Илья Пинчер

Фото 10. Макс Бифштекс. Хип-хоп на окраинах Москвы, 1989

И. П. Не могу сказать, что мое детство протекало в супер комфортных условиях. Район Богородское, часть ныне несуществующего уже Куйбышевского района, представлял из себя абсолютно рабочий район, с минимальным вкраплением домов улучшенной, по советским меркам, планировки и населенный каким-то разнородным населением.

М. Б. Да, райончик у вас был еще тот. Зажатый с нескольких сторон заводами, овощными базами и микрорайоном Метрогородок, населенный метростроевцами и их потомками, которых в шутку называли «дети подземелья». Был он знаменит еще тем, что там постоянно моросил дождик и практически не было солнца. Последствия, так сказать, урбанизации столицы. По другую сторону Щелковского шоссе, за кинотеатром им. Моссовета были застройки двадцатых годов, вперемежку с конструктивистскими строениями, по слухам, ставшие прототипом «Вороньей слободки» в булгаковском «Мастере»… Население жило там не менее загадочное и неформалов производило особенных. Хотя в самом Богородском было все попроще.

И. П. Да. Площадки возле магазинов были оккупированы сивоносыми мужичками в спецовках, а дворики – парнями в телогрейках с надписями «хмр» или «исидиси» и ветеранами афганцами, воспевающими свои воинские подвиги под водку и селедку; мимоходом они также воспитывали местных гопников речами и пинками. На заводах в округе работало более молодое население со всех концов СССР, в три смены по лимиту, за иллюзорную возможность получить жилплощадь в подобном же столичном райончике. Конечно, в таких трущобах было скучно и даже небезопасно, поэтому все, кто тянулся к чему-то отличному, от местных реалий старались вырваться из этой урбанистической клоаки.

Ближайшее место сборищ праздно болтающейся молодежи я посетил в районе 86-го года, и было это в парковой зоне Сокольники, где на веранде, именуемой «лимиткой», собирался народ с близлежащих местностей и проводились дискотеки. Уровень проводимых мероприятий был понятным, и обычно все это заканчивалось мордобоем из-за баб. Иногда там наездами была «мордва». Что это такое никто не знал, но так обозначали определенную не совсем местную группу лиц, и эти наезды тоже заканчивались мордобоем.

Кроме гопников и афганцев, из неформалов были только металлисты, которые отрывались на других дискотеках в местах типа ДК им. Русакова или ДК «Алмаз», но этот меломанский стиль меня отвращал тем, что предпочитали его те же самые гопники и птушники. Хотелось чего-то иного.

Как-то раз по телевизору я увидел песню Михаила Боярского, что-то там про «Бом-Бом, бьют часы двенадцать раз»: какой-то советский сюрреалистический бредняк, которым был забит телеэфир. Но на подтанцовке в этом почти клипе двигались люди, поразившие мое подростковое воображение: оказывается, что было и в этом совке кое-что интересное. Я видел и ранее, как в пионерском лагере на дискотеке какой-то парень непонятно сокращался; на вопрос о том, что сие значит, он ответил, что это, мол, модное танцевальное направление «Брэк»…

Надо сказать, что практически вся зарубежная модно-молодежная информация доходила искаженной и переиначенной на местный лад. Но людей, танцевавших в 86-м году на советском экране, можно считать ключевым моментом в моей жизни. Потом, конечно же, я услышал знаменитейшую «помойку» (Харби Хенкок), как мы ее называли, которая вошла саундтреком в фильм «Курьер», где танцевали какие то ребята из «Молока».

М. Б. Это была брейкерская тусовка, скажем так, легенды скейт и брейк волны самого раннего периода, часть которых была детьми посольских работников. И хотя эта полуспортивная тусовка больше каталась на скейтах, чем танцевала, но именно она попала в фильм «Танцы на крыше», где смогла продемонстрировать свое видение брейк данса дофестивального еще периода. Потом часть этой тусы переместилась в ЦПКО им. Горького.

И. П. Для меня это было то, что я искал. Вполне новационное и яркое: новая и не гопническая форма самовыражения. То, чему можно было учиться и не стыдно показывать сверстникам. Но я не знал тогда никого и почти ничего, поэтому судорожно стал искать все, что с этим направлением связано. В центр я выезжать как-то стремался, потому что город наполнился слухами о прессующих всех подряд «люберах»; правда, один раз я все-таки сподобился и насмотрелся на все чудачества, которые в этот период творились на улицах. При этом слухи в неформальном мире передавались через всяческие дискотечные тусовки, и я уже тогда знал, что на Арбате в районе кафе «Арба» собираются люди, танцующие брейк. Причем центровые брейкеры, о которых доходили слухи и легенды, были причисляемы и к мажорам и утюгам: в силу того, что эти две группы находились в плотном общении на предмет обмена модной одежды и записей. Я же находился в омуте местных событий, пока в том же году, буквально на фонарном столбе, не обнаружил объявление о наборе в студию «Зеркало». Которая занималась обучением спортивному рок-н-роллу, шейку и брейк дансу. Конечно же, меня вставило туда записаться, и конечно же, научиться там многому не было никакой возможности. Но дядечка, который там преподавал, познакомил меня с уже состоявшимися брейкерами. Так я начал постепенно втягиваться в мир ранее не знакомый.

