Глава 13 1829

Глава 13

1829

Осада Ахалциха. – Его взятие. – Капитуляция Поти. – Гурия занята русскими войсками. – Планы Паскевича на второй год кампании. – Убийство Грибоедова. – Попытка турок вернуть Ахалцих

Ахалцих имел три линии обороны – город, крепостные стены и цитадель, находившуюся внутри их. Как позже и оказалось, судьба Ахалциха целиком и полностью зависела от города, достаточно сильного благодаря расположению на крутых и скалистых горах. Местность, где он был расположен, была изрезана глубокими ущельями и укреплена бастионами, соединенными стенами высотой 16 футов с рвами по обеим сторонам. Как во многих азиатских поселениях, улицы этого города были узки, круты и извилисты, что было удобно для его защитников и крайне опасно для нападающих. Население города составляло 25 000 человек, из которых лишь армяне и евреи (а их было меньшинство) были готовы поддержать русских. Что касается мусульманской части населения, то это были воинственные люди, полные решимости защищать свои дома до последней капли крови. Для этого у них был гарнизон и крепостные стены. Последние, правда, были не особенно мощными, поскольку высоты, окружавшие крепость, контролировали всю ее территорию. Однако изрезанность местности обеспечивала хорошее укрытие для людей, решивших идти до конца, что нашло отражение в поговорке: «Легче снять луну с неба, чем полумесяц с мечети Ахалциха». Сам Паскевич позднее подтвердил, что в его распоряжении было только 12 792 человека, из них 3287 человек должны были охранять лагеря, 2959 – обслуживать осадные батареи. Это значит, что наступление на город вели только 6245 офицеров и рядовых, из которых пехотинцы составляли 4016 человек. Однако нападавшие были воодушевлены уже одержанными победами – взятием Карса и Ахалкалаки и разгромом втрое превосходившей их численностью турецкой армии. К тому же в бой их вел Муравьев и другие герои под пристальным взором самого Паскевича.

Работа по установлению осады велась быстро. Батареи в основном располагались на северных высотах, где ранее стояла лагерем турецкая армия. Наконец, осаждающие задействовали все ресурсы, чтобы использовать их для более эффективного обстрела несчастного города. Однако враг и не думал сдаваться; время поджимало осаждающих; появились сообщения, что Киос-паша вновь начал движение к Ахалциху. 14 августа Паскевич решил на следующий день начать штурм.

Для начала штурма было выбрано послеобеденное время – 4 часа, поскольку Каре и Ахалкалаки были атакованы на заре, и русский главнокомандующий знал, что защитники Ахалциха яростнее всего сражаются на заре и гораздо хуже – в другое время суток. К тому же они привыкли, что у русских смена караула происходит именно в 16 часов, а потому не поднимут тревоги, заметив передвижение в русском лагере в это время. Расчет был верен, и смелое решение штурмовать столь укрепленную крепость малым числом солдат в самый разгар жаркого летнего дня полностью оправдало себя. Турки были застигнуты врасплох, и Ширванский полк, которому выпала честь начать атаку, прорвался сквозь брешь в крепостной стене и скоро оказался в самом городе. Здесь ключевой позицией была христианская церковь. Вокруг этой святыни накануне Благовещения, специально выбранного для кровавой битвы, и вели бой сторонники Девы Марии и приверженцы Аллаха. Мало-помалу русские стали теснить защитников; они подтянули и установили пушки; уже смеркалось, когда церковь наконец была взята. Затем, когда спустившаяся темнота начала мешать атаке, загорелись некоторые из соседних домов, и бой продолжался при свете быстро распространявшегося пламени. Жители, и молодые и старые, яростно защищали свои дома; женщины бросались в горящие руины, чтобы только не попасть в руки неверных. В одной мечети заживо сгорели 400 человек. Русские солдаты были разозлены этим слепым упорством и не проявляли милости к побежденным, а прежде всего к русским, которых было немало среди оборонявшихся. Тем не менее, как утверждает Паскевич, женщин русские солдаты не трогали. Город был полностью взят лишь на заре 16 августа: руины все еще дымились, но сопротивление было подавлено. Следует отметить, что, по данным наших источников, победоносные войска проявили свою «природную» доброту, помогая женщинам и детям укрыться в безопасных местах. Очень часто историк должен выполнять неприятную обязанность, рассказывая об их жестокостях и преступлениях; однако как же приятно приводить примеры совсем иного рода. Суть заключается в том, что природа русских людей крайне противоречива. В обычное время они спокойны и добродушны; но в то же время в минуты крайнего ожесточения могут быть безжалостны, как ни один другой народ.

