1. КОМАНДИРЫ И ШТАБЫ

1. КОМАНДИРЫ И ШТАБЫ

А. Общевойсковые, пехотные и танковые

Оперативно-тактическое мышление. Нельзя не отметить, что высшее советское командование вполне прониклось отвечающим характеру современной войны «маневренным мышлением». И нарком К.Е. Ворошилов, и начальник Генерального штаба Красной Армии командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников, и непосредственно руководивший в первые дни военными действиями против Финляндии командующий войсками Ленинградского военного округа (ЛВО) командарм 2-го ранга К.А. Мерецков с самого начала требовали не оттеснять противника малоэффективными лобовыми ударами, а обходить его (прибегая для этого к маневру силами), вклиниваться в промежутки между его группировками и выходить ему в тыл – отнюдь не задерживаясь при этом из-за отдельных очагов сопротивления, которые достаточно лишь блокировать частью сил⁴. Действовать во фланг и тыл, окружать и уничтожать («а не выдавливать и отгонять») противника требовали и последовательно командовавшие 9-й армией комкоры М.П. Духанов и В.И. Чуйков; идею окружения противостоящей группировки противника заложил в свой план февральского наступления и командующий 13-й армией командарм 2-го ранга В.Д. Грендаль⁵.

Обходные маневры уже в декабре 1939-го пыталась осуществлять и часть командиров соединений и частей: в 7-й армии – командиры 168-го и 245-го стрелковых полков (из состава соответственно 24-й и 123-й стрелковых дивизий); в 8-й – комдив-56 (или командир его 37-го стрелкового полка), комдив-139, комдив-155, командиры 118-го и 337-го горнострелковых полков 54-й дивизии; в 9-й – комдив-44. Если верить заявлению комдива-122 на апрельском совещании при ЦК ВКП(б), «как правило», «в лоб никогда не била» и 122-я дивизия 9-й армии;⁶ развивать действия на флангах финнов требовал и командир 47-го стрелкового корпуса той же армии комдив И.Ф. Дашичев…

В то же время приказ командующего Северо-Западным фронтом командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко об итогах первых дней февральского наступления на Карельском перешейке отметил полное отсутствие обходных и фланговых маневров. Правда, в феврале у командиров дивизий и полков зачастую «не было никакой возможности для маневров из-за глубокого снега [снежный покров вне дорог был уже значительно толще, чем в декабре. – А.С.], болот и обширных минных полей»⁷. Но часть командиров соединений «маневренным мышлением» действительно не отличалась. Так, только в лоб атаковала в декабре 1939-го 163-я стрелковая дивизия 9-й армии, хотя глубина снежного покрова отнюдь не препятствовала потом ее частям отходить колоннами по льду озера Кьянтаярви… Командир 1-го стрелкового корпуса 8-й армии 9 декабря прямо приказал своей 139-й дивизии атаковать финские позиции под Толваярви с фронта, а не развивать успех отряда, уже обошедшего эти позиции с фланга…

И, наконец, не подлежит никакому сомнению отсутствие «маневренного мышления» у основной массы младшего и среднего и значительной части старшего комсостава. Прямых свидетельств тому в нашем распоряжении немного; так, известно, что штабы батальонов и полков 155-й стрелковой дивизии в декабре 1939-го «под разными предлогами уклонялись от применения фланговых и обходных маневров»⁸ (хотя действия обходных отрядов, созданных в 436-м и 659-м стрелковых полках по распоряжению комдива-155, показали, что такие маневры в тех условиях были вполне осуществимы), что исключительно лобовыми ударами пытались тогда же решить поставленную задачу командир 3-го батальона 305-го стрелкового полка 44-й стрелковой дивизии и сам комполка-305, что средние командиры 17-го отдельного лыжного батальона 9-й армии в январе 1940-го, «узнав смутно, где противник, лезли ему в лоб»⁹. Но известно и то, что младший, средний и часть старшего комсостава Красной Армии, участвовавшего в финской кампании, отличалась безынициативностью и неумением принять решение в боевой обстановке – качествами, никак не сочетающимися с «маневренным мышлением»! «Большинство краскомов – на один шаблон, – отмечал беседовавший с попавшими в финский плен советскими командирами белоэмигрант, офицер русской армии А. Маевский. – […] Какие-то автоматы, а не люди, с вечной боязнью всякой ответственности, с ограниченным казенными рамками мышлением, с каким-то дико-схоластическим пониманием своей службы»¹⁰. Могут указать, что здесь произошел своего рода естественный отбор, что больше всего шансов угодить в плен и должно было быть у тех, кто не умел думать и принимать адекватные обстановке решения. Однако аналитические материалы советского происхождения подтверждают, что это была именно общая для Красной Армии картина. Так, безынициативность младших и средних командиров констатировал и начальник штаба 1-го стрелкового корпуса (того самого, к которому принадлежали боявшиеся обходов батальонные штабисты 155-й дивизии) майор С.П. Иванов. «Большие трудности в бою встречаются у командиров из-за плохого знания ими наших военных законов-уставов и плохого знания военной истории», – писал об участвовавшем в финской войне среднем и старшем комсоставе пехоты и артиллерии начальник артиллерии Красной Армии Н.Н. Воронов¹¹. Поскольку знание уставов и военной истории как раз и дает командиру базу для принятия отвечающих обстановке решений, перед нами фактически указание на неумение принимать адекватные решения. На то, что этим пороком отличался и младший комсостав пехоты, Воронов указал еще определеннее: «Редко можно услышать команды и приказания младшего командира в бою. Младший командир, попав в такую тяжелую зимнюю обстановку, быстро тушуется и теряется среди своих подчиненных […]»¹². О том, что младшему командиру пехоты нельзя ставить задачи, требующие умения принимать решения и проявлять инициативу, говорил уже на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) и командующий 14-й армией комкор В.А. Фролов…

А финнам бросилось в глаза, что в начале войны неумение принять соответствующее обстановке решение демонстрировал и высший комсостав Красной Армии, упорно державшийся первоначального решения и продолжавший бросать свои соединения раз за разом в проваливавшиеся атаки у Суммы и на Тайпален-йоки.

