ПОБОРНИКИ СИОНИЗМА

Михаил Агурский — достаточно широко известный и в Израиле, и за его пределами публицист, с сочинениями которого я знаком еще с 1970-х годов. В его статье «Ближневосточный конфликт и перспективы его урегулирования» (статья полностью приведена в Приложении к этой книге) содержится немало важных и интересных сообщений и оценок. Хочу прежде всего обратить внимание на имеющийся в его статье краткий, но побуждающий к размышлению очерк истории отношения сионизма к СССР.

Необходимо только сразу оговорить, что для М. Агурского (это четко сформулировано в его статье) сионизм — это главным образом идея и практическая программа национального возрождения евреев как народа. Между тем сегодня множество (или даже большинство) и сторонников, и противников сионизма полагает, что явление это отнюдь не укладывается в такое определение. Но об этом еще пойдет речь; будем пока употреблять слово «сионизм» в том значении, в каком употребляет его М. Агурский.

Опираясь на специальное исследование проблемы отношения сионизма к СССР (итоги этого исследования изложены очень сжато, но за выводами угадывается анализ большого фактического материала, подчас к тому же труднодоступного), М. Агурский показывает, что в течение долгого времени после 1917 года сионисты с полным сочувствием относились к СССР, видя в нем, — как определяет сам М. Агурский, — «модель своего собственного социального эксперимента». Это, конечно, нуждается в обстоятельном конкретном осмыслении, и было бы очень желательно, чтобы М. Агурский его предпринял. Но по-своему важна уже и сама постановка данного вопроса.

Далее М. Агурский подчеркивает, что в Палестине, «особенно после создания государства Израиль, были исключительно сильные симпатии к СССР… даже идеализированное представление о СССР и его тогдашнем вожде, и подавляющее большинство израильтян просто не хотели слышать никакой критики в адрес СССР».

Это, между прочим, подтвердил на страницах «Вестника еврейской советской культуры» (от 21 июня 1989 г.) осведомленный человек, доктор Э. Брой-де-Трэппэр, который писал, что «многие израильтяне боготворили Сталина… Даже после доклада Хрущева на XX съезде портреты Сталина продолжали украшать многие государственные учреждения, уже не говоря о кибуцах» (своего рода «колхозах», созданных в Израиле).

Вместе с тем М. Агурский говорит о том, что в 1920-1950-х годах омрачало отношение сионистов к СССР, — о «главных и почти исключительных врагах» (по его определению) сионизма в двадцатых годах и позднее — тех советских евреях, которые отвергали национальную идею сионистов, стремясь являть собой принципиальных интернационалистов (люди этого типа, как сообщает М. Агурский, старались, в частности, внушить Сталину враждебность к сионизму), а также о фактах преследования действительных или же мнимых сионистов — фактах, имевших место в конце 1940-х — начале 1950-х годов (М. Орен, Р. Сланский, «дело врачей» и т. п.).

По непонятным причинам М. Агурский не упоминает события, которые, казалось бы, были наиболее важны в данном аспекте. Речь идет о репрессиях против деятелей созданного в СССР во время войны Еврейского антифашистского комитета, который фактически возглавлял один из крупнейших партийных и советских деятелей, генеральный секретарь Красного интернационала профсоюзов, затем заместитель министра иностранных дел СССР и начальник Совинформбюро, кандидат, а с 1939 года член ЦК ВКП(б) А. Лозовский; в этот комитет входили многие виднейшие деятели советской еврейской культуры.

В конце войны Комитет предложил после высылки крымских татар создать на «освободившейся» территории Крыма Еврейскую советскую республику. Не будем обсуждать, так сказать, этическую сторону задуманного предприятия, ибо крымских татар тогда, увы, ставило вне закона широкое общественное мнение. Крым, в отличие от Палестины, действительно оказался «землей без народа»…

Но Сталин усмотрел в этом предложении коварный сионистский заговор, и в результате многие члены Комитета жестоко пострадали. Как представляется, акции против Комитета были первым реальным выступлением со стороны Сталина (да и СССР вообще) против сионизма или же того, что было квалифицировано как сионизм.

Негативное отношение к Комитету сложилось уже во время войны, но репрессии против него начались именно тогда, когда СССР решительно поддержал создание государства Израиль… Эта бросающаяся в глаза «двойственность» (как известно, вообще характерная для политики времен Сталина) заслуживает особого исследования.

* * *

Но вернемся к статье М. Агурского. Упомянув (хотя, как мы видели, неполно) о тех событиях, которые омрачали отношение сионистов к СССР, он все же подчеркивает, что даже и после этих событий в Израиле «оставались многие, кто… продолжал верить не только в СССР, но и в Сталина как великого вождя всех народов».

И полный и откровенный поворот от положительного (хотя бы в общем и целом) отношения Израиля к СССР к заведомо отрицательному М. Агурский датирует 1966-1967 годами, в чем он, очевидно, прав.

Этот поворот, или, вернее, даже переворот, нашел прямое официальное выражение в прозвучавшем несколько позднее, в начале 1970 года, призыве тогдашнего премьер-министра Израиля Голды Меир к «тотальному походу» против СССР. И уже в начале 1972 года израильтянин Вольф Эрлих свидетельствовал, что за последнее время в Израиле «Советский Союз изображается как враг номер один всех евреев и государства Израиль. В детском саду, в школе, в университете израильский аппарат делает все, что в его силах, чтобы укоренить подобное изображение СССР как аксиому».

Хотя этот свидетель — член Коммунистической партии Израиля и может быть заподозрен в тенденциозности, едва ли есть основания подвергать сомнению его слова, так как цитируемая статья публиковалась в издающемся в Израиле на иврите журнале «Арахим» (№ 1 за 1972 год), и дезинформация была бы слишком рискованным делом для репутации В. Эрлиха как публициста.

Итак, в течение первых пяти десятилетий существования СССР сионизм — при всех возможных оговорках — относился к этой стране положительно, а затем проникся к ней непримиримой враждой. Это неизбежно вызывает недоумение, предстает как странная (по крайней мере, с первого взгляда) загадка. Ведь получается, что во времена беспрецедентных массовых репрессий, беззаконий, насилий, которые, между прочим, коснулись и очень многих евреев, сионизм благоволил к СССР, а в семидесятые годы — при всех их негативных сторонах все же несовместимые с эпохой тоталитарного террора — сменил, так сказать, любовь на ненависть.

При этом важно отметить, что невозможно объяснить такое положение вещей неким «прозрением» (мол, до конца 1960-х годов в Израиле не знали, что делалось в СССР ранее). Ибо среди израильтян было немало людей, которые в 1920-х, 1930-х годах и позднее находились в СССР и имели ясное представление если даже не обо всем, то о многом. Достаточно сказать, что один из виднейших политических деятелей Израиля Менахем Бегин (его карьера началась в Палестине еще в 1944 году) провел несколько лет в ГУЛАГе.

Перед нами поистине загадочное явление, которое нуждается в объяснении.

М. Агурский отчасти пытается объяснить этот переворот тем фактом, что в условиях многократных и нередко острейших конфликтов между израильтянами и арабами в целом ряде моментов СССР поддерживал арабскую сторону. Но, во-первых, эта поддержка началась за много лет до заявления Голды Меир о «тотальном походе» против СССР — уже во время событий вокруг Суэца в 1956 году. А во-вторых, сам М. Агурский — и это, кстати, нельзя не оценить — недвусмысленно утверждает, что в арабо-израильском конфликте правда далеко не во всем была и остается на стороне израильтян.

Так, он откровенно говорит в своей статье, что со второй половины 1960-х годов в Израиле «разгорелись великодержавные аппетиты, появились мечты о большом Израиле, возникли нездоровые мессианские настроения, воинственный национализм, шовинизм и мания национального величия». М. Агурский высказывает, правда, мнение, что все это отчасти было ответом на действия арабов, но вместе с тем прямо говорит и об обратном: именно действия Израиля, по его словам, вызвали, например, «пробуждение в качестве политической силы шиитского экстремизма». Свидетельствует М. Агурский и о том, что «здравомыслящие израильтяне давно предупреждали, что рано или поздно следует ожидать открытого неповиновения со стороны арабской молодежи» и т. д.

