Северо-Западный фронт (ПрибОВО)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Северо-Западный фронт (ПрибОВО)

Согласно спецсообщению Особого отдела НКВД № 39778 от 4 августа, на Северо-Западном фронте «13 июля с. г. группа самолетов “ДБ-Зф” 53-го авиаполка 40-й авиадивизии 1-го авиакорпуса на маршруте полета на боевое задание в 19 ч. 32 м. в районе д. Никитинки Калининской области было 4 раза атаковано звеном истребителей “МИГ-3” 27-го ИАП.

В результате атак самолет “ДБ-Зф”, пилотируемый лейтенантом Князевым, был подбит, упал на землю и от взрыва загорелся. Командир экипажа лейтенант Князев сгорел, остальной экипаж спасся, получив легкие ранения…

Непосредственный виновник этого происшествия командир звена истребителей 27-го авиаполка младший лейтенант Карачевич, который ясно видел опознавательные знаки (звезду), все же атаковал самолеты “ДБ-Зф”, открыв по ним стрельбу из пулеметов.

Свои действия Карачевич объяснил тем, что самолеты “ДБ-Зф” не отвечали на его сигналы покачиванием крыла, и он усомнился в принадлежности их к своим самолетам…»

[С. 27]

Я считаю, что причинами обстрелов советскими самолетами своих были:

1. Слабое знание нашими летчиками типов советских и немецких самолетов, неумение отличить их в первые дни войны по силуэту и звуку мотора.

2. Отсутствие на большинстве советских самолетов радиостанций и общение условными сигналами – покачиванием крыльями, выпуском шасси, стрельбой сигнальными ракетами и т. п.

3. Наличие в приграничной полосе подчиняющихся Главному Командованию аэродромов и летных частей и соединений, о существовании которых никто не знал.

4. Постоянные полеты немецких самолетов над советской территорией перед войной, особенно участившиеся в июне 1941 г. Массовые согласованные перелеты немецких и советских самолетов через границу на рассвете 20–21 июня с приземлением на аэродромах противоположной стороны. Закрашивание своих и нанесение чужих опознавательных знаков после пересечения границы и приземления на чужом аэродроме для обеспечения последующего перелета над чужой страной (немецких – к границе Ирана и Ирака, советских – к побережью Северного моря).

Возможно, именно этим объясняются вышедшие в последние предвоенные дни один за другим несколько приказов НКО: приказ о развертывании строительства оперативных аэродромов № 0039 от 18 июня 1941 г., приказ № 0042 от 19 июня 1941 г. о маскировке аэродромов и важнейших военных объектов, приказ № 0043 от 20 июня 1941 г. о маскировке самолетов, взлетных полос, аэродромных сооружений. Поражает еще один факт. По вопросам маскировки самолетов в то же самое время вышло даже постановление ЦК и СНК за подписью Сталина как Генерального секретаря ЦК и Председателя СНК, чего больше ни разу не случалось. Достаточно сказать, что важнейшие так называемые Директивы № 1, 2 и 3, направленные 22 июня 1941 г. командующим приграничных фронтов, а также Постановление Политбюро от 21 июня 1941 г. вообще не имеют не только подписи, но даже ни единой правки, сделанной рукой Сталина!

Нападение противника застало войска Северо-Западного фронта неготовыми к каким-либо немедленным военным действиям. Как указывалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 4/37155 от 8 июля 1941 г., «в дополнение к № 36833 от 7.07.41 г. сообщаем, что произведенным 3 отделом Северо-Западного фронта расследованием факт отдачи приказания членом Военного Совета ПрибОВО Диброва в отношении разминирования минных полей и сдачи выданных личному составу патронов в частях 11 ск и 125 сд перед началом военных действий, подтверждается.

Расследованием установлено:

После получения Разведотделом данных о начавшейся концентрации немецких войск на наших границах части корпуса начали минировать поля, раздавать боеприпасы личному составу, одновременно началась подготовка эвакуации семей начсостава.