В 8-й армии «оборонительный бой страдал плохой организацией системы огня»;¹³ иными словами, комсостав демонстрировал непонимание характера современной обороны, того, что ее сила заключается в ее огне.

Нельзя не отметить и случаи откровенной тактической неграмотности старшего и высшего комсостава. Так, в попавших в окружение 18-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригаде командиры и штабы неграмотно организовывали оборону – их войска окапывались там, где их застало окружение, не стараясь занять более выгодные позиции (и, в частности, занять или удержать командные высоты). Штабы 8-й и 9-й армии, планируя осенью 1939-го свои наступательные операции в Финляндии, задали войскам абсолютно нереальные темпы продвижения. «В среднем, – отмечал, ознакомившись с оперативным планом 9-й армии, майор С.Г. Чернов из оперативного отделения штаба ЛВО, – темп операции запланирован 22 км в сутки, в то время, когда свои войска к границе шли 12–16 км в сутки с большой растяжкой частей и отставанием техники (артиллерии главным образом). Как же можно планировать такие темпы на территории противника?! […] При планировании, видимо, противник в расчет вообще не принимался и бездорожье также не учитывалось […]»¹⁴. Более чем вдвое превышали те, что были достигнуты в действительности, и темпы, запланированные штабистами 8-й армии. А 9-й танковый батальон 13-й легкотанковой бригады и 217-й отдельный танковый батальон командование бросило в атаку прямо на… каменные надолбы, в которых не были проделаны проходы…

Что же ухудшилось здесь по сравнению с «предрепрессионным» временем?

Что до «маневренного мышления», то рискнем утверждать, что более ясных и правильных директив, чем высшее командование Красной Армии времен финской кампании (К.Е. Ворошилов, Б.М. Шапошников и К.А. Мерецков), здесь не смог бы дать никто, а значит, и пресловутые М.Н. Тухачевский, И.Э. Якир, И.П. Уборевич и иже с ними…

На уровне командиров соединений «маневренное мышление» к концу 1939-го было распространено не только не хуже, чем до репрессий, но едва ли не лучше! Вспомним, как в «предрепрессионном» марте 1935-го из шести проверенных командиров соединений БВО – округа, где, по К.Е. Ворошилову, служили «наиболее квалифицированные, более подготовленные» командиры РККА! – «значительную еще склонность» «к фронтальному маневру и недостаточную оригинальность и смелость в тактическом маневре» продемонстрировали пять¹⁵. Вспомним, как в октябре 1936-го, на Полоцких учениях в том же БВО обходной маневр долго не решался применить не просто командир механизированной бригады передового округа, а известный теоретик боевого применения танковых (т. е. подвижных!) войск – комбриг-16 С.Н. Амосов. А в декабре 1939-го в 8-й и 9-й армиях к обходным маневрам прибегла, как мы видели, уже как минимум половина из десяти командиров дивизий (решения некоторых из этих десяти опубликованные источники и литература не освещают). К обходу и окружению противника стремился (и принимая решение на наступательный бой 28 декабря 1939 г. в районе Суомуссалми и заставляя перед тем командира своего 305-го полка не бить противника в лоб, а обойти его с фланга) даже комдив-44 комбриг А.И. Виноградов, которого принято считать типичным представителем командиров, выдвинувшихся в результате репрессий – «не вполне соответствовавших занимаемым постам и не имевших необходимых знаний и опыта»…¹⁶

В среде командиров частей «маневренное мышление» в финскую войну также было укоренено явно не хуже, чем до репрессий. Одни командиры и начальники штабов полков в декабре 1939-го стремились обойти противника, другие не желали этого делать, но ту же картину являет нам и «дорепрессионный» 1935-й, когда, например, командиры 79-го и 80-го стрелковых полков 27-й стрелковой дивизии БВО и их коллеги из ОКДВА делали ставку (правда, зачастую без учета обстановки и местности) на «смелый маневр, обход и окружение пр[отивни]ка», а командиры полков ЛВО «маневренным» мышлением не овладели. («Возможности, которые имеются в войсковых частях в смысле подвижности, гибкости, маневренности и т. д., – признавал 8 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны (далее – Военный совет) комвойсками ЛВО Б.М. Шапошников, – сплошь и рядом не используются комсоставом […]¹⁷.) В ЛВО по сравнению с 35-м ситуация даже улучшилась: в тех дивизиях 8-й и 9-й армий, которые входили в 1935–1939 гг. в состав этого округа – 18-й, 54-й (до 1 июля 1936 г. – Мурманская стрелковая) и 56-й – в декабре 39-го как минимум трое из десяти командиров стрелковых полков (сведений о решениях остальных найти не удалось) стремились уже решить задачу при помощи обхода противника, маневром…

Что же до среднего и значительной части старшего комсостава (т. е. командиров взводов, рот, батальонов и штабистов батальонного и полкового звена), то «маневренным» мышлением и необходимой для его развития инициативностью они не отличались как в финскую войну, так и в «предрепрессионный» период. Ни в Украинском (УВО), ни в Московском (МВО), ни в Ленинградском округах, констатировал 9 декабря 1935 г. на Военном совете заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский, «инициативности, самостоятельности, вклинивания во фланг и тыл противнику» у командиров батальонов, рот и взводов «нет в той мере, как это нужно. […] Отрывов просто боятся [а ведь, не оторвавшись от соседних подразделений, обойти и окружить противника невозможно. – А.С.]». «Войска, – вторил ему выступивший вслед за ним командующий ОКДВА Маршал Советского Союза В.К. Блюхер, – не проявляют нужной инициативности, быстроты действия со стороны командиров батальонов, командиров рот и командиров взводов»¹⁸. «Стремления охватить, обойти, окружить противника» явно не проявлял тогда и средний, и часть старшего комсостава БВО: у командиров подразделений, проверенных 17 марта 1935 г. на тактическом учении в 27-й стрелковой дивизии, это стремление отсутствовало; в проверенной в сентябре 43-й стрелковой «инициатива, решительность, расчетливая дерзость» у командиров взводов и рот тоже проявлялась «недостаточно»…¹⁹