И поскольку это действительно так, нет никаких оснований считать неправомерной (и тем более продиктованной некой особенной враждебностью к израильтянам) поддержку арабов со стороны СССР. М. Агурский — и это особенно важно отметить — утверждает, что «в Израиле всегда была и есть почти половина населения, готовая на широкие компромиссы (с арабами. — В. К.) ради мира и даже обвиняющая израильское правительство, что оно не идет на них… Многие… согласны даже на переговоры с ООП и на создание палестинского государства».

Из контекста статьи в целом следует, что сам М. Агурский в той или иной мере принадлежит именно к этой части населения Израиля и, по-видимому, даже сожалеет, что она составляет меньше половины и не может решительно влиять на политику в отношении арабов. И остается непонятным, почему М. Агурский все же (это ведь также отразилось в статье) имеет серьезные претензии к СССР за его отношение к арабам? Ведь в сущности СССР разделяет устремления этой самой «почти половины населения», готовой на «компромиссы» — к тому же «широкие» — с арабами…

* * *

Словом, в позиции М. Агурского здесь есть явное противоречие; может быть, нам удастся понять его смысл в дальнейшем. Теперь же необходимо перейти к более общим и основополагающим проблемам.

Михаил Агурский дает следующее определение сионизма: «еврейское национально-освободительное движение», поставившее перед собой цель «создания еврейского государства на исторической родине еврейского народа», притом, добавляет он, «целью первоначального сионизма было… создание еврейского государства… основанного на идеях социальной справедливости, на идее возвращения еврейского народа к производительному физическому труду и т. д.».

Эту «дополнительную» цель, как сообщает М. Агурский, осуществить не удалось; со второй половины 1960-х годов (то есть как раз во время «поворота» в отношении к СССР) «стали, — по его словам, — исчезать старые сионистские идеалы физического труда, который в нарастающей мере стал исполняться арабами».

В этой связи мне невольно приходит на ум популярный сегодня в Израиле анекдот, который не так давно рассказал интервьюировавший меня сотрудник израильского журнала:

«Дедушка указывает юному внуку на старый дом и гордо заявляет:

— Когда я был молодым, внучек, я своими руками построил этот дом и насадил вокруг него сад!

— А что, дедушка, разве в молодости ты был арабом?».

Но пойдем далее. М. Агурский говорит и о еще одной и, по его определению, «не менее важной» задаче сионизма:

«Сионизм был движением, направленным против сложившейся системы социальных отношений внутри еврейских общин диаспоры (то есть еврейского населения, живущего в различных странах мира. — В. К.), против неограниченной власти традиционных религиозных кругов и еврейской буржуазии».

Эта характеристика сионизма во многом противоречит основному содержанию большинства — или даже подавляющего большинства — книг и статей о мировом сионизме (ведь здесь М. Агурский говорит не об Израиле, а именно о всемирной еврейской диаспоре), изданных в СССР, ибо в них этот сионизм определяется обычно именно как идеология еврейской буржуазии (часто добавляется — «националистической») и «консервативных» иудаистских кругов. На мой взгляд, это определение, несмотря на всю его распространенность, неверно (об этом еще пойдет речь) и Агурский более прав, чем советские «сионистоведы».

Вместе с тем эта характеристика, если вдуматься, опять-таки вступает в противоречие с данным самим М. Агурским определением сионизма как национального движения, призванного воссоздать государство на исторической родине еврейского народа — словом, как движения, ставящего целью национальное возрождение. Если цель в самом деле такова, к чему же, спрашивается, эта направленность против «сложившейся системы» и власти «традиционных» религиозных кругов?

Противоречивость эта объясняется в конечном счете тем, что сионизм вовсе не есть единое и однородное явление. Напротив, это явление очень — и, пожалуй, даже предельно — сложное, многостороннее, разноликое.

Многое в современном сионизме имеет тесную связь с явлениями и событиями далекого или даже очень далекого прошлого. Но исторический аспект волей-неволей приходится исключить из рассмотрения, ибо в противном случае статья превратилась бы в книгу. Словом, речь пойдет только о современном сионизме и только в его самых общих — и потому неизбежно схематизированных — контурах.

Если оставить в стороне промежуточные, сложносоставные, ответвляющиеся явления и тенденции, можно разграничить два принципиально различных явления, которые (несмотря на все их различие) постоянно обозначают — притом как сторонники, так и противники — одним и тем же словом «сионизм».

Первое — это национальное (и в своих крайних, экстремистских выражениях — националистическое) движение, которое в наиболее чистом виде представлено в Израиле. Нет оснований сомневаться, что значительная или даже преобладающая часть израильтян и, добавим, евреев, стремящихся поселиться в Израиле, действительно ставит перед собой цель возрождения национального бытия и сознания.

Но есть и совсем иной сионизм, который, как я постараюсь показать, представляет собой по своей внутренней сути вовсе не собственно национальное, но международное политическое (и основывающееся на грандиозной экономической мощи) явление.

* * *

Итак, есть сионизм и сионизм. «Национальный» сионизм, к которому, как следует из его сочинений, принадлежит М. Агурский, исходит из того совершенно естественного факта, что евреи, как и любой народ, стремятся развивать свою собственную культуру и строить свою самостоятельную государственность. И пока Израиль в той или иной степени шел по этому пути, у него, например, — о чем с полной определенностью сказал в своей статье и М. Агурский, — не было существенных претензий к СССР. Точно так же относились к Израилю и в СССР. После смерти Сталина (март 1953 г.) все конфликты были сняты, и уже в июле 1953 года восстановились дипломатические отношения. Осталась только одна конфликтная проблема — проблема отношения Израиля и арабов. Но даже и эта проблема приобрела свою настоящую остроту и привела к разрыву дипломатических отношений с Израилем лишь в 1967 году, когда, как мы еще увидим, «международный» сионизм стал играть определяющую роль в политике Израиля.

В течение двух первых десятилетий существования государства Израиль шла достаточно серьезная борьба между двумя «сионизмами». Перипетии этой борьбы неплохо обрисованы, например, в работе одного из ведущих сотрудников Института США и Канады АН СССР С. М. Сергеева «Израиль в системе мирового сионизма».

Исследователь приводит существенное высказывание первого премьер-министра Израиля (с небольшими перерывами он находился на этом посту с 1948 по 1963 год), Давида Бен-Гуриона: «Вызывает крайнее сожаление, что во время создания нашего государства возникла неразбериха и непонимание относительно отношений между Израилем и еврейскими общинами за рубежом, особенно в Соединенных Штатах… По моему мнению, положение совершенно ясно: евреи в США, как община, так и отдельные лица, имеют только одну политическую обязанность — перед Соединенными Штатами Америки. У них нет политических обязанностей перед Израилем. Мы, народ Израиля, не имеем ни желания, ни намерения вмешиваться во внутренние дела еврейских общин за рубежом». В другом своем выступлении Бен-Гурион четко сформулировал: «Сионист — это человек, который переселился в Израиль» (цит. изд., с. 18).

Как показывает в своей работе С. М. Сергеев, Бен-Гурион стремился не иметь никаких дел с находящимися вне Израиля людьми, считавшими себя «сионистами»; так, «прибыв в начале 1951 г. в США, израильский премьер-министр ограничил свои контакты «несионистами»… и… израильским сионистам удалось одержать победу над своими соперниками из американских сионистских организаций» (цит. изд., с. 18). Кстати сказать, эти «соперники» и в США, и в других странах, подчеркивает С. М. Сергеев, «отнюдь не собирались переселяться в «землю обетованную»…» (там же, с. 21).

Уже из этого видно, что с момента возникновения государства Израиль ясно обнаружилось противостояние принципиально различных «сионизмов» (хотя, конечно, две эти тенденции развивались и раньше), причем руководитель израильского, «национального» сионизма в какой-то момент или вообще отказывается сотрудничать с сионистами диаспоры, или даже ведет борьбу с ними.

Но борьба эта была заведомо неравной, и со второй половины 1960-х годов израильский сионизм оказался в подчинении (все более увеличивавшемся) у «международного» сионизма. Я полагаю, что значительная или даже очень значительная часть израильтян, подобно М. Агурскому, направляет все свои усилия на развитие самостоятельного еврейского общества и государства, но факты свидетельствуют о том, что положение Израиля зависит (и чем дальше, тем больше) от воли международного сионизма, имеющего, в частности, такую экономическую мощь, которой Израиль не способен хоть как-то противостоять.