Когда весь город оказался в руках русских, что позволило им установить свои артиллерийские орудия на крайних точках крепостных стен, крепость стала неприступной. 17 августа Киос сдался при условии, что ему и 400 его воинам будет позволено уйти с оружием и вещами. Так пал Ахалцих, который видел поражение Гудовича, позор Тормасова и более 300 лет не уступал завоевателям.

Потери русских составили 62 офицера и более 600 рядовых; защитники крепости потеряли 6000 человек убитыми и ранеными, 100 из которых были женщины. Императорская библиотека Санкт-Петербурга вновь пополнилась бесценными рукописями. Потери турок составили не менее 5000 человек: «Из 400 орудий осталось только 50; из 100 янычаров только их командир; горожане потеряли 3000 человек».

Взятие Ахалциха вызвало восторг со всех сторон. Монтейт пишет: «Падение этого доселе непобедимого города, отмеченное беспримерным мужеством его жителей и одновременно – их жестокостью и склонностью к работорговле, стало знаменательным событием. Великолепна была осада города и его штурм. Они не имеют аналогов в истории. Смелость и талант князя Паскевича проявились в этой ситуации особенно ярко и заслуживают того, чтобы попасть в учебники военного искусства».

Далее необходимо было взять Ардаган и Атахур. Последний представлял собой замок, контролирующий течение реки Куры через Боржомское ущелье. Эта крепость сдалась на следующий день после Ахалциха, а Ардаган пал 22 августа. Обе крепости были сданы без боя. 27 августа в Баязет вошел князь и поэт Чавчавадзе[69], который к середине сентября занял всю одноименную область, не оказавшую особого сопротивления. Как пишет императору Паскевич: «Знамена Вашего Величества развеваются над водами Евфрата». Русские фактически находились в 60 милях от Эрзерума, однако по разным причинам было невозможно продолжать кампанию, и армия ушла на зимние квартиры. Тем временем далеко на западе был достигнут еще один значительный успех – правда, потери были большими, но в основном из-за болезней. 15 июня после трехнедельной блокады капитулировал Поти. Сражение было небольшим, однако лихорадка, которой печально знамениты эти места, унесла 1800 человек, в основном после возвращения в Кутаиси.

В последний день сентября русские вошли в Гурию и заняли практически без борьбы эту неспокойную провинцию.

Пока война складывалась для России наилучшим образом, и Паскевич на юге и Меншиков на севере уже перевыполнили намеченное царем в том, что касалось Кавказа.

Однако враг еще не сдался, и была необходима вторая кампания, чтобы закрепить уже достигнутое и продолжать оказывать давление в Малой Азии и тем самым облегчить положение армии на Дунае. Для этого надо было по крайней мере продвинуться до Эрзерума, и Паскевич разработал план действий, в котором взятие этого города было лишь шагом по достижению главной цели. После этого он должен был двинуться на Сиваз и через Токкат – к Самсуну на побережье Черного моря, откуда вместе с флотом он мог бы угрожать даже Скутари. Однако для выполнения такого плана необходимо было подчинить курдов, в связи с чем армия увеличила численность пехоты с 6000 до 8000 человек (пехота должна была высадиться у Поти) и двинулась через Кутаиси, Ахалцих и Арбаган. Если бы вдруг возникла необходимость взять Трабзон, то эта задача должна была решаться с моря, причем отряд должен насчитывать не менее 10 000 человек. В любом случае морская экспедиция была необходима, чтобы удержать дома воинственных лазов и регулярные войска Трабзона. Одновременно, в случае продвижения войск за Эрзерум, помощь флота была бы крайне необходимой.

