Глава VI Английская русофобия как одержимость империей

Россия — это загадка, завернутая в тайну и помещенная внутрь головоломки.

Уинстон Черчилль, октябрь 1939

Стереотип, завернутый в клише и помещенный внутрь карикатуры.

Джеймс Браун, Абердинский университет (Великобритания), 2010[219]

Значительный вклад в формирование мировой русофобии внесла Великобритания. Русофобия в этой стране зародилась в 1815 году, сразу после свержения Наполеона, и, как и во Франции, развивалась на двух уровнях. С одной стороны, английская русофобия носила геополитический характер, поскольку Великобритания включила Россию в число держав, претендующих на мировое господство, — впервые с начала промышленной революции. Отражением этого неприятия всего русского стала так называемая Большая игра — соперничество Российской и Британской империй в Азии на протяжении XIX века. В то же время посредством английской демократической системы русофобия спустилась с дипломатических небес Большой игры на уровень широкой публики. Для реализации своих имперских амбиций британское правительство и колониальное лобби должны были убедить избирателей, что укрепление позиции России по итогам Венского конгресса угрожает английскому господству в Азии. Пока французские философы бились на идеологическом поле, обсуждали преимущества демократии и оттачивали аргументы против азиатского деспотизма, англичане открывали торговые пути и неустанно завоевывали новые рынки.

Поэтому под английской русофобией нет ни религиозной, ни философской основы. Любые упреки русскому деспотизму были случайны и использовались главным образом в пропаганде, направленной против царя. Критика деспотизма вообще не входила в планы англичан, особенно в свете заключения ими союза против русских с османским султаном — архетипом восточного деспота.

На пике демографического роста в разгар промышленной революции конца XIX века Великобритания была могущественна как никогда. Англичане неустанно расширяли свою империю и спровоцировали столкновения с Россией на Средиземном море и в Центральной Азии. Контроль над бывшими владениями в США был утрачен, поэтому, не считая канадского доминиона, в поисках природных ресурсов и новой рабочей силы Великобритания интересовалась главным образом южными морскими путями и новыми территориями. Внимание англичан было сосредоточено на землях, которые широкой полосой протянулись от Карибских островов до Китая через Африку, Ближний Восток, Индию и Австралию.

Международная обстановка благоприятствовала расцвету британского государства. Пруссия, оккупированная в 1760 году русскими в результате Семилетней войны и позднее разбитая Наполеоном, оставалась всего лишь второстепенной державой. Австрия была поглощена внутренними проблемами и борьбой с вирусом национализма, привитым Наполеоном многочисленным народам, входившим в империю. Франции было необходимо восстановиться после поражения Наполеона и ликвидировать промышленное отставание. Османская империя, ослабленная наступлением русских на севере и борьбой североафриканских территорий за независимость, находилась в упадке уже несколько десятилетий.

В 1815 году после ликвидации наполеоновской угрозы у Великобритании не осталось соперников ни на море, ни на суше. Только могучий бывший союзник мог ей противостоять. Россия одержала победу над Наполеоном в 1812 году и двумя годами позднее оккупировала Париж. Она сыграла ведущую роль на Венском конгрессе и благодаря своим размерам и военной мощи превратилась в европейскую державу первой величины.

Начиная с создания Московской торговой компании в начале XVI века Лондон и Москва всегда поддерживали хорошие отношения. Но триста лет сердечной дружбы сменились периодом напряженности. Меньше чем через три десятилетия бывшие союзники вступили в войну. Несмотря на то, что Россия и Великобритания не имели общих границ или конфликтов интересов, в политике британского правительства и общественном мнении с 1815 года прорусские настроения сменились агрессивной русофобией.

Что послужило причиной такой внезапной и разительной перемены?

1815 год: Россия неожиданно становится угрозой

Вопрос о том, почему хорошее отношение к России резко сменяется агрессивной русофобией, прозвучал снова в конце 1940-х годов в стенах Гарвардского университета. Уже имевший место феномен повторился вновь: советско-английская коалиция успешно сражалась против нацистской Германии, но по окончании Второй мировой войны бывшие союзники вновь стали врагами — началась так называемая холодная война. Пытаясь разобраться в ее причинах, исследователь Джон Хоус Глисон создал выдающийся труд об истории английской русофобии[220].

Вот первый абзац его книги:

«Русофобия — это парадокс британской истории. В начале XIX века в Великобритании развилась неприязнь к России, которая быстро стала наиболее характерным и долговечным элементом национального видения внешнего мира. Столь неожиданное продолжение дружественных на протяжении трех веков отношений нашло свое выражение в Крымской войне. Этот конфликт с неопределенным исходом является единственным открытым столкновением двух стран. Их отношения всегда были мирными, что нехарактерно для крупных европейских держав. В трех самых масштабных бойнях современности [наполеоновские войны, Первая мировая война и Вторая мировая война. — Прим. авт.] Великобритания единственная из крупных держав избежала поражения. Все три раза — благодаря военной помощи России. Так почему же русофобия поселилась в душах британцев?»[221]

Прекрасные слова, здравые и дальновидные! Они невероятно актуальны спустя шестьдесят пять лет и отлично характеризуют американскую и европейскую русофобию начала XXI века. Трижды спасшая западный мир Россия сейчас не представляет для него угрозы. Так почему же она вызывает столько ненависти и вражды — в правительственных и академических кругах и, конечно, в СМИ?

Первое объяснение английской русофобии, которое приходит в голову, элементарно: столкновение имперских амбиций двух великих держав. До 1815 года они были далеки друг от друга, но оказались соперницами после разгрома Франции. В похожей ситуации оказались Соединенные Штаты Америки и Советский Союз после 1945 года.

Но Глисон не считает эту причину убедительной. Имперскими амбициями нельзя объяснить, с чего вообще началось противостояние союзников. Колониальные интересы России и Великобритании не пересекались: первая вгрызалась в «мягкое подбрюшье» Азии, вторая — в южные земли Индии, Китая, Египта и Африки.

Глисон справедливо замечает, что Великобритания почему-то игнорировала российские возражения и протесты против «провокационной политики Великобритании на Балканах, Кавказе, в Константинополе, Афганистане, Сирии и Египте». Для каждого, кто верит, что история повторяется, очевидно: действия Соединенных Штатов, Европейского союза и НАТО в Восточной Европе и Центральной Азии в 1990–2000 годах очень напоминают британскую политику 1815–1840 годов. Глисон продолжает: «Если бы беспристрастный судья должен был вынести решение, оно, вероятно, было бы в пользу русских»[222].

