Глава 6. Сражение у Тендры

В конце мая 1790 г. турецкий флот был замечен у берегов Ялты, но вскоре ушел в неизвестном направлении. Почему-то в нашей исторической литературе бытует мнение, что турки собирались высадить в Крыму десант. Целесообразность высадки большого десанта в Крыму – вопрос довольно спорный. С одной стороны, это автоматически бы вызвало всеобщее восстание татар, но с другой стороны, Потемкин мог довольно быстро перебросить в Крым крупные сухопутные силы, и что тогда?

Но главное не в целесообразности, а в полном отсутствии документов, подтверждающих сведения о десанте. Многочисленные лазутчики русских в Стамбуле, а также европейские дипломаты и купцы незамедлительно сообщили бы о сборах и погрузке десанта. Да и куда потом делись тысячи десантников? Так что все сведения о подготовке турецкого десанта в Крым являются чистейшей воды «липой».

19 июня 1790 г. Потемкин отправил ордер в Севастополь о выходе в море корабельной эскадры для поисков неприятеля. Ушаков получил ордер 24 июня.

27 июня 1790 г. к мысу Тарханкут со стороны Очакова подошли 10 судов. Определить их тип казачий разъезд не сумел, а судовые дозоры Ушаков по непонятным причинам не высылал, как, кстати, и в кампанию 1789 г. Наш адмирал ограничился посылкой рапортов Потемкину. В первом рапорте, отправленном утром, говорилось о десяти судах у Тарханкута. А вечером того же дня в входа в Севастопольскую бухту появилось уже 15 кораблей и 10 малых судов. Об этом был отправлен новый рапорт.

29 июля Ушаков опять рапортует, что 42 басурманских судна стоят у Балаклавы: «Я со флотом Севастопольским при первом благополучном ветре, как только будет возможно, выйду в море для поисков над оным, если он не удалится куда в неизвестное место. О чем сим вашей светлости и донесть честь имею»[153].

Сам собой напрашивается нескромный вопрос. Турки в нескольких верстах от Севастополя, так почему нашему славному адмиралу нужен ордер Светлейшего на выход в море? Флот парусный, даже пары разводить и уголь грузить не надо, поставил паруса и максимум через 6 часов увидел турок. Ну а если штиль? Так это прямо удача! Тогда туркам вообще не уйти. В Севастополе до кучи гребных судов, а у турок их нет. Отбуксировали корабли и фрегаты к Ялте, ну и пошла баталия!

3 июля Потемкин отправляет Ушакову очередной ордер с предписанием атаковать неприятеля: «В соответствии рапорта вашего об оказавшемся ввиду берегов таврических неприятельском флоте, предписываю вашему превосходительству смотреть, куда оный наклоняется, и старайтесь решить с ним дело. Молитесь богу, он нам поможет»[154].

И вот наконец 2 июля эскадра Ушакова вышла из Севастополя и направилась к Керченскому проливу ловить турок. 7 июля эскадра Ушакова стала на якорь у Керченского пролива. В ее составе был 80-пушечный корабль «Рождество Христово» (до 15 марта 1790 г. «Иосиф II»; четыре 66-пушечных корабля – «Преображение Господне», «Св. Павел», «Св. Владимир» и «Мария Магдалина» (новая); три 50-пушечных фрегата – «Св. Георгий Победоносец», «Апостол Андрей» и «Александр Невский»; восемь 40—46-пушечных фрегатов и семнадцать малых кораблей, из которых 14 было «крейсерских»[155].

6 июля, после полудня, Ушаков прибыл в Феодосийский порт и потребовал у городничего сведений о неприятельском флоте. Тот ответил, что 4 июля турецкий флот стоял у Судака, а 5 июля стоял в 6 верстах от Двуякорной бухты, а затем ушел в сторону Кавказа. Утром следующего дня с попутным ветром русский флот вышел в море и вскоре встал на якорь недалеко от Керченского пролива.

8 июля в 8 ч. 30 мин. утра была замечена турецкая эскадра, шедшая со стороны Анапы. В эскадре капудан-паши Гуссейна насчитывалось 10 кораблей (от 50 до 60 пушек), 8 фрегатов (от 20 до 40 пушек) и 16 малых судов.

При виде турок Ушаков немедленно снялся с якоря и выстроил корабли в линейном порядке, причем ему пришлось поставить в линию и фрегаты, чтобы турки не смогли охватить ее с флангов. Крейсерские суда русских выстроились в три кильватерные колонны за линией кораблей и фрегатов.