Армия должна была двигаться на Эрзерум двумя колоннами, через Топрак-Кале и Каре.

Позже, в середине июля, если все пойдет хорошо, было вполне возможно предпринять дальнейшее наступление к столице Турции, что находилась в 1600 километрах от Эрзерума, но поскольку там не было дорог, обеспечивающих сообщение с морским побережьем, то возникла необходимость занять основные пункты вдоль движения армии. Для этого надо было либо задействовать огромное количество людей, либо покинуть базы в Грузии и самой России, потенциальная опасность чего была очевидной.

«Однако если обстоятельства позволят, то можно было бы думать о наступлении на Сиваз, что в 235 милях от Эрзерума, через который проходили единственные дороги, соединяющие Константинополь, Диярбекир и Багдад, деля азиатские провинции Турции практически пополам. Между Сивазом и Диярбекиром были расположены серебряные и медные рудники, захват которых русскими лишил бы Турцию значительной части доходов.

Однако я осмелюсь повторить, что столь дальний поход может быть предпринят только при полной укомплектованности войска… Это также возможно, только если мы обезопасим свой левый фланг, заставив курдов перейти на нашу сторону, когда займем Ван и Муш или хотя бы распространим на них свое политическое влияние. Чтобы обезопасить наш правый фланг, мы должны продемонстрировать силу на море» (из письма Паскевича императору).

Император не мог послать на Кавказ никакого другого подкрепления, кроме 20 000 новобранцев, которые должны были добраться туда к лету 1829 года, слишком поздно для участия в штурме Эрзерума[70], и, хотя внешне курды вступили в союз с Россией, на их верность вряд ли можно было рассчитывать.

Тем временем произошли события, которые могли обернуться самыми серьезными последствиями: в Тегеране был убит посланник России по особым поручениям; в Ахалцихе внезапное приближение турецкой армии могло обернуться потерей этого стратегически важного объекта. Первое событие могло привести к возобновлению войны с Персией; последнее делало необходимой зимнюю экспедицию на помощь русскому гарнизону в Ахалцихе, что приостановило подготовку грядущей кампании, успех которой был бы поставлен под сомнение потерей Ахалциха.

Грибоедов, автор «Горя от ума», был приписан к штабу Ермолова в качестве дипломата, а его бессмертная комедия была впервые поставлена любительской труппой в Эривани в 1827 году. Паскевич, высоко ценивший его талант, оставил его и при своем штабе и осенью 1828 года, после поездки в Петербург, направил в Персию со специальной миссией. Грибоедов должен был ускорить выплату контрибуции и обеспечить выполнение других положений Туркменчайского договора. В конце 1829 года, проведя переговоры с Аббас-Мирзой в Тебризе и посетив шаха в Тегеране, где его приняли с величайшим почетом, Грибоедов собрался в обратный путь. В это время в городе начались массовые беспорядки и вся русская миссия, за исключением Мальцова, была зверски истреблена. История этой резни проста и одновременно волнующа. Не стоит искать других причин этих беспорядков, кроме нетактичного поведения самого Грибоедова. Хотя ходили слухи об английском заговоре, которые по незнанию были озвучены Паскевичем и затем повторены русскими историками[71].