По сведениям одной из важнейших израильских газет «Гаарец», только сионисты США к 1980-м годам располагали капиталом более полутора триллионов (!) долларов; это превышало собственные экономические возможности Израиля по меньшей мере в сто раз! Таким образом, можно сказать, что с точки зрения экономической мощи израильский сионизм, если сопоставлять его с международным сионизмом, как бы даже вообще не существует…

* * *

В 1963 году Бен-Гурион, так или иначе отстаивавший самостоятельность Израиля, был вынужден уйти в отставку. Пост премьер-министра занимал до своей смерти в 1969 году Леви Эшкол (его, в свою очередь, сменила Голда Меир). При нем в декабре 1964 — январе 1965 года состоялся XXVI сионистский конгресс, который «торжественно провозгласил наступление «новой эры» сотрудничества между Израилем и диаспорой… «Лицом к диаспоре» — таков стал теперь главный лозунг Израиля».

Это вызвало резкое, подчас даже крайне резкое сопротивление «национальных» сионистов. Один из известнейших журналистов Израиля Ури Авнери писал об этом самом XXVI сионистском конгрессе: «Этот конгресс, который вы здесь, у нас (то есть в Израиле. — В. К.), устроили, представляет для нас явление чуждое и отвратительное, мы не знаем, что такое сионизм… Он вертится среди нас, как живой труп, и дурит наш ум… И не только наш ум, но и все наши административные порядки, политическую систему и проблему нашего национального существования».

Позднее, в 1968 году, У. Авнери издал книгу с выразительным названием: «Израиль без сионизма». Но подобные Авнери противники проникновения в Израиль всемогущих рук международного сионизма явно не смогли настоять на своем, и к концу 1960-х годов Израиль всецело оказался во власти этих рук (это, конечно, не значит, что все граждане Израиля довольны таким результатом).

Полное подчинение Израиля международному сионизму сразу же весьма «предметно» воплотилось в резком увеличении «помощи» со стороны сионистских организаций и США, где эти организации уже имели громадное влияние (об этом ниже).

Если за первые два десятилетия существования Израиля сионистские организации различных стран оказали Израилю помощь в размере 2 млрд. 895 млн. долларов, то за следующие полтора десятилетия эта помощь выразилась в сумме 17 млрд. 240 млн. долларов, то есть если сначала за год в среднем «выдавалось» всего по 150 млн. долларов (хотя, «казалось бы, — пишет скрупулезный исследователь этой проблемы Б. Ф. Ямилинец, — помощь сионистских организаций должна была быть наибольшей именно в начальный период становления государства»), то с конца 1960-х годов ежегодная «лепта» выросла до более чем миллиардной суммы, то есть в 7 раз!

В еще большей степени выросла «помощь» США: так, за 1948-1967 годы она составила сумму всего в 1 млрд. 219 млн., а за 1968-1978-й — 12 млрд. 89 млн. долларов. Итак, увеличение от 60 млн. в год до миллиарда в год — то есть почти в 17 раз!

Сам по себе этот невероятный «скачок» недвусмысленно и, так сказать, практически доказывает, что Израиль со второй половины 1960-х годов был прочно включен в систему международного сионизма — хотя, вполне возможно, это не совпадало с устремлениями многих или даже очень многих граждан Израиля; можно предположить, что к этим гражданам принадлежит и сам Михаил Агурский. Но так или иначе именно с того момента, когда Израиль «подчинился» международному сионизму, СССР был объявлен «врагом евреев номер один».

По тем или иным причинам Михаил Агурский не ставит в своей статье вопрос о «неоднородности» сионизма. Но, как уже отмечалось, в статье ясно обнаруживается противоречивость, связанная именно с тем, что есть два совершенно разных сионизма. В частности, когда М. Агурский говорит как о «не менее важной» (в сравнении с задачей национального возрождения) для сионизма направленности «против традиционных религиозных кругов», речь идет, в сущности, не о «национальном» сионизме, но именно о международном сионизме, который вовсе не склонен к культивированию национальных традиций, хотя вроде бы и выступает как идеология еврейской нации.

Общепризнанный современный центр международного сионизма — США, и хотя речь идет о явлении всемирного характера, американский «вариант» дает возможность судить если не обо всем в международном сионизме, то о главном.

Хотя это утверждение может быть воспринято как странный парадокс, сионизм в США за последние десятилетия во многих отношениях утратил и продолжает утрачивать черты действительно национального движения, хотя и выдает себя за таковое, и мнится таковым в умах очень многих людей.

Начнем с вопроса о религии, ибо иудаизм всегда был неотъемлемым и даже основополагающим компонентом национальной сущности евреев. В солидной работе Д. Е. Фурмана «Иудаизм в политической жизни США в 70-е — начале 80-х годов», опирающейся на многочисленные американские источники, показано, что за последнюю четверть века всего только 24 процента евреев США посещают синагоги. Это, конечно, очень мало, особенно если учесть, что, как справедливо говорит Д. Е. Фурман, «иудаизм — религия, придающая непосредственно сакральное значение кровным узам, происхождению «от Авраама, Исаака и Иакова». На протяжении более чем тысячелетия он был основной силой, предохраняющей евреев от ассимиляции и сохраняющей у них сознание своей общности… Иудаизм — религия этническая по своей сути, постулирующая сохранение этноса как высшее религиозное требование… Фактически религия и религиозные традиции — единственная объективная основа обособленности евреев и общности различных еврейских этнических подгрупп» (там же, с. 169-170), то есть единственная объективная основа еврейской нации.

Правда, Д. Е. Фурман сообщает, что, хотя синагоги посещают менее четверти американских евреев, «формальными членами иудаистских религиозных общин являются около половины евреев США» (с. 167). Согласно опросу, проведенному знаменитым институтом Гэллапа в 1971 году, о своей принадлежности к иудаизму заявили 40 процентов евреев США.

Однако эта цифра вовсе не дает представления о реальном положении дела. Ибо подавляющее большинство евреев США, хотя бы в какой-то мере признающих свою причастность к иудаизму, в действительности принадлежат к более или менее коренным образом модернизированным формам традиционной религии — формам, совершенно неприемлемым для настоящих, «ортодоксальных» иудаистов. А к «ортодоксальному» иудаизму принадлежали к 1984 году всего лишь только 6 процентов евреев США!

Наиболее последовательная модернизация привела к тому, что «обновленный» иудаизм, как сообщает Д. Е. Фурман, «отказался от множества элементов религиозного закона, приблизил строй службы в синагоге (которая стала называться «храмом») к строю службы в протестантских церквах и отказался от основных догм иудаистской ортодоксии — веры в мессию, который восстановит Израильское царство… Эти догматы стали толковаться… в духе расплывчатого либерального прогрессизма (эпоха мессии — это создаваемое в результате усилий всего человечества справедливое общество и т. п.)».

И в США идет «резкое обострение отношений» между модернизаторами и ортодоксальным иудаизмом. «До последнего времени реформисты для ортодоксов были «еретиками», но все же евреями… Сейчас они постепенно превращаются для них из евреев-еретиков просто в неевреев» (цит. изд., с. 178). И в этом «отлучении», несомненно, есть своя «правота».

Д. Е. Фурман сообщает, что «несмотря на все призывы раввинов… число смешанных браков начинает расти катастрофически». До 1960 года до 13 процентов всех браков заключалось с неевреями, с 1961-го по 1965 год — 29 процентов, с 1966-го по 1972 год — 48 процентов — то есть почти половина!

И уже к 1980 году «до 22 процентов — то есть почти четверть — членов реформистских иудаистских общин не являлись по происхождению евреями…» (там же, с. 176, 177).

Можно было бы привести еще множество различных фактов, показывающих, что в США происходит своего рода интенсивная «денационализация», или, вернее будет сказать, интернационализация евреев.

Естественно, этот процесс и его носители оказываются враждебными собственно национальному сионизму и в самих США (где, правда, «националы» составляют меньшинство), и в Израиле. В цитированной работе Д. Е. Фурмана достаточно развернуто говорится о все обостряющейся вражде и борьбе двух сионизмов.