Из директивы М.Н. Тухачевского от 29 июня 1936 г. явствует, что средний комсостав советской пехоты отличался безынициативностью и в 36-м. Судя по ОКДВА (в которую направляли отнюдь не худшие командные кадры), ничуть не инициативнее, чем в финскую, были в том году в РККА и старшие командиры, командовавшие стрелковыми батальонами. Ведь в ОКДВА отсутствие инициативы отмечалось в том году буквально у всех проверяемых на тактических учениях комбатов. Нежелание своих командиров подразделений и батальонных и полковых штабов бить противника по частям (т. е. нежелание проявлять инициативу) признали тогда даже составители отчета этой армии об итогах боевой подготовки в 1935/36 учебном году (от 30 сентября 1936 г.; в дальнейшем подобные документы будут именоваться годовыми отчетами)… Явно та же картина была в РККА и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Не случайно отсутствие у средних командиров и комбатов «стремления найти фланг противника, атаковать во фланг и уничтожить противника, закрыв ему отход» было выявлено тогда в обеих стрелковых дивизиях КВО (24-й и 96-й), действия комсостава которых на тактических учениях освещены сохранившимися источниками²⁰. Не случайно же об отсутствии у среднего и старшего комсостава инициативы говорят и документы целого ряда тогдашних соединений такого крупнейшего военного округа, как ОКДВА…

Ничуть не инициативнее, не сообразительнее, чем в финскую, был в «предрепрессионные» времена и младший комсостав пехоты. Младший командир, констатировал в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский, «слабо руководит в бою своей частью, не решается проявить инициативу, […] не вклиняется в образовавшуюся в боевом порядке пр[отивни]ка брешь и т. п.»²¹. В проверенном 9 июля 1936 г. комиссией Управления боевой подготовки РККА (УБП РККА) взводе 5-го стрелкового полка «ударной» (!) 2-й стрелковой дивизии передового (!) БВО командиры отделений не проявляли инициативы даже в открытии огня, а отделенные, проверенные тогда же в 243-м стрелковом полку соседней 81-й стрелковой дивизии, «мало реагировали» «на внезапные контратаки мелких подразделений противника»²², т. е. как раз на то, что было характерно для финской кампании! «Тактическая подготовка младшего командира», указывалось в директивном письме начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., «страдает теми же недочетами, что и подготовка среднего и старшего командира»…²³

Конечно, встречались среди «предрепрессионных» командиров подразделений и исключения (для трех самых крупных военных округов нам, правда, известно только одно: по наблюдениям начальника УБП РККА командарма 2-го ранга А.И. Седякина, в 24-й стрелковой дивизии КВО в августе 1936 г. средние и младшие командиры были «тактически активны, инициативны и действовали грамотно, сознательно, оригинально»²⁴). Но исключения встречались и в финскую войну: так, 2 декабря 1939 г. обходной маневр (причем через болото) выполнил 3-й батальон 68-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии 7-й армии под Мустамяки, а 19 декабря – батальон 596-го стрелкового полка 122-й стрелковой дивизии 9-й армии под Йоутисъярви…

Общим неумением принимать соответствующие обстановке решения и старший, и средний, и младший комсостав советской пехоты также отличался и до чистки РККА. Так, в 1936-м это неумение было повсеместным даже в передовом БВО: в четырех из пяти (2-й, 37-й, 43-й, 48-й и 81-й) освещаемых с этой стороны источниками стрелковых дивизий были налицо и организация атак «по шаблону, без учета обстановки и местности», и «неуверенность в ситуации, требующей проявления хитрости, находчивости и инициативы», и «недостаточно быстрое реагирование на действия противника»…²⁵ В 5-й стрелковой дивизии БВО указанное неумение доходило до посылки роты в штыковую атаку на… бетонный дот, а в 1-й особой и 66-й стрелковых дивизиях ОКДВА – до отсутствия реакции на попадание подразделения под кинжальный или еще более губительный фланговый пулеметный огонь. Еще и в первой половине 1937-го неумение быстро разобраться в обстановке и принять адекватное решение было «общим слабым местом» среднего и старшего комсостава (а значит, и «страдавшего теми же недочетами» младшего) и (согласно годовому отчету округа от 15 октября 1937 г.) в БВО²⁶, и (судя по документам ее частей и соединений) в ОКДВА, и в МВО, где в первой же дивизии, проверенной тогда на этот счет УБП РККА (6-й стрелковой) даже «указания целей» для поражения огнем командиры подразделений ждали «от старшего начальника»…²⁷

К сожалению, мы не можем сказать, проявлял ли умение действовать в соответствии со сложившейся обстановкой высший комсостав «предрепрессионной» РККА. Ведь на маневрах тех лет, где все действия были, как правило, расписаны заранее, ему не приходилось сталкиваться с таким крушением своих первоначальных планов, как под Суммой и на Тайпален-йоки в декабре 1939-го. С другой стороны, это обстоятельство не позволяло ему тренироваться в поиске быстрого выхода из вновь сложившейся ситуации, что отнюдь не свидетельствует в пользу предположения о большей гибкости его оперативно-тактического мышления. Характерен случай, имевший место на знаменитых Белорусских маневрах 1936 г. Командир оборонявшейся 37-й стрелковой дивизии «красных» комдив И.С. Конев неожиданно получил козырь, о котором на войне можно только мечтать: его войска захватили приказ, из которого стало ясно направление удара «синих». Перехват такого приказа настоящим противником, подчеркнул тогда начальник УБП РККА командарм 2-го ранга А.И. Седякин, наверняка привел бы к неудаче наступления «синих» – «особенно против современной германской дивизии»²⁸. Но Конев никак на изменившуюся обстановку не отреагировал – не стал ни концентрировать на угрожаемом участке противотанковую артиллерию, ни проводить контрартподготовку… Зачем? Исход столкновения «сценарием» маневров определен заранее!

