ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ

I

Звонок настойчиво приглашал зрителей занять свои места. Тамара Павловна очень хорошо представляла себе картину, которая повторялась каждый вечер. Пестрая людская масса шумно, как река, заполняет проходы и, разбегаясь на мелкие ручейки, поглощается секторами. Хлопают откидные сиденья кресел. Девушки в белых халатах с переменным успехом предлагают мороженое в вафельных стаканчиках. Воздух наполнен гомоном жизнерадостной весенней ярмарки.

Вот появляются оркестранты. В темных брюках и белых рубашках без галстуков, с расстегнутыми воротничками, они придают помещению обжитой, домашний вид, словно играют не в цирке, а на небольшом семейном празднике.

Бодрый марш напомнил Тамаре Павловне о раз и навсегда заведенном порядке. Представление начинается парадом участников программы. Она сбросила халат, несколько раз повернулась перед зеркалом и, убедившись, что костюм в порядке, вышла из комнаты.

Несмотря на будничный день, цирк был полон. Ведущий громким, хорошо поставленным голосом в неестественно восторженной манере читал приветственное стихотворение. Обойдя арену, артисты разбрелись в ожидании своего выхода. Тамара Павловна Аверская вернулась к себе.

Этот час перед выступлением она привыкла проводить в уединении, внутренне подготавливая себя к трудному номеру.

Полет под куполом цирка считался коронным номером программы. Когда гас свет и сухая барабанная дробь леденила нервы, цирк цепенел от страха и ожидания. Луч прожектора выхватывал только Тамару, стоящую на ракете. Аверский висел под ракетой и в темноте не был виден. Она неожиданно бросалась вниз. Все понимали, что это всего лишь цирковой трюк, и тем не менее в этот момент в зале всегда раздавался чей-то испуганный возглас. Неслышно раскручивались невидимые шелковые тросы, соединявшие ее с Олегом. Луч прожектора сопровождал легкую, как птица, женщину, которая неслась над самой ареной...

Тамара Павловна села за столик и уставилась в зеркало. В дверь постучали.

— Войдите, — разрешила Аверская, не поворачивая головы.

В зеркало было видно, как в открывшуюся дверь вошел Олег. Круглое полнеющее лицо улыбалось. Неизменные темно-синие брюки и белая шерстяная рубашка с коротким рукавом, туго обтягивающим его огромные рельефные бицепсы.

Тамара поднялась и подала ему руку. Олег прикоснулся к ней губами и мягко, но настойчиво сказал:

— Пора.

Волнение, обычное перед выступлением, не пугало ее. Она знала, что за ним последует состояние собранности, которое позволит выполнить упражнение легко и непринужденно. Она улыбнулась чему-то своему, затаенному, мягко освободила руку и вышла в коридор.

На манеже заканчивали выступление Виктория и Валентина Костюковы. В бледно-зеленых открытых купальниках, задрапированных легкой прозрачной тканью, и черных чулках, они медленно передвигались по кругу, жонглируя булавами. Черные чулки удачно подчеркивали длинные стройные ноги юной Валентины. Хорошо зная, какое впечатление она производит, девушка все время, пока старшая сестра работала с предметами, томно прохаживалась вдоль барьера, стараясь в каждом движении передать все очарование молодого гибкого тела.

Не замечая, а может быть, не желая замечать, с каким восхищением смотрит Олег на выступление сестер, Аверская громко, так, чтобы слышали другие, сказала:

— Ты не находишь, Олег, что они имели бы более шумный успех в варьете?

— Напрасно ты злишься. Они выглядят вполне прилично. — В его голосе послышалось раздражение.

— Ах, я забыла... Прости...

Мимо прошли Костюковы. Валентина приветливо махнула рукой и задорно пожелала:

— Ни пуха, ни пера, Олежка!

На лице Олега расплылась счастливая улыбка.

Наконец раздалось резкое, как удар хлыста:

— На выход!

Тяжелый, словно театральный занавес, халат скользнул к ногам. Олег не успел подхватить его. Не замечая этого, Тамара легко бежала по проходу навстречу свету и аплодисментам.

— Тамара и Олег Аверские! — успела она услышать окончание фразы.

Раскланиваясь, Тамара подняла глаза, окинула верхний ряд кресел и пояс прожекторов над ними, напоминающих светящиеся иллюминаторы большого океанского корабля. Черная бархатная петля на эластичном тросе спустилась из-под купола цирка. Тамара Павловна продела в нее руку и негромко крикнула:

— Ап!