Гуссейн выслал вперед бомбардирские суда, которые открыли огонь с дальней дистанции. Под прикрытием бомбардирских судов начала выстраиваться турецкая эскадра – на ветер от нашей и параллельно ей. Эти маневры заняли несколько часов, и только в полдень турки стали спускаться на нашу эскадру, чтобы сблизиться с ней на пушечный выстрел. Их фрегаты составляли резерв в виде второй наветренной линии, а еще больше на ветре держались мелкие суда.

Турки вступили в бой по общепринятому образцу, спускаясь всей линией на всю линию русского флота. Но, как это имело место всегда при таком способе нападения, они подвергались продолжительному обстрелу (здесь оказались кстати в русской линии и фрегаты), и арьергард их отстал. Ушаков немедленно воспользовался этим, вывел из линии шесть наиболее слабых фрегатов и послал их для подкрепления авангарда, где шел самый горячий бой и где турки делали попытки обойти нашу линию. Остальные корабли и фрегаты сомкнулись. Таким образом, турецкий авангард и часть центра оказались под сосредоточенным огнем всей русской эскадры.

Около 3 часов дня ветер изменился и позволил русским кораблям подойти еще ближе, что было им сравнительно выгодно вследствие меньшего калибра артиллерии на фрегатах. Турецкая линия окончательно смешалась: одни корабли поворачивали оверштаг, другие – через фордевинд, и последние дефилировали совсем близко от русской линии, идя с ней противоположным курсом. В этой свалке очень пострадал корабль капудан-паши, а три турецких корабля (из них один вице-адмиральский) из-за повреждения рангоута свалились вообще за нашу линию. Сбитый вице-адмиральский флаг упал в воду и был подобран шлюпками с одного из русских кораблей. Один кирганлыч, сопровождавший корабль капудан-паши, был потоплен.

Так как турки теперь всей своей массой уходили под ветер и наш авангард оставался без противника, то Ушаков повернул на правый галс и дал сигнал всем окружающим кораблям вступить ему в кильватер, на соблюдая порядка номеров, а авангарду – повернуть всем вдруг оверштаг и пристроиться в хвост линии. Это дало возможность быстро устроить линию баталии на новом галсе, а движения флагманского корабля, ставшего головным, показывали примером, чего адмирал хочет от других кораблей. Но турки уже не хотели вступать в бой.

В 5 часов вечера Гуссейн подал пример, спустившись на фордевинд, а за ним побежал врассыпную и весь турецкий флот. Ушаков тоже приказал спуститься и бросился в погоню, но здесь сказалось плохое качество кораблей Черноморского флота. И обводы их были хуже турецких, которые к тому же были все обшиты медью, тогда как у нас не было ни одного такого корабля, и парусность меньше (из-за меньшей осадки русских кораблей, которые приходилось пока строить на речных верфях). Турки легко уходили от Ушакова и в исходе 8-го часа скрылись в темноте, а ночью они, вероятно, повернули, так что к утру 9 июля на горизонте не было видно ни одного паруса.

Здесь я привел версию Ушакова, изложенную менее современным языком в рапорте Потемкину. Но вот что удивляет – цитирую: «…легкость в ходу их кораблей спасла от сего предприятия и совершенной их гибели. Я по учиненному сигналу о погоне, имея на флоте все паруса, гнал за бегущим неприятелем и спускался к нему ближе, но как в скорости догнать их на порядочную дистанцию не мог, потому последовавшая ночная темнота весь флот неприятельский закрыла от нас из виду, и через то лишились видимой уже бывшей почти в руках наших знатной добычи. Хотя ж я всю ночь, находясь в линии, следовал за ним, спускаясь от ветра, но при весьма темной ночи не мог видеть, куда они сделали свой оборот, к Синопу или к Румельским берегам, неизвестно. Поутру 9 дня при рассвете оного нигде уже не видал, и потому, имея на флоте некоторые повреждения в мачтах, реях и стеньгах, для поправления потребностей пошел и остановился на якорях против Феодосиевской бухты»[156].

Итак, 8 июля в 17 часов турки начали убегать. Ушаков всю ночь, до рассвета гнался за ними, а затем русская эскадра каким-то чудом перенеслась в 6 часов утра 9 июля на рейд Феодосии, хотя, в соответствии с рапортом, она должна была идти туда как минимум сутки, а то и более, так как Ушаков преследовал турок по ветру. А уже в 10 часов утра 9 июля на всех кораблях, стоявших на якоре, служили молебен. Риторический вопрос: за кем и где гонялся всю ночь Ушаков? Может, он просто кружил в видимости Феодосии?

