Денис Кощей

Фото 7. Денис Кощей и товарищ, Ленинград 1989

Д. К. Начало, естественно, было положено в детстве. Затем – тусовки в центре города, где уже были свои сложившиеся неформальные круги, в том числе и стиляжие. Естественно, потом это переросло в рокабилли и сайко, и в этом вопросе Ленинград мог бы по праву претендовать на звание «колыбели сайкобилли».

А на тот момент, 82–83 год, страну захлестнул очередной ревайвел «стиля», который повторялся в нашей стране, начиная с конца 50-х, а на Западе развивался от «Тедди бойз» до модернистов. В СССР стиляжничество качнулось в сторону рокабилли еще в конце 70-х. Мы знали и видели этих людей, которые посещали концерты предыстории «Странных игр» в виде группы «Стандарт». Причем сначала «Стандартом» отыгрывалась программа олдскульного рокабилли, а потом они же переодевались и без одного-двух человек получались «Странные игры» игравших музыку в духе Madness. Что почему-то выглядело моднее и веселее, а к середине 80-х объединяло и стиляг и панков и уже появившихся рокабиллов. Тема же единовременной игры во множестве групп с постоянными переходами людей из группы в группу можно тоже назвать типично ленинградской традицией того периода, продолжающейся и по сей день.

М. Б. То есть можно сказать что доперестроечный период был временем накопления околомузыкальной информации, и ко времени неорокабильного бума все подошли достаточно информированными?

Д. К. Да. Бурно развивался меломанский рынок на Римского-Корсакова, называвшийся клубом ленинградских коллекционеров, который в перестроечное время переместился из пригородов в центр. Милиция сначала пыталась как-то их гонять, но когда число любителей купить и обменять новую музыку резко перевалило за тысячу, у контролирующих органов попросту опустились руки. Поэтому меломанов больше не трогали, и музыка была в изобилии. Там в основном и черпалась околомузыкальная информация, которая в итоге привела к началу рокабилльного движения, в том числе.

Я посещал это мероприятие по двум дням, еще будучи учеником школы. По вторникам там собирались коллекционеры военных игрушек, а по четвергам собирались люди, занимавшиеся винилом. На фоне общегородской скуки увлечение музыкой и модой было наиболее увлекательным. И став постарше, мы с товарищами, естественно, переключились на винил, который в обилии присутствовал в виде «печаток» польского и югославского производства. И именно в середине 80-х, с появлением Rockabilly Cats, и началось становление именно нашей тусовки, которая была гораздо младше, чем уже признанные фигуры этого же движения, такие как Тедди, Комар, Орех. Нам тогда от силы было по 18 лет, а им по 22 или 23 года. А в этом возрасте разница даже в год считалась чем-то серьезным, что, в свою очередь, несло определенные градации и многослойность в тусовках.

Как раз в этот период стал популярен Stray cats, Pal cats тоже. И это веяние нашло своего адресата именно в нашем лице. Мы жутко зафанатели этим драйвом, на фоне которого вся предыдущая музыка казалась «размазней», и через эту музыку шло становление стиля в целом. Сначала, конечно же, дресс-код был больше похож на модовский. Узкие брючки, приталенные пиджачки и узкие галстуки дополнялись нарытыми по комиссионкам «лодочками» и ботинками на «каше».

Тогда же появились первые концерты, связанные со «стилем», отождествляемым группами «Браво» и «Секрет». Но группы эти как взлетели, так тут же и опостылели. И мы группой товарищей посещали эти мероприятия с единственной целью – себя показать и похулиганить. Плюс, конечно же, обрасти кучей почитательниц женского пола. Конечно же, все походы сопровождались опусканием статуса наших рокабилльных звезд эстрады за несоответствие внутреннего содержания сценическому. И тогда же появился «Мистер Твистер», который стал часто приезжать в Питер. Мы поддерживали вполне нормальные отношения, хотя нас несколько смешила серьезность Усманова, но к Вадику и Ежу никаких претензий не возникало. Они искренне любили то, что делали, хотя в наших представлениях о том, как это должно быть, им требовалось нечто большее, чем просто эстрадность. У «мистеров» был хардкоровый вид, но не было грязного звука, да и сами они были вполне интеллигентными людьми.