Под веселый ритм мелодии Аверская медленно поднималась все выше и выше к трапеции.

Внимание публики было сосредоточено на ней, и почти никто не заметил, как под куполом цирка появилась серебристая ракета с висящим под ней человеком. Ракета медленно двигалась по кругу. На мгновение она поравнялась с Аверской.

— Ап!

И под куполом неслись уже двое.

Близился финал. Тревожно забеспокоился барабан, заливаясь сухой дробью. Погас свет. Луч прожектора метнулся и через несколько секунд разыскал ракету. На ней, держась за трос, стояла строгая и одинокая Аверская. Скорость нарастала. Глубоко вдохнув воздух, Тамара бросилась в темноту.

Ярко вспыхнул свет. Оркестр грянул торжественный марш и нестройно смолк. На манеже лежала Аверская. На фоне ярко-красного бархатного ковра резко выделялась белая беспомощная птица, так трагически закончившая свой полет. Несколько человек бросилось к ней. Ведущий, утратив всю свою торжественность, неуверенным голосом объявил:

— Представление отменяется в связи... по причине... — не подобрав подходящего слова, он развел руками. — В общем, сами понимаете.

Зал опустел. Многочисленные тросы и веревочные лестницы, теперь никому не нужные, словно снасти покинутого парусника, беспомощно болтались в воздухе. И только прожектор, который забыли выключить, продолжал освещать часть арены.

Когда скорая помощь увезла Аверскую, администратор цирка позвонил директору. Директор, Альберт Иванович Мацуйко, с работы ушел рано. Ныла поясница. В такие дни Мацуйко говорил, что ему «боком вылазит война», и шел домой принимать новейшее средство от радикулита, которое, впрочем, помогало ему не лучше старых.

Услышав телефонный звонок, Альберт Иванович поднялся с дивана и, скривившись от резкого укола в поясницу, поднял трубку.

— Я слушаю.

Голос из трубки сообщил:

— Аверская разбилась... Оборвались тросы...

Не дослушав фразы, Мацуйко бросил трубку и стал одеваться.

В коридоре у дверей директорского кабинета стояли секретарь парторганизации Березин и председатель месткома. Солик успел снять чопорный смокинг ведущего и теперь в простеньком сером пиджаке имел неприглядный вид. Когда появился директор, он даже вздрогнул и на какой-то миг приподнял плечи, словно ожидая удара. К ним подошел Олег. Уловив тревожный вопрошающий взгляд Мацуйко, он виновато развел руками.

— Т-тросы оборвались, — заикнувшись, сказал тихо. Сильные руки сжались в кулаки. Он хотел что-то добавить, но обвел всех взглядом и, повернувшись, не спеша пошел по коридору.

— Ну? — только и смог выдавить Мацуйко.

— Поехали в больницу, — предложил Березин.

По пути домой и позже, уже в кровати, Альберт Иванович никак не мог объяснить себе причину несчастного случая. Оборвались тросы. Но почему? Ведь они сделаны с большим запасом прочности. Вчера все было хорошо, а сегодня не выдержали!

Утром директор вызвал к себе Березина и Солика.

— Как могло такое произойти в нашем цирке? — сразу после приветствия начал Мацуйко. — Что будем делать?

— Я думаю, Альберт Иванович, в первую очередь следует еще раз проверить все средства страховки. А мы на партбюро заслушаем Клавдия Борисовича. Ведь он у нас отвечает за технику безопасности.

— Почему это меня? — запротестовал Солик. — Отвечаю не только я.

— Не бойся, — перебил Мацуйко. — Я от ответственности не отказываюсь. Косвенно и я виноват, и ты, и он. Ну, а где непосредственный виновник?

— Я предлагаю, Альберт Иванович, — сказал Солик, обращаясь к директору, — сообщить в милицию.

— А при чем здесь милиция? — удивился Березин. — У них своей работы хватает.

— Пусть разберутся, почему лопнули тросы. А может, их специально подпилили, откуда вы знаете? — Солик повернулся к Березину, ожидая ответа.

— Скажете такое. Да кто из них способен на такую гадость? Кто, по-вашему?

— Не знаю. Вот пусть милиция и разбирается.

— Милиция здесь ни при чем, — сказал Мацуйко. Помолчал, посопел. — А вот прокурору района сообщить мы обязаны.