СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ В. Мацко
СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ
В. Мацко
Наконец-то закончилось это затянувшееся дело. Прямо-таки гора свалилась с плеч следователя — подписано обвинительное заключение. Как говорится, поставлена последняя точка…
Он задумался: «Почему во многих кинокартинах, детективных повестях вражеские агенты изображаются этакими хитроумными суперменами?! Здоровенные, натренированные верзилы, наделенные сверхпроницательностью… Зачем авторы детективов уподобляются Яну Флемингу, создавшему многоликого Джеймса Бонда, изворотливого «агента 007»? Какое-то поветрие, нелепая мода!»
Вот история английского шпиона Круминьша — Курта — действительно типичный случай. Обычная, донельзя «драматическая» фигура, отштампованная на конвейере империалистической разведшколы.
Несколько пухлых томов дела Курта — это назидательная история его предательства и последовавшего возмездия.
Угасшие бегающие глаза. Понурый, неприглядный вид. Опустившийся, задерганный, потерянный человек!
Прозрение наступило слишком поздно. Курта душила лютая злость: чванливые шефы не брезговали ничем — сунули его, как и многих других, в явно проигранное, давно заваленное дело. Они перешагнули через него, как через сотни ему подобных… Разбитый, подавленный, Курт ничего общего не имел с разудалыми, самоуверенными киносуперменами…
Вот несколько страниц из шпионской биографии Курта.
*
…Круминьш то и дело смотрел на светящиеся часы. Осталось четыре километра. Три километра. Где-то впереди, в тумане и мгле, земля родной Латвии. Только бы не нарваться на пограничников! Раствориться в тумане, укрыться в лесу… Прыжок в холодную воду… Судорожно-горячие, шальные, взвинченные, полные риска минуты высадки с быстроходного катера в безлюдном, почти заповедном месте.
В ночную темноту Круминьш нырнул как в пугающий, затягивающий омут. Пробирался наугад, не разбирая дороги. За плечами портативная рация, тяжелый вещевой мешок, оружие. Туман, глухая лесная чаща — его союзники. Не слышно лая розыскных собак, нет погони. Пересохло во рту, подкашивались ноги. «Только не теряться, — успокаивал себя шпион, — иначе всему конец. Тьфу! Собачья жизнь. Хозяин — тот, у кого в руках палка…» Ничего теперь не мог изменить Круминьш в своей жалкой судьбе, загубленной жизни.
Круминьш был готов к ежеминутной опасности. Живым он не намеревался доставаться чекистам.
*
Кто он, Зигурдс-Дзидрис Круминьш? Вчерашний эсэсовец, затем отверженный эмигрант. А теперь — агент «Курт». По метрикам — латыш. Большая часть его незавидной жизни прошла в Латвии. Меньшая — в ФРГ, Великобритании. Повсюду он — нежелательный элемент. Здесь, в Латвии, живут его сверстники — бывшие соотечественники: хирурги, летчики, преподаватели, ученые. А он, Курт, — британский шпион, изменник Родины. Сурово встретила его земля отцов. Один-одинешенек. Без контактов. Опасаясь, что его запеленгуют, не выходил в эфир. В Лондоне, видно, его списали со счетов. Наверняка подумали, что Курт вновь продался. Наивно было бы думать, что хозяева ему вполне доверяли. Вечные были проверки-перепроверки. Следили за ним, вынюхивали, знали о каждом его шаге. Там не было никаких знакомств, заставляли вести отшельнический образ жизни. Мертвецки напиваться — это пожалуйста. Виски, бренди — испытанное средство от затянувшейся душевной депрессии.
Его предшественник — опытный, видавший виды агент, засланный в банду «лесных братьев», — тоже попал в крутой переплет и не выдержал. Начались запои, и он сам себя казнил, повесился, не дожидаясь сурового приговора военного трибунала. У того было одно достоинство — исполнительный. А так он, как и все, ни во что не верил. Обычный наемник, готовый убивать, взрывать, уходить от погони, отстреливаться…
Выжить! Во что бы то ни стало, любой ценой выжить! Он, Курт, не такой слюнтяй, чтобы накладывать на себя руки со страха или поплатиться жизнью, выполняя слишком старательно задания своих хозяев. С первых же дней ему пришлось крайне туго. Не было никаких удач: пустыми оказывались тайники, не выходила на связь проверенная агентура. Никакой информации он не добывал.
…Когда он первый раз оступился в жизни? В июле 1944 года будущий Курт подал заявление о добровольном вступлении в националистический латышский легион. В конце войны попал в лагерь для перемещенных лиц, потом поступил на работу в созданное английским командованием формирование «Цивильная служба охранников». Они несли караульную службу на различных объектах английских оккупационных властей в Западной Германии.
Послевоенный Дюссельдорф. Дороговизна. Черные рынки. Притоны. Продажные женщины. Круминьш «подрабатывал» перепродажей краденого. Ради денег он готов был пойти на самое подлое дело.