После убийства Грибоедова Макдональд писал Паскевичу: «Несчастная мадам Грибоедова (дочь князя Чавчавадзе, лишь недавно вышедшая замуж) все еще не знает о своей невосполнимой утрате – потере самого нежного и преданного из мужей. Она пока что живет у нас, и Ваше Превосходительство и ее родители можете быть уверены, что мы всячески будем заботиться о ней». Позже подозрения Паскевича несколько рассеялись. 9 марта в письме Нессельроде он пишет: «Английская миссия в Персии во всех этих событиях проявила себя самым порядочным образом с момента убийства Грибоедова. Забота Макдональда о безопасности Мальцова и его возвращении к нашим границам делает ему честь, и в письме к нему я выразил ему глубочайшую благодарность». И снова, уже 15 марта: «В Тебризе все спокойно, к русским подданным относятся хорошо, а Макдональд, чьей заботе они были вверены Амбургером (русским генерал-губернатором) по отъезде из Тегерана, проявляет к ним живейший интерес и участие». Только 18 марта Паскевич получил полный отчет Мальцова о произошедшем, и с этого момента мы более ничего не слышим о «британском участии в заговоре»: Нессельроде в распоряжении князю Долгорукому (8 апреля 1829 года), специальному представителю при шахе, пишет: «Влияние британской миссии в Персии оставалось вполне благоприятным для нас. Как и раньше, с момента подписания Туркменчайского договора, подписание которого сослужило нам добрую службу. Исходя из нашего нынешнего политического союза с Англией и благодаря твердому характеру Макдональда лично, можно надеяться, что такое положение вещей сохранится и в дальнейшем». Наконец, Долгорукий пишет 29 ноября 1833 года: «С момента смерти Макдональда, который был человеком мира и т. д.». Таким образом, достаточно доказательств (даже у русских) того, что этот британский солдат и политик был человеком не только крайней честности и целостности характера, но и добрейшей души. Сэр Джон Макдональд Кинсир умер от холеры в один день с майором Хартом в июне 1830 года.

Как мы уже знаем, Туркменчайский договор с Персией предусматривал, что не будет чиниться препятствий эмиграции армян в Россию. Накануне отъезда Грибоедова некто Мирза-Якуб, евнух, 15 лет прослуживший хранителем гарема шаха, выразил желание покинуть Тегеран в поезде посла. Последний после некоторого колебания согласился, и Якуб поселился при посольстве. Возмущению шаха не было границ. Беглец обладал такими секретами, к которым любой мусульманин относится особенно трепетно. Это было все равно как если бы так же поступила одна из жен шаха.

Когда Грибоедов послал в дом Якуба, чтобы взять его личные вещи, появились люди Фетх-Али и увели уже груженых мулов. Было сделано все, чтобы русский отказался от своего намерения, однако и угрозы, и уговоры были напрасны, и, слепо идя навстречу своей судьбе, он потребовал отпустить двух армянок из гарема Али Яр-хана, заклятого врага России. Что еще хуже, женщин, которых отправили в русскую миссию для идентификации, насильно задержали там. Это переполнило чашу терпения персов. Вероятно, подстрекаемые самым главным человеком в стране[72], верховный мулла и другие духовные лидеры начали разжигать народный гнев, проповедуя в мечетях и прямо на улицах. Разъяренные люди собирались в многотысячные толпы и 30 января 1829 года атаковали здание, где размещалась русская миссия. Охрана была перебита, как и все члены миссии. Якуб погиб первым. Грибоедов пал со шпагой в руке, и его тело таскали по улицам города в течение трех дней. Всего погибло 37 русских, и только Мальцов сумел укрыться в доме дружески расположенного к нему перса. Миссия была уничтожена целиком и полностью.

Тело Грибоедова, опознанное по шраму от раны, полученной на дуэли несколькими годами ранее, впоследствии было переправлено в Тифлис. Пушкин встретил его по пути в Эрзерум и оставил нам следующие (довольно странные) размышления по этому поводу: «Не знаю ничего лучше или счастливее, чем последние дни его бурной жизни. Сама смерть, явившаяся к нему в пылу неравного сражения, не была ни ужасной, ни мучительной. Напротив, она была внезапной и скорой».