Что же касается плохой организации системы огня в обороне (т. е. непонимания характера современной обороны), то известно, что комсостав 27-й стрелковой дивизии БВО отличался этим и весной 1935-го, комсостав 77-го стрелкового полка 26-й стрелковой дивизии ОКДВА – и в марте 1936-го, а комсостав 6-й стрелковой дивизии МВО – и перед самым началом массовых репрессий: «не изучив» даже «принципов» (!) оборонительного боя, он на учебном сборе дивизии 6—20 июня 1937 г. не стремился даже – в точности, как его коллеги из 18-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригады в январе 1940-го! – привести «занимаемый район обороны» «в оборонительное состояние»…²⁹

Случаи, когда танки бросали в атаку на неразрушенные надолбы, в документах «предрепрессионных» лет не описаны, но посылка пехоты 5-й и 43-й стрелковых дивизий в атаку на неподавленные бетонные доты на Полоцких учениях 4 октября 1936 г. (см. об этом в предыдущей главе) стоит идиотизма тех, кто три года спустя отдавал приказ 9-му и 217-му танковым батальонам. Стоит его и решение бросить сабельные эскадроны в лобовую атаку на… танки, которое на военной игре, прошедшей в 20-х числах марта 1935 г. под руководством начальника 2-го отдела Штаба РККА А.И. Седякина в Бобруйске, принял командир 4-й кавалерийской дивизии БВО Г.К. Жуков…

Ну, а нежелание учитывать в оперативных планах условия местности и силу сопротивления противника в «предрепрессионных» советских штабах было таким же обычным делом, что и в штабах 1939 г. Согласно докладу начальника 2-го отдела Генштаба РККА А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год и о задачах на 1936 г.» и директивному письму К.Е. Ворошилова от 28 декабря 1935 г., «с отступлениями от вероятных условий войны», лишь «поверхностно затрагивая» вопросы инженерного обеспечения боевых действий и подготовки путей сообщения и не усвоив толком необходимость «правильного учета местности и действий противника», операции в Красной Армии планировали и тогда³⁰. «Случаи неумения» ставить войскам задачи, «сообразуясь с местностью, метеорологическими условиями, пространством и временем», констатировала и директива наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год и о задачах на 1937 год». И «встречались» эти случаи явно часто: ведь даже беззастенчиво замазывавший свои недостатки годовой отчет КВО от 4 октября 1936 г. и тот признал, что «достаточное умение» учитывать при разработке плана операции пространственный и временной факторы у «некоторых» высших командиров отсутствовало тогда даже и в этом передовом округе…³¹

Взаимодействие. «Общевойсковые командиры, – констатировалось в подводившем итоги первого периода войны приказе командующего Северо-Западным фронтом командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко № 0028 от 26 января 1940 г., – не умеют правильно организовать взаимодействие пехоты, инженерных войск, артиллерии и танков»³². О том, что стояло за этой общей формулировкой, отчасти можно судить по потрясающему признанию, которое сделал на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) бывший командующий 13-й армией командарм 2-го ранга В.Д. Грендаль. В Тайпаленском секторе, заметил он, только в ходе позиционной войны (начавшейся там в конце декабря 1939 г.) «пришли к выводу, что бросать танки на неподавленную систему ПТО [противотанковой обороны. – А.С.] нельзя, так как танки несли большие потери, так же как нельзя бросать пехоту на неподавленную систему стрелково-пулеметного огня»³³. Иными словами, организация взаимодействия родов войск до этого «открытия Америки» была такой, что цели своей не достигала (а может быть, и вовсе игнорировалась).

К началу прорыва «линии Маннергейма» ситуация улучшилась лишь незначительно. «Если в звене корпус – дивизия, – констатировалось в приказе командующего Северо-Западным фронтом № 04606 от 9 февраля 1940 г., – вопросы взаимодействия при атаке артиллерии, пехоты, авиации и танков разрешаются в основном правильно, то в звене полк – батальон – рота этого взаимодействия осуществлять еще не умеют»³⁴. Так же обстояли дела и в 8-й армии (командиры стрелковых батальонов, отмечал на апрельском совещании командир 473-го гаубичного артполка этой армии майор Н.В. Мухин, «правильно поставить задачи артиллерии не могли»³⁵). А ведь практическая работа по организации взаимодействия родов войск в бою осуществлялась тогда именно на батальонном и ротном уровнях! (Выступая на апрельском совещании, командующий 8-й армией командарм 2-го ранга Г.М. Штерн указал, что «основная работа по организации взаимодействия прежде всего с артиллерией, а в ряде случаев и с танками, заканчивается» теперь «не в батальоне и дивизионе, а в стрелковой роте и батарее»; то же явствовало и из выступлений высших командиров 7-й армии – начальника артиллерии этой последней комкора М.А. Парсегова, командира 50-го стрелкового корпуса комкора Ф.Д. Гореленко, начарта 19-го стрелкового корпуса комбрига С.И. Оборина и командиров 70-й и 123-й стрелковых дивизий комдива М.П. Кирпоноса и комбрига Ф.Ф. Алабушева³⁶.)

