ТРЕТИЙ ПЕРИОД Январь-июль 1943 года: от конференции в Касабланке до июльского нападения на Сицилию; коалиция сохраняется, несмотря на разницу во взглядах на вторжение через Ла-Манш
ТРЕТИЙ ПЕРИОД
Январь-июль 1943 года: от конференции в Касабланке до июльского нападения на Сицилию; коалиция сохраняется, несмотря на разницу во взглядах на вторжение через Ла-Манш
Конференция в Касабланке: военные решения и вопрос безоговорочной капитуляции
Во время проведения конференции в Касабланке, начавшейся 12 января 1943 года, британская армия, пройдя через Триполи, двинулась дальше. Командующий армией на Ближнем Востоке генерал Александер своими донесениями убедил в необходимости продолжения операции с целью окончательного подчинения Средиземноморья. К этому времени русские окружили под Сталинградом 6-ю армию под командованием генерала Паулюса и развернули боевые действия по двум направлениям в районе среднего Дона. Теперь уже не приходилось опасаться, что Восточный фронт неожиданно потребует помощь с Запада.
Благодаря этим обстоятельствам американцы и британцы в Касабланке ухитрились урегулировать военные планы на ближайшее будущее, но оставили открытыми основные стратегические вопросы, ради которых, собственно, и затевалась эта встреча.
Вот в чем заключалась основная суть принятых на конференции решений.
1. Безопасность морских коммуникаций Британии будет обеспечиваться совместными усилиями. Потери, понесенные на протяжении 1942 года, оказались неожиданно высоки. Фельдмаршал Брук назвал нехватку судов «удушением всех атакующих операций».
2. Следует по-прежнему оказывать помощь советской армии, но без какого-либо принятия новых важных мер в этом вопросе.
3. Война в Северной Африке должна продолжаться до окончательной победы.
4. Одновременно должна начаться подготовка операции по захвату Сицилии (операция «Хаски») с тем, чтобы начать эту акцию как можно быстрее. Американские начальники штабов были вынуждены согласиться с этим решением. Маршалл особенно боялся, что, не добившись никаких окончательных результатов, это тем не менее может остановить запланированную высадку во Франции, но его убедили, что лучшего применения силы в 1943 году уже не найти. Приведенные британским штабом факты доказывали, что любое усилие, связанное с форсированием Ла-Манша, предпринятое летом 1943 года, в лучшем случае будет слишком незначительным, чтобы оказать существенное влияние на ход сухопутных сражений в Европе, а в худшем случае может повлечь такие губительные последствия, что дальнейшие попытки предпринять высадку окажутся просто невозможными. В отличие от этого существовали абсолютно обоснованные причины для нападения на Сицилию. Но в мозгу Черчилля засела уверенность в том, что операция в Средиземном море поможет вывести Италию из войны, взяв в свои руки управление Балканами, и заставит немцев привлечь большее количество дивизий для защиты Италии. Маршалл сдался, однако заявил, что делает это, поскольку «больше всего стремится к прекращению проведения бесконечных операций в Средиземноморье и рассчитывает, что Северная Франция будет являться сценой основных действий, направленных против Германии».
5. Следует увеличить совместные стратегические бомбардировки Германии, объединив американскую программу дневных с британской программой ночных бомбардировок. Такая усиленная атака необходима для того, чтобы ослабить воздушный флот Германии и лишить ее способности оказать сопротивление вторжению через Ла-Манш.
6. Следует продолжать сосредоточение сил на территории Великобритании для нанесения удара по Германии. Подготовка вторжения, более крупномасштабного и быстрого, чем остальные операции, начнется сразу же, как только станет возможно. Наиболее убедительным, в отличие от непонятного расходования ресурсов для осуществления вторжения на континент, явилось соглашение, согласно которому в Лондоне немедленно учреждалась совместная организация по управлению и планированию («Коссак»). Она должна была разработать программу повторного вторжения в Западную Европу: в 1943 году, если Германия приблизится к окончательному краху, или для того, чтобы вбить первый клин для окончательного вторжения в 1944 году. Таким образом, результатом начатого планирования явилась операция «Оверлорд», затем последовало назначение Эйзенхауэра на должность верховного главнокомандующего, а в феврале 1943 года был учрежден объединенный командный штаб.
7. Открытым остался вопрос о проведении дальнейших действий в Тихом океане, решение по которому мог принять Комитет начальников штабов Соединенных Штатов. При решении этого вопроса следовало действовать крайне осторожно, чтобы у союзников не создалось впечатления, что для победы над Германией в 1943 году хороши любые средства. Соглашаясь даже на такой осмотрительный шаг, британский штаб действовал вразрез с собственным мнением. Британцы не видели никаких оснований для начала этой весной наступления против Японии. Они считали, что попытка подобных действий может исчерпать ресурсы, необходимые для продолжения борьбы в Европе, и не предполагали, что Филиппины, на которые американцы уже положили глаз, могут быть захвачены еще до окончательного разгрома Германии. Однако американцы были уверены: нельзя позволить японцам укрепить свое положение в Тихом океане и оттуда готовить новые наступления. Адмирал Кинг пытался доказать британцам, что лишь пятнадцать процентов союзнических ресурсов задействовано на тихоокеанском театре военных действий. Им с Маршаллом хотелось вдвое увеличить эту цифру.
