Арест

Арест

В марте 2008 года уже некому было нас защитить — рабочий коллектив не мог за нас вступиться, его больше не существовало. Поэтому перепугавшиеся было рейдеры воспрянули духом: дело против них поспешно закрыли в связи с банкротством нашего предприятия. А чтобы отпраздновать свою победу, «силы зла» решили еще раз нас «пнуть» побольнее. Они опять организовали донос и добились начала следствия под арестом.

Арест был проведен по санкции и приказу местного прокурора, но офицерами «бригады по особо важным делам», приехавшей по наши души аж из самого Парижа.

И меня и жену взяли под стражу; развели нас по разным кабинетам, а потом допрашивали каждого отдельно.

Правда, надо сказать, что офицеры Police Judiciaire, скорее всего, сразу поняли, что мы не злодеи. Нас арестовали в пятницу только для того, чтобы продержать в тюрьме хотя бы до понедельника.

Видимо, заказчикам хотелось в первую очередь нас унизить и запугать, потому что всерьез и надолго посадить все равно было не за что.

Вообще-то обычно офицеры этого довольно страшненького подразделения приходят к подозреваемому в масках и с оружием рано утром, примерно в шесть часов. Причем приходят обычно с кувалдой. Увесистый инструмент берется на случай, если подозреваемый вдруг сдуру вздумает не открывать дверь.

Как вариант они могут арестовывать родителей прямо перед школой, когда подозреваемые приводят туда своих детей.

Публичное задержание на глазах собственных детишек и их сверстников чрезвычайно болезненно для подследственного и для всех членов его семьи. Поэтому после такого брутального «приема» испуганного и шокированного человека проще потом психологически сломить во время первого же допроса.

Полицейские знают, что делают, и прекрасно отдают себе отчет о психологической травме, наносимой детям и их родителям как в первом, так и во втором случаях. Флики выбирают тактику ареста каждый раз вполне осмысленно, по обстоятельствам.

Немедленно после задержания, как правило, происходит обыск в доме. Нетрудно догадаться, что никто из полицейских не церемонится с вещами в осматриваемых комнатах, и горы сваленного в кучу шмотья, как вы понимаете, тоже не добавляют задержанным оптимизма.

У нас, к счастью, ничего подобного не случилось. Офицеры заранее вызвали Ирину и меня повесткой «в казармы» (тюрьму в Ницце), а потом еще и любезно перезвонили по телефону. Они вежливо, но настойчиво порекомендовали нам прийти вовремя. Мы пришли.

У нас с Ириной не возникло и мысли бежать из страны, хотя мы могли бы: ведь никто нас не задерживал вплоть до ареста.

^{Повестка и вызов на допрос}

Честно говоря, я в тот момент даже не отдавал себе отчета, что вполне мог и не вернуться домой в тот же день, а остаться в узилище. Дети наши в этом случае прямо из школы попали бы в казенный приют.

Поэтому вместо узелка с пожитками, как поступил бы любой опытный человек на нашем месте, мы принесли с собой «в казармы» только бухгалтерские документы.

Когда полицейские увидели нас с пачками бумаг и CD в руках, без котомок с сухарями и теплым бельем, даже без адвокатов, они, как мне показалось, посмотрели на меня и жену каким-то странным, удивленным взглядом.

В «казармах» нам формально сообщили, что с этого момента мы лишены свободы, и начались допросы. На первом этапе этой процедуры адвокат имеет право присутствовать рядом с задержанным, но он не может ничего поделать — ему не разрешают остаться наедине с клиентом, и в проведение первой беседы он не вправе вмешаться.

К тому же лихорадочно вызывать юриста и ждать его — значит терять время. Тогда неизбежно допрос продлится дольше положенного по закону лимита времени, и, чтобы его закончить, придется ждать следующего рабочего дня. А значит, придется сидеть субботу и воскресенье в камере, набитой арестантами. То есть провести в тюрьме как минимум трое суток.

Короче, и Ирина и я, оба независимо друг от друга, не раздумывая согласились на допрос без адвоката. Я осознал, где именно на самом деле нахожусь и в какой переплет мы попали, только когда мне захотелось в туалет. По привычке я просто встал, извинившись, и направился к выходу из кабинета.

Оказалось, что так поступать нельзя. Следователь мягко вернул меня на место и поведал, что вообще-то первый допрос в случаях, подобных моему, проводится в наручниках. Их не снимают. В туалет меня проводит конвойный, если разрешит следователь.

Я, очевидно, посмотрел на офицера таким ошарашенным взглядом, что он усмехнулся и сказал: «Ладно, идите так. Дверь в туалет за собой не закрывайте».