Сейчас, с высоты прожитых лет, иронично можно отметить факт, что те, кто умудрились отточить какое либо движение, тут же включали забавный подростковый пафос: к некоторым брейкерам даже подойти-то было не просто, не то чтобы у них поучится. В студии было два брата абсолютно разного роста, которые очень забавно смотрелись в синхроне, и от них я услышал, что всем было бы неплохо танцевать на уровне людей из «Меркурия»; они назвали имена Кости Михайлова и Игоря Захарова. Тогда эти люди уже были признаны через всесоюзные фестивали и канонизированы по всему Союзу.

Внешний вид у брейкеров в 86-87-м году сильно разнился. Лично для меня, в силу возраста и возможностей, белые перчатки и узкие очки, как у некоторых персонажей, были абсолютной экзотикой; поэтому мне, пареньку из рабочего района, приходилось как-то выкручиваться и импровизировать. Помню, пошла серия первых конкурсов и фестивалей в Москве; на ВДНХ выступал «Меркурий» и огромная толпа уже уличных брейкеров, которые на фоне серо-красных советских улиц смотрелись весьма ярко и экзотично. Я же ходил в РО (рабочая одежда), сшитой по джинсовым лекалам – клетчатая рубашка, чуть ли не мамин платок на шее, белые кеды. Такое жалкое подобие американского стиля, активно внедрявшееся через утюгов и гамщиков… Причем прически какой-то у меня вовсе не было: я все еще о ней мечтал, но в московской среде утвердился стиляжий стайлинг на голове, под Олега Кошевого. Совсем короткие прически были редкостью. И вот на ВДНХ я остолбенел от обилия соратников и обнаружил, что западная стилистика, по крупицам доходившая непонятными путями и адаптировавшаяся в оригинальных вариантах, вместе с новыми рекрутами привнесла копирование уже не западной, а оригинальной советской вариации. Новоприбывшие начинали копировать стиль своих местных авторитетов; так что я уже что-то умел сам и постарался приобщится к новой коммуникации на равных.

Тогда же знакомые затащили меня в «Молоко», где я увидел группу «Хип Хоп» в оранжевых ветровках. Колючий (ныне лидер «Би Пипл»), Банан, там же встретил Дельфина. Все были прикинуты офигенно. И я в своем нелепом прикиде чувствовал себя каким-то гадким утенком.

Когда я пришел в 88-м году на Арбат, то встретил всех тех же людей, неподалеку от «Арбы», где на «аттракции» тусовались брейкера. Ваня Синий, Попе, у которого я много чему научился. При этом очень удивился тому, что мы с ним живем неподалеку, но как-то не пересекались. Это отчасти объяснялось тем, что субкультурный люд отчаянно шифровался и всячески сторонился обычных граждан.

М. Б. Еще рядом с вами жили Рыжий и его брат Паша Мутабор, который в тот период был втянут в музыкальную панковскую авантюру под названием «Провокация». Плюс – Максим Бифштекс, ныне покойный, который, как хамелеон, ежегодно менял стайлинг от депешиста до панка, а потом остановился на хип-хоперском варианте. При этом немалое количество качественной и действительно полезной околомузыкальной информации приходило именно через него.

И. П. Максима я не знал, а с Пашей судьба свела позднее. Тогда я общался с Попсом, который фиксировал так, что площадка дрожала, с ним же мы отрабатывали синхрон. При этом он тоже не видел никаких видео и учился непосредственно утех, кто чем-то уже овладел. Впитывали по полной у того же Рубина из «Электрик рока», Леши Герулайтеса, который приходил еще в «Зеркало» и проводил мастер классы по «роботу». В «Молоке», когда мы с Попсом танцевали, выдерживая стиль «люди в черном», нас выцепил Дунаевский, который снимался в «Курьере», и пригласил в свою школу.

В той коммуникации – как мы теперь понимаем, уже «второй волны» – новой информации было множество, как и разговоров о фильмах «Бит стрит», «Брейк денс», «История хип-хопа»… но я их увидел только в 90-х. Характерный факт, что танцевальная культура уже вышла за рамки дискотек на улицы, и помимо танцевального стайлинга подросткам уже нужно было большее: идеология и информация о жизненных реалиях, чтобы окончательно сформировать позицию на основе танцевальной культуры.

