Колдунья или святая?

В истории есть немногочисленные случаи, когда один-единственный человек круто изменяет весь ход событий. Один из таких примеров – это появление Жанны в конце уже проигранной французами Столетней войны. Всеми историками безоговорочно признается ее роль не столько воительницы, сколько морального стимула, своего рода талисмана, одушевившего французов в их освободительной борьбе.

Феномен Девы будоражил воображение и привлекал внимание таких гигантов литературы, как Фридрих Шиллер, Бернард Шоу, Анатоль Франс. «Новейшая история не представляет предмета более трогательного, более поэтического жизни и смерти Орлеанской героини», – писал А. С. Пушкин.

Жизнь и смерть Девы никого не оставляла равнодушным. Ее подвигу и судьбе посвящали свои произведения К. Делавинь, Ж. Мишле, Ж. Ануй, ее прославляло и множество менее известных, но искренних авторов.

Первая профессиональная поэтесса Франции Кристина Пизанская во время, когда Жанна была на взлете и славу ее провозглашали по всей Европе, с восторгом писала о девушке, совершившей то, что оказалось не под силу мужчинам: «О, честь какова для женского пола, что Бог возлюбил его так, что когда весь сей великий народ был жалким, как пес, а все королевство являло собой пустыню, он женщину выбрал, чтоб вновь возродить сей народ и вернуть ему силу».

Наряду с восхищением Жанной иронические умы выказывали скепсис; ее объявляли то орудием Господа, то прислужницей дьявола. Вольтер высмеял ее в своей «Орлеанской девственнице»; Шекспир представил ведьмой и колдуньей.

Одни считали ее принцессой, другие доказывали, что она зомби и медиум. Более того, само существование Жанны ставили под сомнение, полагая, что ее подвиги и мученическая смерть – только пропагандистская уловка Валуа, особенно широко используемая во времена Людовика XI. Одна популярная в свое время книжка так и называлась: «Существовала ли Жанна Дарк?»

Церковная литература и просто литература о Жанне д'Арк огромна. На протяжении столетий идет борьба вокруг Орлеанской девы. Это сражение не ослабевает и в наши дни.

Напомним несколько известных фактов.

Англичане неуклонно продвигались на юг с намерением занять Буржское королевство. Захватить его территорию англичанам мешали укрепленные города и замки верных дофину местных властителей, расположенные в долине реки Луары. А в тылу у англичан оказались земли Нормандии, на которых началось что-то вроде партизанской войны. Получившие нормандские поместья англичане, не уверенные в завтрашнем дне, старались выжать из своих французских подданных как можно больше налогов и контрибуций. Крестьяне уходили в леса, создавали отряды сопротивления оккупантам, перекрывали дороги, охотились на английских солдат и особенно на чиновников. «Лесные братья» оттягивали на себя часть английских сил.

И все-таки, хотя и медленно, англичане продвигались вперед. Они осадили Орлеан, главный город герцога Карла Орлеанского, со времени битвы при Азенкуре томившегося в английском плену. Оборону столицы возглавлял его сводный брат, знаменитый Жан Дюнуа, Бастард Орлеанский. Внешне необыкновенно привлекательный, Дюнуа отличался безумной отвагой, неподкупной честностью и истинным благородством. Талантливый военачальник, идеальный рыцарь и просто славный доброжелательный человек, он глубоко переживал неминуемую сдачу Орлеана, своего фамильного гнезда. Жители, измученные голодом, уже послали парламентеров к герцогу Бургундскому, предпочитая сдаться французу, нежели отдать себя на милость ненавистных англичан. Филипп Добрый охотно взял бы город под свою руку, но Бедфорд, ожидающий сдачи со дня на день, этому воспротивился.

«Вместе с городом, – пишут Р. Перну и М. – В. Клен, – на карту ставится и судьба всего королевства: Орлеан – ключ к Южной Франции, а значит, и к Буржу, где за крепостными стенами укрывался тот, кто вот уже семь лет считает, что у него есть права на титул короля Франции, а значит, и к Оксеру, откуда близко до бургундских войск, готовых оказать поддержку англичанам, а там недалеко и до Гиени, где англичане чувствуют себя как дома, что вовсе не свидетельствует об их воинственном духе и стремлении к завоеваниям – ведь аквитанский фьеф, наследство Алиеноры Аквитанской, принадлежит им, и эта феодальная зависимость длится уже почти три века».