Потери эскадры Ушакова составляли убитыми 2 офицера и 27 нижних чинов и ранеными 4 офицера и 64 нижних чина. «Повреждения в корпусе на судах весьма мало, кроме что ядрами простреляны на некоторых кораблях мачты, стеньги и реи, перебито немалое число такелажа и паруса простреляны».

Следует заметить, что Ушаков вывел к Керчи все, что могло плавать, а Гуссейн-паша распылил свои силы. Так, два корабля было направлено в Синоп для конвоирования в Стамбул спущенного в Синопе 74-пушечного корабля. Из 14 турецких фрегатов, находившихся в Черном море, в бою участвовало только 8. А где были остальные? Наконец, 2 корабля и 11 фрегатов занимались ловлей в Архипелаге пирата Ламбро Качиони, о котором будет рассказано далее. Если бы у турок хватило ума собрать весь флот в кулак, то вместо 10 кораблей и 8 фрегатов они имели бы у Керчи 14 кораблей и 25 фрегатов.

Это было первое сражение, где Ушаков командовал всей русской эскадрой. Официально считается, что тут он отошел от ряда рутинных приемов морского боя. Он не побоялся в начале боя расчленить свой строй, когда это потребовалось для сосредоточения сил в главном месте боя – в авангарде. Он также не задумался и прорезать турецкую линию, когда это позволила перемена ветра, и стал во главе флота, разрешая своим кораблям не соблюдать порядка номеров в то время, когда считалось незыблемым правилом – начальнику или находиться в середине кардебаталии (центра), или наблюдать за боем и управлять им со стороны, имея свой фланг на фронте. Наконец, он в заключительный период боя (5 часов вечера) сделал попытку сосредоточить силы против неприятельского арьергарда, что явилось, вопреки рутине, естественным преимуществом занявшего наветренное положение.

Князь Потемкин не преминул разрекламировать керченское сражение перед императрицей: «…бой был жесток и для нас славен тем паче, что и жарко, и порядочно контр-адмирал Ушаков атаковал неприятеля вдвое себя сильнее, у которого были учители [иностранные инструкторы. – А. Ш.]. Как и прежде доносил: разбил сильно и гнал до самой ночи; три корабля у них столь повреждены, что в нынешнюю кампанию, не думаю, быть им в море, а паче адмиральский, которого флаг шлюбкою с корабля “Георгия” взят. Контр-адмирал и кавалер Ушаков отличных достоинств. Знающ, как Гоу, и храбр, как Родней. Я уверен, что из него выйдет великий морской предводитель. Не оставьте, матушка, его».

Екатерина в том же духе отвечала Светлейшему: «Победу Черноморского флота над Турецким мы праздновали вчерась молебствием в городе у Казанской, и я была так весела, как давно не помню. Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчиненным». Хотя сама прекрасно понимала, что результат сражения был ничейный, или, как говорят в спорте, Ушаков выиграл по очкам. Соответственно, была невелика и награда императрицы Ушакову – орден Святого Владимира 2-й степени.

В Стамбуле было торжественно объявлено о победе Гуссейна над Ушак-пашой и потоплении четырех русских фрегатов. Опровергнуть официальную версию было некому, так как эскадра Гуссейна после боя ушла в Варну.

Утром 2 августа 1790 г. к Ушакову прибыл гонец от секунд-майора Николаева, командира Греческого легиона (полка). Греки в Балаклаве увидели «разбитый» турецкий флот в числе 62-х вымпелов. Далее цитирую очередной рапорт Ушакова Потемкину: «Получая оный рапорт, нимало не мешкав ездил сам к Георгиевскому монастырю, и по осмотру моему оказалось флота неприятельского кораблей и фрегатов не более 12 и около 20 мелких разного рода судов, при северо-западном ветре путь свой продолжают к востоку и при осмотре моем проходили уже они и закрывались при Балаклавской бухте за мыс Айя»[157].

Думаю, что если эту цитату прочитать вне контекста, то можно подумать, что речь идет о каком либо гусаре типа Дениса Давыдова – прыгнул в седло и… Боевые адмиралы же, «не мешкав», приказывают поднять паруса – и в погоню за врагом!