М. Б. Кроме Маврика, который выделывал рокабильные коленца на сцене (смеются).

Д. К. Да. А у нас уже было понятие «лайфстайла» или попросту образа жизни, который каждый уже напридумывал себе сам и отчаянно пытался соответствовать (смеются).

Конечно же, все заочные упреки нисколько не мешали совместным тусовкам, потому как именно праздному безделию и глумежу уделялось особое внимание в подростковом быту. В городе было безумно скучно и примитивно, поэтому объединенная тусовка ходила на все концерты подряд, причем о многих концертах, которые проводились где-то и локально, доходили только слухи. Единственные, с кем происходили какие-то межстилистические столкновения, были металлисты, которые держались особняком. Столкновения эти происходили на базе дресс-кода, потому что как раз тогда появилась новая информация в виде фильмов «Дикарь», «Улицы в огне» и всяческие пластики, на которых культивировался образ хулигана в коже и на мотоцикле.

И, собственно, самоутверждение новой тусы в косых кожах не могло происходить иначе, без потасовок. Причем тот же неформальный дресс-код был объединительным мотивом против гопников, которых тоже было немало в городе. Помимо гопоты, конечно же, происходили столкновения с отслужившими в Афганистане ветеранами и курсантами разных военных училищ, которые часто любили прокатиться по хулиганке.

Возле ДК Пищевиков, где тоже проводились концерты, это на метро Владимирская, стекались стайки панков и рокабиллов. Причем от метро до ДК надо было идти обязательно скопом, потому что местные гопники, которых в принципе знали в лицо, тоже любили поотрываться на неформалах. Поэтому многие носили с собой на концерты «аргументы» в виде каких-нибудь молоточков. Раз, набегает на тебя группа товарищей, а ты им аккуратненько так показываешь молоток… И всё, вектора встречного движения изменяются (смеются).

Драки во второй половине 80-х стали обыденным делом, все это бодрило и стимулировало солидарность. Помнится, мой товарищ, ныне президент кучи всего, с которым мы до сих пор поддерживаем дружеские отношения… Ну так вот, будучи «утюгом», он попал в передрягу с десантниками возле тусовки на «треугольнике». И когда разбушевавшиеся десантники на него нависли, – то он, выпячивая руками футболку с надписью Metallica, которую носил исключительно по веянью моды, подбежал к тусовке и закричал: «Наших металлистов бьют!» (смеются). Металлисты, недолго думая, выломали зеленого цвета колья из лавочек и вломили им по пятое число. И это только один из примеров, связанных с неформальной одеждой и солидарностью маргиналов.

Кожа модели «Перфекто» стала нашей визитной карточкой. В ней спали, гуляли, буйствовали и даже женились. Появились и первые мотоциклы, тот же Стас Богорад очень долго собирал свой старый, военного образца Харлей. Но мотодвижение по непонятным причинам в Ленинграде не прижилось. В городе, конечно же, ездили «телогреечники», но какого-либо отношения к рокерским тусовкам не имели.

Дресс-код определял многое, тем более что неформальная жизнь в Питере второй половины 80-х била ключом. Тусовки были разнообразные, и надо было держать свой стиль. Кожи, голубые джинсы и остроносый ботинок, желательно не казак, а именно «крысятина». Тогда уже существовала достаточно мощная прослойка мажоров. Причем наших мажоров можно было назвать городскими модами, потому как они постоянно выпендривались, «гудели» в ресторанах и занимались перепродажей модной одежды, чем, собственно, занимались моды той же Англии. Разница была лишь в том, что хулиганили они, возможно, меньше, чем представители радикальных субкультур. Но связывало нас очень многое. Мы тусовались в «Климате», на канале Грибоедова, и эта группа лиц, любившая подобную музыку и уважавшая нас лично, помимо винила постоянно подгоняла какие-то интересные вещи, да и сами тоже не брезговали какими-то элементами дресс-кода.