И в этот момент явилась она. Непорочное дитя, молодая воительница-девственница, имевшая таинственную связь с могучими представителями нездешнего мира – святыми, – смогла воодушевить религиозных и суеверных французов и внести разлад в ряды столь же религиозных и суеверных англичан. Она так убежденно говорила: «Я послана Богом. Спасение может прийти только от меня», что ей поверили.

Кажется, эти строки – про нее:

И счастием душа обожжена,

С тех самых пор веселием полна

И ясностью, и мудростью, о Боге

Со звездами беседует она,

Глас Бога слышит в воинской тревоге.

И Божьими зовет свои дороги[27].

Действительно, она считала себя призванной Богом достичь двух целей: снять осаду с Орлеана и короновать дофина Карла в Реймсе. Обе эти задачи она выполнила.

Чем объяснить, что неграмотная пастушка добилась успеха там, где терпели поражение самые опытные военачальники? Феномен этой молодой крестьянской девушки на протяжении более пятисот лет вызывает восхищенное удивление потомков.

Совсем другие чувства пробуждает позиция короля Франции, ничего не сделавшего для освобождения героини. А ведь бургундцы, взявшие Жанну в плен, предлагали ее выкупить в первую очередь французам. Ее трагическая участь – осознание неизбежности гибели, ужасная смерть на костре – представляется не только неоправданной жестокостью, но и величайшей исторической несправедливостью. Неудивительно, что постоянно делались разнообразные попытки внести в сотворенное ею чудо какой-нибудь рациональный элемент.

Чаще всего пытались объяснить чудо ее происхождением.

Р. Амбелен в своей книге «Драмы и секреты истории» еще раз[28] выдвинул предположение, что Жанна – дочь королевы Изабеллы Баварской и Людовика Орлеанского. Свою версию он обосновывает просто: хотя считается, что в ноябре 1407 г. Изабелла родила сына Филиппа (на этот счет имеются сообщения летописей), на самом деле это была девочка Жанна. Ее отдали на воспитание в Домреми, где научили обращаться с оружием и воспитали как спасительницу Франции от англичан.

Какой сложный замысел! Какое длительное время потребовалось для его воплощения! Девушку почти двадцать лет готовили к миссии спасительницы Отечества, а тем временем англичане оккупировали все новые французские провинции и города. Автор приводит огромное количество имен и фактов, и сначала они ошеломляют. Но, если вдуматься, доказательства более желаемые, чем действительные.

Если родилась девочка, а объявили о рождении принца, то с какой целью это было сделано? Для того чтобы скрыть существование такого «секретного оружия» на самый черный день?

Действительно, в народе существовало поверье, основанное на предсказании волшебника Мерлина, что во все беды Францию ввергнет коварная и развратная женщина; спасти же страну ценой своей жизни суждено чистой девственнице. Виновная во всех пороках женщина – это, конечно, Изабелла Баварская. Но едва ли она стала бы задумывалась о спасении Франции, которую якобы погубила. К тому же в 1407 г. положение Франции было вовсе не таким безнадежным, как в 1428-м. Кроме того, вряд ли королева и Людовик Орлеанский готовили своей дочери (а как они узнали, что будет именно дочь?) такое будущее. Людовик был убит, и уже это могло внести какие-то изменения в планы любовников – если они были любовниками и если такие планы имелись. Наконец, если девочка родилась от Людовика, то в момент ее появления на исторической сцене ей не могло быть меньше двадцати трех лет, что в средневековой Франции считалось уже далеко не юностью. Заявление о девственности немолодой девушки могло вызвать только глумление, а не религиозный экстаз.

