попытался запечатлеть исторический момент, но охрана отточенным взмахом выбила аппарат из его рук, а главный телохранитель Коржаков пояснил вежливо:

– Я тебе скажу, что снимать и когда снимать. Понял?

И отпустил воротник незадачливого фотографа.

Галстуку вернули приличие, а в холл Борис Николаевич спустился сам. Годы тренировок. Сам дошел и до зала, где его уже ждали Шушкевич и Кравчук. Тяжело сел за стол, накрытый царскою трапезой.

– Борис Николаич, ты как? – участливо, как и подобает хозяину, осведомился белорус.

– Я в порядке, – медленно и отчетливо выговорил Ельцин.

Шушкевич успокоился:

– Ну и славненько. Давайте, мужики, за встречу.

Накатили по первой. И минут пять хрустели челюстями, закусывая радость общения. Затем хозяин поинтересовался:

– Так, чего мы собрались-то?

– Надо Союз, – отрезал россиянин.

– Сохранить или развалить? – попытался шутить Шушкевич, но смешно не стало.

Ельцин молчал минуту, собирая мысли, и вспомнил:

– Эта… понимаешь… Михал Сергеич сказал сохранить.

Кравчук скривился и возразил словами какой-то оперы:

– Нет, Борис. Нельзя, Борис. У меня референдум был.

– Э… Где?

– На[324] Украине, конечно. Первого числа. 90 процентов народа поддержало независимость.

– При чем тут народ? – искренне удивился Ельцин.

Действительно: кого в этой компании волновала судьба какого-то там народа? Глупости какие… А Кравчука вдруг осенило:

– Погоди. Ты же мне на другой день сам звонил, поздравлял и сказал, что признал независимость!

– Да?!

Московский гость долго думал, сопел и смотрел куда-то внутрь себя. Потом уверенно врезал:

– Я все помню.

Но было видно: продолжает усиленно думать. Коллеги переглянулись и молчаливо решили старшему брату не мешать.

– Что, и Донбасс против Союза?! – сообразил наконец уральский мыслитель.

– Все против, Боря.

– Та-а-ак… – выдохнул Борис Николаевич и опять надолго замер. И затем предложил очень серьезно: – За независимость.

За такое грех не накатить. Накатили.

Вот тут показания расходятся. Одни вспоминают шампанское, другие – коньяк. Видимо, кто что пил, тот то и запомнил.

Переговоры длились уже больше часа. За окнами давно сгустилась ночь, где-то бродили заповедные дикие звери. Трое седеньких сытеньких пенсионеров вершили по заморскому приказу судьбы мира…

– Надо, понимаешь, выдумать такую бумажку, чтоб Союз… эта… демонтировать, – вспомнил президент слово из строительного прошлого.

– Надо, Борис. Но как?

– Да…

Еще посидели.

– Мужики, так у нас дело не пойдет, – догадался Шушкевич.

Ельцин поднял на него тяжелый взгляд и подтвердил:

– Да. Надо слуг звать.

Щелкнули пальцами, и на сцене появились еще трое: Кебич, Фокин и Бурбулис. Последний был госсекретарь.

Должность для России новая, непривычная, содранная ясно откуда. Оттуда и Дом правительства РСФСР прозвали Белым домом… Челядь всегда хочет быть похожей на хозяина. Заокеанского в данном случае.

Царским замам по чину полагалось кирять меньше, так что они пока были трезвы. Однако и для них распорядились принести столовые приборы. Как же можно положить на Советский Союз без прибора?!

– Ребятки, налетайте, икра сохнет, – великодушно взмахнул рукой хозяин.

Это было кстати, ибо в суете дня отощали. Замы почтительно подкрепились.

– Ну что, есть идеи?

– Товарищи… господа, – ответил зам с булькающей фамилией. – У меня тут родилась фраза, которой можно начать документ. Значит, так: «СССР как геополитическая реальность прекратил существование».

– Браво, Бурбулис! – восхитился Ельцин. – Гей епта… опа… гео-поли-тическая. Ну ты загнул, понимаешь! Надо отметить.

Накатили. Добавили. И еще раз. Очень уж фраза приглянулась.