21 июня с. г. к месту сосредоточения 11 [-го] стр[елкового] корпуса приехал член Военного Совета ПрибОВО корпусной комиссар Диброва и приказал немедленно отобрать у бойцов патроны и разминировать поля, объясняя это возможной провокацией со стороны наших частей.

Опять до боли знакомый мотив «не допустить провокации», и это неудивительно, так как и Диброва, и Павлов, и Копец были на последнем самом главном предвоенном совещании высшего военного руководства 24 мая 1941 г. в кабинете Сталина и слышали эти слова лично из уст вождя. Поэтому они никогда бы не поехали за уточнениями к наркому обороны, как поехал Мерецков, которого на том совещании не было.

Начальник ОПП 125-й стрелковой дивизии Левченко дал объяснение Диброва о причинах эвакуации семей комначсостава, ссылаясь при этом на данные разведотдела о начавшейся концентрации войск противника на границах.

На объяснение Левченко Диброва заявил: “Хотя Германия и фашистская страна, но момент, когда они могут начать войну с СССР, еще не назрел, что у нас от страха расширяются глаза” (похоже, что это тоже цитата из речи вождя 24 мая. – А. О.).

После этого Диброва вторично приказал прекратить панику, отобрать у бойцов выданные патроны, разминировать поля, прекратить подготовку к эвакуации семей начсостава (а вот это уже указания, рожденные «на местах» военачальниками высокого ранга при «трансляции» ими слов Сталина! – А. О.).

В этот же день 21 июня член Военного Совета 8-й армии дивизионный комиссар Шабалов телеграммой подтвердил приказание Диброва о прекращении подготовки к эвакуации. В результате этого в момент наступления противника семьи начсостава пришлось вывозить во время боя, при этом значительная часть семей погибла; личный состав дивизии был без боеприпасов, и выдача их проводилась под артиллерийским огнем противника!

А это – результат цепочки, начало которой в Кремле – 24 мая, и никаких «генералов-предателей», и никакого «нашего извечного бардака», и никакого «восстания против большевизма», как пишут сегодня некоторые исследователи начала войны, напротив – железная дисциплина, вот истинная причина того, что творилось в войсках 22 июня 1941 г.

Правда, сам П. А. Диброва объяснял свои распоряжения тем, что “минированных полей не было из-за отсутствия мин. Речь шла о подготовке к минированию полей (ямки), ссылаясь на указание командующего. Патроны дал указание отобрать и сдать на взводные пункты или отделений”. Эвакуация же семей комначсостава была запрещена наркомом обороны…»

В столь же сложном положении оказалась и соседняя 48-я стрелковая дивизия. Как показало расследование причин ее разгрома, о котором говорилось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 38186 от 18 июля, «командование дивизии, получив задачу сосредоточить свои войска на границе, вывело части дивизии почти не подготовленными для ведения боя с противником. Необходимый запас патронов и снарядов взят не был. Дивизия вышла к границе как на очередные учения, забрав с собой учебные пособия.

Кроме этого, к началу боевых действий дивизия не была отмобилизована даже по штатам мирного времени. Имелся большой некомплект командного и рядового состава и материальной части.

В таком состоянии дивизия к 22 июня сосредоточилась в 2 местах: стрелковые полки на немецкой границе, влево от г. Таураге, артполки и спецчасти за гор. Россиены [Расейняй], ввиду чего взаимодействие артиллерии с пехотой было невозможным.

Командование дивизии, находясь непосредственно на поле боя, 23 июня во время атаки немцев погибло. Были убиты: командир дивизии генерал-майор Богданов,[69] полковой комиссар Фоминов, начальник штаба Бродников и ряд других командиров.