Чтобы эта догадка не выглядела совсем уж притянутой за уши, Амбелен уверяет, что после того, как Карлом овладело безумие (1392 г.), все семеро рожденных королевой детей – Мария, Мишель, Людовик, Жан, Катрин, Карл (VII) и Филипп – были отпрысками герцога Орлеанского либо Людовика де Буа-Бурдена. Уже эта двойственность лишает убедительности главную версию об изменах Изабеллы и о королевской крови Жанны-Девы. Кроме того, выдвинутое предположение расходится со свидетельством современников, согласно которому король с королевой продолжали супружескую жизнь и после того, как Карлом овладела болезнь. Например, они дали обет посвятить Богу своего ребенка, которого Изабелла родила в начале осени 1393 г. – это оказалась девочка, принцесса Мария, – для того, чтобы страшная болезнь покинула Карла. В периоды просветления королева навещала мужа в его дворце Сен-Поль и оставалась там по нескольку дней. Существует документальное свидетельство о том, что королева проводила ночи с Карлом в 1402 г.

Все королевские дети воспитывались в Париже. Непонятно, почему для последнего ребенка (Филиппа? Жанны?) было сделано исключение. Историк ссылается на то, что неизвестно, что с этим ребенком произошло: дата его смерти нигде не указывается. Это не так. Во всех родословиях говорится, что младенец умер вскоре после рождения – такие случаи встречались сплошь и рядом.

Уверения, что факт рождения королевой детей не от мужа, а от любовников «очевиден» и что «в свое время все об этом знали и говорили», возбуждают новые сомнения. Трудно предположить, что герцог Бургундский ввел бы в свой дом принцессу сомнительного происхождения – Мишель Французскую.

В предыдущих главах рассказывается, как формировались подобные утверждения и слухи.

Предположение, что Жанна-Дева – дочь Изабеллы Баварской, то опровергается, то возрождается вновь. Одним из его оснований выступает, например, тот «бесспорный» факт, что Изабелла была брюнетка с голубыми глазами и Жанна тоже.

Или еще одно «доказательство». Карл дал Жанне право на личное знамя. Этим он приравнял ее к «знаменным рыцарям», наиболее сильным, богатым и знатным вассалам, которые командовали отрядами «своих людей», – из этого, безусловно, следует, что он тоже знал, что она королевской крови. По-видимому, предполагается, что Изабелла (а кто еще мог это знать?) непринужденно поведала ему о наличии его единоутробной сестры, ее незаконной дочери.

Эта версия до настоящего времени имеет множество последователей, несмотря на то что еще в 1839 г. Ш. Валле де Веривиль детально разбиравший эту проблему, констатировал: «Те, кто придал аристократическое обличье фамилии этой знаменитой простолюдинки, изуродовали ее истинное лицо, исказили истинную правду этого персонажа в самом важном и заметном ее проявлении: имени; вопреки общеизвестным фактам широко распространили предрассудок, будто пастушка из Вокулера была дворянского происхождения».

Многие современники считали Деву святой и блаженной, хотя в ней не было ничего от иконы. В минуты веселья она смеялась искренне и заразительно, но, когда это требовалось, умела гневаться так сильно, как никто из ее приближенных. Ее отличали отвага, честность и страстная набожность.

Однако еще при жизни Жанны ходили слухи, что она – странное существо, удачно выдающее себя за женщину. Одни считали ее принцессой, другие доказывали, что она зомби и медиум, пришелица из нездешнего мира. Тем более что она ловко и непринужденно носила мужское платье и воинские доспехи. Друзья и сподвижники единодушно свидетельствовали, что Жанна – красивая и хорошо сложенная черноволосая девушка, с высокой грудью и ласковым взглядом. Камергер и советник дофина Карла в расчете на распространение своего послания так описывал Жанну в письме миланскому герцогу: «Дева сия сложением изящна; держится по-мужски, говорит немного, в речах выказывает необыкновенную рассудительность; у нее приятный голос. Ест она мало, пьет еще меньше. Ей нравятся боевые кони и красивое оружие. Она любит общество благородных воинов и ненавидит многолюдные сборища. Обильно проливает слезы… хотя лицо у нее обычно веселое. С неслыханной легкостью выносит она и тяготы ратного труда, и бремя лат, так что может по шесть дней и ночей оставаться в полном вооружении».

Епископ Кошон обещал англичанам казнить Жанну, но сначала он хотел бросить обвинение королю Франции в том, что он обязан троном злой колдунье.

Если сейчас эти обвинения кажутся вздорными, в Средние века все было далеко не так однозначно. Ведовство в умах теологов, аристократов и простых людей занимало весьма значительное место.

Процесс над тамплиерами основывался на обвинении их в различных прегрешениях, в том числе и колдовстве.