Хуже того, и комбаты и комроты на протяжении всей финской кампании вообще не желали организовывать взаимодействие пехоты и артиллерии – не организовывали поддержку своих подразделений огнем 45-мм батальонных и противотанковых и 76-мм полковых пушек. Здесь не помогало ничего – ни приказ наркома обороны командующим войсками ЛВО и 7-й, 8-й, 9-й и 14-й армиями № 0315/оп от 7 декабря 1939 г. о запрещении действий рот и батальонов без сопровождения 45-мм и 76-мм орудиями, ни содержавшие то же требование оперативные директивы Ставки главного командования командармам-8 и -9 от 10 декабря, ни директива Ставки всем четырем командармам № 0418 от 12 декабря, ни директива Ставки командарму-8 № 01199 от 18 января 1940-го… В 8-й армии без поддержки батальонных и полковых пушек пехота атаковала и в январе; в 7-й и 13-й армиях сопровождение пехоты этими орудиями (а также отдельными 76-мм пушками дивизионной артиллерии) «почти отсутствовало» и в начале февраля³⁷, да и позднее тоже. «Всеобщая жалоба на командиров рот и батальонов за то, что они не ставят четких боевых задач приданной им батальонной и полковой артиллерии», – подытоживал по окончании войны начальник артиллерии Красной Армии Н.Н. Воронов³⁸. «Вот, например, – живописал он на апрельском совещании при ЦК ВКП(б), – […] командир орудия тов. Егоров, который из 45-мм пушки бил на высоте 65,5 [на участке 123-й стрелковой дивизии 7-й армии. – А.С.] по щелям бронебетонного ДОТа с дистанции 70 м, он мне рассказал, что на протяжении трех месяцев ни один пехотный командир ему задачу не поставил. Когда он приходил к командиру роты и сам спрашивал задачу, то ему отвечали: «Ты мне надоел, открывай огонь по лесу»…³⁹ Так же обращались и с оснащенной теми же «сорокапятками» противотанковой артиллерией. «Командир батареи должен требовать, чтобы ему поставили задачу, – возмущался выступавший перед Вороновым начарт 19-го стрелкового корпуса С.И. Оборин. – Ведь до чего у нас доходит дело: противотанковая артиллерия – это неотъемлемое оружие боя, а в результате приходилось принимать самые жесткие меры для того, чтобы ее использовали»⁴⁰.

Впрочем, то элементарное для 30-х гг. ХХ в. положение, что «основа всех вопросов – это взаимодействие всех родов войск в бою», положение, которое (как напомнил на апрельском совещании командарм 2-го ранга В.Н. Курдюмов), к 1940 г. было «хорошо изложено в наших уставах и проверено на боевом опыте последних войн»⁴¹, – это положение в финскую войну игнорировали зачастую и командиры более высокого, чем ротный и батальонный, уровня! Ведь упомянутая выше директива Ставки № 0418 от 12 декабря 1939 г., потребовавшая «обратить особое внимание на то, чтобы продвижение нашей пехоты осуществлялось обязательно под прикрытием артиллерийского огня», отделяла эту проблему от проблемы использования батальонной и полковой артиллерии и подчеркивала необходимость поддержки пехоты также и дивизионной, а «где возможно» – и 152-мм корпусной артиллерией⁴². Значит, без артиллерийской поддержки пехоту тогда бросали в бой и командиры дивизий и корпусов.

Такой вывод подтверждается и практикой использования в 8-й и 9-й армиях в январе – феврале 1940-го отдельных лыжных батальонов. Этим не имевшим никакой артиллерии формированиям ставили те же задачи, что и «нормальным пехотным частям», и бросали их в бой на «противника, имеющего кое-какие укрепления и снабженного по меньшей мере мелкокалиберной артиллерией»⁴³. Иными словами, пехоту снова посылали в бой без поддержки артиллерии – и делали это командиры от дивизии и выше: ведь «лыжбаты» находились именно в их распоряжении. Известно, что использовать лыжников подобным образом считал возможным и Военный совет 9-й армии (т. е., в частности, командарм-9 комкор В.И. Чуйков и начальник штаба армии комдив Д.Н. Никишев), проектировавший даже формирование целых лыжных бригад без единой пушки.

Явно к высшему комсоставу принадлежали и те, как выразился на апрельском совещании И.В. Сталин, «философы, которые говорили, что всю артиллерию надо оставить в тылу, посадить дивизию на лыжи и в качестве стрелков пустить». «Вы понимаете? Финны укреплены, у них станковые пулеметы, у них 37-мм орудия, есть 3-дюймовые, – возмущался вынужденный разъяснять азбучные истины вождь. – […] Пока не подвезли артиллерию – обороняйся. Нечего соваться без артиллерии, подвези, потом суйся»⁴⁴. Во всяком случае, командующий 15-й армией командарм 2-го ранга М.П. Ковалев и возглавлявший левофланговую группу этой армии комбриг К.А. Коротеев от таких «философов» отличались немногим. Первый из них, организуя предпринимавшиеся 10–24 февраля 1940 г. наступления на острова Максиман-саари и Петя-саари, что на Ладожском озере, не ввел в дело значительную часть артиллерии и оставил пехоту без поддержки даже и 76-мм полковых пушек, считая, что «в условиях финского театра» с его лесами и глубоким снегом непосредственно сопровождающая пехоту полковая артиллерия «вряд ли применима»⁴⁵. (А ведь к тому времени было уже совершенно ясно, что «полковая пушка оказалась вполне пригодной для условий финского театра». «Полковая артиллерия подвижна, и она себя оправдала», – уверенно заявил на апрельском совещании командир 122-й стрелковой дивизии 9-й армии полковник П.С. Шевченко. «Полковая артиллерия является ценной, и она себя целиком оправдала», – вторил ему командир 100-й стрелковой дивизии 7-й армии комбриг А.Н. Ермаков⁴⁶.) 25-ю мотокавалерийскую дивизию, пытавшуюся 10 февраля 1940 г. деблокировать войска, окруженные под Леметти, не дожидаясь подхода своего артполка, идти в бой без артиллерии заставил, по-видимому, тоже Ковалев (тогда еще командовавший южной группой 8-й армии)… Коротеев же в ходе наступления 15 февраля на Максиман-саари и Петя-саари ответил попросившему поддержать его артиллерией командиру 204-й воздушно-десантной бригады дословно следующее: «Хватит сосать артиллерию, прокладывайте себе дорогу своим огнем» (и это при том, что в бригаде по штату имелось лишь 12 45-мм пушек и 18 50-мм минометов!)⁴⁷.