[С. 29–31]

Полученное германским силами превосходство в воздухе, применение значительных бронетанковых сил, действовавших во взаимодействии с авиацией, привело к перевесу сил противника над нашими войсками, в результате начался отход наших частей от занимаемых рубежей, который при отсутствии руководства с конца 23 июня стал принимать панический характер. Беспрерывные безнаказанные налеты авиации усложняли обстановку <…>

Отдельные соединения 11-й армии, будучи окружены противником, были уничтожены почти полностью <…> Потери также понес 12-й мехкорпус, который находится в окружении противника.

Паническое отступление приобрело особенно острый характер от распространяемых всевозможных провокационных слухов о действиях в тылу дивизий воздушных немецких десантов и диверсионных групп, которых во многих случаях фактически не было. Штаб фронта, получая неправильные данные о воздушных десантах от разных случайных лиц, снаряжал оперативные группы для уничтожения десантов, и при выезде на место зачастую сведения о десантах не подтверждались. Вообще до сегодняшнего дня нет подтверждения о высадившихся десантах и, по-моему, их и не было.

По пути отхода частей имели место случаи нападения из лесу отдельных бандгрупп и одиночек, что среди личного состава отходящих частей вызвало большую нервозность и усиливало паничность <…>

Сведений о положении 12-го мехкорпуса и о его местонахождении не имелось, на радиовызовы штаб корпуса не отвечал.

В частях продолжает оставаться неблагополучное положение с боеприпасами. По данным артотдела 8-й армии, в частях может находиться не более 1/4 бк всех выстрелов (то есть всего лишь четверть одного боекомплекта снарядов! – A. О.).

Боеприпасы со склада Линконган, откуда питались 11-й стрелковый корпус и частично 10-й стрелковый корпус, в течение 25 и 26 июня частью вывезены, а остаток, примерно 70—100 вагонов, подорваны. По заявлению представителя Артуправления фронта, находившегося на командном пункте 8-й армии, 26 июня с. г. части армии должны снабжаться боеприпасами со складов гор. Риги. Отправление боеприпасов эшелоном из г. Риги по железной дороге считается рискованным, так как не исключена возможность бомбардировки его самолетами противника.

Такие рассуждения Артуправления губительно сказываются на ходе боевых действий, тем более что доставлять боеприпасы автотранспортом нет возможности, ввиду отсутствия его в частях и при штабе армии.

Через Военный Совет фронта нами принимаются меры к доставке боеприпасов в части различными путями <… >

[С. 35–36]

…22 июня с. г. по просьбе командира 10-й стрелковой дивизии генерал-майора Фадеева командиром 10-го стрелкового корпуса генерал-майором Николаевым было обещано дать 2 танковых батальона 23-й танковой дивизии.

22 июня генерал-майор Николаев дал устное распоряжение командиру 23-й танковой дивизии полковнику Орленок предоставить 2 танковых батальона из своей дивизии в распоряжение командира 10-й стрелковой дивизии для поддержания пехоты при наступлении для нанесения контрудара противнику с его последующим уничтожением и занятием прежнего положения на госгранице <…>

Командир 23-й танковой дивизии полковник Орленок командиру 10-й стрелковой дивизии заявил, что он предоставит в распоряжение дивизии 2 танковых батальона к 5–6 часам утра 23 июня. В связи с этим все части были предупреждены о том, что наше наступление будет поддерживаться 2 танковыми батальонами, что воодушевило весь личный состав частей, с желанием уничтожить противника <…>

Командир 23-й танковой дивизии полковник Орленок не только не прислал эти 2 батальона к 6 часам утра 23 июня, но даже не счел нужным поставить своевременно в известность командира дивизии. Наступление было отложено до прихода батальонов. 23 июня полковник Орленок приехал на командный пункт 40-й стрелковой дивизии в 23 часа 30 минут и заявил, что командующий 8-й армии не разрешил ему дать 2 батальона танков для 10-й стрелковой дивизии и приказал ему выполнять первое свое приказание <… > На самом деле эти 2 танковых батальона были присланы в распоряжение 10-й стрелковой дивизии и находились в районе Плунге и в течение полутора суток бездействовали. Но о наличии этих батальонов в районе известно не было. В результате чего наступление частей дивизии было сорвано, а танки в течение полутора суток находились в районе г. Плунге и бездействовали. Кроме того, 24 июня части дивизии отступали в направлении гор. Тяльшая [Тельшяй]. Красноармейцами, находившимися на охране командного пункта дивизии, было сообщено о наличии танков, идущих в направлении Тяльшая.