В 1310 г. по обвинению в ереси и колдовстве сожгли известного мистика, бегинку Маргариту Порете.

Анжела Ламберт, тулузская аристократка, была обвинена в связи с дьяволом, от которого родила чудовище с волчьей головой и хвостом дракона.

Обвинение в чародействе и ведовстве сломало жизнь прекрасной Валентины Висконти.

В XV веке «публикация больших и ученых книг по ведовству сделала демонологию едва ли не ветвью знания, обладающего своей собственной истинностью». Но чтобы появились такие трактаты, как женоненавистнический «Молот ведьм», был необходим предшествующий эмпирический опыт.

Колдовство, по мнению средневековых богословов (например, Гильома из Оверни), считалось более распространенным среди женщин, хотя встречались и «колдуны»-мужчины. Ведовство, ересь, отравительство определялись как специфические женские преступления. Женщине приписывались изначальные импульсивность, чувственность, непостоянство. Всерьез считали, что практика вредоносного и дьявольского колдовства тесно связана с женской природой, а любая женщина – потенциальная ведьма.

Особенно опасным считалось колдовство женщин в политических целях.

Еще сыновья Людовика Благочестивого обвинили его вторую жену, свою мачеху Юдифь, в том, что с помощью колдовства она заставила их отца перераспределить наследство в пользу ее сына. Правда, до костра дело не дошло – королеву принудили принять монашеский постриг.

Англичане не впервые расправлялись с женщиной, назвав ее ведьмой; они могли сослаться на недавний прецедент.

Вторая жена Генриха IV Ланкастерского, Жанна Наваррская, была правнучкой короля Франции Людовика X и дочерью Карла II, короля Наварры. Она родилась в 1370 г. и совсем девочкой была выдана за герцога Бретани Жана IV Храброго, который был старше ее на тридцать лет. У герцога остро стоял вопрос с наследованием, поскольку две предыдущие жены, француженка и англичанка, не смогли родить ему жизнеспособных детей. Жанна унаследовала умение нравиться от своего отца и совершенно очаровала пожилого мужа. Но главным ее достоинством оказалось не столько очарование, сколько рождение пятерых детей, трое из которых были мальчиками! Немудрено, что ее носили на руках, а рассказы о ее заботах о больном муже вызывали всеобщее умиление. Двадцатидевятилетняя вдова таких замечательных нравственных качеств и такая плодовитая привлекла внимание Генриха IV, овдовевшего после смерти своей жены Мэри Бохан, и в 1403 г. династический брак был заключен. Новый муж гораздо больше подходил Жанне по возрасту: их разделяло всего лишь четыре года, и все было бы хорошо, не заболей король Генрих какой-то странной болезнью. В последние годы жизни он становился безобразнее день ото дня. Его лицо и кисти рук были усеяны большими, как соски, прыщами. Если статуя в Йоркском соборе являет действительное портретное сходство, то величина его носа стала просто ужасной. Болезнь имела, возможно, венерическое происхождение либо являлась туберкулезной гангреной, хотя не исключена возможность эмболии. Многие называли его недуг проказой, да и сам он так думал. Пострадало не только тело, но и разум, так что править он уже не мог. Но от королевы никто не слышал ни единой жалобы, она всегда была ровна и ласкова с больным. Несмотря на отталкивающий вид мужа, она оставалась ему заботливой и верной женой.

Миловидная, дружелюбная, элегантная, королева как будто считалась общей любимицей; она сумела наилучшим образом поладить с пасынками. Единственной тенью в отношении наваррской принцессы к англичанам было страшное ранение в лицо ее сына от первого брака с герцогом Бретонским, Артура де Ришмона, нанесенное во время битвы при Азенкуре неким английским солдатом. Артур выжил, но рана чрезвычайно его безобразила.

Однако после смерти короля 29 сентября 1419 г. Жанна была неожиданно арестована по обвинению в колдовстве и покушении на жизнь своего пасынка Генриха V. Во всевозможных ужасных грехах, в частности в колдовстве и ведовстве, ее изобличил собственный исповедник брат Рандольф.

Но вряд ли он стал бы возводить такую напраслину на несчастную вдову просто по злобе сердца. По-видимому, кому-то было выгодно ее оболгать.