В своих угрозах они пошли еще дальше, заявив, что если в Тихоокеанском регионе не будет оставлено достаточное количество ресурсов, то Соединенным Штатам, к великому сожалению, придется приостановить выполнение своих обязательств на европейском театре войны. Но они соглашались урегулировать этот вопрос в том случае, если в течение года в Тихом океане будут проводиться различные операции с помощью имеющихся в их распоряжении ресурсов, находящихся на тихоокеанском театре, включающие большую часть американских самолетов, грузовых кораблей и десантных судов.
Согласно этой договоренности в 1943 году американская и австралийская армии отправились с Гуадалканала и Новой Гвинеи через море Бисмарка на северо-запад, к островам Трук и Гуам, с целью захвата (или изоляции) японской базы в Рабауле.
8. Усилие, направленное в 1943 году на возврат Бирмы, которое открывало путь в Китай, было предварительно одобрено. Темой дальнейших обсуждений послужило наступление на севере Бирмы и десантная операция на юге с целью возврата порта Рангун. Но вскоре после окончания конференции стало очевидно, что Черчилль упорно сопротивляется проведению этой рискованной операции. Следовало безотлагательно усилить американские военно-воздушные силы в Китае, существенно увеличить количество транспортных самолетов, совершающих полеты по опасному маршруту над Гималаями из Индии в Китай. Все эти меры были необходимы для того, чтобы удержать Китай в войне. Рузвельту хотелось бы сделать еще больше. Чан Кайши считал, что мер слишком мало.
Эта компромиссная программа, состоящая из многих пунктов, давала определенную свободу действий. Одним словом, принятые в Касабланке решения означали следующее:
– судьба стран по обе стороны Средиземного моря будет находиться в руках Америки и Британии;
– Италия должна подвергнуться силе удара, который разрушит ее до основания, и она капитулирует первой из стран Оси;
– советская армия, несмотря на незначительную помощь со стороны союзников, оказалась перед необходимостью нести на себе основную тяжесть войны и в 1943 году;
– американский Комитет начальников штабов должен сохранить право контролировать принятие военных решений на юго-западе и в центре тихоокеанского театра.
Если это было все, о чем говорилось и что было сделано в отношении планирования военных операций, то конференция в Касабланке не должна была занять сколько-нибудь значительного места в истории войны и коалиции. Строго говоря, на конференции следовало провести предварительный анализ осуществленных военных операций. Но что сделало столь незабываемой эту конференцию, так это провозглашение стратегии «безусловной капитуляции». Членам Оси объяснили, что Соединенные Штаты и Великобритания не собираются вести с ними переговоры относительно условий окончания войны, а исходя из чувства справедливости и доброжелательности в отношении народов, лидеров которых они стремились низвергнуть, будут сами принимать решения. Впоследствии побежденным государствам было совершенно откровенно сказано, что это делалось не в качестве акта возмездия, а для того, чтобы безоговорочность капитуляции была столь же очевидной, как и их поражение.
До появления подробных отчетов о конференции могло сложиться ложное впечатление от выступления Рузвельта в отношении предложенной стратегии, хотя его речь была результатом предварительного обсуждения. Советники президента были не просто осведомлены о сущности выступления президента, а принимали участие в разработке этой доктрины.
Уже в апреле – мае 1942 года один из подкомитетов, образованный под эгидой Государственного департамента и названный подкомитетом по проблемам безопасности, приступил к рассмотрению вопросов, которые возникнут в том случае, если вражеские государства изъявят желание прекратить военные действия. Председателем этого подкомитета стал Норман Дэвис, бывший посол по особым поручениям и доверенное лицо государственного секретаря Хэлла. Генерал Джордж У. Стрэнг и адмирал А.Дж. Хербурн (или адмирал Р.Е. Трайн) входили в подкомитет в качестве представителей армии и военно-морского флота. Соединенные Штаты вступили в войну только по той причине, что не удалось добиться безоговорочной капитуляции Германии в Первой мировой войне; это мнение занимало господствующее положение во вновь созданном подкомитете. В результате появился документ, утвержденный 21 мая, относительно того, что «при условии окончательной победы Объединенных Наций следует добиваться не перемирия, а окончательной и безоговорочной капитуляции ведущих вражеских государств, и, вероятно, с учетом Италии».
Трудно сделать какой-то конкретный вывод из этой довольно лаконичной записи. В особенности непонятно, что подкомитет подразумевал, говоря о необходимости требований политических полномочий: для капитуляции всего государства или просто для безоговорочной капитуляции армии?
В документе, озаглавленном «Сравнительный анализ проблем и методов деятельности коалиции во Второй мировой войне», представленном в сентябре 1956 года в Американскую научно-политическую ассоциацию, капитан Трейси Б. Киттредж, бывший историком Комитета начальников штабов, заявляет, что «представители Объединенного штаба рекомендовали не заключать никакого перемирия с Германией, Японией, Италией и их сателлитами до тех пор, пока они не предложат „безоговорочную капитуляцию“ их вооруженных сил». Эти рекомендации в конце декабря 1942 года были представлены президенту на рассмотрение.
Имеются свидетельства, что большинство подкомитета поддерживало курс на безоговорочную капитуляцию вооруженных сил, находясь под впечатлением прогнозов, сделанных генералом Стрэнгом, что, поскольку должно быть более двадцати союзников, желающих принять участие в выработке условий капитуляции, то в результате военные условия могут оказаться сильно ослаблены.