Многие, конечно, стремились уехать из страны, потому что ничто вроде бы не предвещало крушение строя. Да и безделье всегда было под бдительным оком надзора, и многие неформалы устраивались работать грузчиками на Ленфильм, чтобы где-то числиться и делать вид, что они тоже вроде как бы труженики.

Когда во второй половине 80-х начался видеобум, другим местом для рокабилльной тусовки стал бар «Корвет» на Разъезжей, потому что там крутили на «видиках» MTV, и в роликах фигурировали любимые группы, в том числе и Stray Cats. Да и свою кассетку тоже можно было всегда воткнуть.

Как раз тогда на многочисленных уже «толчках» стали попадались пластинки Meteors, Batmobile и, конечно же, Psycho Attack Over Europe, и мы услышали другую музыку. Более жесткую, более быструю и с выделенным контрабасом. И с этого момента началось какое-то брожение и отпочковывание в рокабилльно-стиляжьей тусовке. Кто-то примкнул к панкам, слушавшим все подряд, кто-то, наоборот, отмежевался в сторону ортодоксального стиля.

М. Б. Упертость в плане олдскула и подростковая принципиальность расколола общие ряды и появилось несколько самостоятельных групп?

Д. К. Да. Мы с товарищами решили, что сайко – это как раз путь к развитию. И постепенно внешний стиль тоже стал меняться, вслед за музыкальными предпочтениями. Появились более забритые прически, «мартенсы», слаксы и вареные джинсы, которые на тот момент стали очень популярны.

М. Б. Так же, как и у панков конца 70-х, часть которых выделилась в «ой» стиль уже к середине 80-х и пополнила ряды поклонников хардкора и сайко. Эта межстилистическая мешанина сыграла свою роль – как отрицательную в плане дробления тусовочных рядов, так и положительную, – не давая стилям законсервироваться.

Д. К. Дресс-код всегда был очень важен в субкультурной среде, потому что в конце 80-х неформалов на улицах Ленинграда появилось огромное количество, и как-то произошло размежевание, несмотря на море совместно выпитого пива и прочих радостей жизни. Зато произошло сближение с панк-средой, которая в этот период тоже обрела хардкоровую атрибутику и была весьма задорной.

В 87 году началось увлечение татуировкой, потому что этот процесс, несомненно, является неотъемлемой частью множества лайфстайлов, фиксирующий жизненную позицию и предпочтения. Тема была поднята Курочкиным, через которого мы познакомились с Леней Черепом, который помимо того что колол вручную без машины, был еще очень неплохим художником и позитивным человеком.

М. Б. Леня входил в круг художников некрореалистов, которые обозначили его Трупырем, и постоянно соприкасался с художественной средой города. У Юфита и единомышленников была достаточно сложная концепция, основанная на теме жизни после смерти и человеческой идиотии, которая развивалась вместе с разлагающейся ситуацией. И в итоге привела к тому, что часть художников вышла из этого объединения в конце 80-х. Как раз Андрей Мертвый и Леня.

Д. К. Мы стали постоянно встречаться у него дома и, слушая музыку, обрастали смешными татуировочными мотивами, уже использовавшими цвет.

Колоть при этом пытались многие, даже я, поскольку рисовал. Помнится, мы Богораду искололи все руки, при этом классических мотивов не придерживались, мешали все подряд. И этот процесс веселил своими не всегда предсказуемыми результатами. Началось массовое кошение от армии, и ряды неформалов увеличились. Потом, когда началась повальная мода на неформальность и стиляжничество, ряды, конечно же, стали размываться какими-то менее продвинутыми персонажами. Тут же сложилась иерархия, неформальная дедовщина, и началось кидалово на пластинки и вещи новых рекрутеров. Все это послужило отдельным толчком для того, чтобы отделится. И все это сопровождалось потасовками между стилягами и металлистами. Причем от последних можно было и огрести. Так же как и подвергнуться прессингу со стороны милиции за неформальный образ жизни и внешний вид. Вменялось, конечно же, преклонение пред западной культурой и несоветский образ жизни. Хотя от советского в окружающих реалиях уже мало что осталось. А так, все тоже самое, что происходило со стилягами 60-х и другими городскими модниками. С этими моментами всегда были связаны презабавные истории по типу той, когда мы, к примеру, стоим на «Маяке», и вдруг кто-то кричит: «Шухер!» Все, как зайцы, разбегаются врассыпную от комсомольских работников и милиционеров. Мы с товарищами перебегаем на Восстания, оттуда на Владимирскую и вместо того чтобы сесть в вагон и уехать, идем к выходу. И тут нас хватают (смеются). Ощущения подростковой гордости в такие моменты, конечно же, распирали, – когда взрослые суровые мужчины конвоировали инаковыглядеших красавцев на глазах удивленной публики. Приведя в отделение, предъявляли обвинения, что мы похожи на «фашиствующих молодчиков».