* * *

Мною уже приводились суждения М. Агурского о том, что в 1920-1930-х годах в СССР «главными и почти исключительными врагами» сионизма (разумеется, «национального») были евреи-интернационалисты. Сегодня в США явно создалась вполне аналогичная ситуация, хотя и с характерным отличием: евреи, которые противостоят традиционному национальному самосознанию, называют себя не интернационалистами (как это было в СССР), а сионистами.

И есть все основания утверждать, что их «главными» врагами в тех же США сейчас являются, как это ни парадоксально, те евреи, которые по многим и очень существенным причинам отвергают международный, «интернациональный» сионизм.

Только невежество или — это еще более распространенное явление — заведомое нежелание глубоко разобраться в существе проблемы (то есть как бы безвыходное невежество) обусловливает тот факт, что многие люди в СССР представляют себе явление, известное под названием «сионизм», в качестве единого целого и, с другой стороны (а это, между прочим, еще хуже и вреднее по своим последствиям), отождествляют сионистов и евреев.

На самом же деле и в США, и в мире вообще, как я постараюсь показать, несомненное большинство евреев не принадлежат к сионизму, а многие из них ведут с ним бескомпромиссную и даже непримиримую борьбу (здесь, как и далее, речь идет о международном сионизме). Так, в сионистских организациях диаспоры числится 1 млн. 200 тыс. человек, то есть всего 11 процентов евреев, живущих вне Израиля (Государство Израиль. Экономика и политика. — М., 1982, с. 27).

Один из наиболее ярких и сильных антисионистских деятелей — американский ученый и публицист Альфред Лилиенталь. Он родился в 1915 году в Нью-Йорке, участвовал во Второй мировой войне, с 1967 года издавал ежемесячник «Миддл ист перспектив», опубликовал около десятка книг и множество статей, посвященных в основном проблемам сионизма.

Профессор Лилиенталь отнюдь не принадлежал к «друзьям СССР». Он был близок к движению, определяющему себя как «духовный» или «религиозный» сионизм и противостоящему международной сионистской политике.

К великому сожалению, в СССР были напечатаны лишь фрагменты из его замечательных книг «Оборотная сторона медали» (1965) и «В сетях сионизма» (1978). Между тем книги эти раскрывают проблему не только с большим знанием дела и глубиной постижения, чем это характерно для подавляющего большинства книг о сионизме, опубликованных в СССР, но нередко и с более решительным критическим пафосом.

Вполне понятно, что Альфред Лилиенталь подвергался многолетней травле со стороны сионистов. В одном из своих интервью, данном во время правления администрации Рональда Рейгана, он говорил: «Разделаться со мной хотят многие… Совсем недавно… пропали бесследно ценнейшие материалы о тайных контактах вашингтонских и израильских правителей… Влияние сионистского лобби никогда еще не было столь ощутимым, как при нынешней администрации. Все ее ключевые посты практически в руках этой «мафии»… Я еврей. Но выступал и выступаю против политики сионизма. Самое страшное, что они могут со мной сделать, — уничтожить меня физически. И все же эта угроза меня не остановит. Принципы справедливости мне значительно дороже…».

А. Лилиенталь действительно представлял немалую опасность для сионизма, ибо он еще четверть века назад видел то, что до сих пор, увы, не видят подавляющее большинство специалистов по сионизму, не говоря уже об обычных наблюдателях. Он писал в своей книге «Оборотная сторона медали», что сионисты за последнее время вовлекли в движение отнюдь не только евреев: «Ратуя за единство евреев, сионисты приобрели влияние не только среди них, но и среди христиан… (то есть неевреев. — В. К.). Христиане-сионисты составляют немаловажный отряд этого тесно спаянного, щедро финансируемого и хорошо организованного движения».

Надо сказать, что сегодня следует внести поправку: христиане, то есть неевреи, составляют уже не «немаловажный отряд», а целую армию, которая имеет, пожалуй, важнейшее значение для дела сионизма.

Выше уже говорилось, что большинство синагог в США к 1970-м годам было превращено в иудаистско-протестантские «храмы», которые без всякой натяжки способны объединить иудеев и христиан, и что половину браков американские иудеи заключают с христианами.

* * *

Так обстоит дело в очень важных сферах религии и семьи. Но еще более выразительно положение в сфере политики. Один из ведущих сотрудников Института США и Канады АН СССР С. М. Рокотов писал, что в 1983 году среди 535 членов конгресса США было только 38 евреев — «8 в сенате и 30 — в палате представителей». Однако, «как правило, в поддержку выгодных сионистам акций в конгрессе выступают 70-80 сенаторов (из 100) и 300-350 членов палаты представителей (из 435)». В результате простейшего подсчета выясняется, что на одного еврея в конгрессе приходится в среднем не менее восьми поборников сионизма — неевреев. И так обстоит дело, разумеется, вовсе не только в конгрессе и, добавим, не только в США.

Альфред Лилиенталь, много лет изучавший проблему, сообщал, что, «как правило, почти все без исключения журналы и газеты, радио и телевидение пропагандируют сионистскую точку зрения». Понятно, что большинство людей, занятых в средствах массовой информации, — не евреи, но они все же принадлежат по своим основным позициям к сионизму. Один из советских корреспондентов в США в тоне некоторого изумления писал о силе «сионистского лобби», «мощнее и влиятельнее которого среди политических сил в стране едва ли и сыщешь».

В этом высказывании, прошу прощения, было немало наивности. Во-первых, само словечко «лобби» навязывается сионистскими средствами массовой информации, чтобы сбить с толку. Какое уж тут «лобби», если его линии вполне соответствует позиция 70-80 процентов членов высшего законодательного органа страны! С другой стороны, едва ли вообще стоит пытаться «сыскать» в США «политическую силу», которую можно сравнивать с сионизмом, членами различных организаций коего являются в США около 900 тысяч человек. Ведь каждому, кто знаком хотя бы с соответствующими статьями в энциклопедических словарях, известно, что, в отличие от европейских партий, в США партии (в том числе и республиканская, и демократическая) вообще не имеют членства (их «членами» как бы считаются те, кто на данных выборах голосует за кандидатов данной партии) и обладают лишь аппаратом, то есть всего несколькими сотнями функционеров разных рангов (только во время предвыборных кампаний этот аппарат вырастает до нескольких тысяч человек).

К тому же сионисты имеют своих людей в обеих партиях сразу — как, впрочем, и в любых организациях и структурах США. И опять-таки среди этих людей евреи составляют заведомое меньшинство. Ну, может быть, не столь малое, как в конгрессе (то есть в среднем 1:8), но все же именно меньшинство. И необходимо подчеркнуть, что сегодня дело обстоит именно так отнюдь не только в США, но и в любой другой стране.

Показав, что современный сионизм вовсе не есть национальное явление, Альфред Лилиенталь тем самым и дал разгадку его громадной, поистине «невероятной» силы. Председатель комитета начальников штабов армии США генерал Джордж Браун воскликнул в 1974 году: «Это лобби, и настолько сильное, что этому с трудом веришь…» (Кстати сказать, высокопоставленному генералу под угрозой отставки пришлось на специальной пресс-конференции «извиниться» за свои опасные суждения.)

* * *

Итак, поборники сионизма в США (и равным образом во всех других странах) в большинстве своем не являются евреями. Собственно говоря, простое трезвое размышление способно привести к несомненному выводу о том, что, если бы силы сионизма состояли из одних евреев или хотя бы даже в основном из евреев, сионизм никак не смог бы приобрести той невероятной власти, которой он обладает сегодня.

Что же побуждает неевреев примкнуть к сионизму? Альфред Лилиенталь раскрывает целую систему вовлечения неевреев (он обычно употребляет обозначение «христиане») в движение. Здесь действуют и корысть, и страх, и непонимание сути дела, и т. п. Но одним из самых сильных и безотказных средств воздействия является, как он показывает, постоянно «демонстрируемое» в средствах массовой информации и в ходе любых политических акций чудище антисемитизма.