Отец Жанны, Карл Злой[29] Наваррский, почти несомненно считался колдуном. Впоследствии и ее сына Артура подозревали в чародействе. Но обвинение вдовствующей королевы в злоумышлении на жизнь Генриха для всех явилось полной неожиданностью; многие отказывались в это поверить.

Так или иначе, но Жанну и ее сына, герцога Бекингема, заточили в Лидском замке в Кенте. Впрочем, там их жизнь протекала вполне комфортно. Тем временем Генрих V вовсю использовал доходы от владений мачехи и ее вдовьей доли для своих военных предприятий. Дипломаты Наварры и Бретани не переставали задавать королю неудобные вопросы о существовании веских доказательств вины своей принцессы и герцогини. На смертном одре Генрих завещал освободить вдовствующую королеву и сводного брата. Тогда всем стало абсолютно ясно, что и так вполне обоснованно подозревалось: дело Жанны Наваррской было сфабриковано по приказу короля. Поэтому до самой ее смерти в 1437 г. сочувствующее общество относилось к безвинной страдалице с почтением и предупредительностью.

Но не для всех обвинения в колдовстве кончались так относительно легко.

В 1324 г. в Ирландии судили по обвинению в колдовстве 12 человек – семь женщин и пятерых мужчин. Они обвинялись в том, что отреклись от Христа, оскверняли таинства, приносили жертвы дьяволу, который являлся им то в образе мавра, то черной собаки, то кота. Обвиняемые признались, что варили в черепе обезглавленного преступника зелье из мозгов некрещеного младенца, особых трав и всякой несказанной мерзости, которым околдовывали правоверных христиан. Разумеется, такое надругательство над верой нельзя было оставить без справедливой кары.

В 1335 г. в Тулузе были предъявлены обвинения нескольким женщинам, которые признались под пыткой, что заключили договор с сатаной, летали на шабаш, где поклонялись повелителю преисподней, принимавшему облик гигантского козла, предавались с ним блуду, ели мясо младенцев и пр. Потом обвиняемые отказались от показаний, данных под пыткой, но их все равно предали сожжению.

Общественное мнение Франции не допускало мысли, что Жанна была действительно сожжена. Поэтому появились легенды о ее чудесном спасении. Французский историк Пьер де Сермуаз утверждает, что Жанна уже после своей якобы гибели участвовала во многих сражениях, затем вышла замуж за Робера д'Амбуаза, сеньора Тишемона и умерла своей смертью в 1449 г.

Его версия более реалистична, чем у Р. Амбелена. Он вводит в действие Анну Бургундскую, герцогиню Бедфордскую. Именно ей была доверена деликатная миссия установления девственности Жанны. Убедившись в непорочности девушки, герцогиня прониклась к ней глубокой симпатией. Анна нередко расспрашивала Жанну о многих вещах и в знак приязни подарила прекрасное платье, сшитое по мерке. Герцогиня распорядилась, чтобы «охрана и все прочие не смели причинять ей ни малейшего насилия». Но, как поясняет Сермуаз, такой интерес высокородной дамы к необыкновенной девушке не был спонтанным. Оказывается, и Анна, и Жанна-Дева принадлежали к Третьему францисканскому ордену. Анна могла договориться с королевой Иоландой, а через нее с Карлом VII о возможных уступках, которые будут сделаны. А на самом деле движущей силой всей интриги был римский папа Мартин V, который посчитал, что нескончаемая война англичан и французов вредит интересам церкви. Он приказал спасти героиню и тем самым умиротворить обе стороны.

Но в таком случае получается, что причисление Жанны-Девы к лику святых, объявленное Римско-католической церковью 9 мая 1920 г. – профанация? Оно стоило правительству Франции около 30 миллионов франков…

И беспристрастность Пьера де Сермуаза также вызывает сомнение: ведь он именует себя отдаленным, но прямым потомком героини Франции и рода д'Амбуаз. С другой стороны, вдохновленный фактом собственной причастности к славному прошлому, он мог отыскать такие источники, до которых не добрались исследователи, движимые лишь профессиональным интересом.