Судя по последующим событиям, Рузвельт признал мнение подкомитета в том виде, в каком оно было представлено Норманом Дэвисом, разумным. Но на некоторое время, в связи с отъездом Рузвельта в Касабланку, вопрос был отложен. Затем 7 января 1943 года Рузвельт проинформировал Объединенный штаб, что он собирается поддержать концепцию «безоговорочной капитуляции» как основную военную цель союзников. Похоже, что Рузвельт объяснил штабу, что собирается обсудить с Черчиллем вопросы, связанные с предоставлением Сталину совместных гарантий относительно оказания поддержки до тех пор, пока войска не войдут в Берлин, и что их единственным условием является безоговорочная капитуляция. По моим сведениям, Объединенный штаб не выражал никаких протестов в отношении такой политики; нет никаких штабных документов, подтверждающих значение и последствия этой стратегии.
В любом случае, 24 января на конференции в Касабланке, после упоминания о необходимости принятия военной программы, Рузвельт сказал: «…мир на земле может наступить только после полного уничтожения военной мощи Германии и Японии. …Уничтожение военной мощи Германии, Италии и Японии означает безоговорочную капитуляцию Германии, Италии и Японии и, значит, предоставляет обоснованные гарантии будущего мира на земле. Имеется в виду не уничтожение народов Германии, Италии или Японии, а уничтожение философии этих государств, основанной на завоевании и подчинении других народов».
По свидетельству очевидца (предположительно Гопкинса), Рузвельт до поры до времени делал вид, что не собирается заявлять об этой стратегии. Сохранились его записи по этому поводу: «Эти два французских генерала, де Голль и Жиро, доставили нам такое количество неприятностей! По-моему, заполучить их было столь же сложно, как договориться о встрече с Грантом и Ли, а тут уже началась конференция, и у нас с Уинстоном не осталось времени, чтобы подготовиться к ней, и вдруг в моей голове проскочила мысль, что они назвали Гранта „Старая безусловная капитуляция“, об этом я и сказал».
Было совершенно очевидно, исходя из заключительных слов выступления Рузвельта, что эта мысль уже какое-то время сидела у него в голове. И вполне вероятно, что когда он прибыл на конференцию, то в тот же день решил, что это стоит сделать. В сущности, все сказанное Рузвельтом содержится в его записях.
С определенной степенью достоверности, независимо от того, было ли выступление Рузвельта в Касабланке заранее обдуманным или это был экспромт, можно догадаться о причинах такого поведения президента. Во-первых, это заявление, подразумевающее, что никакие другие сделки подобного рода рассматриваться не будут, могло помочь рассеять недоверие, появившееся после заключения сделки с Дарланом, одним из наиболее неприятных представителей клики Виши. Во-вторых, оно помогло бы заверить советское правительство, что Соединенные Штаты и Великобритания собираются бороться до конца. И наконец, продемонстрировать стремление не допустить проблемы, наподобие тех, что возникли у Вудро Вильсона после окончания Первой мировой войны, когда еще до окончательной капитуляции началось обсуждение условий мира с вражескими политическими лидерами.
Речь президента произвела на Черчилля ошеломляющее впечатление, хотя Рузвельт предупреждал его, что отдает предпочтение этой стратегии и собирается сообщить об этом во всеуслышание.
В действительности это не совсем так. Эллиот Рузвельт в своей книге воспоминаний рассказывает, как во время ленча родилась фраза «безоговорочная капитуляция». «Произнесенная отцом фраза сразу же пришлась по вкусу Гарри Гопкинсу, в то время как Черчилль, сидя с набитым ртом, медленно жевал, думал, хмурился, наконец, усмехнулся и заявил: „Отлично! Могу себе представить, как развопится Геббельс и вся его компания“».
Это подтверждается радиограммой, отправленной Черчиллем из Касабланки 20 января в адрес военного кабинета: «В свое время мы предлагаем составить заявление для прессы о работе конференции. Мне бы хотелось знать, что думает военный кабинет об объявленном нами твердом намерении со стороны Соединенных Штатов и Британской империи продолжать войну до „безоговорочной капитуляции“ Германии и Японии. Мы умышленно не говорим об Италии; это поможет внести раскол в ряды противника».
Военный кабинет не только не сомневался в выбранной стратегии, но даже посоветовал упомянуть Италию, опасаясь подобной ситуации в Турции, на Балканах или в каком-либо другом месте.
Несмотря на предварительное рассмотрение вопроса, премьер-министр, как уже было сказано, оказался застигнутым врасплох. когда президент, без долгих разговоров, вылез вперед с этим сообщением. Вероятно, так следовало поступить, поскольку четкого понимания, что этот важнейший шаг будет предпринят, достигнуто не было. Очевидно, эти двое не возвращались к рассмотрению вопроса до переговоров, во время которых всплыло сообщение Черчилля в адрес военного кабинета, и вот тогда они обсудили текст совместного публичного заявления, в котором ничего не говорилось о «безоговорочной капитуляции».
Как бы то ни было, но премьер-министр никак не выказывал своего удивления. Он тут же присоединился к президенту, объяснив собравшейся прессе, что все устремления будут направлены на то, чтобы в отношении преступников, ввергнувших мир в войну. распространилось требование «безоговорочной капитуляции».
Согласно сообщению, появившемуся в этот же день в «London Times», после того, как президент объяснил, что означает стратегия безоговорочной капитуляции, «создалось впечатление, что эта счастливая мысль только что пришла в голову президенту, и нынешнюю конференцию мы могли бы назвать „Конференция безоговорочной капитуляции“. „Правильно! Правильно!“ – с готовностью поддержал Черчилль, и президент заметил, что они с мистером Черчиллем нисколько не сомневались в исходе встречи, поскольку оба преследуют одни и те же цели».