В советских реалиях все происходило, как в Зазеркалье: уличная хип-хоп культура с конечной атрибутикой в виде танца и рэпа, шла от обратного. Через танец (рэп пока еще не удавался), к уличной субкультуре на Арбате. Новая информация черпалась с улицы от знакомых и это сближало. При этом, конечно же, по городу курсировали группы «люберов» и часто наблюдали за брейкерами, но особо не трогали. Видимо, сказывался родственный спортивный стайлинг и пренебрежительное отношение со стороны радикальных неформалов, с которыми у них началась настоящая война. Еще в 86-м году я познакомился с парнем, жившем на Ждани, который поначалу тяготел к брейку, а потом уже в 88-м году я встретил его же, но уже в бычьем костюме и с другими интересами в голове. Он же тогда мне обозначил, что брейкеров мы не трогаем, а гоняем только мажоров, утюгов и радикалов. При этом сами брейкера волей-неволей были вынуждены заниматься утюжкой, чтобы «держать стиль» и «быть на инфе».

Параллельно развивалось местное рукоделие. Забавно: везде в тот период развития кооперации, продавалось нижнее белье – точнее, пижамы розового и голубого цвета.

М. Б. Угу, фирмы типа «Acix» и подобное, в которых разгуливали ничего не подозревающие советские граждане… Подобная история была и раньше, когда Маркес, съездивший на фестиваль молодежи и студентов в 1957 году, написал о Союзе, как о стране, где люди ходят по улице в пижамах. Имея в виду хрущевский «санаторный» стиль в одежде граждан.

И. П. Да, балахоны такие были, и наши местные умельцы перешивали из них кенгурушки. Получалась вполне приличная униформа, состоящая из штанов, которые назывались «пирамидами», «кенгурушек» и балахонов, всяческих кепок и бейсболок. Помню, когда я купил себе первую бейсболку где-то на юге, то чувствовал себя чуть ли не королем брейк дэнса. Правда, счастье было недолгим: дня через два ее с меня сняли, как раз на Ждани…

На фоне буро-коричневой одежды советского производства все это выглядело немыслимо ярким и привлекательным не только для активной модной молодежи, но и для гопников, ее обиравших. Обувь была всегда проблемой, поэтому сначала выручали кеды и фарца, поставлявшая «балансы» и «найки», обязательно белого цвета. Напульсники всяческие… Были такие широкие советские туристические напульсники с ремешком для часов и двумя маленькими компасами по бокам. Джинсы тогда многие вываривали в хлорке, причем какой то крупной клеткой, узлами и разводами, а мои знакомые их попросту красили. Ваня «Синий» и Ваня «Зеленый», получили свои позывные именно по этой причине. У первого был синий тренировочный костюм и кенгуруха, у второго зеленая кенгурушка и джинсы. Я сначала тоже загорелся новациями, но 501-е «ливаи», американисткий стиль и кислотные цвета зацементировали мои стилевые предпочтения.

Прототипами в одежде и поведении, конечно же, выступали персонажи из видео про американских хип-хоперов: это видео постепенно стало просачиваться в молодежную среду. Все это калькировалось и окружалось какой-то псевдоамериканской романтикой, которую переосмысливали на местах советские подростки.

Как бы искаженно мы ее не понимали, все были молоды, у всех горели глаза, хотелось новаций и самореализации – и все это давало свой особый результат. Причем хотелось многим, и сам собой складывался круг общения, коммуникация на Арбате и в «Молоке». Было еще одно место на Сходненской, где танцевали и справляли дни рождения брейкера моего круга общения, но я его просто не застал. Когда я начал активно посещать тусовки, уже проводились фестивали; я тогда еще не был готов, но поучаствовал в Фестивале 89-ого года в Паланге.

Тогда из Прибалтики началось новое несоветское веяние в виде аэробики, которая потихоньку стала вытеснять на перестроечных телеэкранах элементы брейка и детские спортивные передачи типа ГДР-овской «Делай с нами».

В бытовом смысле наша ситуация на местности отражала московские реалии 85-86-х годов. Тогда нас просто конвоировали милиционеры, а по бокам оцепления бродили толпы бычья. В Москве же уже сложилась упорядоченный круг общения, который танцевал и утюжил иностранцев, толпами бродивших по перестроечному Арбату. Конечно же, в первую очередь нас интересовала информация и атрибутика, но стали появляться деньги и та же валюта, которую тут же могли скупить барыги или отнять быки из перекрасившихся люберов или оперов-коррупционеров.