Предвижу возмущение «квасного» оппонента: у Ушакова корабли еще не были отремонтированы после боя у Керчи. Тогда кто же выиграл баталию 8 июля, если разбитый Гуссейн опять шляется у Севастополя, а русские корабли настолько побиты, что даже из гавани выйти не могут?

Эскадра Гуссейна, как и месяц тому назад, повторила свой поход от Севастополя вдоль крымского берега до Двуякорной бухты, а затем вернулась назад и вечером 9 августа вновь показалась у Балаклавы.

Гуссейн и сам не считал себя побитым. 9 августа 29 турецких судов появились около Балаклавы. 10 августа турки были уже на траверзе Георгиевского монастыря у Севастополя. А Ушаков спокойно наблюдал в подзорную трубу неприятельскую эскадру и ничего не делал. Была же идеальная ситуация для сражения. В бою у Севастополя могли принять участие и все малые гребные и старые суда, например, 40-пушечные фрегаты «Лука Евангелист», «Осторожный», «Поспешный» и «Матвей Евангелист». Они имели мощную артиллерию, но из-за ветхости корпусов их не отпускали в дальние плавание – в шторм их могла постигнуть участь однотипного фрегата «Крым». При неудачном исходе боя можно было быстро уйти под защиту береговых батарей. Но, увы, русская эскадра так и не подняла якорей. А о причине этого можно лишь только гадать. Не принимать же всерьез версию В. Д. Овчинникова: «Федор Федорович немедленно распорядился о приготовлении флота. Однако выходить немедленно в море не было резона. Завязав бой с частью турецкого флота, он тем самым неминуемо бы подверг Севастополь опасности нападения другой части флота Гуссейна. Федор Федорович ждал случая для генерального сражения»[158]. Если бы Гуссейн сошел с ума и влез в Севастопольскую бухту, он в течение нескольких часов был бы расстрелян береговыми батареями. Вспомним, как турки еще в 1778 г. ретировались из Ахтиарской бухты, увидев полевые пушки Суворова. А в 1790 г. Севастополь прикрывали многочисленные береговые батареи, часть из которых имела каменные казематы.

17 августа 1790 г. опять секунд-майор Николаев из Балаклавы шлет гонца к Ушакову с сообщением о прибытии туда 34-х турецких судов. Адмирал, «нимало не мешкав», берется за перо строчить рапорт Светлейшему.

А Потемкин тем временем (18 августа) отписывает грозный ордер Ушакову: «Сейчас получил я рапорт от генерал-майора и кавалера Голенищева-Кутузова, что 27[159] числа пополудни показался пред устьями Днестровскими флот неприятельский слишком в сорока судах. Тот ли, что был виден на берегах таврических, заключить точно нельзя, но пора вам выходить для соединения и потом искать его атаковать. При сих случаях не должно заниматься стрельбою издали, но подходить как можно ближе, чтобы заряды не терялись напрасно»[160].

Неужто у Светлейшего склероз, и он забыл, что во всех сражениях Ушаков подходит к басурманам «на пистолетный выстрел»?

25 августа эскадра Ушакова покинула Севастополь и двинулась к Очакову. В ее составе было 5 кораблей, 11 фрегатов[161], 17 крейсерских судов, бомбардирский корабль «Рождество Богородицы» и два брандера. Для защиты Севастополя там были оставлены бомбардирский корабль, три фрегата и шхуна.

Утром 28 августа русская эскадра появилась у острова Тендра, где стояли на якорях между Тендрой и Гаджибеем 14 турецких кораблей, 8 фрегатов и 23 малых судна. Между Гаджибеем и островом Ада находилась Лиманская гребная флотилия генерал-майора де Рибаса. Однако сия флотилия в сражении участия не приняла «за противным ветром и великим волнением». Думается, что волновалось не столько море, сколько сам генерал-майор.

Ушаков двинулся на турок, построив корабли и фрегаты в три колонны, а малые суда – в четыре колонны по пять судов в каждой. Гуссейн-паша выстроил свои корабли в линию, позади которой находилось 8 фрегатов, а за фрегатами – малые суда.

В 3 часа пополудни русская эскадра открыла огонь. Через два часа передовые турецкие корабли сделали поворот и начали уходить. Построение турецкой, а затем и русской эскадр нарушилось. Началась попросту свалка. В таком положении противников застала ночь, когда большинство судов обеих эскадр стало на якорь. Утром капитан фрегата «Амвросий Медиоланский» М. Н. Нелединский с удивлением обнаружил, что он стоит посреди турецкой эскадры. Находчивый капитан приказал не поднимать Андреевский флаг (а может, поднял турецкий?!). По приказу Гуссейна-паши «Амвросий» поднял якорь и пошел вместе с турецкой эскадрой, постепенно отставая.