Командование дивизии, зная, что дивизии никаких танков не придавалось, а танки 23-й танковой дивизии были приняты за танки противника, в результате чего создалось тревожное положение, что противник перерезал дивизии путь на Тяльшай [Тельшяй] и дивизия находится в окружении. На самом деле никаких танков противника не было, и это были 2 танковых батальона 23-й танковой дивизии. Наступление 23 июня для дивизии было самым удобным моментом, противник всего имел 2 пехотные дивизии и 2 дивизиона артиллерии и уже вечером 23 июня, по показаниям пленных, противник в нашем направлении подтянул еще 2 пехотные дивизии и несколько артполков и повел активное наступление.

Кем конкретно давалось приказание этим батальонам идти в распоряжение 10-й стрелковой дивизии не установлено. Действия командира 23-й танковой дивизии, повлекшие за собой создание исключительно тяжелого положения для дивизии, являются преступно-халатными.

По данному вопросу проводится расследование, результаты сообщим дополнительно» <…>

[С. 38–40]

Этот случай с двумя танковыми батальонами 23-й танковой дивизии – яркое доказательство того, что войска Красной Армии в приграничных округах в последние дни перед началом войны были разделены на две категории: войска, участвующие в Великой транспортной операции, и войска, прикрывающие границу от ударов нежданных врагов.

Первые получали новую форму и личные медальоны, их части и соединения готовились к транспортировке: сдавали на склады боеприпасы и горючее, личному составу объясняли, что они едут на совместные учения, возможно даже за границу. Однако некоторые части готовились к переброске через границу своим ходом, к их числу, наверное, относились и входящие в 12-й мехкорпус 23-я тд (командир полковник Орленок, по другим документам Орленко) и 28-я тд (командир полковник Черняховский). Об этом косвенно свидетельствует и то, что у этих соединений горючее не изымалось, а напротив, им выделялось дополнительное. В приказе командующего Прибалтийским особым военным округом № 00229 от 18 июня 1941 г. имелся пункт 10: «Отобрать из частей округа (кроме механизированных и авиационных) все бензоцистерны и передать их по 50 % в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21. 6. 41 г.».

Именно существование этих двух категорий воинских частей стало причиной срыва назначенной на 23 июня атаки, потому что 2 танковых батальона 23-й тд в указанное время находились в назначенном районе, но о них никто не знал, и они даже были приняты за немецкие!

Кстати, абсолютно неизвестно, где с рассвета до середины дня 22 июня 1941 г. находилась 28-я тд Черняховского. В книге И. Бунича «Операция “Гроза”. Ошибка Сталина» сообщается о том, что утром 22 июня, вскрыв красный пакет, Черняховский двинул свои танки в атаку в направлении Тильзита и продвинулся на 25 километров на территорию Восточной Пруссии. В книге «Великая тайна…» я подробно рассмотрел вопрос о возможности пребывания дивизии Черняховского или одного из ее полков на территории Германии в первый день войны (кстати, сын дважды Героя Советского Союза генерала армии И. Д. Черняховского генерал-майор Олег Иванович Черняховский, с которым я неоднократно беседовал, подтвердил этот факт). Если же это действительно было так, то отсутствие информации в советской прессе о таком подвиге свидетельствует лишь об одном – 28-я танковая дивизия перешла границу до начала войны, скорее всего 21 июня, своим ходом через организованный в границе коридор для погрузки на немецкой железнодорожной станции. Ее подвигом стал прорыв через границу на свою территорию после начала войны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.