Альфред Лилиенталь писал об этом еще в 1965 году: «Мельчайший инцидент раздувался до размеров серьезной опасности… Так антисемитизм был возведен в ранг веры и превратился в приводной ремень политики сионизма…

Путем ловкого препарирования новостей, что всегда позволяют доброжелательные к сионистам средства информации, каждый инцидент в мире, к которому оказались причастными евреи или еврей как жертва случая, преподносится общественности как проявление антисемитизма. Во всех массовых трагедиях, в которых, кроме евреев, были и другие жертвы, пропаганда подчеркивала только судьбу евреев как доказательство преследований расистского характера. В свое время был поднят большой шум… когда евреи были расстреляны во время войны в Алжире (Алжиро-французская война 1950-х годов), хотя они погибли как европейцы, как сторонники Франции, но не как представители чужого меньшинства… Постоянно выставлялась одна и та же искаженная историческая картина, изображающая евреев единственными мучениками, в то время как остальной мир захлебывался от счастья».

Непрерывные и доводимые до надрывности крики об угрозе антисемитизма, который, мол, вот-вот приведет к ужасающим последствиям, — это исключительно действенное средство для вербовки поборников сионизма. Ссылка на эту «страшную угрозу» позволяет одним из таких поборников прикрыть «возвышенным мотивом» своекорыстный (или иной, лишенный всякой «идеальности») смысл своего слияния с сионизмом, а другим (по-видимому, менее многочисленным) искренне считать себя благородными соратниками загнанной в угол или даже стоящей на грани гибели нации. Этот миф особенно несостоятелен в силу того, что в сравнении с любым другим этносом мира евреи находятся в гораздо, даже несоизмеримо большей безопасности, так как рассредоточены по всем континентам (около половины — в Северной и Южной Америке, около четверти — в Израиле и примерно столько же — в различных странах Европы; достаточно многочисленно еврейское население и в Африке, особенно в ЮАР, и в Австралии). Это наличие «этнических баз» сионистов на всех континентах дает им к тому же гигантские преимущества в политическом, экономическом и идеологическом плане.

Конечно, поборники сионизма не могут не видеть, что в действительности они служат обладающей почти невероятной властью силе, но «оправдывают» свою службу тем, что мощь сионизма якобы может быть вдруг повержена левиафаном антисемитизма.

Замечателен в этом отношении один вывод Альфреда Лилиенталя: «Нежелание могущественной и зажиточной еврейской общины в Соединенных Штатах провести объективные научные исследования антисемитизма говорит о многом. Ни религиозные, ни светские руководители многих еврейских организаций не хотят терять это могущественное оружие. Уничтожьте предрассудок — и вы потеряете приверженцев веры… Поэтому не надо никаких научных атак на проблемы антисемитизма».

А. Лилиенталь приводит весьма уже давнее, но прямо-таки проникновенное признание Давида Бен-Гуриона: «Если бы у меня было столько же власти, сколько желаний, я бы подобрал… преданных нашему делу молодых людей… и послал бы их в страны, где евреи погрязли в греховном самодовольстве. Этим молодым людям я бы приказал… преследовать евреев грубыми методами антисемитизма под такими лозунгами, как «Грязные евреи!», «Евреи, убирайтесь в Палестину!» (цит. произв., с. 103-104).

Желание Бен-Гуриона, в сущности, позже исполнилось: так, например, сам Рональд Рейган 13 марта 1984 года заявил, что в США «евреи подвергаются преследованиям и насмешкам». Президент опирался на данные прессы: в 1980 году «было зарегистрировано 337 актов антисемитского вандализма и 112 случаев насилия в отношении евреев», а в 1982-м — уже «829 бандитских нападений» на них.

Но поскольку в США за год совершается более 12 миллионов преступных деяний, притом более миллиона из них — с применением физического насилия, естественно поставить вопрос о том, сколько не «бандитских нападений» претерпевают за год американские ирландцы, поляки, итальянцы, мексиканцы (преступления в отношении людей этих этнических групп нередко сопровождаются оскорблениями национального достоинства) и т. п. Однако, как показал уже А. Лилиенталь, любой случай с евреем громогласно объявляется в средствах массовой информации выражением грозящего всеобщей катастрофой антисемитизма.

И в изданной в 1979 году книге Г. Куинли и Ч. Глока «Антисемитизм в Америке» (это одна из множества книг на данную тему) без обиняков утверждается, что «антисемитизм является преобладающим явлением в этой стране» и «более трети американцев могут быть отнесены к числу антисемитов».

Важно оговорить, что Бен-Гурион, мечтая тридцать с лишним лет назад об инсценировках антисемитских выходок, имел в виду цель побудить как можно большее число евреев бежать от этих инсценированных преследований в Израиль, дабы пополнить его население. Нынешние же «нападения» на евреев, часть из которых, по-видимому, представляет собой подготовленные сионистами инсценировки (это не является слишком смелым предположением), используются для иной цели — вбить в головы как можно более широких масс людей, что евреи задавлены и им постоянно угрожает смертельная опасность. Эта крутая пропаганда воздействует даже и на те страны мира, где евреев практически нет.

В 1988 году, будучи приглашен в Японию для чтения лекций о литературе СССР, я, в частности, побывал в университете Тэнри, где один из слушавших меня аспирантов задал мне несколько даже, признаюсь, ошеломивший меня вопрос: «Есть ли в СССР хотя бы один еврей, сумевший опубликовать свою книгу?» В ответ пришлось сообщить, что около половины писателей СССР, о которых я упомянул в своей лекции (а в лекции речь шла о нескольких десятках наиболее известных писателей), являются евреями. Но на лице крепко распропагандированного аспиранта выразилось явное недоверие к моим словам. Он не возразил мне, наверное, только из-за врожденной японской деликатности. После лекции заведующий кафедрой, видный русист профессор Фукаси Оотани просил меня извинить невежество аспиранта.

* * *

Нельзя не сказать несколько слов о самом феномене антисемитизма, поскольку он имеет такое первостепенное значение для сионизма.

Те или иные проявления национальной неприязни — это, увы, реальность, с которой сталкивались так или иначе люди, принадлежащие к любой нации, — особенно если дело идет о нациях, представители которых живут в различных странах, — как, скажем, армяне или китайцы. Словом, это одно из многих прискорбных явлений человеческого бытия.

Но совершенно иной смысл и последствия имеют основывающиеся на феномене национальной неприязни целенаправленные политические акции. Одно дело — бытовые конфликты или литературная полемика и совсем другое — крупномасштабная деятельность мощных организаций. Здесь и в самом деле, как любили говорить простодушные гегельянцы, количество переходит в качество.

Сионисты сумели сделать «проблему антисемитизма» чуть ли не одной из основ государственной политики (притом мировой политики) США. Видный политический деятель США Джордж Болл, занимавший, в частности, пост заместителя государственного секретаря (то есть заместителя министра иностранных дел), писал в 1982 году, что в отношении сионизма «ни одно правительство после Эйзенхауэра не занимало достаточно твердой позиции». Дуайт Эйзенхауэр был президентом в 1953 — 1961 годах и действительно еще мог «поставить на место» сионистов. Его преемник Джон Кеннеди в какой-то момент попытался поступить так же: в начале 1963 года он заявил в своем послании, что либо в Израиле будут прекращены работы по строительству собственного атомного реактора, либо Израиль должен будет обойтись без американской помощи, включая помощь американских евреев. В тех условиях сионисты уступили американским требованиям. Однако через несколько месяцев Джон Кеннеди был убит, а его преемники уже никогда не предъявляли подобного рода претензии…

С того же времени от сионизма стали чуть ли не всецело зависеть многие аспекты отношений между США и СССР. И на первый план выдвинулась именно «проблема антисемитизма» — в частности, требование снятия любых ограничений для еврейской эмиграции из «царства антисемитизма» (если уж в жизни самих США, согласно цитированному заявлению сионистских авторов, «антисемитизм является преобладающим явлением», то что уж говорить об СССР…).

Но когда после 1985 года ограничения (которые были, разумеется, ограничениями отнюдь не для евреев, а для граждан СССР вообще) начали исчезать, выяснилось, что, во-первых, поток эмигрантов не так уж резко увеличился, а во-вторых, что эмигрирующие руководствуются стремлением не бежать куда угодно, лишь бы спастись от «разгула антисемитизма», но рассчитывают на хорошо обеспеченную статусом «беженцев» жизнь в США (известно, что лишь менее десяти процентов эмигрирующих из СССР евреев отправляются в Израиль).