Как-то один из приятелей пригласил Круминьша в дешевый ресторан. Через несколько минут к ним подсел, не представляясь, импозантный мужчина. Он вступил в разговор с Круминьшем.
— Мне бы, Круминьш, хотелось встретиться с вами в Мюнхен-Гладбахе. Здесь ваши дела складываются неважно. Там для вас отыщется, я надеюсь, перспективное дельце. Многое может еще измениться в вашей жизни. Запятнанная биография? Бывший эсэсовец? Не беда. Прошлое будет перечеркнуто. Сейчас в цене искусство убивать, доставать информацию, подвергать себя риску.
Круминьш понял, что перед ним человек из Интеллидженс сервис. И хотя англичанин и не обещал, что Круминьш будет жить припеваючи до скончания века, он дал согласие. Вербовщик не обманул Круминьша: жизнь его действительно сильно изменилась.
В июле 1951 года Зигурдс-Дзидрис Круминьш стал английским платным агентом по кличке «Курт». Его усиленно готовили для заброски на территорию Советской Латвии. Он проходил ту же шпионскую науку, которую постигали на различных секретных виллах последние недобитки, бывшие ульманисовцы, айсарговцы[4], бывшие эсэсовцы.
Круминьш побывал в жестких руках фашистских инструкторов, теперь вот попал в не менее твердые руки английской разведки. Надоедливо, выматывающе тянулись адски трудные учебные будни. На всевозможных занятиях приходилось порядком попотеть. Целая свора «сэров» падлсов, алексов, хелмутов усердно, напористо обрабатывала, играла на его взвинченных националистических чувствах.
На одном из занятий показывали советскую кинохронику. Дрогнула какая-то затаенная душевная струна после мимолетной встречи на экране с Родиной, Ригой, Взморьем. Запомнились слова диктора: «Взморье иногда в шутку называют валидольным курортом…» Круминьш ходил понурый, апатично-молчаливый.
У шпиона на руке остался рубец от вытравленной эсэсовской татуировки — шестизначного номера. Его английские хозяева не дали возможности сделать повторную пластическую операцию — ликвидировать злополучный рубец. «Завалится — туда и дорога! А пока пусть страшится кары за старые эсэсовские грехи и отрабатывает фунты стерлингов», — рассуждали хозяева.
В Риге, в курортных местечках Курт был близок к провалу. Он хотел некоторое время осмотреться, легализоваться. Часто менял квартиры. День-деньской пропадал на переполненных пляжах. Купил путевку. Почти весь срок прожил в доме отдыха. Но вот там была совершена кража. Приходил молоденький лейтенант милиции, беседовал с отдыхающими. Круминьш вынужден был «прервать отпуск»… Подошло время играть с огнем, и Курт отправился по «железным» явкам, но его буквально выталкивали за двери. И он понял, что ему пора свертываться, уходить на нелегальное положение, пока не поздно, убираться подобру-поздорову из Риги в лес.
…Он, Круминьш, на всю жизнь запомнит этот пресекающийся голос. Враждебное, искаженное ненавистью лицо. Хозяин явки был явно не в восторге от неожиданного визита. Он вздрогнул, когда Курт назвал слова пароля.
Этот агент, бывший «лесной братец», смотрит лютым зверем.
— Не вздумайте запугивать… Я пуганый! — услышал Круминьш вместо отзыва.
— А зачем мне тебя пугать? Ты и без меня напуган.
— Нет, я не боюсь. На мне крови нет. Не стрелял. Не убивал по-бандитски…
— Это мы-то бандиты?!
— Младшего брата кирпичом по голове хрясть… А за что?! Кучка — против своего народа… Ваши умники… Для них главное — держать всех в страхе…
— Отступил от клятвы…
— Нет, прозрел… Спохватился вовремя…
— Ага. Чекисты прочистили мозги. Понятно!..
— Слепец вы!.. Посмотрите, что? вокруг — наступили другие времена.
— Я пришел не за вашими поносными нравоучениями. С чужого голоса поете. Допоетесь!
— Ну, все выяснили. Точка! Я предупреждал — не пугайте меня. А то, не ровен час, я могу и с лестницы спустить… Купили бы себе черные очки!
— А что? Зачем?
— Глаза у вас…
— Какие?
— Волчьи. Затравленные.
И везде аналогичная картина. Резкий, разрывный разговор. Каждый раз его поспешно выпроваживали. Напрасны угрозы, запугивание разоблачением. Они прозрели, уверовали, что из-за отсутствия состава преступления их помилуют.
Круминьш изводился, исходил лютой злобой — подменила людей Советская власть. Перековывает, переделывает самых, казалось бы, верных.
Был рядом с отчим домом. Но даже ночью, тайком, испугался заглянуть к родителям. Боялся подвести отца, мать… Как-то отыскал в справочнике телефон старшего брата. Позвонил, услышал знакомый голос. Екнуло сердце. Он торопливо повесил трубку.