И все же во время подписания первого соглашения с Советским Союзом в июле 1941 года, предусматривающего запрещение какого-либо сепаратного мира с Германией, Идеи заявил, что Англия «…ни при каких обстоятельствах не собирается вести какие-либо переговоры с Гитлером».
Позволю себе короткий комментарий. Когда Рузвельта просили объяснить, что имеется в виду под требованием безоговорочной капитуляции, он обычно приводил в пример капитуляцию армии Северной Вирджинии под руководством генерала Ли генералу Гранту в здании суда в Аппоматтоксе. Ссылаясь на этот исторический факт, президент достаточно вольно трактовал подробности, но, как показало будущее, этот пример четко соответствовал тому, что он задумал.
Вот так примерно звучала последняя сцена капитуляции в изложении Рузвельта, рассказанная им Гарриману: «Перед капитуляцией генералу Ли требовалось уладить кое-какие моменты, как. например, права офицеров на лошадей, которые являлись их собственностью. Грант заявил, что его условием является „безоговорочная капитуляция“. Ли согласился, а затем поинтересовался насчет лошадей. Грант ответил, что было принято решение оставить лошадей офицерам, поскольку лошади понадобятся для весенней пахоты».
На самом деле эти слова генерал Грант произнес гораздо раньше, во время Гражданской войны, в 1863 году, когда его одноклассник и друг по Уэст-Пойнту, генерал Симон Букнер, впоследствии генерал Конфедерации в форте Донельсон, интересовался условиями капитуляции. Грант ответил: «Никаких условий, за исключением безоговорочной и немедленной капитуляции. Предлагаю немедленно этим заняться».
Однако Грант никогда не выдвигал такого жесткого требования по отношению к Ли в Аппоматтоксе. Капитуляции предшествовал обмен письмами между генералами, причем Грант обещал, что оставляет побежденным оружие и гарантирует, что «…каждому офицеру и лицу, состоящему в армии Северной Вирджинии, будет позволено вернуться домой; они не будут подвергаться никаким гонениям со стороны властей Соединенных Штатов до тех пор, пока будут соблюдать обязательства и действующие законы в разрешенных местах проживания» (письмо генерала Гранта от 9 апреля 1865 года генералу Ли).
Аналогия просматривалась только там, где дело касалось того, что должно было быть выполнено капитулирующей федеральной армией. После окончания войны не было никакого обсуждения или объяснений, связанных с обращением в отношении беспомощных людей мятежных штатов. Никакого явного признания прав победителей, дающих возможность навязывать любые условия; ни каких-либо иных условий, ограничивающих свободу. Короче, условия капитуляции в Аппоматтоксе рассматривалась только с точки зрения окончания военных действий. Это не было безусловной капитуляцией в том смысле, как понимал ее Рузвельт. Что касается политической власти, то, в сущности, это была «безоговорочная капитуляция», поскольку власть северян ограничивалась только традициями, совестью и моральными принципами. Полагаю, что Рузвельт собирался воспользоваться именно этим основанием для капитуляции. Дальше будет показано, как упрямо он придерживался мнения относительно того, что именно этот метод предусматривает все возможности капитуляции ведущих держав Оси.
Скоро Рузвельт и Черчилль убедились, что стали понятны причины этой стратегии и сама стратегия, но всерьез они не воспринимаются. Поэтому после возвращения, 12 февраля, Рузвельт обратился в пресс-центр Белого дома с просьбой «создать мнение, что если мы победим в войне, то отношения между Россией, Англией, Китаем и Соединенными Штатами станут как у кошки с собакой. [Не стоит надеяться,] что любой из нас может оказаться настолько доверчивым и беззаботным, чтобы быть обманутым при заключении соглашений за счет союзников. Мы заявляем, что единственные условия, при которых мы будем иметь дело с любым из правительств Оси или с любой фракцией Оси, – это условия, объявленные в Касабланке: безоговорочная капитуляция. Своей бескомпромиссной стратегией мы не хотим обидеть народы стран Оси. Мы хотим покарать непосредственных виновников, жестоких и циничных лидеров Оси».
А вот что заявил Черчилль в своем выступлении 30 июня:
«Мы, объединенные нации, требуем от нацистской, фашистской и японской тирании безоговорочной капитуляции. Под этим мы подразумеваем, что их неуемное желание к сопротивлению должно быть полностью сломлено и они должны сдаться в расчете на нашу милость и справедливость… Это не значит ни при каких обстоятельствах, что мы опозорим наши победоносные силы бесчеловечными действиями или жаждой мести. Мы стремимся к миру, в котором все ветви человеческого сообщества будут жить в предвкушении того, что американская Конституция называет „жизнью, свободой и погоней за счастьем“».
Хочу дать два коротких комментария. Первое. Даже после сообщения, сделанного в Касабланке, союзники практически были вправе заранее требовать те условия капитуляции, на которые рассчитывали. Второе. Принятие такого рода капитуляции само по себе не определяет условия, навязанные впоследствии Италии, Германии и Японии. К примеру, такая капитуляция не диктовала решения, принятые на Каирской конференции в отношении Японии; и, более поздний пример, она не повлияла на советские требования в отношении польских и немецких территорий. В каждом случае конкретная причина являлась основанием для принятия решения; стратегия не была настолько жесткой, как об этом часто говорят.