– Полдела сделано, – решил Борис Николаевич, грохнув по столу трехпалой рукой. – Пошли все в баню. Теперь пускай спецы парятся, а мы будем… париться.

Удачная шутка развеселила всех, и шестерка отправилась в банный корпус. Впрочем, Ельцин и туда позвал охрану, так что потных дядек в перегарном пару белело под дюжину. История не сохранила, куда орлы засунули себе табельное оружие… По мемуарам Шушкевича, чувство судьбоносности момента сохранилось лишь у Бурбулиса: он еще пытался что-то формулировать, дирижируя себе веником.

А вне бани ночью «парились» так называемые эксперты, которых президент-всех-россиян привез с собой: Егор Гайдар, Сергей Шахрай, Андрей Козырев и Виктор Илюшин. Участвовал ли кто-то из минчан и киевлян, осталось неизвестным.

– Слушайте, у нас проблема, – заметил лоснящийся жиром внук детского писателя. – Насколько я помню, договор о Союзе в 1922-м подписывали Россия, Украина, Белоруссия и Закавказская республика. А последней не только с нами нет – ее вообще нет. Юридически мы не вправе расторгать договор.

Опечалилась братия. Начальство велело составить документ, а он выходит филькиной грамотой…

– А я думаю вот что, – вкрадчиво заговорил Шахрай, умудренный крючкотворством. – Закавказская республика умерла, а выморочное имущество получают наследники. Кто докажет, что наследство перешло не к нам? Значит, мы по праву наследников можем расторгнуть договор.

Такой поворот заставил всех примолкнуть и осмысливать.

– Что-то это белыми нитками, – усомнился Гайдар.

Министр иностранных дел России Козырев добавил:

– Наследники Закавказской республики – уж скорее эти… которые за Кавказом. Грузия всякая.

– Ничего, и так сойдет. Мировое сообщество поддержит, – заверил автор идеи, на том и порешили.

Три из четырех инициаторов Союза разорвут договор, и все дела. Правда, позднее республик стало пятнадцать, это закреплено в Конституции – так что и расторгать должны все пятнадцать… И решать это должны не президенты, а Верховные Советы… Да и хрен с ним. Мировое сообщество (то есть Америка) действительно одобрит любой вариант развала Союза.

Текст полился сам. Начисто его переписывал Гайдар: почерк у него был красивый. Однако рукопись – это несерьезно, надо перепечатать. Своей секретарши ни у кого из лидеров не нашлось, так что еще с вечера в усадьбу вытащили Евгению Патейчук, секретаршу директора заповедника. Прямо из-за праздничного стола: отмечался юбилей ее мужа. Встать, руки за голову, не оборачиваться, вопросы здесь задаю я! Идем вершить свободу и демократию.

Несколько часов она сидела в какой-то каморке, затем Бурбулис принес ей первый вариант текста. Распад СССР…

От шока машинистка ошиблась в первом же слове: пальцы не слушались.

Отпечатанный лист снова правили. Итог работы «экспертов» министр Козырев глубокой ночью сунул под дверь дачи (или номера – показания расходятся), куда поместили машинистку. Так он думал. Однако утром Патейчук чистовую распечатку не выдала: ничего ей под дверь не совали… «Эксперты» омертвели. Пропал секретнейший документ, фиксирующий – ни много ни мало – измену Родине!

Забегали. Запаниковали.

Но начальник ельцинской охраны Коржаков зарплату получал не зря. Он заставил Козырева пройти ночным маршрутом; все затаив дыхание крались сзади. И выяснилось, что министр перепутал двери.

Дальше показания вновь расходятся. Одни говорят, что бумажку просто нашли и отдали машинистке. Другие – что дверь была клозетная и кто-то успел документ разорвать и применить по назначению. Вынули из ведра, обтерли бережно. СНГ – Соглашение, Намазанное Г…

Думаю, это байка. Слишком уж красиво.

Отоспавшиеся шестеро главных сделались почти адекватными. Вместе с Гайдаром они сели дотачивать бумажку.

– «СССР как геополитическая реальность прекратил существование», – прочел вслух Ельцин и снова восхитился. – Эх, хорошо задвинул Геннадий! Как младенца назовем?