Согласно второй гипотезе, выдвинутой Глисоном для объяснения вспышки английской русофобии в 1820–1840 годах, «корень проблемы следует искать на стыке политики и общественного мнения». Причина английской русофобии кроется не только в столкновении интересов империй, но и в борьбе английских политических партий за голоса избирателей.

Глисон полагает, что истинную причину следует искать в британской внутриполитической борьбе. Политические партии эксплуатировали страх перед Россией для критики чересчур примирительной политики правительства перед лицом опасности, которую представляло Российское государство для Британской империи, либо, наоборот, для оправдания операций по военному или экономическому захвату новых территорий, которые следовало присоединить до того, как ими силой овладеют русские «варвары» и «деспоты».

Эта же модель поведения как нельзя лучше описывает ситуацию, сложившуюся в Соединенных Штатах в 2015 году. Та же двухпартийная система, те же парламентские блокировки и пустые обещания, то же манипулирование общественным мнением через СМИ и то же раздувание антирусской истерии ради внутриполитических целей. Между Великобританией вигов и тори 1815 года и Соединенными Штатами республиканцев и демократов 2015 года очень мало различий.

В обоих случаях Россия выступает в роли ниспосланного самим провидением пугала, она обречена олицетворять образ врага, которым увязшие в двухпартийной системе политики попрекают друг друга в надежде подчинить себе общественное мнение и получить поддержку электората. Можно также задаться вопросом, не произошло ли зимой 2013–2014 годов то же самое, когда Европейский союз, не сумев определиться с политической позицией в отношении России из-за внутренних разногласий, подлил масла в огонь и безрассудно увеличил давление на Россию в украинском конфликте?

Согласно гипотезе Глисона, английская русофобия стала результатом политики правительства и оппозиционных партий. Они изначально пытались настроить английскую общественность против предполагаемого российского империализма или, наоборот, громко осуждали так называемые уступки правительства в СМИ, которые со временем становились все более влиятельными. Общественные и политические деятели часто поддавались подобному давлению и были склонны «внимательно прислушиваться к бесчисленным голосам общественного хора, явным или тайным, известным или анонимным»[223].

Теории Глисона можно дополнить объяснением антропологического рода о том, что природа не терпит пустоты. Любая держава, став гегемоном, как это случилось с Великобританией в конце наполеоновских войн, стремится удерживать свое превосходство и игнорировать любые протесты до тех пор, пока не столкнется с оппозицией, способной вернуть ей здравый смысл. Это объяснение согласуется с тезисами Монтескье и Токвиля: любая власть без контрвласти стремится стать абсолютной в своих границах либо за их пределами, если не существует других держав, способных ее сдерживать. Международное право редко является достаточной гарантией для предотвращения злоупотреблений.

В отсутствие достойного соперника кандидату в диктаторы всегда удается использовать основной закон в своих интересах. Так же и держава может «истолковать» или переписать международное право в соответствии со своими интересами, если нет сил, способных ей противостоять. Закон в этом случае становится всего лишь фасадом, маскирующим господство сильнейшего.

Первый тревожный знак — взятие Очакова

Давайте посмотрим, как Великобритания превратилась в рассадник русофобии. Первая трещина в англо-российских отношениях пролегла в 1791 году после захвата русскими османской крепости Очаков. Расположенная в устье Днепра и Буга, недалеко от Одессы, эта крепость охраняла доступ к украинским степям. В ответ на падение Очакова в 1788 году британский премьер-министр Питт предложил организовать морскую экспедицию, чтобы вынудить Екатерину II отступить.

Не получив поддержки общественности и депутатов, которые не понимали, какое Великобритании дело до смены хозяина крепости, Питт с позором отказался от своего проекта. Эта первая стычка не получила продолжения. Впоследствии Англия и Россия вместе выступили против революционной Франции и Наполеона.

Однако британские политические лидеры извлекли из случившегося урок. Впервые в истории английской демократии общественное мнение вынудило правительство пойти на попятную в решении важного внешнеполитического вопроса. Отныне перед развязыванием иностранной кампании следовало подготовить общественное мнение, организовать соответствующую поддержку в СМИ, запустить маховик пропаганды и мобилизовать ресурсы «мягкой силы». В этом смысле Глисон совершенно справедливо утверждает, что английскую русофобию породила внутренняя политическая жизнь Великобритании.

В следующий раз напряженность в отношениях возникла в ходе Венского конгресса. Английский и австрийский министры иностранных дел Каслри и Меттерних вместе с Александром I разделяли убеждение, что наилучшей гарантией мира и процветания Европы будет только возвращение старого режима. Однако несогласие Каслри с настойчивым желанием Александра I сделаться королем Польши, объединенной с Россией, возродило противоречия, появившиеся во время Очаковского кризиса. Польша всегда была козырной картой английской политики на материке — рычагом давления на Германию, Австро-Венгрию и Россию. С раздела Речи Посполитой в конце XVIII века и по сей день Польша неизменно могла рассчитывать на поддержку Великобритании, которая менее всего хотела, чтобы Россия обосновалась в самом сердце европейского континента, контролируя Польшу.

Именно в этот период появляются первые статьи с намеками на то, что Наполеон пытался заключить тайный союз с Россией и Персией, чтобы завоевать Британскую Индию. Истинные или ложные, эти утверждения как будто подтверждали тезисы фальшивого завещания Петра Великого[224], которое только что перевели на английский язык. Для британских националистов и империалистов этого было достаточно, чтобы исключить Россию из числа цивилизованных государств. Имперское лобби, чрезвычайно влиятельное в Лондоне, стало злейшим противником России и всего русского.

Английские деловые круги очень пострадали от континентальной блокады Наполеона. Лишившись доступа к европейским портам, они больше не могли доставлять туда свои товары. Это был тяжелый удар для морской державы, которая несет значительные финансовые потери, если в ее распоряжении нет портов. Блокада дала англичанам понять, что господство на море — необходимое, но недостаточное условие их могущества. Для безграничного владычества нужна власть на суше. Новые цели определили перемену политического курса: Россия стала потенциальной помехой.