В соответствующей, согласно хронологической последовательности, главе будет более подробно рассказано о практической методике применения безоговорочной капитуляции и много внимания будет уделено значению этой стратегии.
После Касабланки: опять советский вопрос
После окончания официальной части конференции, 25 января, президент и премьер-министр направили отчеты о принятых в Касабланке решениях Сталину и Чан Кайши. Отчет, направленный Сталину, носил скорее информативный характер. Согласно инструкции посол Стэндли и британский поверенный в делах вручили отчет в полночь, 26 января. Стэндли поздравил Сталина с операцией окружения противника в районе Сталинграда, о которой он узнал за несколько минут до прибытия в Кремль. Сталин заметил, что не слишком удовлетворен операцией, поскольку надеялся на большее. По его словам, как только русские перестали бояться немцев, так сразу же стали побеждать; самое важное – преодолеть страх.
В направленном Сталину совместном послании после короткого обзора возможных операций шла речь относительно предполагаемого вторжения через Ла-Манш: «Кроме того, мы сосредоточиваем на территории Соединенного Королевства американские сухопутные и воздушные силы, и сразу же, как только представится реальная возможность, объединенные силы Соединенных Штатов и Великобритании двинутся на континент. Все это, конечно, станет известно нашим врагам, но им будет неизвестно, где, когда и какой силы удар мы собираемся нанести, и, значит, они будут вынуждены направить сухопутные и воздушные силы во Францию, Нидерланды, на Корсику, Сардинию, Сицилию, в Италию, Югославию, Грецию, на Крит и на острова Додеканес». Сообщение было отправлено из Касабланки в Лондон в адрес военного кабинета, а оттуда в британское посольство в Москве для передачи представителям дипломатического корпуса Соединенных Штатов и Британии.
Выслушав перевод сообщения, Сталин передал Молотову русскую версию и коротко переговорил с ним, на что Молотов ответил двумя короткими восклицаниями. Вероятно, больше всего Сталину хотелось понять, собираются ли Черчилль с Рузвельтом открыть, как было обещано, второй фронт, но Молотов ответил: «Нет, пока еще нет». Ни один мускул не дрогнул на лице Сталина; он не позволил вырваться наружу эмоциям, охватившим его при этом ответе, и заявил: «…мне бы хотелось располагать информацией относительно действий, запланированных в отношении открытия второго фронта в Европе в 1943 году, и сроков, выбранных для их реализации». Он заверил, что Красная армия будет продолжать громить врага.
По возвращении в Лондон 12 февраля Черчилль – от своего имени и от имени Рузвельта – отправил Сталину более подробное сообщение. Сталина интересовал вопрос, почему тормозятся операции в Северной Африке. На это Черчилль сообщил, что в апреле они рассчитывают на победное завершение боев в Тунисе и к июлю. а если получится, то и раньше намереваются захватить Италию. А уже затем, в августе или в сентябре, вероятно, начнут наступление через Ла-Манш. На этот счет в сообщении говорилось: «Мы усиливаем подготовку по сосредоточению британских и американских ресурсов, которые в августе должны будут принимать участие в операции через Канал. Но здесь опять скажется нехватка грузовых и десантных судов. Если в связи с погодой или по каким-то другим причинам операция задержится, то за сентябрь удастся еще сильнее укрепить армию. Выбор подходящего момента, безусловно, будет зависеть от того, насколько Германия к тому моменту будет в состоянии обороняться».
Это можно было понять, и, вероятно, так и задумывалось, скорее как обещание, чем отказ со стороны союзников, как полагал Сталин. Но заявленное право пересмотра решений в свете будущих условий фактически оставляло вопрос открытым. Западные союзники едва ли могли дать более точный ответ, даже если бы между ними было полное согласие; а его-то как раз и не было. На основании принятых в Касабланке решений относительно полей сражения по всему миру был сделан вывод, что только в том случае, если внезапно где-нибудь будет сломлено немецкое сопротивление, имеет смысл предпринять попытку высадки через Ла-Манш. Война в Тунисе затягивалась и срывала планы продвижения на Сицилию; это могло послужить причиной отсрочки приготовлений к операции высадки через Канал.
На самом деле боевая мощь Германии ежедневно таяла на полях сражения в Тунисе, но почти наверняка это казалось слишком незначительным Сталину и его военным советникам. В это время, в середине февраля, русские выступали против ста восьмидесяти пяти дивизий на Восточном фронте, с учетом итальянских. Их февральское наступление закончилось взятием Харькова. 16 февраля Сталин сообщил, что знает о том, что с конца декабря немцы перебросили двадцать семь дивизий с Западного фронта на советский; в результате произошел спад активности в Тунисе. Сталин подчеркнул крайнюю важность усилий, предпринимаемых в Северной Африке и Франции, поскольку это поможет советской армии продолжать наступление. Затем, вновь вернувшись к операции вторжения через Ла-Манш, Сталин написал: «Из вашего сообщение следует, что создание второго фронта, в частности во Франции, намечается только в августе-сентябре. Как мне кажется, нынешнее положение требует по возможности быстрее решить этот вопрос… Крайне важно не дать врагу передышки и нанести удар с Запада весной или в начале лета, не откладывая до второй половины года».