…И вот Круминьш в лесу. Кончились сигареты, отсырели спички. Осталась только пузатая бутылка от самогона. Годы жизни Зигурдс-Дзидрис отдал бы, чтобы не слышать лая собак, доносимого ветром из ближайшей деревни. Выкарабкаться из этой передряги нет шансов. Давненько захирело, исчезло «лесное братство» — чекисты очистили, выкорчевали их пристанище, подземные бункера. Он забыл, когда последний раз ел по-человечески. Последнее время питался консервами, всухомятку. Доводилось спьяну пить воду в грязной, тинистой луже.
Последние два дня, чтобы хоть на время заглушить свои мучительные думы, Круминьш напропалую пил на голодный желудок. И прожил он эти два тяжелейших дня словно под наркозом.
Когда наступало малейшее прояснение в мозгу, Круминьш в отчаянии думал: «У меня, как и у всех, одна-единственная жизнь. Зачем же я вот так загадил ее?!»
…Вот он по-скотски валяется около дороги. Не дошел — дополз. Матерился. В боковом кармане пухлая пачка денег — а купить ничего не может. Его, замызганного, заросшего, наверняка испугается продавщица в сельпо.
*
Дело №… Все как положено: прошито, пронумеровано. Одна из первых страниц этого дела.
Сухое, протокольно точное служебное донесение:
«…17 апреля 19… года в 00.30 поисковой группой в составе сотрудников органов госбезопасности Латвийской ССР старшего лейтенанта Даукшта и лейтенанта Сарана на дороге Юмправа — Крапе Огрского района, на опушке леса, в двух километрах от населенного пункта, был обнаружен в нетрезвом состоянии гражданин. При проверке документов личности пытался применить имевшееся у него огнестрельное оружие и оказал физическое сопротивление. Был обезоружен и задержан…»
Были обнаружены: четырнадцатизарядный браунинг, семизарядный вальтер, английский пистолет-пулемет системы «стен», шифрблокноты, портативный радиоприемник № 15891, изготовленный американской фирмой «Эмерсон электрокомпани», бинокль французского производства… И, как водится, в пластмассовой коробочке цилиндрической формы — таблетка яда.
Опись шпионского набора заняла несколько листов.
— Кто вы? — спросил задержанного чекист.
— Калниньш Янис Янович…
— Что делали в лесу?..
Пауза затянулась.
— Почему стреляли?..
Опять молчание.
— А эту «липу» где изготовляли: в Мюнхене, Лондоне, Стокгольме?.. Назовите настоящую фамилию.
Опять молчание.
— Он, товарищ старший лейтенант, поди, забыл свою настоящую фамилию. Их все больше по кличке…
— Ну что, дядя, протрезвел? Разве, сэр, можно так пить?.. Яд английский. Товарищ старший лейтенант, зачем этим… яд, если они им никогда не пользуются?
— Карикатура на заботу о человеке. Полный сервис: рация, шифрблокноты, оружие, различнейшая «липа» и, конечно, яд…
— А тройной одеколон… Форменный алкаш. Окачуриться можно… Виски, поди, не берет его. Одеколон позабористее, шибче сбивает с ног… Дурит голову, туманит мозги!
— Жизнь у этих черная, товарищ старший лейтенант! И пьют… по-черному… Как человек над собой надругался! Да разве этот, вконец опустившийся, человек?!
— Человек… Только обманутый, одурманенный.
— Итак, вы утверждаете, что вы Калниньш Янис Янович?
— Да, Калниньш…
— Хорошо. Мы перепроверим точность ваших показаний.
— Проверяйте.
— И долго рассчитываете раскручивать перед нами свою легенду?
— Я говорю все как есть…
Круминьш надеялся отыграться, запутать следствие, пустить его по ложному пути.
«Засыпался начисто! Взят с поличным, — думал, видимо, шпион. — Теперь терять нечего! Ну, так поморочу же я тебе голову, подполковник Гришин!»
И никак он не ожидал того, что услышал от следователя:
— Ну, хорошо, Круминьш Зигурдс-Дзидрис, завтра у вас будет очная ставка с отцом, а затем — с друзьями, одноклассниками…
Он уже не был загадкой, «человеком без лица».
Завтра очная ставка. Отцовский суд.
Чекистам известен каждый его шаг. Каждый шаг агента-нелегала. Знают, как он появился в Риге, с кем встречался, почему сбежал в лес.
Все сказали горестные глаза отца.
В них осуждение. Горечь… И — суровый приговор!
Отец отвел глаза. Стыд-то какой! Очная ставка с сыном, который, как затравленный волк, прятался от людей в лесу…
Курт решительно сказал следователю:
— Пишите: в июле 1951 года в Мюнхен-Гладбахе я был завербован английской разведкой. На случай потери связи по радио мне был дан адрес в Лондоне…