Наш соотечественник В. Устинов, знаток того периода европейской истории, который принято называть Столетней войной, прямо называет Жанну «дочерью Людовика Орлеанского». Он является сторонником версии о спасении Жанны и инсценировке ее сожжения. Но версия о ее чудесном спасении очень слабо сочетается с мифом о королевском происхождении девушки: разве что и французы, и англичане ну просто никак не могли допустить казни отпрыска королевского дома, хоть и незаконнорожденного.

Украинский последователь М. Герасимова, полтавчанин Сергей Горбенко, стоматолог по первому образованию и историк по второму, занимается изучением различных загадочных обстоятельств, имевших место в истории Франции. Его привлекает воссоздание внешнего облика видных исторических деятелей. Действительно, впечатление о человеке складывается не только по его делам и поступкам, но и по его манерам, привычкам, по тому, как он говорит, как выглядит.

Горбенко уже воспроизвел по черепу внешность святого Бернара и собирается восстановить истинный облик Людовика XI и его супруги Шарлотты Савойской. Но главное его призвание – расследование загадки Орлеанской девы и истории возникновения французского «государственно-церковного мифа о ней». По его мнению, «ее письма свидетельствуют о глубоких и обширных знаниях и о том, что она не могла быть безграмотной крестьянкой из Лотарингии». В то же время имеется множество свидетельств того, что Жанна не знала грамоты и научилась от матери лишь нескольким молитвам и основным постулатам христианской веры, а ее письма-обращения продиктованы. Лишь к концу своей короткой жизни она научилась ставить на пергаменте подпись, но чаще всего рисовала крест.

Озаботившись вопросом: «Кто вы, Жанна д'Арк?», С. Горбенко выдвинул на эту роль Маргариту Валуа, женщину-воина. Горбенко уверен, что Жанна – это дочь Карла VI и Одетты Шандивер, которую отец, опасаясь покушений со стороны Людовика Орлеанского, сторонники которого уже убили двоих его сыновей, воспитал для собственной защиты. Но оба дофина, Людовик и Жан, умерли от болезней в 1415 и 1417 гг., когда их дяди уже давно не было в живых. Арманьяки же как раз поддерживали королевскую партию.

Пока исследователь не спешит обнародовать результаты своих находок, «которые ошеломят мир», но, по его мнению, именно Маргарита является настоящей Жанной д'Арк.

Академик В. П. Эфроинсон, напротив, считает, что крестьянская девушка Жанна действительно существовала как феномен, поскольку обладала всеми признаками, характерными для редко встречающегося синдрома тестикулярной феминизации-Морриса.

Эта генетическая патология была впервые описана в 1817 г., но термин ввел Дж. М. Моррис только в 1953 г. Суть явления заключается в том, что особь с мужскими половыми гормонами обладает внешними признаками женщины.

Действительно, Жанна имела высокую, стройную, статную фигуру, с тонкой женственной талией, привлекательное лицо, длинные руки и ноги; общее телосложение отличалось несколько мужскими пропорциями[30]. Она очень любила физические и военные упражнения и была в них весьма искусна; более чем охотно носила мужскую одежду. Ей были свойственны экзальтированная религиозность, последовательный и стойкий героизм; во всех жизненных ситуациях она проявляла исключительную деловитость и поразительную прозорливость. «У нее никогда не было менструаций, – пишет В. П. Эфроинсон, – что по совокупности других особенностей позволяет нам через пять с половиной веков уверенно ставить Жанне диагноз тестикулярной феминизации-Морриса».

В детстве она несколько раз вместе с жителями Домреми принуждена была спасаться бегством и прятаться в лесах от англичан и мародеров, наводнивших округу. Это глубоко потрясло необыкновенного ребенка. Жанна преисполнилась «великой жалости к Франции». Но основной источник ее потрясающей стойкости, героизма, ума, рассудительности, здравого смысла, практической сметки в неожиданных ситуациях, исключительной выдержки заключен, по мнению академика Эфроинсона, именно в этом редком генетическом отклонении. Умственное развитие человека с синдромом Морриса намного выше, чем у среднестатистического мужчины. Сильная воля и высокий интеллект создают сверхженщину.

Жанна просто, ясно, не теряя веры, отвечала на пристрастные вопросы судей. Защищала себя умно, мастерски, точно находя ответы, свидетельствующие о ее незаурядности. Эта девочка восемнадцати лет, не умеющая ни читать, ни писать, часто повергала в смущение своих обвинителей, профессоров и магистров богословия.

