Репрессии против коммунистов

Может показаться странной и диковатой ссылка на такой ленинский завет. Принято считать, что Сталин отступил от ленинских принципов внутрипартийной демократии, устроив «большой террор».

Действительно, временами в сталинскую эпоху проходили волны жестоких репрессий против преимущественно партийных руководителей, активистов, государственных деятелей. Надо подчеркнуть, что объектом террора был не народ, а преимущественно партийная номенклатура, включая крупных военных чинов, чекистов, чиновников. Именно это с хрущевских времен вменялось ему в вину.

Однако обратим внимание на письмо Ленина в Политбюро и ЦК РКП(б) от 18 марта 1922 года. В нем говорится:

«Московский комитет… уже не первый раз фактически послабляет преступникам-коммунистам, коих надо вешать… Подтвердить всем губкомам, что за малейшую попытку «влиять» на суды в смысле «смягчения» ответственности коммунистов ЦК будет исключать из партии… Коммунистов суды должны карать строже, чем некоммунистов…»

Понятно, предложение вешать преступников-коммунистов звучит как аллегория, образное выражение. Но гнев Владимира Ильича в их адрес неподдельный.

Можно возразить: но ведь он имел в виду, по-видимому, только криминальные преступления, а не политическое инакомыслие. На это дает ответ сам Ленин в политическом отчете на ?? съезде РКП(б) в конце марта того же года:

«За публичное оказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что такое». И предлагал так разговаривать с идейными врагами: «Позвольте вас за это поставить к стенке. Либо вы потрудитесь от высказывания ваших взглядов воздержаться, либо если вы желаете свои политические взгляды высказывать при настоящем положении, когда мы в гораздо более трудных условиях, чем при прямом нашествии белых, то, извините, мы с вами будем обращаться как с худшими и вреднейшими элементами белогвардейщины».

Спору нет, Ильич в данном случае не давал директивных указаний, а высказывался с полемическим преувеличением. Но смысл понятен: в трудные времена (в данном случае он имел в виду нэп) приходится действовать предельно жестко, пресекая распространение идей, враждебных генеральной линии партии, подрывающих ее единство.

Но также бесспорно и то, что Сталин в борьбе с политическими врагами, а то и просто инакомыслящими был порой слишком жесток и, судя по всему, сознательно терроризировал партийных, государственных, хозяйственных работников. Правда, когда представишь себе обстановку в стране и за ее пределами в то время, да еще вспомнишь, как быстро предала Родину наша обуржуазенная номенклатура вкупе с диссидентами, его «чистки» выглядят более или менее оправданными…

Впрочем, наша задача не судить, а понять.

…Итак, выполнил ли Сталин свою клятву, исполнив заветы Ленина?

Краткий ответ — да. Однако он нуждается в продолжении. Слова клятвы и заветы, приведенные в ней, формулировал Сталин. Все ли идеи Ленина, изложенные в его «завещании», он перечислил? Нет, не все.

Неисполненные заветы:

1. «В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже сотни…

Мне думается, что 50—100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочих…»

Об этом первом (во всяком случае, по порядку) завете Ильича Сталин в своей клятве не упомянул.

Можно предположить, что он имел в виду не организационные вопросы, а идейные, основополагающие. Пожалуй, так оно и было. Однако отвлечемся от слов, обратив внимание на дела. Выполнил ли Сталин данное конкретное предложение?

Лишь отчасти, да и то по минимуму.

На эту тему высказался в 1996 году наш крупный мыслитель В. В. Кожинов в статье «Чему нас учит история?» (с полным основанием теперь мы можем ответить, имея в виду большинство населения: ничему не учит!).

«К великому сожалению, — писал он, — общественный интерес обращен главным образом лишь к одной детали этого «завещания» — предложению переместить Сталина с поста генсека ЦК. В глазах простодушных людей все последующие беды объясняются невыполнением именно этого пункта ленинского завещания. Между тем «перемещение» Сталина с поста генсека — это одна из многих частностей в ленинском завещании…

Основная перемена в политическом строе… должна была выразиться во введении в тогдашний состав высшей власти рабочих и крестьян…

Очень важно вдуматься в то количество новых членов ЦК, которое предлагал ввести Ленин; речь шла, ни много ни мало, о 50—100 рабочих и крестьянах! Поскольку ЦК тогда состоял всего из 27 человек (почти все они были профессиональными революционерами и партийными работниками с двадцатилетним и еще большим стажем), это увеличение привело бы к тому, что от 65 до 80 процентов количества членов ЦК составили бы рабочие и крестьяне…»

Здесь Вадим Валерьянович допускает лишь одну погрешность: о крестьянах Ленин не упоминал. Он имел в виду, по-видимому, сделать высших партийных руководителей, как того требует принцип диктатуры пролетариата, представителями главным образом рабочего класса.