С 1820-х годов наиболее ревностные поборники имперского могущества начали разжигать дискуссии и распространять в британской прессе тревожные новости о стремлении царей к неограниченной экспансии и об угрозах, которые они представляют для британских интересов на Средиземном море, в Центральной Азии, Индии и Китае. Так началась Большая игра, в которой на протяжении всего XIX века англичане боролись с русскими за контроль над Центральной Азией. Именно это соперничество вынудило англичан развязать две войны в Афганистане ради превентивной защиты своих владений на Индийском субконтиненте — в современных Пакистане, Индии и Бангладеш.

Виги — партия, представляющая аристократическое и наиболее консервативное крыло — высказывались очень радикально. Вот что пишет газета «Морнинг кроникл» 24 октября 1817 года по поводу абсурдного слуха о том, что Испания вступит в союз с Россией, чтобы заручиться ее помощью в Южной Африке в обмен на уступку средиземноморских владений:

«Одно простое убеждение на протяжении долгого времени сохранялось у русских — о том, что они призваны быть правителями мира, и это убеждение не раз было заявлено в публикациях на русском языке»[225].

«На самом же деле их поступательное территориальное расширение при монархах, которые в течение века занимали трон, ни минуты не оставалось без внимания. Цари-деспоты должны были считаться с преобладающими чертами характера своего народа, особенно со склонностью россиян к территориальному расширению», — продолжает «Морнинг кроникл».

«С учетом последних политических событий невозможно и предположить, что такая огромная держава, как Россия, останется без какой-либо другой морской связи, помимо Северного Ледовитого океана и Балтийского моря, доступных только в определенные сезоны года, и что она не будет стремиться присоединить к себе территории, обеспечивающие безопасный выход в Средиземное море»[226].

Греческая независимость

В рамках данного исследования невозможно перечислить все противоречия и подробности кризисных ситуаций, которые питали британскую агрессию по отношению к России после 1815 года и до начала Крымской войны. Для справки напомним только самые важные вехи, которые отмечает Глисон: провозглашение независимости Греции в 1822 году, польская революция 1830 года, кризис 1833 года, дело «Виксена» в 1836–1837 годах, оккупация персидского острова Каррака и афганский кризис 1838 года, кризис на Ближнем Востоке в 1839–1841 годах.

Россия, которую роднит с Грецией православная вера и византийское наследие, не переставала отвоевывать у Турции территории, захваченные татарами и османами со времен Средневековья. К тому же члены греческой диаспоры правили многими княжествами в Молдавии и Валахии (Румыния). Они ощущали свою близость с Россией. В ходе Русско-турецкой войны 1768–1774 годов Россия завоевала обширные территории, а с ними звание защитницы православия от Высокой Порты.

Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 года сделал российского царя защитником православных в Османской империи, что давало ему законные основания вмешиваться для оказания поддержки грекам, если те почувствуют себя в опасности. В 1779 году договор был дополнен новым соглашением, в 1783 году — торговой конвенцией. Греки охотно воспользовались полученной возможностью ходить в Черном и Средиземном морях под российским флагом.

В 1821 году в Греции вспыхнуло восстание. Поначалу царь не решался вмешиваться, желая сохранить статус-кво согласно решениям Венского конгресса, но европейские державы насторожились, не желая, чтобы Россия получила преимущество в сложившейся ситуации.

После многочисленных перипетий конфликт перерос в гражданскую войну, которая закончилась только в 1828 году. Тем временем в 1826 году новый российский царь Николай I решил взять инициативу в свои руки и направил ультиматум османскому султану Махмуду II. Султан уступил. Аккерманская конвенция, заключенная в октябре 1826 года, предоставила русским торговые преимущества на всей территории Османской империи, а также право на защиту Молдавии, Валахии и Сербии.

В ответ на российский успех Соединенное Королевство в июле 1827 года предложило британское, российское и французское посредничество в отношениях между Грецией и Турцией. Греки были не в том положении, чтобы отказываться: под их контролем оставались только Нафплион и Идра. Но султан отклонил предложение. Тогда три державы пригрозили военным вторжением. В результате инцидента в Наваринской бухте турецко-египетский флот был полностью уничтожен соединенной эскадрой.

Тем временем французский экспедиционный корпус высадился в Морее[227]и добился отхода Ибрагим-паши. В августе 1829 года российские войска вторглись в румынские провинции и взяли под свой контроль Эрзурум, восточную часть Турции и Адрианополь на западе. Во избежание захвата Константинополя российскими войсками Соединенное Королевство добилось дипломатического урегулирования. К тому времени султан уже сдался и 14 сентября 1829 года подписал с Россией Адрианопольский мирный договор. Он был окончательно утвержден в феврале 1830 года на Лондонской конференции. Независимость Греции была провозглашена и гарантирована великими державами[228].

Разгром польского восстания

История показывает, что во время греческой войны за независимость британские партии и пресса были настроены воинственно и нередко занимали истеричную позицию в отношении России. Вот что пишет «Таймс» по поводу Адрианопольского мирного договора:

«Границы его умеренности [т. е. царя Николая I] всем известны. Они предоставляют Турции столько же независимости, сколько победивший Рим оставил своему бывшему сопернику Карфагену».

Не существует ни одного образованного ума в Европе, который был бы удовлетворен огромной и быстро разрастающейся русской властью.

В 1827 году конкурент «Таймс» — «Морнинг геральд» высказалась столь же непримиримо:

«Очевидно, что истинное намерение России — сделать Грецию зависимой от себя, а не от турок, вместо того, чтобы способствовать становлению независимого государства.

Это означает, что Россия будет обладать тем, что давно пытается получить — военно-морской базой в Средиземном море. <…>

При таком росте власти она может, когда ей вздумается, со сравнительно небольшими трудностями, овладеть Константинополем и простереть руки на восток, поколебав основы наших азиатских владений»[229].

На этом напряженном фоне в конце ноября 1830 года вспыхнуло восстание в Польше. По Венскому договору Варшавское герцогство, разделенное в 1795 году между Пруссией и Австрией, перешло России. Николай I назначил наместником Царства Польского своего брата, великого князя Константина. Тот не был популярен среди местного населения, в итоге начался бунт. Затем последовала война, завершившаяся разгромом поляков в 1831 году, в результате чего поднялось большое волнение во Франции и Англии.

Случившееся приобрело известность благодаря злополучному заявлению французского министра иностранных дел Себастьяни о том, что «в Варшаве царит порядок». Эти слова стали подписью к карикатуре Гранвиля, на которой изображен казак, попирающий трупы поляков. Повторное завоевание Польши и последовавшие репрессии оказали губительное действие на образ России. В результате Николай I утратил лавры «освободителя» Греции, которые давно оспаривали другие державы, и закрепил свою репутацию азиатского деспота.