М. Б.…Молочников (смеются).

Д. К. Но не все так весело складывалось. Тогда, а это случилось еще в 85 году, пошло послабление на какую-то причесанную рок-музыку, и я носил значок Beatles на лацкане кожи. Мы тогда сидел и-галдел и во дворе, и до меня докопался милиционер: мол, снимай значок, и все тут. Я, конечно же, отшутился в резкой форме, на что мне было предложено прокатиться в 27-е отделение милиции, где добрый дяденька милиционер дал мне исподтишка локтем в нос так, что попросту сломал его. Я тогда устроил истерику, размахивая испачканными кровью руками, и милиционеры со словами «о-о-о-о, все понятно – панк», удалились на совещание в коридор, предварительно оставив двери «аквариума» открытыми. Ну и я, конечно же, долго не думая, в «забытую» дверь и удалился. Боялись связываться.

И таких эпизодов было предостаточно. На улицах радикалов зачищали, а они в ответ устраивали истерики и забрызгивали окружающую среду кто чем мог. Вены, конечно же, пилили и всячески старались поддерживать имидж безумцев по отношению к официозу. А во второй половине 80-х увлечения постепенно вылились в самоопределения, и мы сами стали заниматься музыкой. И появился Swindlers. Информации по стилю было накоплено предостаточно для того, чтобы делать самостоятельный продукт на должном уровне. И все получалось, возможно наивно, забавно, но получалось. Впирал драйв, новизна и подростковая романтика. Концертных площадок было не очень много, но во дворце молодежи можно было вписаться в программу. Со Swindlers'oM мы пару раз разогревали Джоан Стингрей, и, поскольку пареньками мы в городе были заметными, народ валил толпами, и всем все нравилось. Потом уже самостоятельно проводили концерты в ДК «Мир», обрастая поклонниками и поклонницами, державшимися панкомодного стиля (смеются). Максимум, что они могли себе позволить, – кожаные куртки, и не всегда косые.

ДК «Мир» был выбран не случайно. Там уже к тому времени образовалась рок-клубовская оппозиция, как, впрочем, и в «НЧ/ВЧ». Потому как на улице Рубинштейна сформировалась какая-то своя тусовка и варилась в собственном соку и, как мне кажется, этот процесс был уже на излете. А эта – называлась она «Рок-коллегией», и из этой среды вышли группы другого поколения, такие как «Группа «О», «Нож для фрау Мюллер», «Бриллианты для Никермана» и, можно сказать, что мы тоже. Так, на фоне становления группы в стране резко наступил хаос, люди метались, ничего не понимая, а у нас была одна задача – попросту свалить из этого пузырящегося болота. Власти уже ни на что не обращали внимания. В Питер же постоянно приезжали иностранцы, фотографировали неформалов, общались. И контакты так или иначе налаживались.

Потом практически год нам пришлось ежедневно бегать по всяческим инстанциям, а поскольку факсов и интернета не было, все происходило на уровне писем, ответов на которые ждали месяцами. Постоянно напрягали знакомых, которые перезванивались и теребили своих знакомых. И со стороны этот процесс выглядел так, что многочисленная группа людей от андеграунда Ленинграда отправляла своих неформальных делегатов на международный симпозиум (смеются).

И к концу 80-х мы при первой же возможности покинули страну и уехали в Данию, где пересеклись с тогдашними невозвращенцами из группы «Амнистия». Конечно же, застали расцвет копенгагенского сквота «Христиане», впрочем, как и его закрытие.