«Но эта самая «авторитетнейшая партийная верхушка» целиком и полностью отвергла предложения Ленина. При их обсуждении в ЦК наиболее решительно выступил против введения в высший орган власти рабочих и крестьян Троцкий, но и все остальные никак не склонны были принять ленинское предложение…

Правда, состав ЦК увеличился на 13 человек, но среди них не было ни одного рабочего и тем более крестьянина…

Поскольку опубликованную статью Ленина невозможно было совсем игнорировать, Центральная Контрольная Комиссия была увеличена на съезде до 50 членов. Однако в нее вошло всего несколько рабочих, а господствующее положение заняли в ней люди, которые ранее были членами ЦК или крупными партработниками… — Гусев-Драбкин, Ильин, Киселев, Куйбышев, Сольц, Шварц, Шкирятов, Янсон, Ярославский-Губельман. То есть предложение Ленина было осуществлено чисто формально».

Возникает вопрос: почему Ленин раньше, когда он был деятельным и самым авторитетным членом Политбюро и правительства, он не сделал того, что считал «архиважным»? Тогда у него было значительно больше шансов добиться желаемого.

Возможно, до полного завершения Гражданской войны он считал целесообразным, чтобы на вершине власти находились революционеры, его соратники. Но не исключено и другое. Как проницательный политик, он мог сознавать, насколько опасно выходить с таким предложением на Политбюро и ЦК. Большинство могло не поддержать его в этом вопросе.

Зачем же он тогда предложил насытить ЦК рабочими во время своей болезни? Какими соображениями руководствовался? Об этом остается только догадываться. Точный ответ дать невозможно. Не исключено, что таким образом он пытался стабилизировать работу центрального органа партии, сгладить разногласия между его членами. Следовательно, была бы ликвидирована опасность раскола.

Но партийные руководители понимали: вождь уже не возьмет в свои руки бразды правления. Приходилось рассчитывать на свои силы. Да и как предвидеть, к чему приведет реализация предложения Ленина? Формально правление рабочих будет соблюдено. А фактически возникнет новое большинство, которое будет определять внутреннюю и внешнюю политику партии, а значит и государства. Оно может принять сторону кого-то из Политбюро, но может и проявить своеволие. В отсутствие Ленина это грозит непредсказуемыми последствиями.

* * *

2. «Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительному движению вперед… Вреднее всего было бы полагаться на то, что мы хоть что-нибудь знаем… Ничего нельзя поделать нахрапом или натиском… Мы должны проявить в величайшей степени осторожность…»

Таков был еще один завет Ленина, на который Сталин не отозвался если не словом, то делом. Конечно, ему было бы нелепо клясться быть осторожным и неспешным. Но ведь, как известно, он порой явно пренебрегал этим советом вождя и учителя, проводя свою политику. Вот и Кожинов в указанной выше статье, по этому поводу заметил:

«Само слово «мы» в этом тексте призвано было показать, что Ленин отнюдь не снимал с себя ответственности и вины за все, что происходило в стране до 1923 года; вместе с тем он безоговорочно выдвинул требование коренным образом изменить сами методы политической деятельности. Однако его преемники, начиная с тех двух, которых он тогда же выделил как «выдающихся членов современного ЦК» — Троцкого и Сталина, отнюдь не были склонны «проявить осторожность» — даже в самой малой степени…

Это, увы, характерно и для сегодняшних левых радикалов: любые призывы к «осторожности» приводят их в негодование».

Мне кажется, в данном случае ссылка Кожинова на ленинский завет имела сугубо актуальную цель: остудить страсть «прорабов перестройки», «реформаторов», продолжавших свою разрушительную для страны деятельность. Но эти господа по большей части знали, что делают, и торопливость их определялась стремлением поскорей расхватать и поделить между собой и своими зарубежными подельниками и вдохновителями как можно больше национальных богатств России.

Они при отупелом попустительстве или даже при содействии значительной части населения совершили буржуазную революцию, а потому спешили воспользоваться ситуацией. Если во время пролетарской революции «грабили награбленное», то теперь расхищали наработанное советским народом. Разница принципиальная.