Данный эпизод, разумеется, значительно упрочил позиции наиболее яростных сторонников британского империализма. Уже в 1828 году полковник Джордж де Ласи Эванс опубликовал подстрекательскую брошюру «Замыслы России», в которой предупреждал Европу и особенно Францию, что «владение самой сильной стратегической позицией в мире [т. е. Константинополем и проливами. — Прим. авт.] делает Россию ipso facto способной захватить господство в Средиземноморье и Центральной Азии и тем самым подорвать торговлю и мощь Франции и Великобритании. С базой в Константинополе Россия окажется в одном шаге от мирового господства»[230].

Такой сценарий развития событий не имел ничего общего с действительностью. Но, как и фальшивое завещание Петра Великого, эта пустая фантазия укрепила уверенность английского общества в агрессивности и опасности Российской державы.

В июле 1833 года между Россией и Великобританией разразился новый кризис, когда вопреки всем ожиданиям Россия заключила Ункяр-Искелесийский договор о мире, дружбе и оборонительном союзе с Османской империей. Турция действительно столкнулась со сложностями, которые угрожали ее владениям в Сирии и Египте и мешали интересам англичан и французов в дельте Нила и на Ближнем Востоке. Российская и Османская империи договорились о взаимопомощи в случае нападения третьего государства. Договор лишь усилил враждебность британского имперского лобби, внимательно следившего за взаимоотношениями России и Турции.

Великобритания и Франция опасались, что по новому договору Турция позволит России отправлять свой флот за пределы Дарданелл. Английская оппозиция и пресса громко осуждали Россию, не сознавая, что последняя не меньше Англии и Франции обеспокоена упадком Османской империи, в результате которого опасность грозила всему югу России.

1836 год: англичане вооружают черкесов против России

Новое обострение кризиса произошло в 1836 году в связи с делом «Виксена». По Адрианопольскому договору во владение России перешла Черкесия — гористая местность на черноморском побережье между Крымом и Сочи. Свободолюбивые черкесы не признали нового хозяина. Секретарь британского посольства в Константинополе Дэвид Уркварт решил обойти российское эмбарго на продажу английского и французского оружия черкесам, организовав контрабандную поставку на британской шхуне «Виксен».

Провокация удалась. Русский военный бриг задержал английское судно. К этому моменту с борта шхуны было выгружено 8 пушек, 800 пудов пороха и значительное количество оружия. Конфискация «Виксена» вызвала гнев английской прессы и лицемерные протесты Лондона, который не мог стерпеть подобное покушение на свободу торговли. Тори подняли в парламенте вопрос о законности пребывания Черкесии под юрисдикцией Российской империи, и Россия оказалась под угрозой войны. Русские ответили в том же тоне.

Поскольку Англия не смогла найти континентального союзника для войны с Россией, градус враждебных высказываний снизился. Либеральное английское правительство ответило на запрос тори, что Россия владеет Черкесией законно, по Адрианопольскому мирному договору. Однако это лишь ненадолго отсрочило начало войны.

Едва забылось дело «Виксена», как Уркварт и его друзья вновь пошли в атаку на Россию в Черкесии. В 1837 году Джеймс Белл, сын владельца шхуны «Виксен», и Джон Лонгворт, «внештатный корреспондент „Таймс“», высадились в Черкесии с запасами свинца и пороха, чтобы поднять восстание против России. Они привезли с собой «новейшее изобретение Дэвида Уркварта — флаг».

Для пущего эффекта Уркварт выдал его за санджак-шериф (знамя пророка), торжественно освященное религиозными лидерами Константинополя. Наследие Уркварта пережило века. Сегодня это официальный флаг Адыгеи — одной из автономных республик Российской Федерации[231]. Данная экспедиция не имела продолжения. Политика Лондона изменилась, и черкесы постепенно вошли в состав Российской империи. Даже Крымская война не смогла выбить русских из Черкесии, как не помешала им положить конец чеченскому восстанию и дать возможность имаму Шамилю сдаться на почетных условиях.

Борьба за Азию и начало Большой игры между Лондоном и Москвой

В исторической науке период англо-российских отношений, начавшийся в 1830-х годах, получил название Большой игры. Мы обязаны данным термином Артуру Конноли, английскому офицеру, который пытался поднять племена Туркестана на восстание против России и был обезглавлен в Бухаре в 1842 году. Южные границы Российской империи пережили в конце тридцатых годов XIX века еще два крупных конфликта.

Осенью 1837 года нападение персов на афганский город Герат вызвало новую волну истерии английского имперского лобби и подконтрольных ему газет. Они усматривали в этом событии попытку России захватить Индию. В то время в Тегеране находился российский посол граф Симонич. Англичане быстро приняли ответные меры, отдав индийской армии приказ захватить персидский остров Каррак в Персидском заливе.

Затем конфликт переместился в Афганистан. Англичане приняли решение захватить эту страну, чтобы защитить Британскую Индию. Летом 1839 года они взяли Кабул и назначили эмиром своего ставленника. В результате восстания английский гарнизон был уничтожен афганскими повстанцами. Ситуация с трудом нормализовалась к 1842 году. В стране более или менее воцарился мир до начала Второй англо-афганской войны 1878–1880 годов. Но положение в Афганистане всегда было нестабильным, и третий конфликт там разгорелся в 1919 году.

В 1839–1841 годах новый кризис отвлек внимание на Средиземноморский регион. Англичане во главе с премьер-министром русофобом Палмерстоном следовали политике сдерживания России. Они ставили перед собой две задачи: помочь султану удержаться на троне и предотвратить самостоятельные действия России в Турции. Борьба Мухаммеда Али Египетского за независимость Египта приведет султана и европейские государства в боевую готовность.

В 1839 году Египет восстал против османского султана и разгромил турецкие войска. Началась война. Англичане предприняли обычный маневр. Сперва они попытались убедить Францию в стремлении России ослабить Османскую империю. Меттерних предложил свои услуги для продвижения австрийских интересов на Балканах. Тем временем ситуацией воспользовалась Британская Ост-Индская компания. Королевские морские пехотинцы высадились в Адене, захватили побережье и положили конец нападениям пиратов на британские экспедиции в Индию. Итогом конфликта стал договор, подписанный в Лондоне в июле 1840 года.