А уезжали из страны многие, тот же Богорад с Meantraitors – в Финляндию и Германию, но чуть позже.

Мы же поехали за знаниями, за языком и, возможно, именно это нас спасло от всей той чернухи, которая потрясала нарождающийся мир будущего российского шоу-бизнеса и сложившиеся музыкальные коллективы.

Первый свой выезд мы сделали на машинах и обратно привезли огромное количество нужной для развития информации. И это стало серьезным толчком в развитии местной движухи. Мы стали часто ездить – то в Таллин, то в Москву, то опять за границу, и Swindlers принимался на ура.

Тогда и Советский Союз рухнул, похоронив под обломками старую с концертную сеть, и наступил хаос, из которого многие пытались что-то выудить для себя, но не у многих получалось. Единственным клубом, который тогда оставался на плаву был открытый Гаккелем «Там-там», где собиралось много знакомых. Но этого было мало для развития.

А по возвращении в середине 90-х, когда пыль от коллапса и неразберихи осела, все стало намного проще и понятнее. Хотя проблемы как были так и оставались. Большой проблемой местной рок-продукции было оформление тех же альбомов, но все это стимулировало делать оформление самостоятельно, и иногда получались достаточно забавные варианты. При этом естественно, что группы, подобные нашей, никто особо не стремился тиражировать, поэтому все потуги выливались в плакатирование. По сложившейся традиции плакаты представляли собой всевозможные коллажи с подрисовками.

М. Б. Такое милое и чувственное уродство, отображающее подростковый мир фантазий и фетишизма, и выражающееся в количестве олдскульных черепов и голых девиц? (смеются).

Д. К. Естественно. Все атрибуты стиля в них были задействованы. Сейчас тоже встречаются неплохие варианты, но их количество растворяется в общей массе, в продукции тех, кто не парится. Конечно же, речь идет о России, за рубежом несоответствие стилю и уровню является наиболее серьезным маркером доверия публики. Здесь теперь постепенно тоже вырисовывается подобная ситуация, тем более что в последнее время обозначился подъем «гаражной музыки». Как сайко и рокабилли, так и ортодоксального «гаража». А я, поскольку большой любитель и коллекционер винила, воспитывался на определенном размере квадрата и формате оформления.

Основной же проблемой для развития субкультурной музыки я все-таки обозначил бы отсутствие нормального радиовещания. Большинство зарубежных состоявшихся групп – выходцы из «колледж-радио». Здесь же подобное отсутствовало. Были, конечно, попытки – то же радио «Катюша» и радио «Модерн», – но серьезного развития эти начинания не получили. Талантов же в России, впрочем, как и маргиналов, всегда было в количестве. Поэтому с востребованностью подобных стилей и музыкантов особой проблемы нет. Сюда же стоит прибавить традиционную для Питера ситуацию, когда один и тот же человек может быть задействован единовременно в нескольких коллективах. Так, например, Гриня Сологуб, после распада «Странных игр» на «Игры» и «Авиа», по причине ухода Давыдова2 и Куликовских, мог играть в нескольких коллективах сессионным гитаристом и гармонистом. Так и я могу спокойно совмещать выступления как с «Ленинградом», так и со Spitfire или делать свои ди-джейские сеты.

М. Б. А что по поводу доступности и обилия всяческой информации сейчас и здесь?

Д. К. Ну, те, кто с головой и нацелен на поиск чего-то настоящего и своего, вряд ли от этого обилия пострадают. Я не считаю, что нынешняя легкодоступность музыки и иной субкультурной информации играет какую-то серьезную роль. DIY и самодеятельные начинания всегда были и будут интересней, чем потребление массового продукта, потому что это – то, что развивает чувство стиля и самостоятельность. В музыке же, несмотря на многочисленные смешения стилей, все равно остаются основные направления, которых придерживаются субкультуры, и все это постоянно сталкивается, делится, и в этом наблюдается прогресс. Зато в сравнении с теми дресс-кодами и стилями я сейчас наблюдаю таких персонажей, что «мамая моя» (смеется). И пусть они будут, потому что без них никак. Без них жизнь была бы слишком скучной и неинтересной.