И тогда начиная с 1988 года были предприняты политические акции, призванные, так сказать, заставить бежать из СССР куда угодно. Об этом сообщала лондонская газета «Индепендент он санди» (подкрепляя свою заявленную в самом названии — «индепендент» — репутацию «независимой»): «К процессу эмиграции евреев из СССР причастна израильская разведка «Моссад», которая провоцирует беспорядки внутри Советского Союза. Действующее в ее рамках управление по психологической войне распространило в России слухи о еврейских погромах, в связи с чем власти в Москве были вынуждены выступить с успокоительными заявлениями». (См.: «Московский комсомолец» от 3 марта 1990 г., с. 3.)

* * *

Нельзя, впрочем, умолчать о том, что средства массовой информации, включая телевидение, нередко поистине «обесценивали» усилия «Моссад». Что там кухонные разговорчики каких-то «психологов» из этой разведки! Вот всего один пример (их можно бы приводить десятками) — письмо московской жительницы И. Щ., опубликованное тиражом 4,6 млн. экземпляров в «Огоньке» (№ 13 за 1990 год).

Уже сама «шифрованная» подпись долженствует свидетельствовать о том, какой страх владеет автором письма. Возник этот страх давно. И. Щ., которая, как она сообщает, в 1967 году окончила среднюю школу «с круглыми пятерками и с кипой грамот за литературные олимпиады», побоялась даже сделать попытку поступить «на журфак» (куда евреев, конечно же, не берут…), о котором мечтала, и пошла на исторический факультет.

Правда, в самом письме содержится (как этого не заметила И. Щ.?!) решительное опровержение: оказывается, в редакции газеты, которую недавно посетила И. Щ., только среди «заместителей заведующих отделами — 24 процента евреев». Естественно предположить, что эти заместители находятся как раз в сорокалетием возрасте и, следовательно, успешно поступили на «журфак» именно тогда, когда И. Щ. опасалась даже пробовать это сделать.

Но еще более весомо опровергает опасения И. Щ. тот факт, что само это ее очень вольное сочинение под названием «Отчаяние» опубликовано почти пятимиллионным тиражом! Выходит, все ее страхи по поводу того, что ей-де наглухо закрыты дороги в журналистику, абсолютно беспочвенны!

В конце концов И. Щ. и ее единомышленникам стоило бы подумать над следующими статистическими данными. В 1980 году из 137 млн. 397 тыс. русских работали в качестве специалистов с высшим и средним специальным образованием 17 млн. 319 тыс. человек — то есть 12 с лишним процентов от всего русского населения. Примерно та же картина у других народов СССР (9-15 процентов). Между тем из 1 млн. 810 тыс. евреев работало в 1980 году 549 тыс. таких дипломированных специалистов — то есть 30 процентов! О какой же дискриминации евреев в сфере образования может идти речь?!

Но обратимся к другому страху И. Щ. Она сообщает, что «устала трястись каждый день» в постоянном ожидании того, что ее муж «схлопочет прикладом (?!) по голове или ножом в живот», а ее «мать на восьмом десятке прикончит, заходясь от «патриотизма», один из тех уголовников, которых она, адвокат, всю жизнь защищала», устала «сидеть взаперти, советуясь «с мамой с юридической точки зрения»: имеется ли право, когда ОНИ «ворвутся, стукнуть ИХ по голове?»

Рассказывая о первом своем страхе, И. Щ. сослалась на «фактический пример»: ее «сверходаренный одноклассник» еврей только «с седьмого раза» смог поступить на биофак.

Но почему И. Щ. не привела хоть какой-либо «пример» из какого-либо периода многовековой истории многонациональной Москвы или любого другого русского (это надо подчеркнуть) города — пример того, как люди из коренного населения «врывались» в жилища людей нерусского происхождения и «приканчивали» их за то, что они нерусские? Все дело в том, что невозможно привести такие примеры, И. Щ. только провокационно «ожидает» их — и, без сомнения, напрасно.

Сошлюсь на высказывание Ф.М. Достоевского, который писал в 1877 году: «Весь народ наш смотрит на еврея без всякой предвзятой ненависти. Я пятьдесят лет видел это. Мне даже случалось жить с народом, в массе народа, в одних казармах, спать на одних нарах. Там было несколько евреев… И что же, вот эти-то евреи чуждались во многом русских, не хотели есть с ними, смотрели на них чуть не свысока… И что же, — вместо того, чтоб обижаться на это, русский простолюдин спокойно и ясно говорит: „Это у него вера такая, это он по вере своей не ест и сторонится“… и… от всей души извиняет еврея».

* * *

Еще раз подчеркну: абсолютно необходимо последовательно разграничивать евреев и сионистов, которые опасны для евреев не менее, а в определенных отношениях даже более, чем для других народов. Это понимают не только такие видные исследователи, как Альфред Лилиенталь (я сосредоточился на его работах, но можно было бы сослаться и на множество работ других еврейских авторов из различных стран), но и многие рядовые евреи. Так, одна из еврейских общин США сделала следующее заявление: «Сионисты считают, что идею господства над миром можно осуществить политическими, экономическими и религиозными средствами, — но мы не разделяем их цели. Мы против сионизма с его манией величия, ибо он является могильщиком нашего народа… Планы сионистов вредны для большинства нашего народа и являются преступлением в отношении других народов».

Люди, которые считают нужным или необходимым противостоять сионизму, должны отдавать себе ясный отчет в том, что антисемитизм — могущественнейшее оружие в руках сионизма, и каждый, кто выражает национальную неприязнь к евреям (а не борется против сионистских политических деятелей, независимо от того, евреи они или нет), выступает — хотел он этого или не хотел — как прямой пособник сионизма, в конце концов, даже как невольный агент сионистской разведки, распространяющей слухи о готовящихся погромах.

Стоит указать на курьезное положение дела: любые нападки на евреев во многом попросту бьют мимо сионизма, так как — о чем подробно говорилось выше — большинство участников сионистской политики не являются евреями.

Но не менее сложна и проблема «сионисты и евреи». Очень характерна и выразительна в этом отношении ситуация, которую можно назвать «феноменом Альберта Эйнштейна». Один из широко известных членов Верховного Совета СССР профессор А. А. Денисов рассказывал на страницах «Литературной газеты» (1990, № 9) о злоключениях своей работы «Мифы теории относительности»: «Несколько раз я пытался опубликовать свои статьи, посвященные этой проблеме, в научных журналах. В ответ имею кипу однотипных ответов из разных редакций: „Опубликовать Вашу статью не можем, поскольку ее выводы противоречат теории относительности“… Все дело в том, что уже более двадцати лет назад президиум Академии наук СССР принял постановление, в котором предлагалось не рассматривать никакие посягательства на теорию относительности. Ни больше ни меньше. Ничего подобного мировая наука не знала… Те же сложности возникли у академика А. Логунова… несмотря на то, что сам он является вице-президентом Академии наук СССР».

В 1989 году А. А. Денисову удалось все же размножить свою небольшую работу на ротапринте в Вильнюсе в местном институте научно-технической информации. Но после выхода этой почти «самиздатской» книжки «началась, — сообщает А. А. Денисов, — фантасмагория, сравнимая, я не преувеличиваю, лишь с деяниями средневековой инквизиции… Требовали моего увольнения, лишения меня докторской степени. Но тут как раз… я стал депутатом, а как вы знаете, уволить народного депутата непросто. Но «дело» на этом не закончилось. Уже будучи на съезде, узнал от председателя мандатной комиссии, что и туда поступают письма с требованием отозвать меня… на основании того, что профессор Денисов не может быть депутатом, поскольку не так понимает теорию относительности… Продолжаются разнообразные гонения на кооператив, торгующий моей книгой, его угрожают «уничтожить… если он не перестанет продавать мои «Мифы»…»

В глазах многих людей, не знающих глубокой подоплеки дела, все это может предстать как некий абсурд. Но начать целесообразно, пожалуй, с того бесспорного положения, что любые «запреты» на критический анализ теории относительности абсурдны в самом прямом и точном значении слова.