Кроме лжетурка «Амвросия» от эскадры отстали сильно поврежденные корабли: 66-пушечный «Мелеки Бахри» («Царь морей») и 74-пушечный «Капудание» (на нем был второй флагман турок Саит-бей). Отставая, турки были окружены русскими кораблями и фрегатами. Кара-Али, командир «Мелеки Бахра», был убит русским ядром, а экипаж корабля спустил флаг. Корабль был отведен в Херсон на ремонт, где «Царь морей» превратился в «Иоанна Предтечу». При этом число орудий было уменьшено до 66. 29 ноября 1790 г. отремонтированный «Предтеча» прибыл в Севастополь и вошел в эскадру Ушакова.

«Капудание» был настигнут кораблем авангарда «Преображение Господне» и фрегатами «Апостол Андрей» и «Святой Георгий Победоносец». Позже подошли и другие русские суда. «Капудание» вел с ними упорный бой не менее четырех часов. В 2 часа дня к «Капудание» на 30 саженей (64 метра) подошел флагманский корабль Ушакова «Рождество Христово» и открыл огонь. К 3 часам турецкий корабль был полностью разбит и горел, и только тогда на нем спустили флаг.

Русские шлюпки под командованием аудитора греческого полка Курика пристали к «Капудание», чтобы захватить его. Но им удалось лишь снять девятнадцать пленных, среди которых был и раненый Саит-бей. Затем турецкий корабль взорвался. Позже с обломков корабля сняли еще 81 турка.

В это время к эскадре Ушакова присоединилась Лиманская флотилия де Рибаса. По неясным причинам Ушаков не решился преследовать основные силы турецкого флота. По словам того же Овчинникова: «Усиливавшийся ветер и повреждения в рангоуте и такелаже не позволили Ушакову продолжить преследование противника, под всеми парусами уходящего в море. Российский командующий отдал приказ прекратить погоню»[162]. Преследовали турок лишь корсарские суда. Туркам уходить ветер не мешал, и у них на всех судах, кроме «Капудание» и «Мелеки Бахра», рангоут и такелаж в полном порядке, а вот у победителя Ушакова на всех без исключения судах рангоут разбит!? Нет, привил-таки Марк Вой нович знаменитому флотоводцу принцип: «Тише едешь, дальше будешь».

Кстати, и сам Ушаков в донесении в Адмиралтейство 8 сентября 1790 г. писал: «Во время боя с нашей стороны на всем флоте убитых разных чинов 21, раненых 25 человек, повреждений в судах весьма мало»[163].

Потемкин ордером по Черноморскому флоту торжественно объявил: «Знаменитая победа, одержанная Черноморскими Ее Императорского Величества силами под предводительством контр-адмирала Ушакова в 29 день минувшего августа над флотом турецким, который совершенно разбит». И царице Светлейший отписал: «Вот, императрица, Бог даровал победу и другую над флотом турецким, где он совершенно разбит». Екатерина наградила Ушакова орденом Святого Георгия 2-й степени и дала 500 душ в Белоруссии.

Султан Селим III также объявил капудана-пашу Гуссейна победителем. Гуссейн был объявлен Гази, то есть великим. Ему была пожалована соболья шуба и бриллиантовое перо на тюрбан. Тринадцати его капитанам «были пожалованы золотые перья на тюрбаны». Двум английским «советникам» выдали по пять мешков пиастров на нос.

Уже два столетия историки превозносят Ушакова за изобретение «морского резерва». Увы, этот прием был придуман Потемкиным, и дабы поставить тут точку, процитирую Ордер Потемкина Ушакову от 7 сентября 1790 г.: «Уже из опытов ваше превосходительство дознали, что, атакуя сильно флагманские турецкие суда, другие легко понуждаются к бою, а чтоб сие впредь с большею силою производить, то имейте при себе всегда “Навархию”, “Макроплию” и “Григория Великия Армении”, ежели он крепок. Сей небольшой фрегат при его хорошей артиллерии, особливо единорогов картаульных и полукартаульных, в ближней дистанции может с большою пользою служить, тем паче, что он способнее к изворотам. Определите на него искусного и храброго офицера. Великошапкин, уповаю, годится, но вы поставьте, кого лучше знаете, и снабдите людьми. Сии форзейли вашего корабля составят эскадру, которую именовать “кейзер-флаг эскадра”. С сими при первом случае с божиею помощью налягте на капитан-пашинский или вице-адмиральский корабль, а другим кораблям прикажите занимать прочие их корабли»[164].