«[…] За все время непрерывных наступательных боев, которые вела наша дивизия и наш батальон, не было ни одной артподготовки перед наступлением», – вспоминал служивший батальонным связистом в 278-м стрелковом полку 17-й стрелковой дивизии 13-й армии А.И. Деревенец⁴⁸. Вина за это лежала на командирах не ниже полкового…

В начале войны не считали также нужным организовывать взаимодействие родов войск при захвате дотов. «Были попытки», отмечал на апрельском совещании начальник инженеров Северо-Западного фронта комбриг А.Ф. Хренов, «железобетонные укрепления захватить или силами только пехоты, или силами саперов, или танками […]»⁴⁹. Но ведь решение на захват хотя бы одного дота принималось на более высоком, чем командир роты или батальона, уровне…

От прямого нежелания организовывать взаимодействие родов войск мало чем отличалось и широко распространенное в среде высшего комсостава нежелание дать подчиненным время на организацию этого взаимодействия. «Общевойсковые начальники, – говорил на апрельском совещании бывший командарм-13 В.Д. Грендаль, – часто торопят артиллерию в смысле сроков готовности. […] От этого земля не провалится, если на один день отложим, и финны не убегут. А чем все это кончается, если не налажено взаимодействие частей, не закреплено как следует все, что нужно, нам известно»⁵⁰. По крайней мере, в 8-й армии в начале войны такому же давлению сверху подвергались и общевойсковые, пехотные и танковые командиры. «Учитывая краткость светлого времени дня в Финляндии в декабре, – отмечалось в докладе штарма-8 начальнику Генштаба о выводах из опыта боевых действий (в дальнейшем – отчет 8-й армии), – надо признать, что времени на организацию взаимодействия пехоты с артиллерией по-настоящему всегда не хватало, так как для этого требовалось бы весь день заниматься организацией взаимодействия, а наступать уже на следующий день. Но это было невозможно, так как высшие инстанции (армия, корпус) беспрерывно упрекали в медленном продвижении и требовали ускорения темпов. […] Требование быстроты темпов продвижения фактически исключало артподготовку. […] Требования быстроты продвижения и беспрерывные упреки в медленных темпах мешали и налаживанию взаимодействия пехоты с танками», а также танков с артиллерией и саперами…⁵¹

При подготовке наступления в условиях позиционной обороны, как было перед прорывом «линии Маннергейма», мартовским наступлением на острова Максиман-саари и Петя-саари и мартовским же наступлением под Лоймолой, организацию взаимодействия родов войск к концу войны все же удалось довести до уровня, обеспечивавшего достижение целей наступления или хотя бы некоторое продвижение вперед. Но в ходе маневренных боевых действий (когда на отработку взаимодействия уже не было нескольких недель и даже дней) этот уровень по-прежнему был невысоким. Ведь, как можно понять из процитированного выше выступления Н.Н. Воронова, жалобы на нежелание командиров стрелковых рот и батальонов организовать как следует взаимодействие с полковой артиллерией имели место на протяжении всей войны. Из подведшего итоги финской кампании приказа наркома обороны С.К. Тимошенко № 120 от 16 мая 1940 г. явствует, что перемен к лучшему не произошло здесь и в полковом звене, а на уровне соединений навыки, приобретенные к началу прорыва «линии Маннергейма», закрепить не удалось. «Старший и высший комсостав, – гласила содержавшаяся в приказе итоговая оценка, – слабо организовал взаимодействие, […] неумело ставил задачи артиллерии, танкам и особенно авиации»⁵². Такой же вывод еще на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) сделал и командующий 15-й армией командарм 2-го ранга В.Н. Курдюмов: «[…] У штабов нет навыков и умения организовать взаимодействие родов войск на поле боя»…⁵³ (Не исключено, что на эти итоговые оценки повлияли действия войск, прибывших на фронт уже после прорыва «линии Маннергейма» – не прошедших школу подготовки к ее прорыву. Так, в 7-й армии без должной поддержки со стороны артиллерии и танков еще 22–23 февраля 1940 г. действовала 95-я стрелковая дивизия, а в 91-й стрелковой взаимодействия пехоты, артиллерии, танков и саперов не было еще и за два дня до окончания войны, 11 марта.)