Суть проблемы была со всей ясностью и основательностью охарактеризована в последней книге Норберта Винера. «До кризиса физики 1900-1905 годов было общепринято, — писал Н. Винер, — что основные понятия математической физики получили свое завершение в трудах Ньютона. Пространство и время, масса и количество движения, сила и энергия были понятиями, установленными, казалось бы, раз навсегда. Задача физики будущего сводилась лишь к построению моделей, которые объясняли бы все еще не изученные явления с помощью этих основополагающих категорий.

После открытий Планка и Эйнштейна стало ясно, что задача физики не столь проста. Категории физики начала XVIII века нельзя было считать абсолютной истиной. Задача физиков нашего времени в определенном смысле противоположна той, которую ставила перед нами ньютоновская наука: теперь мы должны привести количественные наблюдения окружающего нас мира в стройную систему».

Итак, выдающиеся деятели математической физики XX века (Н. Винер назвал имена М. Планка и А. Эйнштейна, но к ним следует с полным основанием присоединить равноценные им имена А. Пуанкаре, X. Лоренца, Н. Бора, В. Гейзенберга) показали, что реальность более сложна и многогранна, чем это представлялось согласно господствовавшей ранее ньютоновской «стройной системе». Вместе с тем Н. Винер констатировал, что эти ученые вовсе не создали новой «системы», и задача современной и будущей науки состоит в стремлении создать такую систему.

Из этого абсолютно ясно, что так называемая эйнштейновская физика ни в коем случае не может рассматриваться как нечто «законченное»; напротив, она представляет собой своего рода стимул для постоянной работы над созданием новой «системы». Любой «запрет» на критику теории относительности есть не что иное, как попытка напрочь остановить развитие физики.

* * *

Почему же этот запрет все же существует? Он всецело порожден тем, что вполне можно определить как «культ личности Эйнштейна» — культ, надо сказать, прямо-таки безграничный.

До 1919 года Эйнштейн, которому тогда было уже сорок лет, занимался обычной научной деятельностью в тесном контакте с рядом своих — вполне, кстати, достойных его — коллег и имел равную с ними известность. Но в 1919 году произошел неожиданный и неслыханный взрыв популярности Эйнштейна, о чем можно узнать из любого его жизнеописания.

Изменение статуса Эйнштейна было поистине невероятным и поразительным. Один из известнейших его биографов, К. Зелиг, сообщает, что еще в первой половине 1919 года курс лекций Эйнштейна, который он бесплатно читал в Цюрихском университете, посещали всего лишь 15 студентов и 22 вольнослушателя, а ректорат ставил к тому же перед ученым разного рода обидные препятствия. Но уже с конца 1919 года «имя Эйнштейна… очень быстро облетело все страны. На него накинулась целая армия охотников за автографами, издателей, репортеров и поклонников модных знаменитостей».

Более подробный рассказ об удивительно быстром создании «мифа Эйнштейна» содержится в книге А. Пайса «Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна» (М.: Наука, 1989). Здесь цитируются многочисленные газетные сообщения насчет того, что Эйнштейна «встретили такие толпы, что полиция была не в состоянии справиться с опасной давкой» (с. 292). А в СССР в 1920-1923 гг., когда книг издавалось ничтожно мало, вышло более двадцати книг и брошюр об Эйнштейне…

«Так продолжалось в течение всей жизни Эйнштейна… Благодаря новой силе XX в. — средствам массовой информации, которые наводнили мир его портретами и описаниями, — его узнал весь мир… — отмечает А. Пайс. — Сравните, к примеру, «случай Эйнштейна» с другим крупным открытием в физике, которое произвело сенсацию во всем мире благодаря прессе. Я говорю о Рентгене и лучах, открытых им в 1895 году. Тогда в центре внимания было само открытие, а отнюдь не личность ученого. Значимость открытия сохранилась, но его освещение в печати после достижения пика постепенно сошло на нет» (указ. изд., с. 297-298).

Совершенно по-иному было с Эйнштейном, где важна была прежде всего «личность» и ее безграничный культ. Создание «мифа Эйнштейна», рассказывает А. Пайс, совпало с тем, что у ученого появился «интерес к судьбе евреев… Больше других пробуждению национального самосознания Эйнштейна способствовал Курт Блюменфельд, с 1910 г. генеральный секретарь Исполкома сионистских организаций мира, находившегося тогда в Берлине… Бен Гурион назвал его величайшим революционером духа в движении сионистов… Именно Блюменфельду удалось убедить Эйнштейна поехать с Вейцманом (Хаим Вейцман (1874-1952) — в те годы президент Всемирной сионистской организации, впоследствии — первый президент Израиля. — В. К.) в Соединенные Штаты (в апреле — мае 1921 г.)» (там же, с. 302-303).

Впрочем, К. Блюменфельд сам рассказал об этом в своих воспоминаниях об Эйнштейне, вошедших в известный сборник «Светлое время — темное время» (1956), к сожалению, не изданный в нашей стране. «Еврейство не было для него проблемой, — вспоминал К. Блюменфельд. — Имелся целый ряд одаренных еврейских писателей и философов, которые прилагали усилия, чтобы заинтересовать его еврейской проблемой». Но попытки эти «не имели успеха… Эйнштейн рассматривал еврейский вопрос как дело людей ограниченных и остающихся в прошлом…».

«Вплоть до 1919 года Эйнштейн не имел никаких связей ни с сионизмом, ни с сионистским образом мыслей… — подчеркивает К. Блюменфельд. — В феврале 1919 года произошла встреча (мемуарист имеет в виду свою встречу с Эйнштейном. — В. К.), которая произвела переворот в отношении Эйнштейна к еврейскому народу. В это время Феликс Розенблюм представил список еврейских ученых, у которых мы хотели пробудить интерес к сионизму. Среди них был Эйнштейн. Естествоиспытатели уже много лет знали о значении этого человека; но когда мы его посетили… еще не было толпы интервьюеров, фотографов и любопытных, которые осаждали его в последующем» (указ. изд., с. 76).

К. Блюменфельд рассказывает, что он применял особый «метод, который использовали друзья и сторонники сионизма: именно извлекать из человека только то, что в нем узко заключено, и никогда не пытаться привносить нечто такое, что не соответствует его сущности… Я предложил Эйнштейну прийти на той же неделе на доклад, который я должен был сделать в тесном кругу. В этой связи он сказал мне, что гравер Герман Штрюк старался заинтересовать его Библией и еврейской религией, однако безуспешно… Мой доклад пробудил в Эйнштейне представления, которые соответствовали его сущности… В последующие месяцы имел место ряд бесед, в которых о сионистском деле говорилось по большей части косвенно… Сионизм был постепенно втянут в круг его интересов… Достижимость успеха была обеспечена тем, что мне удалось так вжиться в его стиль, что в конце концов у него возникло чувство, что формулировки не привнесены в него извне, но спонтанно вырабатываются им самим… Мне постепенно удалось завоевать его доверие… В последующем неоднократно в Америке доверял он мне формулировки исходящих от него деклараций. В написанном от руки письме от 1 июня 1944 года сказано: «Я чувствую, что я стою к Вам ближе, чем я мог бы подумать. Это обнаруживается в том, что Вы без труда способны так копировать мой стиль, что по истечении некоторого времени я сам во многих случаях не могу определить, кем, собственно, из нас текст написан… Прошло уж 25 лет со времени Вашего первого визита ко мне» (там же, с. 75-76, 77).

* * *

Это замечательное изложение способов глубокой идеологической обработки подкрепляется последующим рассказом К. Блюменфельда: «10 марта 1921 года я получил пространную телеграмму от Хаима Вейцмана из Лондона. Я должен был побудить Эйнштейна отправиться вместе с ним в Америку… Он ответил сначала отказом… «Я не гожусь для той роли, которую Вы мне навязываете… Следует только использовать мое имя, которое теперь у всех на языке». Так как я оказался в затруднительном положении, я еще раз громко прочел телеграмму Вейцмана и сказал: «Не нам поручено знать, что необходимо сегодня сионистскому движению. Нам известны не все обстоятельства… И если Вы принимаете всерьез свой поворот к сионизму, то я имею право обратиться к Вам от имени доктора Вейцмана с просьбой… делать в любой момент то, что он сочтет необходимым…» Эйнштейн ответил: «…Для Вас телеграмма является приказом. Я понимаю, что и я в этом случае должен подчиниться»…».

