Речь о революции и войне

на штутгартском Международном социалистическом конгрессе в августе 1907 г.^*

Я попросила слова, чтобы от имени российской и польской социал-демократических делегаций напомнить о том, что мы особенно в этом пункте повестки дня должны почтить великую русскую революцию. Когда при открытии конгресса Вандервельде с присущим ему красноречием выразил признательность мученикам, мы все почтили память ее жертв, ее борцов. Но я должна сказать откровенно: когда я слушала потом некоторые речи, особенно же речь Фольмара, мне в голову пришла мысль, что, предстань здесь пред нами кровавые тени революционеров, они сказали бы: «Мы Дарим вам вашу признательность, только учитесь у нас!» И было бы изменой революции, не сделай вы этого.

На последнем конгрессе в Амстердаме в 1904 г.^* обсуждался вопрос о массовой стачке. Было принято решение, объявившее нас незрелыми и не подготовленными к массовой забастовке. Но материалистическая диалектика, на которую с убежденностью ссылался Адлер, сразу же осуществила то, что мы объявили невозможным. Я должна выступить против Фольмара и, к сожалению, также против Бебеля, которые говорили, что мы не могли сделать больше, чем сделали до сих пор. Однако русская революция не только выросла из [русско-японской] войны, она послужила также ее прекращению. Иначе царизм наверняка бы продолжал войну.

Историческую диалектику мы понимаем не в том смысле, что должны скрестив руки ждать, пока она принесет зрелые плоды. Я убежденная сторонница марксизма и именно потому вижу большую опасность в придании марксистской точке зрения застывшей, фаталистической формы, ибо это способно лишь вызвать реакцию в виде таких эксцессов, как эрвеизм^*. Эрве — дитя, впрочем, enfant terrible (”сорванец, ужасный ребенок — франц.). (Оживление.)

Если Фольмар сказал, что Каутский выступал только от своего имени, то это в еще большей мере относится к нему самому. Ведь факт, что огромная масса германского пролетариата дезавуировала взгляды Фольмара. Это произошло на партийном съезде в Йене, где почти единогласно была принята резолюция, доказавшая, что германская партия является революционной партией, извлекшей уроки из истории. В этой резолюции она объявила всеобщую забастовку, которую в течение многих лет отвергала как анархистскую, средством, которое может быть применено при известных обстоятельствах. Но над заседаниями в Йене витал вовсе не дух Домелы Ньювенгейса^*, а красный призрак русской революции. Впрочем, тогда мы имели в виду массовую забастовку не против войны, а для борьбы за избирательное право. Мы, конечно, не дадим клятвы, что начнем массовую стачку, если нас лишат избирательного права. Но мы также не можем поклясться, что начнем ее только ради избирательного права.

После речи Фольмара, а отчасти и Бебеля мы считаем необходимым заострить резолюцию Бебеля и разработали к ней необходимые дополнения, которые еще представим. Должна сказать, что в нашем дополнении мы частично идем дальше, чем товарищи Жорес и Вайян, ибо считаем, что в случае войны агитация должна быть направлена не только на ее окончание, но и на ускорение вообще свержения классового господства.[77] (Аплодисменты.)