Великобритания, Пруссия, Россия и Австрия пришли к соглашению о необходимости обуздать амбиции Мухаммеда Али. Он получил наследственную власть в Египте, но номинально оставался под контролем Османской империи. Франция долго сомневалась, поддерживать ли Мухаммеда Али, и в конце концов отказалась. Полное исключение Франции из соглашения вызвало сильный гнев Парижа.

В 1841 году международная конвенция дополнила соглашение предыдущего года, гарантируя нейтралитет проливов в мирное время и запрет на вхождение военных судов в Мраморное море. Россия оказалась в одном лагере с Великобританией. Но это была лишь передышка. Имперское лобби не сидело сложа руки. Его сторонники публиковали многочисленные подстрекательские материалы в лондонской и индийской прессе.

Таким образом, к началу 1840-х годов менее чем за двадцать пять лет британское общественное мнение полностью изменилось. Из привилегированного союзника, который отказался присоединиться к континентальной блокаде и вступил в войну с Наполеоном на стороне англичан, Россия стала врагом Великобритании номер один. Из крупного союзника либеральной Англии царь превратился в деспота, варвара, вероломного захватчика.

Укоренившись в общественном мнении, английская русофобия быстро приведет к открытому противостоянию. Война могла вспыхнуть от одной искры. И этой искрой послужил восточный вопрос.

На протяжении сороковых годов XIX века проблема Востока становилась все более острой[232]. Османская империя, «больной человек Европы», была у всех на устах. Великобритания всегда опасалась продвижения России к Константинополю, которое могло поставить под угрозу торговые пути, связывающие азиатские и европейские территории империи. Франция жаждала международного признания, сокрушалась, что Черное море превратилось в «русское озеро», и пыталась вырвать для себя у Османской империи статус «защитника христиан» на Святой земле.

В 1844 году Николай I отправился в Лондон в надежде найти какое-нибудь решение, но встреча не дала результатов. Пресса не сбавляла обороты, подстрекаемая оголтелыми русофобами во главе с лордом Палмерстоном, который прекрасно понимал могущество СМИ. Палмерстон также станет первым в истории народным политиком, охотно демонстрировавшим в газетах свою любовь к спорту и боксу. Он использует традиционный антирусский прием, представляя войну как «борьбу демократии с тиранией». Палмерстон даже осмелился назвать войну в поддержку мусульманской Турции, возглавляемой деспотом-султаном, «войной за христианские ценности»! Его наглость можно сравнить разве что с беспринципностью современных американских «мозговых центров» think tank, которые в 2004 году представляли чеченских исламистов борцами за свободу.

Восточный вопрос как повод для Крымской войны

В то время как православные и католики спорили о контроле над святыми местами, в Париже множились призывы к войне против России. В августе 1853 года неугомонный Дэвид Уркварт осыпал яростными нападками Россию и английских сторонников мира со страниц газеты «Морнинг эдвертайзер»[233]. В начале октября 1853 года Турция объявила войну России. 30 ноября российские корабли разбили турецкий флот при Синопе. Все произошло в рамках правил, но терпение англичан лопнуло. Они расценили Синопское сражение как casus belli и ухватились за него, чтобы получить общественную поддержку, «подобно тому, как срежиссированный инцидент в Тонкинском заливе в 1965 году послужил оправданием американского вторжения во Вьетнам»[234].

Остальное известно. В Крыму высадились французские, английские и сардинские войска. Плохая подготовка и бездарное командование привели к затяжной дорогостоящей войне. Солдаты жили в невыносимых условиях и больше гибли от холеры, холода и лишений, чем от боевых ран.

Крымская война считается первой «современной» войной благодаря использованию нарезного оружия, пароходов, железных дорог, телеграфа, а также активного участия прессы. Именно в Крыму высадились первые военные корреспонденты (Уильям Говард Рассел из «Таймс») и фотографы (Роджер Фентон из «Иллюстрейтед Лондон ньюс»). Масштаб привлеченных ресурсов и массовая пропаганда для сдерживания общественности и сокрытия истинных империалистических амбиций также оказались в новинку для военной истории.

Крымская война во многом предвосхитила современные вооруженные конфликты. Она также велась, согласно официальной версии, по праву гуманитарной интервенции (для защиты христиан в Палестине) и во имя борьбы против тирании. На это можно возразить то же, что и сегодня: дружественная Османская империя была отнюдь не демократическим государством и страдала от гораздо худшей тирании, чем вражеская Россия.

Это была война, впервые в истории объявленная не из династических интересов, а во имя «борьбы добра и зла, цивилизации и варварства». В подтверждение этого Мартин Малиа цитирует британского журналиста, по мнению которого «русские понятия не имели, чем руководствуются нормальные цивилизованные люди»[235].

В 1855 году взятие Малахова кургана и захват Севастополя обеспечивают победу Великобритании над Россией, хотя и дорогой ценой. Россия унижена: мирный договор 1856 года обязывает ее вернуть туркам захваченные территории. Франция занимает желанное место на международной арене, но Великобритания радуется одержанной победе намного меньше, чем ожидалось.

Победа ценой престижа

Во второй половине XIX века Великобритания находится на пике территориальной экспансии и могущества. Военный и торговый флот увеличил ее владения на всех континентах: в Китае, в Центральной и Юго-Восточной Азии, в Австралии и Новой Зеландии, в Египте, на Ближнем Востоке и, конечно же, в Африке.

Но в Крыму престиж британской армии пострадал от несостоятельности командования. Общественность была растрогана самоотверженной заботой сестры милосердия Флоренс Найтингейл о раненых солдатах, цинично брошенных офицерами. Стойкость обороны противника также не осталась незамеченной вопреки стараниям пропаганды выставить русских глупыми, коррумпированными и отсталыми. Несмотря на одержанные с 1815 года победы, несовершенства Британской империи были очевидны даже для таких патриотов, как писатели Редьярд Киплинг и Брэм Стокер, автор романа «Дракула».

Британская империя велика, но хрупка. Первая кампания в Афганистане едва не закончилась катастрофой. В Судане разбита армия генерала Гордона. Исход первой войны с бурами в Южной Африке вызывает опасения. В Лондоне империалистический лагерь, от Дэвида Уркварта до Сесиля Родса, сражается на страницах газет и в министерствах за продвижение колониального вопроса. Но сомнения все еще остаются. Если на море превосходство бесспорно, то на суше Британская империя довольно уязвима. В Крыму проявились слабости английской армии, и победа там была одержана только благодаря французам. В Судане Китченеру придется сделать невозможное, чтобы стереть воспоминания о позорном поражении Гордона.