Основная позиция Сталина была стратегически обоснована, но он просил о невозможном. Союзникам следовало не только отказаться от своего плана пересечь Средиземное море после захвата Туниса, но и приостановить военные действия на Тихом океане и на Дальнем Востоке. Принятая в Касабланке программа предусматривала развитие событий на несколько месяцев вперед; но для выполнения требований Сталина, даже без перераспределения военных ресурсов, Эйзенхауэру потребовалось бы ценой невероятных усилий остановить операцию по высадке в Италии и отказаться от всех действий в Тихом океане и на Дальнем Востоке.
В послании от 22 февраля, после рассмотрения обстоятельств, определяющих стратегическую политику, Рузвельт сообщил Сталину: «…вы можете быть уверены, что сразу же после успешного завершения операции в Северной Африке военные усилия Америки будут направлены на осуществление операции по высадке на континент».
Заболевший пневмонией Черчилль активно боролся с вирусной инфекцией. Как только ему стало лучше, он подтвердил сообщение Рузвельта, но ясно дал понять и Рузвельту, и Сталину, что не собирается торопиться с вторжением через Ла-Манш до тех пор, пока, по его мнению, не будет гарантирован успех этого предприятия и он не будет уверен, что десант не встретит «кровавого отпора». Сообщение, отправленное Сталину 11 марта, заканчивалось так: «Ситуация с Ла-Маншем может быть рассмотрена в ближайшее время, и я должен понимать, что вы не ограничиваете нашу свободу решения по этому вопросу».
Сталин считал, что имеет полное право на недовольство. Его не убедили описанные трудности, раздражала осторожность союзников в вопросах, связанных с возможными огромными людскими потерями. Поэтому в ответном послании Сталин резко бросил, что считает союзников в известном смысле ответственными за то, что, в то время как их усилия в Северной Африке застыли на мертвой точке, немцы перебросили тридцать шесть дивизий, в том числе шесть танковых, на советский фронт. С его точки зрения, вторжение на Сицилию нельзя было рассматривать в качестве замены второго фронта. Затем, напомнив о том, что можно было высадиться во Франции в 1942-м или, на крайний случай, не позднее 1943 года. Сталин подвел итог: «Я понимаю, что много проблем возникает из-за нехватки транспортных средств… однако я считаю нужным со всей настойчивостью предупредить, с точки зрения интересов нашего общего дела, о серьезной опасности дальнейшего промедления с открытием второго фронта во Франции. Поэтому неопределенность Ваших заявлений относительно открытия второго фронта во Франции вызывает у меня тревогу, о которой я не могу умолчать».
Трудно сказать, что имел в виду Сталин. Может, он просто предупреждал, что если советской армии не будет оказано поддержки во время летней кампании, то она может отступить перед немцами? А если это произойдет, то немцы, вероятно, смогут перебросить дополнительные силы на запад для оказания сопротивления вторжению на континент, в то время как советская армия будет слишком ослаблена для того, чтобы перейти в наступление? Или Сталин полагал, что советское правительство будет вынуждено заключить перемирие с Германией?
Вероятно, это был наиболее удачный момент, чтобы обратить внимание на следующее: на протяжении всего того времени, что Сталин выражал недовольство задержкой вторжения на Европейский континент, он отклонял многократные просьбы американцев о сотрудничестве в войне с Японией. По совету Объединенного штаба Рузвельт снова и снова пытался добиться, чтобы Сталин, по крайней мере, согласился начать предварительные переговоры относительно совместных действий на дальневосточных военных театрах. Эти обращения к Сталину основывались на соображении, что Япония может напасть на Сибирь. Можно с уверенностью рассматривать эти действия как попытку спровоцировать Японию к нападению. Одним словом, американцы пытались убедить русских в необходимости рискнуть и сражаться на втором фронте – на Дальнем Востоке. Свои отказы Сталин мотивировал тем, что в Европе сложилось слишком тяжелое положение для его вооруженных сил. Американцы понимали трудности России, но были весьма разочарованы осмотрительностью Сталина.
В конце марта появилось еще одно неприятное для Сталина известие. В принятом в Касабланке решении говорилось: «Для оказания помощи советской армии следует осуществлять максимально возможный объем поставок». Сталину объяснили: «Мы будем изо всех сил стараться направить вам материальную помощь при каждом удобном случае».
Даже при усиленном конвое немецкие самолеты и подводные лодки представляли серьезную опасность на северных маршрутах. К тому же немцы сосредоточили в Нарвике мощный надводный флот. Британия не обеспечивала серьезной охраны конвоев, а американский военно-морской флот отказался передать Британии эскадренные миноносцы. Казалось нелепым посылать следующую группу торговых судов северным путем без необходимой защиты, подвергая ненужному риску британский военный флот. Вызывали беспокойство и возможные большие потери торгового флота; Британия сама испытывала недостаток в продовольствии и сырье; предполагаемое нападение на Сицилию и дальнейшие действия в Тихом океане требовали больше кораблей, чем было построено.
Поэтому Черчилль и его военные советники пришли к неутешительному выводу, что придется опять до сентября приостановить северные конвои. Премьер-министр сообщил это президенту 19 марта, во время пребывания Идена в Вашингтоне. Всего за четыре дня до этого они оба получили от Сталина послание, содержащее обвинения в связи с отсрочкой форсирования Ла-Манша. Рузвельт согласился с решением относительно мартовского конвоя, но 20 марта предложил Черчиллю немного подождать, прежде чем сообщать об этом Сталину; ему казалось, что будет разумнее несколько переждать, а уж потом принимать решение относительно следующих конвоев.