Нельзя не отметить, что и после этого К. Блюменфельд продолжал соблюдать величайшую осторожность по отношению к Эйнштейну: «28 марта 1921 года я сообщил Вейцману в Лондон: «В последние дни я провел много времени с Эйнштейном, чтобы подготовить его к поездке в Америку. Эйнштейн, как Вам известно, не является сионистом в нашем смысле, и я прошу Вас не делать никаких попыток склонить его к вступлению в нашу организацию. Он всегда будет в нашем распоряжении, если мы будем нуждаться в нем для определенных целей».

И К. Блюменфельд свидетельствует, что Эйнштейн «подобно дисциплинированному сионисту выполнил целый ряд очень важных заданий, которые могли быть выполнены только им. Однако каждый раз приходилось убеждать его в том, что акция, в которой он должен был участвовать, исполнена смысла и сам он необходим для ее выполнения» (с. 50).

К. Блюменфельд отдавал себе ясный отчет в том, что Эйнштейн — не сионист в «нашем» (по его слову) смысле. Поэтому он писал (это письмо цитирует А. Пайс) X. Вейцману: «До меня дошли слухи, что Вы ждете от него выступлений. Здесь надо быть очень осторожным… Эйнштейн часто говорит вещи, которые могут нам повредить».

Правда, А. Пайс, в отличие от К. Блюменфельда, предпочитает не придавать особого значения подобным «деталям». Так, он пытается убедить читателей своей книги, что в 1952 году, когда ставший первым президентом Израиля X. Вейцман умер и президентский пост было предложено занять Эйнштейну, последний отказался будто бы только из-за болезни (хотя Эйнштейн умер лишь в 1955 г. и нужен был, конечно, как «символический», а не «работающий» президент).

Но гораздо лучше знавший эту сторону жизни Эйнштейна К. Блюменфельд опровергает заключение А. Пайса: «Мы, которые его (Эйнштейна. — В. К.) знали и любили, обязаны после его смерти говорить всю правду, — писал Блюменфельд. — В его сионизме имелись границы». И в конце жизни, по свидетельству К. Блюменфельда, Эйнштейн был убежден, что «круг людей, который однажды нашел силы вовлечь и в определенном смысле сформировать его… (имеется в виду круг сионистов. — В. К.), с определенного времени не имеет больше мужества вести борьбу за возрождение своего народа в его понимании» (с. 85).

Все это дает основания прийти к выводу, что Эйнштейн — пример выдающегося ученого, который, по сути дела, не был сионистом, но которого сионисты самым активным образом использовали и продолжают использовать в своих целях. Именно отсюда и вытекает яростный протест против любой критики теории относительности — критики, способной подорвать созданный сионистами «миф Эйнштейна». Любое критическое замечание об Эйнштейне неизменно объявляется «антисемитским».

* * *

Уже шла речь о настоятельной необходимости ясно сознавать, что сионист и еврей — это совершенно разные сути, которые недопустимо отождествлять или хотя бы даже сближать, как недопустимо, скажем, ставить знак равенства между немцем и фашистом (как отмечалось выше, к сионизму принадлежат люди самых разных национальностей; это полностью относится и к фашизму).

Имеет смысл, в частности, сказать несколько слов о другом крупнейшем ученом еврейского происхождения, имя которого уже было упомянуто, — Норберте Винере. Из его автобиографической книги «Я — математик» можно узнать, что он с ранних лет и значительно более глубоко и остро, чем Эйнштейн, сознавал свое еврейское происхождение. Но, в отличие от Эйнштейна, он не мог позволить сионизму «использовать» себя в каких-либо целях, ибо имел горький опыт, разоблачивший в его глазах суть сионизма, который (о чем уже не раз говорилось) представляет собой не национальное, а политическое или, вернее было бы сказать, политиканское (правда, этот термин применяется обычно не к столь мощным и грандиозным феноменам) явление.

В той же автобиографической книге Н. Винер рассказал, как в 1930-е годы встала проблема вызволения ученых еврейского происхождения из нацистской Германии: «Я сразу же попытался войти в контакт с еврейскими благотворительными организациями… Однако… благотворители довольно часто отказывались заниматься учеными, считая, что большинство из них не признают себя евреями (читай — сионистами. — В. К.)… Руководители сионистского движения в США требовали, чтобы средства… шли на начинания сионистского характера и только во вторую очередь (если только эта очередь когда-нибудь наступала) на остальные нужды».

После подобного прискорбного опыта Н. Винер обрел своего рода иммунитет в отношении сионизма. Очень характерно в этой связи рассуждение Н. Винера об острой ситуации, возникшей в Массачусетском технологическом институте, где он долгие годы работал.

Винер стремился устроить в институт одного из лучших своих учеников — Нормана Левинсона. Но часть сотрудников не соглашалась с этим, утверждая, что в институте «и без того достаточно евреев». Винер пишет по этому поводу, что по-настоящему талантливые люди слишком редки и нельзя чинить им какие-либо препятствия, но вместе с тем он недвусмысленно утверждает здесь же: «Я думаю, что в принципе неплохо, когда происходит равномерное распределение людей различных рас и различных культурных традиций».

Любой сионист квалифицировал бы это совершенно справедливое суждение как домысел махрового антисемита (стоит вспомнить в этой связи упоминавшееся выше «письмо И. Щ.»)…

* * *

В заключение вернусь к статье Михаила Агурского. Возможно, создалось впечатление, что я слишком далеко от нее ушел — ведь в ней речь идет почти исключительно об Израиле и его отношениях с СССР. Но, к сожалению, никак невозможно всерьез обсуждать вопрос об Израиле без обращения к проблеме международного сионизма.

Я не сомневаюсь, что значительная часть израильтян сосредоточена на деле создания своего национального общества, государства, культуры. Но факты неопровержимо свидетельствуют, что политика Израиля (особенно с конца шестидесятых годов) все более зависит от воли международного сионизма. Для освещения этого сложного вопроса потребовалось бы слишком много места, и потому я считаю уместным отослать читателя к превосходному исследованию О. А. Колобова (основанному, в частности, на тщательной работе во многих архивах и учреждениях США) или более популярным, но по-настоящему основательным книгам Л. А. Моджорян. Эти работы, в частности, дают ясную и убедительную характеристику теснейшей зависимости политики Израиля от международного сионизма.

Повторю еще раз, что в Израиле, очевидно, есть немало людей, для которых международный сионизм — это, как и для видного журналиста Ури Авнери (чьи слова уже цитировались), «чуждое и отвратительное» явление, подрывающее само «национальное существование» страны. Но факт остается фактом: политика Израиля определяется не столько его национально-государственными интересами, сколько интересами международного сионизма.

Могут возразить, что без мощной поддержки этого сионизма Израиль с его населением, составляющим менее четырех миллионов, и дня не мог бы противостоять чреватым конфликтами с ним арабским странам, совместное население которых составляет ныне около двухсот миллионов.

Но вдумаемся хотя бы в одну — едва ли не наиболее острую проблему — проблему «жизненного пространства» для израильтян, которое стремятся расширить за счет арабов. На собственной территории Израиля, отведенной ему решением мирового сообщества в 1948 году, освоена лишь одна треть земель; на остальных трудноосваиваемых землях (типа пустыни Негев) живет лишь 12 процентов населения.

Если бы хотя бы небольшая часть тех капиталов, которые затрачиваются на милитаризацию, была вложена в эти земли, они стали бы цветущим краем. Ведь смогли же создать райские уголки на месте вчерашней бесплоднейшей пустыни те арабские страны, которые располагают крупными «нефтедолларами».

Михаил Агурский закончил свою статью пожеланием: «Израильтяне и арабы должны наконец найти способ мирно жить друг с другом…». Но найти этот способ можно, без сомнения, только в том случае, если будет осуществлен девиз, ставший названием книги Ури Авнери: «Израиль без сионизма». Так что остается пожелать победы Авнери и его единомышленникам.