Морская империя без крепкого тыла на суше — империя лишь наполовину, ее власть неустойчива. Говоря словами Бисмарка, разве кит может победить слона? Что может быть опаснее для такой державы, чем гигантская Российская империя, способная подмять под себя богатую и густонаселенную Евразию, которой так стремится завладеть Великобритания?

В эпоху, когда география была царицей наук, а географические общества являлись филиалами министерств иностранных дел и торговли, подобные сомнения и вопросы неизменно тревожили сторонников британского империализма. Лишь на рубеже XIX и XX веков русофобия на время уступила место страху перед Германией.

Если русские возьмут Константинополь, королева отречется

Тем временем британская пресса продолжала служить рупором имперского лобби, взбудораженного исходом Крымской войны. Английские газеты поднимали крик, стоило России шевельнуть хотя бы пальцем. Они вступали в борьбу при малейшем намеке на поползновения русских в проливах или в Центральной Азии. В восьмидесятых годах XIX века антирусская истерия достигла пика. Вслед за книгой бывшего консула Великобритании в Индии и Персии сэра Генри Роулинсона, который предостерег Англию от «неумолимого продвижения России в Центральную Азию», грозящего войной с Индией, вышло еще несколько публикаций[236].

С началом новой Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, в ходе которой Россия опять продвинулась на юг и приблизилась к проливам, беспокойство англичан достигло предела. Королева Виктория пригрозила отречься от престола, если Россия захватит Константинополь. Она написала премьер-министру Дизраэли: «Если русские возьмут Константинополь, королева будет так оскорблена, что, наверное, сразу отречется от престола». В феврале 1878 года Дизраэли послал английский флот в Дарданеллы и тайно мобилизовал резервы британской армии в Индии, чтобы захватить Кипр, если опасность станет слишком реальной[237].

История покажет, что опасения были преувеличены. Россия всего лишь пыталась взять реванш за поражение в Крыму и не собиралась свергать турецкого султана — гаранта спокойствия на южной границе России. Тем не менее, Великобритания выдвинулась в Средиземное море, а впоследствии, под прикрытием Первой мировой войны, оккупировала Кипр.

Англичане напрасно беспокоились: Бисмарк, главный организатор Берлинского конгресса, в 1878 году положил конец Русско-турецкой войне, обязав русских снова отказаться от завоеванных территорий. Надеясь снискать благосклонность англичан и австрийцев после войны с Францией и создания Германской империи в 1870 году, «железный канцлер» решил переметнуться на другую сторону и предать Россию, давнюю союзницу Пруссии. Кузина кайзера, королева Виктория, могла вздохнуть спокойно. Ей не придется отрекаться от престола.

В 1881 году Эдмунд О’Донован, репортер «Лондон дейли ньюс», описал грабежи и убийства туркменов во время завоевания Мерва русскими с целью вселить ужас в сердца английских обывателей[238]. Подстрекательские статьи посыпались одна за другой. Русские решили построить Транскаспийскую железную дорогу, и туркмены присягнули на верность царю вопреки ожиданиям англичан. В опубликованной в 1994 году книге британского историка и журналиста Питера Хопкирка подробно рассказывается обо всех этапах Большой игры и интенсивной пропаганде, которая их сопровождала[239].

Расцвет английской русофобской литературы пришелся на 1885 год. В это время увидели свет около десятка книг на эту тему. Самым известным и радикальным британским русофобом своего времени был Арминий Вамбери, венгр по происхождению. Завзятый путешественник, Вамбери с начала 1860-х годов бороздил Центральную Азию под видом мусульманина. Как и Уркварт за полвека до него, Вамбери через английские газеты предостерегал соотечественников против русской угрозы. В 1885 году он публикует монографию о своих путешествиях и размышлениях под говорящим названием «Грядущая борьба за Индию: сводка российских посягательств на Центральную Азию и очевидные сложности, которые они несут для Великобритании». Книга имела грандиозный успех[240].

«Дракула» — роман империалистский и русофобский

Вамбери, как и другие империалисты, оправдывал английскую политику в Индии, Афганистане и Персии «необходимостью насаждения цивилизации силами Англии и только Англии, поскольку русские доказали свою полную непригодность»[241]. Но Вамбери интересен еще и потому, что именно он послужит источником вдохновения автору «Дракулы» Брэму Стокеру.

Брэм Стокер (1847–1912) родился в Дублине и всю жизнь считал необходимым включить Ирландию в состав Британской империи. Стокер был увлеченным театралом и страстным поклонником актера Генри Ирвинга. Впоследствии он стал близким другом Ирвинга и директором его театра. Стокер был автором нескольких фантастических романов и рассказов. В сходной стилистике написаны «Франкенштейн» Мэри Шелли (1818 год) и «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Стивенсона, опубликованная в 1886 году.

Стокер также был знаком с Редьярдом Киплингом, воспевавшим английские колониальные приключения и автором знаменитого романа «Ким» о жизни Кимбола О’Хары, сына ирландского солдата. Осиротевший мальчик стал шпионом на службе английской короны, принял участие в Большой игре и расстроил российский заговор против Британской Индии.

Также большое влияние на Стокера оказал его брат Джордж. Будучи врачом, он добровольно поступил на службу санитаром полевого госпиталя в османскую армию. Джордж Стокер побывал в Болгарии и Турции во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Оттуда он привез карикатурную книгу, в которой изобразил английских союзников турок как героев, а российских союзников болгар как продажных, невежественных и порочных дикарей. В своем сочинении он превратил «в глазах английской публики кровавых палачей [турок], уничтожавших болгар-христиан, в героических бойцов, сопротивляющихся натиску жестокого русского медведя»[242]. Помимо этого, Джордж Стокер жестоко высмеял британских журналистов, которые сообщали о зверствах турок, обвинив их в «оскорблении престижа журналистики».

В столь накаленной империалистской и русофобской обстановке Брэм Стокер приступил к созданию своего великого готического романа. Он обобщил в нем все навязчивые идеи, страхи и сокровенные желания викторианского общества конца XIX века. В романе рассказывается о честолюбивых устремлениях валашского графа Дракулы, опасного и неуравновешенного аристократа. Дракула превратился в вампира, чтобы сосать кровь жертв и получать из нее энергию для завоевания добродетельной и невинной Англии.