Однако на уровне соединений взаимодействие родов войск в Красной Армии «слабо организовывалось» и в 35-м. Напомним вывод начальника Генштаба РККА А.И. Егорова, доложенный им на заседании Военного совета 8 декабря 1935 г.: «практического умения организовать во времени и пространстве необходимое взаимодействие стрелковых, механизированных и авиационных соединений при решении поставленных задач» еще только предстоит добиться⁵⁴. В штабах входивших в состав передового (!) КВО 6-го стрелкового корпуса и 51-й стрелковой дивизии в июне 1935 г. не умели наладить даже взаимодействие пехоты с артиллерией (то, что надо было уметь еще в Первую мировую!), а штаб 17-го стрелкового корпуса на сентябрьских Киевских маневрах не смог добиться взаимодействия с «танковой группой дальнего действия» даже после чуть ли не месячной подготовки… Штаб 27-й стрелковой дивизии передового же БВО весной, а штабы соединений Приморской группы ОКДВА еще и осенью 1935-го после завязки боя взаимодействие между пехотой, танками и артиллерией переставали организовывать вообще…

Явно не лучше, чем в декабре 1939-го, обстояли здесь дела и в 1936-м. Все штабы соединений трех самых крупных военных округов, о которых сохранилась информация на этот счет (штабы 15-го стрелкового корпуса КВО и 34-й, 35-й и 69-й стрелковых дивизий ОКДВА), взаимодействие родов войск организовывали тогда слабо. В третьем таком округе – БВО – командир 27-й стрелковой дивизии комбриг П.М. Филатов 3 октября 1936 г. на больших тактических учениях под Полоцком нанес контрудар силами одних лишь стрелковых батальонов, послав их в бой без поддержки отдельного танкового батальона дивизии и «почти без артподдержки»⁵⁵.

Явно не лучшей, чем в декабре 1939-го, была здесь ситуация и перед самым началом массовых репрессий. Свидетельства приказа комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г. («командный состав […] не умеет конкретно организовать взаимодействие различных родов войск в условиях сложной боевой обстановки», «штабы всех родов войск» «слабо подготовлены для выполнения задач по […] организации взаимодействия родов войск»⁵⁶), а также годового отчета БВО от 15 октября 1937 г. (характеризующего, как мы показали в главе 1, и «дорепрессионную» ситуацию) и доклада штаба ОКДВА об итогах боевой подготовки в декабре 1936 – апреле 1937 гг. (от 18 мая 1937 г.; в дальнейшем – отчет штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г.), согласно которым их комсостав не умел организовать взаимодействие родов войск в процессе боя – эти свидетельства следует распространять и на звено «дивизия – корпус». Во-первых, потому, что составители этих документов не оговорили обратное, а во-вторых, потому, что все освещаемые источниками штабы тогдашних стрелковых дивизий ОКДВА (штадивы-21, -35 и -105; по корпусам и по штабам соединений БВО информации не осталось) «плохо организовывали общевойсковой [т. е. основанный на взаимодействии различных родов войск. – А.С.] бой и плохо управляли приданными специальными подразделениями»…⁵⁷

Явно не лучше, чем их преемники в начале февраля 1940-го, организовывали взаимодействие родов войск и «предрепрессионные» командиры и штабы стрелковых полков. Ведь в трех крупнейших военных округах они не справлялись с этой задачей во всех освещаемых сохранившимися источниками случаях! В 79-м и 80-м стрелковых полках 27-й стрелковой дивизии БВО в марте, а в частях Приморской группы ОКДВА еще и осенью 1935 г. штабы совсем не организовывали взаимодействие родов войск в процессе боя; в 153-м стрелковом полку 51-й стрелковой дивизии КВО в июне 1935-го они не умели организовать взаимодействие с артиллерией; командир 118-го и начштаба 119-го стрелковых полков 40-й стрелковой дивизии ОКДВА в январе 1936 г. не сумели увязать действия пехоты и танков, даже решая тактическую летучку… Приведенные в предыдущем абзаце свидетельства неумения комсостава КВО, БВО и ОКДВА организовать взаимодействие родов войск даже и непосредственно перед началом чистки РККА должны (как не утверждающие обратное) относиться и к полковому звену. За это говорит и отраженный сохранившимися источниками факт неумелого использования штабами стрелковых полков 92-й и 105-й стрелковых дивизий ОКДВА приданных им на мартовских маневрах 1937 г. артиллерии и танков.

Командиры стрелковых батальонов и рот в феврале 1940-го взаимодействия родов войск «осуществлять еще не умели», но они не умели делать этого и в 1935-м. Пехотные комбаты, указывалось в письме М.Н. Тухачевского К.Е. Ворошилову от 1 декабря 1935 г., «все еще не овладели умением организовывать взаимодействие с артиллерией и танками на местности»⁵⁸ (напомним, что в те годы центр тяжести практической работы по организации взаимодействия родов войск находился именно в батальоне, что реальное взаимодействие можно наладить, только увязав все его вопросы на местности). Еще в сентябре 1935-го уточнить на местности вопросы взаимодействия с командирами артиллерийских дивизионов комбатам не всегда удавалось даже на показных Киевских маневрах и даже в «ударной» 44-й стрелковой дивизии…

Как явствует из доклада Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», в обстановке, приближенной к боевой (т. е. не репетируя своих действий заранее и действуя на незнакомой местности), взаимодействие родов войск командиры стрелковых батальонов плохо, «зачастую» просто неграмотно организовывали и в 36-м⁵⁹. Так было тогда даже в передовом КВО: безбожно «лакировавший» действительность годовой отчет этого округа от 4 октября 1936 г. и тот признал «недостаточно твердое еще усвоение» указаний Тухачевского по «вопросам организации и ведения боя батальоном» (в переводе на русский это означает, что со взаимодействием родов войск дела у комбатов И.Э. Якира обстояли совсем плохо: ведь в директиве М.Н. Тухачевского от 29 июня 1936 г. подчеркивалось, что именно «в батальонном звене согласовывается и организуется сложное взаимодействие различных родов войск…)⁶⁰. Так было и в передовом же БВО: в обеих его дивизиях, о которых сохранилась информация на этот счет (2-й и 37-й стрелковых), командиры и батальонов и рот в 1936-м слабо увязывали свои действия с артиллерией и танками (не умея, в частности, толком поставить им задачу). Так было и в уже начинавшей воевать ОКДВА: на 8 из 11 освещаемых источниками батальонных и отрядных учений 1936 г. организация взаимодействия родов войск оказалась плохой.