Черчилль выждал десять дней, а затем, 30 марта, дружески разъяснил Сталину, с приведением доводов, решение относительно мартовского конвоя. Черчилль заверил в резком увеличении транспортных поставок по южному маршруту и через Тихий океан. Сталин отправил мрачный, но вежливый ответ, подчеркнув, что это решение, несомненно, причинит вред советской армии. Не изменив принятого решения, в ответном послании Черчилль тем не менее отдал должное военным усилиям России. «Я глубоко осознаю гигантское бремя, обрушившееся на русскую армию, и ее непревзойденный вклад в общее дело».
К концу месяца удары, наносимые Америкой и Британией, стали приносить реальные плоды. Британские ночные бомбардировки Рура вызывали колоссальный ущерб, а после отработки определенной системы и дневные бомбардировки американцев стали более эффективными. Наметился серьезный прогресс в действиях на востоке и западе Туниса; войска Монтгомери смяли всю линию морской обороны, и армия под командованием генерала Паттона начала успешное продвижение вперед. Суда, осуществляющие поставки оборудования и людей для армии Роммеля, подвергались серьезным бомбардировкам с воздуха и торпедным атакам. Трудно было предположить, что в этих условиях Гитлер будет по-прежнему расходовать усилия в попытке удержать часть Туниса и бои будут продолжаться вплоть до мая. Короче, появилась надежда на то, что Запад вскоре сможет провести широкомасштабную операцию, которая облегчит положение России. Возможно, принимая в расчет эти соображения и то, как достойно это было преподнесено ему Черчиллем и Рузвельтом, Сталин так спокойно отреагировал на сообщение о северных конвоях. Он отправил послания, в которых поздравлял союзников и выражал восхищение их действиями в Тунисе и воздушными атаками Германии. Он поблагодарил Черчилля за фильм «Победа в пустыне», снятый во время проведения операции на западном побережье Средиземного моря; ему понравилось, что в фильме прекрасно показано, как Англия ведет бои.
По непонятным для западных союзников причинам отношение Сталина к ним резко изменилось. После мрачных переговоров в марте давление из Москвы все больше ослабевало, вплоть до тех пор, пока Сталин окончательно не осознал, что форсирования Канала в 1943 году не будет.
Первый пересмотр военных целей: Иден в Вашингтоне; март 1943 года
Американское правительство было склонно отложить обсуждение политических вопросов до разгрома государств Оси. Америке хотелось сохранить войска в неприкосновенности, но это было невозможно. Американцы медленно ползли вперед, в то время как было заключено англо-советское соглашение о сотрудничестве, вскоре после которого союзнические войска высадились в Северной Африке. Фактически всякий раз, когда британские и советские дипломаты рассматривали любой участок Европейского континента, расположенного между ними, американцы обращали на это серьезное внимание. И как только начиналось планирование операций в Тихом океане и на Дальнем Востоке, американцы тоже появлялись на горизонте.
Итак, американское правительство было вынуждено приступить к обсуждению этих вопросов раньше, чем им хотелось. Самая страшная военная угроза миновала, и британское правительство приготовилось заглянуть в будущее. Англичане рассчитывали делать это вместе с американским правительством, поскольку для принятия основного решения требовалось согласие американцев. Поэтому в марте Иден отправился в Вашингтон.
Размышляя о переговорах Идена с официальными кругами Америки, следует иметь в виду, что в это время Рузвельт и Черчилль обдумывали, каким образом следует поступить с Советским Союзом после окончания войны. Рузвельт не желал, чтобы это мнение или навязанное русскими или теми, кто думал иначе, как-то повлияло на него. Это был один из тех периодов, когда Черчилль радужно воспринимал будущие взаимоотношения с Советским Союзом. К примеру, несколькими неделями раньше он открыто признавался в этом в разговоре с президентом Турции, добиваясь вступления Турции в войну. Черчилль преуменьшал опасность возможных действий со стороны Советского Союза в конце войны, говоря, что виделся с Молотовым и Сталиным и у него создалось впечатление, что «…они оба хотят мирного и дружеского сотрудничества с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами». Он подчеркивал, что хотя и не может заглянуть на двадцать лет вперед, однако Британия заключила с Советским Союзом договор сроком на двадцать лет.
В это же время Хэлл и Идеи лелеяли те же надежды относительно возможности нормально жить и сотрудничать с Советским Союзом после окончания войны.
С 12 по 13 марта в Белом доме прошли наиболее важные переговоры Идена с Рузвельтом и Гарри Гопкинсом, Уоллес поддерживал связь с Государственным департаментом. Один или два раза присутствовал Хэлл, но Идена он принимал отдельно в своем кабинете.
Для начала Хэлл попытался воспользоваться случаем и убедить правительство Британии согласиться с несколькими моментами, затрагивающими лично его. Объяснив суть конфликта с де Голлем, Хэлл попросил Идена, воспользовавшись властью британского правительства, заставить «этого француза» стать более сговорчивым. Хэлл также попытался убедить британского министра иностранных дел согласиться с его мнением относительно мер, необходимых для превращения колоний в «опекаемые» на пути к независимости. Его цель в этой сфере деятельности заключалась в установлении международного контроля над всеми зависимыми странами; колониальные отношения следовало продолжать, но они, однако, должны были подвергаться проверке со стороны международных представителей, которые будут уполномочены обнародовать все относящиеся к делу факты, касающиеся администрации колоний. Это было одно из двух глобальных преобразований, которое Хэлл стремился выдать как результат войны; другим было формирование системы всеобщей коллективной безопасности.