Многочисленные исследования романа Стокера показывают, что автор был в значительной степени вдохновлен текущими событиями и предрассудками своего времени. Он наполнил роман аллюзиями на русских и Россию. Господарь Валахии Влад Цепеш, прототип главного персонажа, по сути служил лишь предлогом. Обобщенный анализ данных исследований можно найти в уже упоминавшейся книге Джимми Кейна. Конечно, сегодня румыны активно используют роман для привлечения туристов. Однако бесчисленные детали, выбор места действия романа и расположение замка графа, а также русские имена и анаграммы русских имен, которыми щедро приправлен текст романа, весьма недвусмысленно отсылают читателя к России.

Сосущий кровь вампир — аллегория жестокой варварской России

По мнению многих исследователей, Дракула как персонаж вобрал в себя черты злого русского гения. Его рафинированная жестокость непосредственно вдохновлена образом Ивана Грозного. Сам он утверждает, что является потомком русских бояр. Дракула обладает всеми атрибутами русского аристократа. Бездельник и паразит, он не только не работает, но и не приумножает капитал. Он сексуально развращен (укушенная вампиром Люси Вестенра превращается в похотливую «женщину-вамп»). И конечно, он завидует Англии.

Эстонско-американский фольклорист Феликс Ойнас подчеркивает взаимосвязь образа Дракулы с поверьями о вампирах в славянском мире. «Вампиры нередко упоминаются в старинных русских летописях. Термин „упырь“ впервые употребляется в 1407 году по отношению к князю новгородскому», — пишет он. Между тем «существование культа вампиров косвенно подтверждают окружные послания, в которых патриархи порицают жертвоприношения упырям»[243].

Также Ойнас пишет, что согласно славянским источникам «вампиры не подвержены тлену. Днем они покоятся в своих могилах, а в полночь встают, чтобы соблазнять обитателей домов или пить их кровь». Разумеется, это наводило ужас на чопорных англичан конца XIX века!

Самое поразительное в этих исследованиях то, что в 1850-х годах, в разгар Крымской войны, в английских газетах регулярно печатали карикатуры на царя, изображая его с крыльями вампира. В частности, прообраз Дракулы встречается на рисунках в «Панче». Крылатая тень царя кружит над доблестными английскими и французскими борцами за свободу. Храбрый английский лев отгоняет двух орлов и ужасного русского вампира. Николай I поет гимн «Тебя, Бога, хвалим», пряча за спиной крылья летучей мыши…

Английский Рэмбо спасает Трансильванию от чудовища

Конец романа Стокера не оставляет простора для толкований. Отважный агент британской короны Джонатан Харкер спасает мир от чудовищного Носферату.

«Подобно Сильвестру Сталлоне из „Рэмбо“ и Чаку Норрису из „Без вести пропавших“, Харкер освободит мир от зла и восстановит честь империи»[244].

Другой исследователь, Дэвид Гловер, описывает финальную сцену как голливудский блокбастер:

«Вооруженный до зубов отряд разворачивает кампанию против вампиров в истинно имперском стиле: военизированный рейд, поисковая миссия и ликвидация в самом сердце Трансильвании»[245].

В финале романа Англия получает в свое распоряжение столь желанный плацдарм на границе Балкан и России.

Великий роман — не единственный вклад Стокера в развитие русофобских идей. В 1904 году едва не разразилась еще одна война между Англией и Россией, когда российский флот, направлявшийся на Дальний Восток, чтобы поддержать свою армию, окруженную японцами, выстрелил по английским кораблям, приняв их за врагов. Стокер развивает эту тему в своем последнем романе «Леди в саване», опубликованном в 1909 году. Действие романа вновь происходит на Балканах, недалеко от Черногории. Противостояние, естественно, закончилось в пользу британцев. На этот раз им удалось основать колонию в сердце Балкан, чтобы отражать атаки немцев, австрийцев и турок и пристально наблюдать за русскими.

С 1904 по 1909 год многое изменилось. Адмиралтейство и британское колониальное лобби были обеспокоены подъемом Германии, которая намеревалась создать флот для соперничества с Англией. Турция с помощью немцев построила большую железную дорогу в Багдад, а Австрия аннексировала Боснию и расширила свое влияние на Балканах. Перед лицом новых угроз Англия, подобно Франции, совершила поворот на сто восемьдесят градусов и сблизилась с бывшим врагом. В 1904 году Англия заключила «сердечное соглашение» с Францией (Антанта), а в 1907 — договорилась с Россией о разграничении зон влияния в Афганистане, Персии и Тибете. Бывший вице-король Индии лорд Керзон и неугомонный Арминий Вамбери кричали об измене. Но их голоса больше не доносились до Вестминстера. Лондонская русофобия на время улеглась.

Бисмарк: слон не сражается с китом

Так чем же объяснить волну русофобии в Англии, которая поднялась после 1815 года и управляла британской международной политикой на протяжении всего XIX века?

Подытоживая свое исследование, Глисон рассматривает истоки английской русофобии. Соперничество между двумя великими державами эпохи не кажется ему убедительной причиной.

«Бисмарк прав, слону непросто бороться с китом. То была эпоха Рах Britannica. Британская империя по военной мощи не знала себе равных. Отсюда и соперничество двух государств, и пропаганда русофобов, направленная на отдаленные, более или менее колонизированные регионы. Подобное соревнование скорее пристало менее могущественным державам. Их особый статус не объясняет их соперничества»[246].

С точки зрения теории морской мощи американца Мэхана и англичанина Маккиндера[247] данное суждение кажется излишне примирительным. Если конфликт был вызван не размерами держав, то чем же? Глисон предлагает несколько объяснений: неизбежную войну идей между либеральным Западом и самодержавным Востоком; преувеличение российской угрозы и такие провокации, как дело «Виксена», осуществленные имперским лобби во главе с Дэвидом Урквартом; губительные последствия антироссийской агитации, развернутой польскими беженцами после подавления восстания 1830 года; негативное влияние крупных промышленников и торговцев, которые стремились расширить рынки сбыта. Вывод, к которому приходит Глисон, вполне достоин добропорядочного англосакса.

«В конечном итоге в росте англо-русской враждебности виноваты обе страны, не сумевшие придерживаться соглашений и долгосрочных целей, существовавших во время борьбы с Наполеоном. В отсутствие общих интересов незначительные инциденты сыграли незаслуженно большую роль.

Методические различия создали впечатление различий объективных. Отсутствие симпатии породило недоверие, подозрения подпитывали зависть, и союз превратился в соперничество. На этой почве благонамеренные патриоты, Нессельроде [российский министр иностранных дел. — Прим. авт.] и царь, Уркварт и Палмерстон, посеяли зерна, из которых проросла русофобия. Такова почва любых международных отношений, и урожай с нее — судьба человечества»[248].