В начале 1920-х годов даже вдохновитель пролетарской революции Ленин оказался в замешательстве. Ситуация складывалась критически и непредсказуемо. Приходилось, пусть даже отчасти и под своим контролем, использовать ради сохранения государства капиталистические отношения. Совсем не так представлялось в теории. Взяли власть легко, сохранили с огромными трудностями, но, как бы там ни укрепляли власть рабочих, не они определяли жизнь державы, а крестьяне, составлявшие чуть меньше 80 % населения.

То, что хотелось считать временным отступлением — экономическим, политическим, социальным — грозило обернуться полным провалом. Это сознавали все. Только никто не знал наверняка, что надо предпринять. Теоретические схемы оказались слишком упрощенными, а исторический опыт отсутствовал, ибо социалистическая революция произошла у нас впервые в мире, если не считать скоротечной Парижской коммуны. Приходилось принимать решения в состоянии неопределенности.

Путь к социализму не был проторен. Он оказался чрезвычайно трудным и непредсказуемым. Мировая война содействовала свержению самодержавия, а затем и Временного правительства. Но эти обстоятельства были благоприятны для Октябрьской революции, но не для создания демократического, а тем более процветающего государства.

Как поется в песне: «Есть у революции начало, нет у революции конца». Да и сам Ленин повторял: надо начать драку, а там видно будет. Ну а в драке, в отличие от боксерского поединка, не предусматриваются перерывы между раундами. Тут времени на раздумья в обрез. Переход от вооруженной борьбы за власть к мирному строительству требует немалого времени. В особенности, если есть постоянная угроза извне.

При всем своем желании Сталин не мог действовать медленно, продуманно, осторожно. Ведь в отсутствие Ленина и в самом руководстве партии положение было нестабильным. Приходилось вести себя подобно эквилибристу на канате: балансировать, чутко реагируя на изменение ситуации. Но при этом требовалось управлять государством, постоянно решая насущные задачи. И нельзя было упускать из виду конечную цель.

* * *

3. «…Мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и от буржуазии и… теперь с наступлением мира и обеспечением минимальной потребности от голода вся работа должна быть направлена на улучшение аппарата».

Было бы смешно Сталину торжественно клясться в том, что он улучшит бюрократический аппарат. Тем более что это и без того было его прямой обязанностью. А по сути дела, выполнил ли он этот ленинский завет? Возможно, отчасти выполнил, но лишь в малой мере. Не из-за пренебрежения к указанию своего учителя. Сказывались объективные обстоятельства.

О радикальной ломке административных структур говорил и Троцкий. В этом отношении он был настроен еще более радикально, чем Ленин. Троцкий упорно доказывал необходимость не просто улучшить административный аппарат, а разломать его и создать новый.

В своей программной работе «Новый курс» Лев Давидович провозгласил: «Главная опасность старого курса, как он сложился в результате как больших исторических причин, так и наших ошибок, состоит в том, что он обнаруживает тенденцию ко все большему противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, — всей остальной партийной массе, как объекту воздействия».

«Бюрократизация в своем длительном развитии, — писал Троцкий, — грозит отрывом от массы, сосредоточением всего внимания на вопросах управления, отбора, перемещения, сужением поля зрения, ослаблением революционного чутья, т. е. большим или меньшим оппортунистическим перерождением старшего поколения, по крайней мере, значительной его части. Такие процессы развиваются медленно и почти незаметно, а обнаруживаются сразу. Усматривать в этом предостережении, опирающемся на объективное марксистское предвидение, какое-то «оскорбление», «покушение» и пр. можно только при болезненной бюрократической мнительности и аппаратном высокомерии».

Серьезные обвинения и предупреждения! Правда, сказано лишь о тенденции, угрозе, возникающей не сразу, постепенно. Казалось бы, проявляется забота о партии и государстве. Но позже Троцкий раскроет свои карты. Он уже со всей определенностью будет утверждать, что в СССР сформировалась и правит «новая антинародная насильническая и паразитическая каста», а чтобы ее свергнуть, «нужна новая партия».

Сталин и его сторонники (на ?III съезде подобные заявления Троцкого резко критиковал Зиновьев) осознали опасность ломки сложившейся структуры управления. Хотя в партии немало оставалось сторонников троцкизма.

Такова была революционная установка. Как в песне: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…» Что же будет затем? Начнется строительство нового мира. Но разве все прежнее было так уж плохо? И разве не приходится новой власти создавать систему управления, а также, между прочим, органы насилия или, говоря иначе, государственной безопасности.