Мой допрос длился восемь часов, и я очень благодарен за то, что следователь успел закончить его до ночи.

Ирину и вовсе допрашивали «только» шесть часов, потом ее сразу отпустили, и она успела сама забрать детей из школы.

Отдельная благодарность следователям за то, что школе в этот день не пришлось отдавать наших детей службе социальной опеки в приют. Это была бы очень серьезная моральная травма для них, особенно для десятилетней дочери.

Кабинет следователя выглядел затрапезно: небольшая комната, от силы метров десять, с одним окном, на окне — решетки.

Полицейский располагается за простым столом и стучит пальцами по клавиатуре. Подследственный сидит прямо перед ним и отвечает на вопросы.

Нам пытались инкриминировать эпизоды по «отмыванию денег» при покупке фабрики и оборудования для нее в 1998 году. Больше «стряпчие» ничего подозрительного нарыть так и не смогли. Расчет негодяев был на то, что мы не вспомним деталей сделок, состоявшихся около десяти лет назад.

Но я, во-первых, помнил, потому что каждая копейка была заработана с трудом, а во-вторых, сохранил все архивы, записал их на CD-диски и принес с собой. То есть следователю не удалось найти вообще ничего не только криминального, но хотя бы не вполне ясного.

В процессе допроса командант Серж Дазан хоть и конвоировал меня во двор, чтобы обыскать мой автомобиль (для галочки, наверное), но в целом был настолько добр, что сходил и купил мне сэндвич на обед. Ирину допрашивали в другом помещении, и я попросил отнести ей половину моей провизии.

По правилам, арестованный должен получить пищу. То есть его обязаны накормить, но обычно это происходит в тюрьме, как нетрудно догадаться.

Командант и здесь постарался уберечь нас от стресса и не отправил под конвоем в тюремную тошниловку.

К вечеру допросы закончились. Ничего подозрительного не нашлось, и предъявить нам было абсолютно нечего.

В тот момент, когда офисное здание «казарм» начало стремительно пустеть, полицейские стали разыскивать прокурора, чтобы по телефону получить от него санкцию на снятие ареста. Но тот просто не брал трубку. Ни сам прокурор, ни его заместители… Время между тем неумолимо клонилось к завершению рабочего дня.

Тут я занервничал: неужели все-таки придется сидеть до понедельника? И в этот момент офицер, кажется, просто разозлился и отпустил меня без всякой санкции. Очевидно, полицейские бумагу эту оформили потом, когда наконец дозвонились до прокуроров.

У Сержа Дазана, как он сказал, мое дело было последним, командант уходил на пенсию. Желаю ему в этой связи крепкого здоровья и долгих-долгих лет безмятежной жизни. Надеюсь, его заменят на посту такие же честные и достойные люди.

Другой полицейский имени своего не назвал. Парень был еще довольно молодой, он допрашивал Ирину. Кокетничал, конечно. Француз же все-таки, и потому рассказывал про себя хотя и немного, но интересно. Он действительно работал с какими-то суперопасными крупными жуликами и знавал важных «рыб мира теней». Когда они закончили выяснять детали нашей с ней «преступной деятельности» и пока следователь ожидал санкции прокурора на снятие ареста для Ирины, они мило поболтали о прошлых подвигах полицейского супермена.

Эти парижане не просто отпустили нас, но и извинились. Как всегда бывает, нет худа совсем уж без добра: наши новые знакомцы еще и пообещали «разобраться с банками». Они взялись «вычистить» незаконные базы данных, имеющиеся у ростовщиков, и снять с нас «черные метки».

Дело в том, что все французские банки и тайно и явно накапливают информацию о людях, а потом обмениваются этой информацией между собой.

Часто подобная деятельность противоречит закону, но, как мы уже поняли на примере истории с сейфом, некоторым французским банкам закон вообще не писан.

Существует, правда, во Франции некая конторка, CNIL, которая якобы и создана для противодействия незаконному обороту и сбору информации о людях. Но по собственному опыту общения с CNIL скажу: это бесполезная бюрократическая структура, очередная синекура, симулякр, и она не работает.

И мы и полицейские понимали, что наши рейдеры уже постарались оклеветать нас в финансовой среде, чтобы посильнее измазать грязью, причем именно в банках в первую очередь. Поэтому помощь фликов в этом вопросе была для нас крайне желательна.

Когда все закончилось и меня все-таки выпустили за ворота, солнце уже скрылось, и на южный город легли сумерки. После долгого и изнурительного дня я вышел на вечерние улицы весенней Ниццы и долго брел вдоль каких-то трамвайных путей, пытаясь прийти в себя.