Подобное объяснение не кажется нам удовлетворительным. Такого рода недоразумения, усиленные антипатией, недоверием и взаимным осуждением, усугубленные прессой, которая находится под влиянием лобби или просто набивает себе цену, чтобы выделиться среди конкурентов, нередко повторяются в истории. Свежий пример — внезапная эскалация украинского кризиса и резкое ухудшение отношений России и Запада в феврале — августе 2014 года. Перефразируем вопрос. Если дело в накопившихся недоразумениях, почему бы их не разрешить? Если положение не меняется — значит, это кому-то выгодно.

Зарождение английской русофобии в 1815–1840 годах интересно и по другой причине. Мы видим, как Россия — могучая союзница в борьбе против страшного общего врага за несколько лет превратилась в пугало для некогда дружественной нации, хотя ни непосредственным интересам, ни границам, ни внутренней безопасности Великобритании ничто не угрожало. Параллель с зарождением американской русофобии после 1945 года более чем очевидна и заслуживает тщательного изучения. Эпохи, задействованные средства, идеологии, разрушения были разными, но первопричины, развитие и последствия очень похожи.

В 1941–1945 годах Соединенные Штаты и Советский Союз бок о бок боролись против общего грозного врага — нацистской Германии. Война закончилась, безопасности и насущным интересам Соединенных Штатов больше ничто не угрожало. Америка испытала атомную бомбу раньше, чем СССР. США вышли из войны еще более богатыми, чем раньше, в то время как Советский Союз был разорен. Тем не менее, в 1945 году хватило нескольких месяцев, чтобы англосаксонская империя вступила в беспощадную борьбу против бывшего русского союзника и развязала пропагандистскую войну, которая все еще продолжается и семьдесят лет спустя.

Самое удивительное, что ни в 1815, ни в 1945 году Россия не захватывала в одностороннем порядке новые территории. Дележ военных трофеев и зон влияния подолгу обсуждался как на Венском конгрессе в 1815 году, так и в Тегеране, Ялте и Потсдаме в 1943–1945 годах. В обоих случаях Россия тщательно соблюдала условия договоров, подписанных всеми сторонами, участвовавшими в переговорах. Как же объяснить это усиление антирусских настроений соответственно два века и полвека назад?

Среди многочисленных гипотез назывались необходимость контролировать подрывную деятельность коммунистов и свойственную России экспансию, необходимость защищать демократию от русского деспотизма и тоталитаризма и прочие причины. Но это больше оправдания, чем объяснения. Поэтому следует полагать, что, вопреки мнению Глисона, английская и американская русофобия в первую очередь были вызваны имперскими амбициями обеих стран и их неукротимым стремлением к мировому господству. Эти государства были и остаются морскими державами в поисках новых земель. Обе страны пытались — и до сих пор пытаются — навязать свою волю другим нациям. Военные операции с использованием дипломатии канонерок, самолетов В-52 или дронов-беспилотников, экономические меры с насаждением свободы торговли, культурные шаги с мобилизацией ресурсов «мягкой силы» — в ход идут любые средства.

Английская русофобия, эффективная и изобретательная

В заключение добавим, что английская русофобия не достигла доктринальных высот французской, но в значительной степени компенсировала свое отставание действенностью и творческим подходом. Выйдя за рамки интеллектуальных кругов, она подчинила себе прессу, проникла в популярнейшие жанры карикатуры и романа и в совершенстве отточила искусство «мягкой силы». Английские журналисты, карикатуристы и писатели намного раньше Голливуда мобилизовали ресурсы индустрии развлечений. Соединенные Штаты по сей день используют эту стратегию для популяризации русофобии.

Следует отметить, что пока Уркварт, Киплинг и Стокер боролись с российским экспансионизмом в своих статьях и романах с 1815 по 1900 год, Британская империя двадцатикратно превзошла размерами саму Англию. Французская колониальная империя не отставала благодаря экспансии в Африке и Индокитае. Королевство Бельгия выросло еще больше, захватив Конго. Соединенные Штаты покоряли Запад, убивая индейцев и обращая в рабство чернокожих. Между тем Россия, которую так порицали за стремление к экспансии, увеличила свою территорию всего на 25 %, округлив свои границы за счет Бессарабии, Кавказа, Туркестана и Маньчжурии. Дифференциальное отношение между скоростью территориальной экспансии России и Запада — один к ста. Что-то не сходится!

Как отметил мусульманский реформатор Джамалуддин аль-Афгани (1837–1897), наблюдая за Большой игрой между Лондоном и Индией, «Англия постепенно разрушает Османскую империю и поглощает ее по частям, медленно, но верно, точно так же, как поглотила Индию»[249].

Египет был подчинен. Настал черед Ирака и Саудовской Аравии благодаря действиям Лоуренса Аравийского во время Первой мировой войны, а в 1953 году — и Ирана в результате свержения демократически избранного премьер-министра Моссадыка.

В 2015 году, много лет спустя, можно лишь восхищаться поразительными успехами английской антироссийской пропаганды, умело подхваченной и преумноженной после 1945 года Соединенными Штатами Америки — бывшей британской колонией, которая стала сверхдержавой. Можно даже согласиться с эссеистом, бывшим ливанским министром Жоржем Кормом: это был полный успех.

«Тот факт, что расположенная на севере Европы Англия завладела Средиземным морем, Атлантическим и Индийским океанами, никак не комментируется в большинстве учебников истории. Зато желание царской или большевистской России, границы которой расположены недалеко от Средиземного моря, иметь к нему выход всегда трактовалось как извращенная форма славянского или большевистского империализма.

Сегодня никого не возмущает, что Соединенные Штаты, расположенные за пятнадцать тысяч километров от Ближнего Востока, оккупируют Ирак и устанавливают в нем свои законы. Но стоит Ирану и Сирии, ключевым региональным государствам, подать голос, как мы оказываемся на грани войны в результате столь „враждебного“ акта»[250].

Текст Жоржа Корма датируется 2009 годом. С тех пор разразились две новые войны, якобы гражданские, но на деле срежиссированные Западом, — в Сирии и Ливии. Третья война началась в Украине. Крупные западные СМИ никак не нарушили заговор молчания… Впрочем, нет: они, как всегда, во всем обвинили Россию.