Сразу же после пленения Жанны бургундцами инквизиция затребовала ее для разбирательства и суда. Генеральный викарий инквизиции обратился к герцогу Бургундскому со следующим посланием: «Как истинный католик, вы обязаны выкорчевать ошибки и покончить со скандалами против веры. Между тем из-за действий некоей женщины, именуемой Девственницей, было посеяно изрядно ошибок, вызвавших погибель множества душ. Поэтому данной нам римским святым престолом властью мы призываем вас под угрозой применения всех положенных наказаний препроводить в наше распоряжение указанную пленницу Жанну, решительно подозреваемую в совершении многочисленных еретических преступлений, для привлечения ее к ответственности».

Участь героини была предрешена. Она и сама видела, что спасения нет. Предвосхищая подвиг Яна Гуса, Жанна нашла в себе мужество взять обратно свое отречение и обречь себя на сожжение живой вместо гораздо менее мучительной смерти через повешение или «пожизненной» тюрьмы, из которой ее могли через некоторое время освободить победы Франции.

Значительно позже, уже после казни Жанны-Девы, этот прием – обвинение женщины в колдовстве – сработал для устранения от власти Хемфри Глостера, четвертого сына короля Генриха Болингброка. Глостер, самый умный из братьев, был, однако, человеком тщеславным, резким и чрезмерно самоуверенным. Он ощущал интеллектуальное превосходство над окружающими, поскольку любил и собирал книги, состоял в переписке с итальянскими писателями, мыслителями и философами. Дисциплинированный, как все принцы Ланкастерского дома, он в 1422 г. вступил в полезный для короны брак с Якобиной Голландской. Обладание ресурсами ее государства давало англичанам огромные преимущества как в ходе военных действий, так и в мирное время. Основываясь на правах жены, Глостер выдвинул притязания на Фландрию, реально принадлежавшую Бургундскому дому. Филипп Добрый послал ему вызов на дуэль, который Хемфри проигнорировал. Невыносимый характер жены и ее властные притязания привели к разрыву, потом к разводу (1426 г.).

После смерти брата и коронации Генриха VI королем Англии Глостер потерял значительную часть своего влияния. К власти пришли Бофоры. Однако после смерти Бедфорда (Кларенс погиб еще в 1422 г.) герцог Хемфри стал официальным наследником престола, поскольку Генрих сначала не имел возможности завести потомство в силу детского возраста, а потом у него в браке долгое время не было детей. Хемфри познакомился с Элеонорой, дочерью лорда Реджинальда Кобэма Стерборосского, по-видимому, в то время, когда она была придворной дамой Якобины Голландской («…влюбился в служанку жены и привез ее в Англию»). Элеонора с гордостью носила звание любовницы герцога Глостера. Содержанки высокородных господ ни в коем случае не подвергались презрению. Ведь благодаря пышному культу почитания и уважения, который строился вокруг них, они пользовались славой.

Вряд ли она мечтала о большем; и существующее положение было для нее высоко и драгоценно. Должно быть, Глостер, этот амбиционный и властный человек, нашел в избраннице все качества, которые желал видеть в своей спутнице жизни. Она принадлежала к хорошему роду, но ни одной капли королевской крови в ней не было. Тем не менее в 1431 г. Хемфри вступил с ней в брак, который для него, как возможного претендента на английский престол, мог быть только морганатическим. Тем самым он отказался от создания какого-либо союза путем заключения выгодного брачного соглашения, хотя принцесс подходящего возраста имелось предостаточно.

После того как герцог Глостер снял осаду с Кале и вытеснил бургундцев во Фландрию, он стал национальным героем и угрозой для Бофоров. Его безупречная честность и верность долгу не давали ни малейшего основания для его смещения. Единственным уязвимым местом оставался его брак.