Все эти негативы только дополняли романтики; к тому же уличная жизнь в центре нашей родины бурлила. Ченьджи военторговских прибамбасов, ремней и прочей советской атрибутики, системы секретных нычек в арбатских двориках и не менее секретных проходных, спасавших от быков и спецов – все это только добавляло куража. Расцвет всего этого гульбища пришелся на 90-й год, когда гопников на короткий срок на улицах поубавилось, а в центре гуляла практически только модная дресскодированная молодежь. К 90-му году «любера» деградировали окончательно, как и «казанцы» и «набережные челны»; потом это все вовсе пропало, и на Арбате начали ставить столы с сувениркой, между которыми танцевали, утюжили, пели, менялись информацией…

Казалось, что это будет только развиваться по нарастающей. Возможно, тогда уже пришло полное понимание хип-хопа как уличной субкультуры, а не только танца; молодежь пыталась всю свою информацию насадить на русскую почву. Еще в 88-м году все знали, что есть не только брейк, но и рэп, та что попытки читать предпринимались неоднократно. Тимур Мамедов, помнится, на Арбате, на 1 апреля, когда люди танцевали на сцене и по каким-то причинам не работал магнитофон, на ходу сочинял и под отхлопывавшейся ритм читал такое… Типа: Итак, друзья! Как видите вы, мы брейкера из города Москвы. Я этим вас не буду удивлять, я начинаю рэп читать…

И такие перепевки-чтения уже происходили. Потом появилась группа «Ди Эм Джей», которая состояла из участников «Меркурия»; они тоже экспериментировали с рэпом, винилом и продолжали танцевать. Минаев со своими диско-пародиями на этом фоне выглядел жалко. Но когда сложился Арбат и пришло понимание субкультуры, стали появляться первые хип-хоп коллективы; все начали сочинять реп, и этот лайф стайл очень популярным, благодаря чему такие коллективы, как «Мальчишник», стали мгновенно всесоюзно популярными. При этом после 91-го года, когда пришло это постреволюционное состояние вседозволенности, вместе с деньгами и популярностью появились наркотики и бандиты. Немалое количество людей погибло; каким-то образом рэп «мистера Малого», «Буду умирать молодым», как нельзя точно отразил происходящее на улицах Москвы…

Я застал становление всей этой движухи, но в экономическую составляющую я втянулся не ранее 92-го года; может быть, поэтому меня не укатало «наркотическим катком». После 93 года вся движуха угасла по разным причинам. Наверное, дело было не только в наркотиках и в неконкурентности подростковой предприимчивости по сравнению с новорусским предпринимательством. Достаточно мрачное время для многих субкультур.

М. Б. Причин, как всегда, можно найти много, но основной всегда будет только одна. Самоопределение. Если модная молодежь конца 80-х каким то образом определилась со своими предпочтениями и заняла определенную позицию, то в 90-е соблазн стать, кем хочешь, любыми средствами, многих пустил под откос. Все пребывали в иллюзиях о равных возможностях, но шоу-бизнес был и оставался совковым. И только самые удачливые и упертые персонажи сумели пробить тропинки через бюрократические препоны. Дельфин, мне кажется, не самый худший пример именно этого.

И. П. Да, он молодец. Мамедов как-то отошел в сторону рэйв культуры, Мутабор и Ден занялись диджейством. При этом были достаточно передовые проекты, типа «Дубового гая». Многие разъехались, кто-то просто повзрослел; новое поколение начало практически с нуля и уже в тех рамках, как формировалась эта субкультура за рубежом. Сейчас иные возможности и иные средства коммуникации. Тот же Интернет, бомбинг и граффити, которые достаточно быстро развиваются. Люди стали меньше кататься на скейтах, но появились роллеры и спортбайки. На районах появляются стильные группы молодежи, которые четко держат уличный стиль.

К тому же время смешания стилей, под флагом которого прошли 90-е, все равно привели к тому, что уличные стили лежат в основе всего. В 94-м году появилась команда «Би Пипл» и простые уличные танцоры, к которым я отношу и себя.

В 97-м году из Америки приехал Топор и организовал «Да буги крю». Он же объединил вокруг себя ребят, с которыми возобновил традицию танцев на Арбате. При этом до смешного: в 2002-м году нас опять стали гонять менты. Все возвращается на круги своя. Вместе с Популярностью «R&B», вернулся интерес к танцу и к освоенной эстетике хип-хопа, вместе с со своими тусовками и школами танца. При этом сам по себе брейк – танец, требующий усилий и времени, поэтому это увлечение далеко не для всех; многим проще заняться клубными танцами, чем обучаться в школе. Такая вот школа «B-art» была организована Колей Андреевым, а потом три года назад туда пришел и я.

В какой-то момент мы пришли к выводу, что делить нам нечего, и объединили свои усилия. Надеюсь, что подобное понимание когда-нибудь озарит и остальные школы, такие, как «Волнорез» и «Школа Дракона». Вместе проще отстаивать общие интересы, это подтверждают вся история восьмидесятых.