Многочисленные переговоры в Белом доме касались многих животрепещущих тем, однако не привели ни к каким окончательным результатам. Суть их сводилась к следующему:
1. Относительно вида организации для поддержания мира и безопасности. Президентская концепция по этому вопросу за год, прошедший с того момента, как президент разъяснял ее Молотову, претерпела изменения, вероятно в результате знаний, полученных комитетами Государственного департамента, руководимыми Хэллом и Дэвисом. Во время переговоров с Иденом президент объяснил свое видение новой международной организации, состоящей из трех взаимосвязанных частей. Генеральная ассамблея, в которой должны быть представлены все государства; консультативный совет, в который будут входить представители великих держав и остальных стран в соотношении примерно шесть к восьми; и представленный Соединенными Штатами, Великобританией, Советским Союзом и Китаем исполнительный совет, которому консультативный совет, как он надеялся, предоставит широкие полномочия. Президент, по сути, сказал следующее: «…в конечном счете, окончательное решение должно быть принято Соединенными Штатами, Великобританией, Советским Союзом и Китаем, которые в течение многих лет должны будут осуществлять охрану порядка в мире».
Идеи заявил, что его правительство придерживается такого же мнения, но лично он сомневается, что реально доверить такую большую власть одной лишь исполнительной группе великих держав. Как прежде Молотов, Идеи был весьма скептически настроен в отношении Китая, сомневаясь, что он должен входить в число великих держав. Приблизительно в это же время Черчилль публично продемонстрировал серьезную заинтересованность к иной схеме международной организации, состоящей из двух региональных советов, Совета Европы и Совета Азии, находящихся под непосредственным подчинением всемирной организации. Это внесло определенную путаницу в переговоры, проходившие в Вашингтоне.
Рузвельт опробовал на Идене еще одну идею, которая давала гарантию, что новая организация будет в состоянии предотвращать возможную агрессию. Президент уверял, что она должна будет обеспечивать безопасность и сохранять постоянный контроль над стратегическими объектами («опорными пунктами») в различных частях света. Часть из них может находиться в Германии, Японии и Италии; остальные будут располагаться в других странах. Например, впоследствии он упоминал Бизерту в Тунисе, Дакар во Французской Западной Африке и порт на Тайване. Все это, по мысли президента, формально должно было находиться под коллективным руководством, а фактически каждый объект должен был охраняться гарнизоном, в состав которого входили бы все участники организации. Трудно сказать, что имел в виду Рузвельт; полагал ли он. что эти гарнизоны будут частью одной международной армии, или считал, что это будут отдельные национальные части.
Следует заметить, что в любом случае эта идея не делала особой погоды. Даже если бы это было признано реально осуществимым. на практике пришлось бы неминуемо столкнуться с серьезной проблемой: вывести стратегические объекты из-под государственного контроля можно было бы только путем сильнейшего нажима.
2. Относительно некоторых будущих территориальных притязаний Советского Союза. Президент поинтересовался у Идена, не думает ли тот, что советское правительство собирается подчинить всю Европу с помощью вооруженной силы и пропаганды. Идеи ответил. что так не думает, но в любом случае полагает, что разумно устанавливать доверительные и дружеские отношения с Советами, подготавливая почву для взаимного сотрудничества и стараясь избегать враждебности со стороны Советского Союза. Идеи добавил, что это было всегда не так-то просто сделать, поскольку советское правительство крайне подозрительно. В ходе следующей беседы Идеи затронул вопрос, касающийся будущего Германии. Как отмечает Гопкинс: «Идеи сказал, что полагает, будто Сталин настаивает на открытии второго фронта исходя из политических соображений. поскольку в случае крушения Германии ему бы не хотелось брать на себя ответственность за все случившееся в Германии и во всей остальной Европе. По мнению Идена, присутствие американской и британской армий во время крушения Германии является основополагающим принципом внешней политики Советского Союза».
Идеи сообщил Рузвельту о возможных территориальных притязаниях со стороны Советского Союза, поскольку перед самой поездкой в Вашингтон общался с Майским, советским послом в Лондоне, который подробно изложил требования советского правительства:
а) Балтийские страны. Идеи считал, что советское правительство будет настаивать на присоединении этих государств и отвергнет предложение, необходимое с точки зрения Рузвельта: прежде чем предпринимать какие-либо действия, в этих странах следует провести всенародные обсуждения. Рузвельт подчеркивал, что если нам и придется согласиться на присоединение этих государств, то следует использовать это в качестве последнего козыря в переговорах с Россией.
б) Польша. Идеи полагал, что советское правительство будет требовать часть территории, которая принадлежала Польше в 1939 году, возможно, до линии Керзона. Однако он заметил, что степень советских притязаний в этом регионе, возможно, будет зависеть от того, какое решение в отношении Польши будет принято на мирной конференции.
Кроме того, обсуждение слегка коснулось западных границ Польши. Президент с Иденом пришли к соглашению, что после войны Восточная Пруссия может войти в состав Польши. Идеи полагал, что русские согласятся с таким решением, а он пока еще не готов сообщить об этом польскому правительству в Лондоне.
Идеи считал, что Сталин к тому же готов изменить границы Силезии в пользу Польши. Благодаря этому перемещению западных границ Польша получила бы удовлетворяющее ее жизненное пространство, а Сталин, по мнению Идена, нуждался в усилении Польши.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.