И другие…
К концу оккупации выявились еще две группы «партизанского резерва». Осознав поражение Третьего рейха, все чаще стали переходить на сторону партизан так называемые «коллаборационисты» — например, сотрудники вспомогательной полиции.
«Любопытно, что согласно итоговому донесению, в рядах бригады сражалось 595 бывших полицейских (напомню — стандартная бригада обычно насчитывала до 1000 бойцов — М. П.), которые после перехода к партизанам „активно боролись с немецко-фашистскими захватчиками“».
Соколов, с. 140
Однако советская историография тщательно «обтекала» тот факт, что значительная часть «полицаев» в недавнем прошлом являлась военнослужащими Красной Армии. Сейчас в России модно ругать украинцев, не говоря уже о прибалтах и грузинах. Вот, мол, и Хатынь сожгли не немцы, а украинцы. Между тем, командовали бойцами 118-го украинского батальона «Shuma» бывшие офицеры РККА.
За «Дружиной» полковника Красной Армии Владимира Гиль-Родионова (состоявшей из бывших советских бойцов и командиров; сам Гиль был раньше начальником штаба 229-й стрелковой дивизии) до ее перехода на советскую сторону числился целый букет военных преступлений. Но стоило «родионовцам» перейти на сторону партизан, как они в советской историографии превратились в героев — белых и пушистых.
* * *
Необходимо учитывать и тот факт, что население дружно «поперло» в партизаны, когда распространился слух о том, что «Советы» после изгнания немцев будут мстить «оккупированным»:
«В январе 1944 года к немцам перебежал командир 1346-й разведроты 253-й стрелковой дивизии капитан Игорь Капор. До этого, в декабре 43-го, он был на переподготовке при разведотделе штаба Белорусского фронта, где и познакомился с приказом о том, какая судьба ждет население Белоруссии. Суть этого плана изложил в своей речи Островский (Радослав Островский, председатель Белорусской Центральной Рады; речь произносилась 11 февраля 1944 года перед жителями Баранович, эвакуировавшихся из восточных областей Белоруссии — М. П.):
„Я приведу один тайный приказ НКВД, который говорит, что в занятых опять советскими войсками областях никто из населения не должен остаться на месте. Мужчины должны быть взяты в так называемые штрафные батальоны и брошены в бой, даже не переодетые, невооруженные и необученные, остальное население должно быть выселено за Урал (чем эти мероприятия отличаются от пресловутого плана «Ост»? — М. П.)“.
По утверждению капитана Капора, дети-сироты, равно как и дети арестованных и направленных в штрафные батальоны, должны были помещаться в специальные детские дома НКВД, где их предстояло перевоспитать в большевистском духе. Все население оккупированных территорий заведомо было под подозрением, так как долгое время находилось под влиянием нацистской пропаганды.
Тайный приказ, о котором рассказывал Капор, до сих пор не обнаружен. Но действия советских войск на освобождаемых территориях были именно такими».
Соколов Б. В., с. 220–221
Моральное состояние многих местных жителей в партизанских отрядах могут характеризовать слова из немецкого доклада от 31 июля 1942 года:
«Иначе обстоит дело с людьми, насильно уведенными партизанами в лес (…) Перебежчики показывают, что многие из них охотно положили бы оружие, если бы, с одной стороны не боялись, что их расстреляют политические комиссары, и с другой стороны, не опасаясь того же от немцев».
Там же, с. 183
Проще говоря, среди партизан, числившихся в списках Центрального ШПД, Белорусского ШПД и прочих штабов наличествовала тьма случайных людей, жертв обстоятельств, скрывавшихся в лесах и на болотах от ужасов войны, отнюдь не идейных борцов с оккупантами.
Итак, местное население бежало в леса, чтобы спасти себя от ужасов войны, вовсе не из-за большого желания воевать с германцами. Ему и здесь была уготована роль «рабочей лошади»: когда Красная Армия погнала немцев с оккупированных земель, партизанский актив остался на местах руководить дальше, теперь уже мирной жизнью (кое-кто даже отправился в Москву на повышение). Зато «лошадок» отмобилизовали в поредевшие линейные части РККА и погнали на запад — на убой.
И это пока всё о «народном подъеме».