Кардинал Генри Бофор измыслил хитроумный план. Обвинение было выдвинуто не против Глостера, а против его жены. Нашлись люди, которые свидетельствовали, что при помощи колдовства она пыталась умертвить короля, чтобы ее муж мог взойти на трон Англии. Нельзя исключить возможность каких-то действий герцогини, считавшей несправедливым положение, когда престол принадлежал слабоумному подростку, а не ее умному и просвещенному мужу. Возможно, действительно имела место ворожба, заклинания и другие «колдовские» действия. Элеонора была арестована и вынуждена признаться в своих злоумышлениях: измене и ереси. Угроза пыток кого угодно могла заставить оговорить и себя, и самых близких. Однако ни Элеонора, ни ее пособники не дали показаний против герцога. Притянуть его к этому делу не удалось. Прислужники герцогини во всем повинились и были приговорены к смерти. Элеоноре жизнь сохранили, но бросили в застенок.

Отголоски этих событий мы видим в «Исторических хрониках» Шекспира. В них Генрих VI говорит тетке: «Вы жить останетесь, утратив честь». И она была осуждена на пожизненное заключение – как вечное пятно на репутации герцога Глостера, как препятствие для его новой женитьбы. Элеонора прожила в строгом заточении двадцать три года и умерла в 1454 г. – на семь лет позже мужа.

После процесса и осуждения супруги влияние Глостера практически сошло на нет, что и было целью Бофоров.

Когда же после шести лет ратных трудов и дипломатических маневров он сумел восстановить свое значение и славу, враги обвинили его в государственной измене и арестовали. Его поместили в «некий дом», где через пять дней после ареста он умер (1447 г.) – возможно, от естественных причин, ведь ему уже было пятьдесят семь лет, но, скорее всего, от яда. В народной памяти он остался как «добрый герцог Глостер».

После казни Жанны были сделаны новые попытки дискредитировать героиню. Инквизитор Франции в проповеди, произнесенной им 4 июля 1431 г. в церкви Сен-Мартин де Шон в Париже, с радостью отметил, что «эта дочь непослушная, еретичка, дьяволица была сожжена во имя величайшей славы ортодоксальной веры». Сторонник Карла VII архиепископ Реймсский Ренье де Шартр, которому по церковной линии был подчинен ненавистник Жанны Пьер Кошон, ибо Бове входило в его епархию, писал вскоре после гибели Девы, что ее казнь – «свидетельство божественной справедливости». По существу, вся французская церковь одобрила решение инквизиционного трибунала в Руане.

Но величайшая несправедливость заключалась в том, что не возражал против него и Карл VII. Спустя четыреста лет Анатоль Франс указывал неиспользованные возможности спасения девушки: «Если бы архиепископ Реймсский, глава Бовезской епархии, вмешался в этот процесс и остановил злоупотребление властью своего викария… если бы король, его совет и вся французская церковь обратились за содействием к папе и к собору, обладавшему большими полномочиями, то, конечно, процесс мог бы кончиться иначе».

Но Карл спокойно взирал на то, как его противники расправлялись с Жанной. Только в 1449 г., когда французы завладели Руаном, король, ничего не сделавший для спасения девушки, отдал приказ пересмотреть ее дело. Его давно коробило от насмешек англичан, будто он добыл себе корону с помощью еретички. Сейчас было выгодно снять ярлык колдуньи с той, которой он был обязан престолом.

С этого времени начался очевидный перелом в войне.

К августу 1451 г. была освобождена вся «английская Гасконь», приданое Алиеноры Аквитанской, на протяжении трехсот лет остававшаяся верной англичанам и являвшаяся яблоком раздора между Плантагенетами и Капетингами. 19 октября 1453 г. английский гарнизон в Бордо сдался на милость победителя.

Эта дата традиционно считается днем окончания Столетней войны.

Но Англия не отказалась от претензий на французский престол. На протяжении сотен лет английские монархи именовали себя также королями Франции. И только в начале XIX века, когда члены свергнутого французского царствующего дома в Англии нашли убежище от воинствующих республиканцев, английский король официально отказался от притязаний на уже не существующую французскую корону.

Но и тогда, в XV веке, вечный мир не наступил. Еще долго происходили отдельные стычки между англичанами и французами. Во Франции началась Прагерия, затем борьба на уничтожение между королем и «великим герцогом Запада» – герцогом Бургундским. Англия вступила в эпоху кровавых династических смут и истребительной Войны Роз – противостояния между династиями Йорков и Ланкастеров.

У новой эпохи было свое женское лицо, свои героини, опровергающие устоявшееся убеждение, что политику везде и всегда вершили исключительно мужчины.