– Я думаю, Борис Николаевич, Союз Независимых Государств, – подобострастно ответил Гайдар.

– Независимых – это хорошо. Это, понимаешь, свободнее, чем суверенных, – похвалил президент, но Кравчук вдруг вскинулся:

– А почему Союз? Опять Союз?! Меня с этого слова блевать тянет! Вы незалэжну неньку в имперскую узду вновь не втащите!

– Тоталитаризм, понимаешь… – сочувственно покачал головой москаль поганый. Его блевать не тянуло: ночью успел.

– Что ж ты предлагаешь, Леня? – спросил Шушкевич, чтоб хоть как-то проучаствовать в процессе.

– Ну там… сообщество… объединение… клуб, – навскидку вбросил киевлянин.

Ельцин хмыкнул:

– Скажи еще: групповуха.

– Позвольте, господа… у меня есть мысль, – осмелился вмешаться Гайдар, и все повернулись к нему. – Что, если Содружество?

– Э-э-э-э… – предложил российский лидер.

А Шушкевич прикинул:

– А что, звучит красиво и ни к чему не обязывает. Вроде годится, а?

– Содружество Независимых Государств, – взвесил на языке Кравчук. – Солидно.

– Эсэнгэ. Чукча какой-то, – усомнился Ельцин, но его уговорили. Он предложил вопросительно: – Отметим?

Однако коллегам здоровье не позволяло начинать праздновать с утра, так что замысел отвергли с некоторым сожалением. И еще пару часов точили формулировки, чувствуя себя запорожцами с письмом турецкому султану. С цепи сорвавшись, эйфорию испытываешь невероятную. Ельцин потом сообщил: «Вдруг пришло ощущение какой-то свободы, легкости… я почувствовал сердцем, что большие решения надо принимать легко»[325]. Правильно, чего там мозги напрягать – обсуждаем-то пустяки всякие…

Кравчук с напряжением ждал, когда Ельцин поднимет тему Крыма. Незаконность хрущевского подарка была очевидна всем, и киевляне между собой решили: когда москаль свердловский потребует полуостров обратно – покочевряжиться для приличия полчасика и отдать. Крыть-то нечем, Крым русский!

Но Ельцин о границах даже не вспомнил. Кемская волость? Да забирайте на здоровье!

Изведя кучу бумаги, выродили итоговый текст, вновь отдали машинистке. Продукт следовало размножить. Тут выяснилось, что в усадьбе нет ксерокса, и пришлось несколько раз прогонять его через факсы: отправить и получить. Кстати, отсутствие техники косвенно свидетельствует о том, что Шушкевич (хозяин встречи) не ожидал подписания важных документов. Баня, охота, бухло – тут все было на высшем уровне, а вот ксерокса завалящего не нашлось…

Готово. Скопирован последний листик, осталось подписи поставить.

Наступила пустота. Возней больше не заняты, мозг свободен – и туда начали ползти разные мысли…

Все понимали, что исполняют волю Горбачева. Но прямо он эту волю не высказал – напротив, постоянно бубнил о сохранении Союза. Они-то точно знали, что «путч» тоже был детищем генсека – однако исполнители сели, а кое-кто даже и лег… Как бы под нож не попасть.

От Горбачева может спасти лишь его начальник.

– Э… понимаешь, – сказал российский президент после паузы. – Надо Бушу звонить.

– Правильно, Борис Николаич! – с облегчением в один голос подхватили Кравчук и Шушкевич. – Ты с ним встречался – вот и давай!

– Хотя… – Ельцин задумался. – Лучше сначала… Он поднял трубку и приказал соединить с министром обороны СССР маршалом Шапошниковым. Буш далеко, лучше сперва заручиться собственной военной поддержкой… Маршалу он сообщил о принятом решении, а главное – о том, что ему предлагается пост Главнокомандующего Объединенными Вооруженными силами СНГ. Маршал обрадовался, конечно, – он ведь не понял, что СНГ останется призраком, и никаких Вооруженных сил у него не будет…

– Ну вот, вояки с нами, – удовлетворенно отметил президент и набрал номер Буша. И дальше я дам слово самому американскому лидеру.