В кинофильме «Адмирал Ушаков» наш Федор Федорович предоставляет шпаргалку Светлейшему, и тот, периодически заглядывая в оную, диктует ордер Попову. Оценить сию версию я предоставляю читателям.

30 сентября 1790 г. Севастопольская эскадра получила очередное пополнение. Бригадир П. В. Пустошкин из Таганрога привел два 46-пушечных фрегата – «Царь Константин» и «Федор Стратилат». Оба фрегата были построены на верфи Рогожские Хутора. Вместе с ними прибыли десять крейсерских судов и одна бригантина с грузом канатов и других корабельных принадлежностей.

15 октября 1790 г. Севастопольская эскадра вышла в море для прикрытия гребной эскадры, шедшей из Лимана к устью Дуная. Подробнее об этом будет рассказано в следующей главе. Свыше двух недель эскадра находилась в районе устья Дуная, а 14 ноября вернулась в Севастополь. Соприкосновений с турецкой эскадрой не было. На следующий день (15 ноября) по прибытии Ушаков приказал разоружить суда эскадры (речь идет о парусах, а не о пушках) на зимний период.

18 ноября 1790 г. 38 пленных шведов, служивших на кораблях Севастопольской эскадры, попросились домой, узнав о заключении мира со Швецией. Замечу, что сотни шведов служили на судах гребного флота, действовавших в Лимане и на Дунае.

10 декабря 1790 г. по приказу Светлейшего пленных шведов «снабдили прогонными деньгами, заслуженным жалованьем и за один месяц провиантом» и отправили в Петербург и далее на родину.

20 ноября 1790 г. Ушаков приказал исключить из состава Севастопольской эскадры старые суда, негодные к плаванию в море: фрегаты «Лука Евангелист», «Иоанн Воинственник», «Покров Богородицы», «Кирилл Белозерский», «Амвросий Медиоланский», «Никита Мученик», «Архангел Гавриил»; бомбардирский корабль «Страшный» и прочие стоящие в Севастополе затопленные и негодные суда. Адмирал приказал «из них выбрать по способности два для содержания при Севастополе брандвахты, два для магазина, один на пловучий киленбанок и один на кран к постановлению на корабли мачт, и затем прочие негодныя все велено разобрать».

Завершить рассказ о кампании 1790 г. стоит донесением русской разведки из Константинополя о состоянии турецкого флота на ноябрь 1790 г., то есть на конец кампании.

«Возвратившиеся из Черного моря:

12 линейных кораблей о 50 и 60 пушках,

14 фрегатов о 20 и 40 пушках,

4 бомбарды,

11 кирлангичей,

12 канонерских лодок,

1 бригантина о 16 пушках,

1 бриг.

Итого – 55 парусов.

Находящиеся ныне в Архипелаге:

2 линейных корабля о 56 и 60 пушках,

11 фрегатов о 20 и 32 пушках,

4 канонерские лодки,

6 кирлангичей.

Итого – 23 паруса.

2 галеры, находящиеся в здешнем арсенале, нынешний год не выехали,

1 новый фрегат, который ожидают, он строится в Синопе, 1 фрегат построен в Бутрунто в Архипелаге, 3 линейные корабля, которые по словам капитан-паши оставлены в Синопе для препровождения нового реченного фрегата.

Итого – 85.

В сем состоит вся сила оттоманская для будущей кампании назначенные. Капитан же паша подал записку Порте, что недостающую флотилию оставил он в разных черноморских гаванях.

В устье Дуная, называемом Килли Богаси:

30 канонерских лодок,

20 кирлангичей.

В другом устье Дуная, называемом Сунне Багаси:

15 канонерских лодок,

15 плоских лодок.

В другом устье Дуная, называемом Портица Богаси:

2 бомбарды,

16 кирлангичей,

8 канонерских лодок.

В Измаиле:

10 канонерских лодок,

4 бригантины.

В Варне и Каварне:

7 канонерских лодок,

5 кирлангичей,

2 бригантины.

4 кирлангича и другие транспортные суда в разных пристанях черноморских.

Итого – 138»[165].