Троцкий был талантливым демагогом. Он попытался использовать обычное недовольство граждан бюрократами в своих целях, для противостояния той административной системе, которую создавал Сталин.

Без такой бюрократической структуры не может существовать ни солидная партия, ни государство. Многое из того, что было в прежнем государственном механизме, новая власть вынуждена рано или поздно восстанавливать едва ли не в прежних формах. Поэтому целесообразно не увлекаться разрушением (крушить — не строить), а использовать все то полезное и годами отработанное, что было до революционного переворота.

Чиновник, работник государственного или партийного аппарата — необходимый винтик в этих механических структурах. Без него они не будут работать. В этом смысле бюрократ — профессия, а не ругательство. Вопрос лишь в том, как выполняет он свои обязанности, в какой мере пользуется своими административными возможностями.

Сталин прекрасно это понимал, а потому вынужден был пренебречь в принципе разумным, но в данной ситуации не вполне подходящим ленинским заветом.

* * *

4. В марте 1922 года была опубликована статья Владимира Ильича «О значении воинствующего материализма». О ней мы уже говорили. Есть все основания считать ее одним из важных пунктов ленинского «завещания». В ней он призывал развернуть широкую и решительную борьбу с церковью.

Сталин не выполнил этого завета.

Правда, за последние годы его обвиняют во всех тех антицерковных мероприятиях, которые проводились после смерти Ленина. Эти обвинения либо ошибочны, либо являются сознательной ложью.

Наиболее яростным и неугомонным борцом против Русской Православной Церкви после Троцкого был Хрущев, любимец либеральной интеллигенции. Но и при Сталине воинствующий атеизм некоторое время процветал. И это было вполне естественно. Хотя Иосиф Виссарионович не давал клятвенного обещания бороться с христианством, однако он был решительным сторонником новой идеологии, основанной на материалистическом и атеистическом учениях.

И все-таки Сталин 16 августа 1923 года, вопреки мнению Троцкого, направил всем партийным организациям строго секретный циркуляр, в котором сразу же было заявлено:

«ЦК предлагает всем организациям партии обратить самое серьезное внимание на ряд серьезных нарушений, допущенных некоторыми организациями в области антирелигиозной пропаганды и, вообще, в области отношений к верующим и к их культам.

Партийная программа говорит: «необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувства верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма». Резолюция ???-го Партсъезда по вопросам антирелигиозной агитации и пропаганды подтверждает, что «нарочито грубые приемы, часто практикующиеся в центре и на местах, издевательства над предметами веры и культа взамен серьезного анализа и объяснения — не ускоряют, а затрудняют освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков»…»

Были приведены многочисленные примеры подобного отношения к верующим, попам, предметам культа. Приказывалось:

«1) воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений… по мотивам неисполнения административных распоряжений о регистрации, а где таковое закрытие имело место — отменить немедля;

2) воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и проч. путем голосования на собраниях с участием неверующих или посторонних той группе верующих, которая заключила договор на помещение или здание;

3) воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. за невзнос налогов, поскольку такая ликвидация допущена не в строгом соответствии с инструкцией НКЮ 1918 г. п. II;

4) воспретить аресты «религиозного характера», поскольку они не связаны с явно контрреволюционными деяниями «служителей церкви» и верующих;

5) при сдаче помещений религиозным обществам и определении ставок строжайше соблюдать постановление ВЦИК от 29/???-23 г.;

6) разъяснить членам партии, что наш успех в деле разложения церкви и искоренения религиозных предрассудков зависит не от гонений на верующих — гонения только укрепляют религиозные предрассудки, — а от тактичного отношения к верующим при терпеливой и вдумчивой критике религиозных предрассудков, при серьезном историческом освещении идеи бога, культа и религии и пр.;

7) ответственность за проведение в жизнь данной директивы возложить на секретарей губкомов, обкомов, облбюро, национальных ЦК и крайкомов лично.

ЦК вместе с тем предостерегает, что такое отношение к церкви и верующим не должно, однако, ни в какой мере ослабить бдительность наших организаций в смысле тщательного наблюдения за тем, чтобы церковь и религиозные общества не обратили религию в орудие контрреволюции.

Секретарь ЦК И. Сталин.

16/VIII-23 г.».

Все это не означает, будто Сталин был приверженцем православного культа. Он не кривил душой, не лукавил. Это вообще было не в его правилах.

Он уже в молодости стал материалистом и атеистом. Но не воинствующим, во-первых. И не примитивным (что обычно и для теистов), во-вторых.

Впрочем, о его философских взглядах мы поговорим позже.