То же и перед самым началом чистки РККА. «Взаимодействие штабов стрелковых батальонов со штабами артдивизионов (поддерживающих) не отработано», – значилось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.⁶¹. Организация взаимодействия родов войск в звене «батальон – дивизион», констатировалось в отчете штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г., «остается неудовлетворительной»; из документации целого ряда тогдашних дальневосточных дивизий (21-й, 59-й, 66-й и 69-й) явствует, что немногим лучше обстояли дела и на ротном уровне⁶². Явно та же картина была тогда и в двух других крупнейших округах. Ведь приводившиеся выше оценки приказа комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г. и годового отчета БВО от 15 октября 1937 г., констатирующие неумение комсостава организовать взаимодействие родов войск, должны (раз не утверждают обратное) относиться и к звену «рота – батальон»…

Прямое нежелание командиров стрелковых подразделений организовывать взаимодействие родов войск также встречалось и до чистки РККА. В одной из двух освещаемых с этой стороны источниками тогдашних дивизий БВО – 37-й стрелковой на тактических учениях в октябре 1936 г. командиры и батальонов и рот – в точности, как и их коллеги в финскую войну! – забывали в процессе боя ставить задачи поддерживавшей их артиллерии (а в 110-м стрелковом полку не ставили и перед боем…). Комбаты 1-й Тихоокеанской стрелковой дивизии ОКДВА на опытном учении в июне 1936-го батальонную и приданную им полковую артиллерию использовали «совершенно недостаточно»; взаимодействие же с дивизионной один из них не стал организовывать вообще…⁶³ В ОКДВА, согласно отчету ее штаба от 18 мая 1937 г. командиры стрелковых батальонов (в отличие, правда, от командиров рот) не ставили в ходе боя задач артиллеристам еще и весной 1937-го. В 40-й стрелковой дивизии на мартовских маневрах приданную им дивизионную артиллерию комбаты вообще «считали за обузу»!⁶⁴

Прямое нежелание командиров соединений и частей организовывать взаимодействие родов войск также было распространено и в «предрепрессионной» РККА. Вновь напомним:

– о командире 17-й стрелковой дивизии МВО Г.И. Бондаре, бросившем в сентябре 1935 г. на учениях 3-го стрелкового корпуса под Гороховцом свои части в наступление без какой бы то ни было артподготовки;

– о «некоторых» (по выражению К.Е. Ворошилова) общевойсковых начальниках [общевойсковыми формированиями считались лишь дивизии и корпуса], «забывавших» ставить в процессе боя задачи артиллерии даже на долго репетировавшихся Киевских маневрах 1935 г.;⁶⁵

– и, наконец, о том, что, согласно докладу М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», командиры механизированных бригад и механизированных корпусов бросали тогда на учениях свои танки на противотанковую оборону без поддержки пехоты и (комкоры – «зачастую», а комбриги – постоянно!) артиллерии⁶⁶.

В декабре 1939-го командиры соединений (или частей) 13-й армии не понимали, что нельзя бросать пехоту «на неподавленную систему стрелково-пулеметного огня», но в БВО они не понимали этого и в октябре 1936-го, когда на больших тактических учениях под Полоцком посылали пехоту 5-й и 43-й стрелковых дивизий на доты Полоцкого укрепрайона, которые не подавила артиллерия и не ослепили дымовыми завесами саперы.

Что до нежелания дать подчиненным командирам время на организацию взаимодействия родов войск, то и оно было распространено в Красной Армии еще до ее чистки. Как мы показали в главе 1, ситуация, описанная 21 ноября 1937 г. на Военном совете командующим войсками БВО командармом 1-го ранга И.П. Беловым («Принято всеми считать, что, раз часть подошла к рубежу, с которого можно броситься в атаку или пойти в наступление, значит […] все немедленно вперед. Считается плохим командиром тот, который немного замешкался. Все забывают, что в любых условиях бой должен быть организован [т. е. что должно быть организовано и взаимодействие родов войск. – А.С.]»⁶⁷), была обычной и до массовых перемещений комсостава летом и осенью 37-го.

В заключение заметим, что неудачные попытки прорвать в декабре 1939-го «линию Маннергейма», провалившиеся прежде всего из-за плохой организации взаимодействия родов войск, также не являются чем-то, характерным лишь для «пострепрессионной» Красной Армии. Не лучшим взаимодействие родов войск было и при штурме Полоцкого укрепрайона, проведенного 5-й и 43-й стрелковыми дивизиями БВО 4 октября 1936 г., в ходе больших тактических учений под Полоцком. О каком-либо взаимодействии пехоты с артиллерией в докладе наблюдавшего за учениями заместителя начальника УБП РККА комбрига М.Н. Герасимова не упоминается; не всегда осуществлялось и взаимодействие с саперами, которые ставили перед атакующей пехотой дымовые завесы. Отмеченное же в докладе взаимодействие с танками Т-28 из 1-й тяжелой танковой бригады и Т-26 из отдельных танковых батальонов дивизий свелось лишь к отправке на них и за ними части стрелковых взводов, связь с которыми была тут же потеряна. Главные силы стрелковых батальонов и рот шли на доты открыто и (судя по упомянутому Герасимовым «безразличному отношению к огню противника») шли, так и не дождавшись их подавления⁶⁸. «С большими перебоями» «взаимодействие пехоты, танков и артиллерии» осуществлялось и при штурме 52-й стрелковой дивизией в последних числах февраля 1937 г. на тактических учениях 23-го стрелкового корпуса БВО Мозырского укрепрайона⁶⁹.

В общем (если использовать формулировку приказа наркома обороны № 120 от 16 мая 1940 г.), «старший и высший комсостав» Красной Армии «слабо организовывал взаимодействие» родов войск еще и до массовых репрессий.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.