Глава 27 ЧЕРНЫЕ СИЛУЭТЫ НА СЕРОМ ФОНЕ

Глава 27

ЧЕРНЫЕ СИЛУЭТЫ НА СЕРОМ ФОНЕ

Еще до того как в Европе разразилась война, полковник Пикенброк и полковник Лахузен готовили планы «специальных операций» в Соединенных Штатах, чтобы воспрепятствовать военному сотрудничеству союзников. Однако их планы натолкнулись на два препятствия. Когда Гитлеру не удалось добиться мира с союзниками на волне польской кампании, он все же твердо решил достичь того, чтобы США оставались нейтральными. Он приказал адмиралу Канарису избегать любых действий, могущих содействовать увеличению американской помощи британцам либо способных вовлечь США в войну.

Эта же позиция озвучивалась и министерством иностранных дел. Лахузен однажды официально запросил министра иностранных дел фон Риббентропа, есть ли какие-либо «политические препятствия деятельности второго отдела абвера [имелась в виду подрывная деятельность] в США». Риббентроп ответил: «Это приведет к столь серьезным политическим отрицательным последствиям, что мы категорически возражаем против любых подобных планов».

Помимо того что на секретную деятельность было наложено временное вето, линии связи абвера с Соединенными Штатами сводились исключительно к германским трансокеанским лайнерам. Война вымела их с океана, и эта линия связи была в одночасье прервана. Размещение тайных радиостанций в Америке потребовало бы времени. В ожидании этого, а также перевода системы курьерской службы на нейтральные суда, следующие до Генуи, и авиалайнеры «Пан-Америкэн», совершающие рейсы до Лиссабона, агентам было приказано затаиться.

В течение этой краткой спячки внимание абвера было сосредоточено на одной из самых необычных и таинственных операций, когда-либо осуществлявшихся в США. Она длилась восемнадцать месяцев, с конца лета 1939 года до февраля 1941 года. Всего один немецкий агент на американской земле вел действия, никоим образом не затрагивающие Соединенные Штаты. Целью был руководитель советской секретной службы, известный как генерал Вальтер Григорьевич Кривицкий.

Осенью 1937 года он произвел всемирную сенсацию, появившись в Гааге и заявив, что «порвал со Сталиным» и просит политического убежища на Западе.

В этом дезертире были живо заинтересованы все секретные службы мира, и особенно абвер. Капитан 3-го ранга Протце надеялся установить с ним контакт и получить от него, полюбовно, за щедрую плату или, если потребуется, путем давления, информацию о советской разведывательной сети.

Когда Кривицкий был в Париже, Протце подобрал в своих конюшнях журналиста, чью верность всегда мог купить тот, кто предложит большую цену. Выдавая себя за бывшего коммуниста и еврея, бежавшего от нацистов, этот человек сумел войти в доверие к Кривицкому и выудить у него некоторые сведения, которые помогли Протце и гестапо раскрыть нескольких советских шпионов, главным образом в Германии. Знакомство прервалось, когда Кривицкий внезапно получил гостевую визу в США и отбыл за океан.

Для продолжения охоты в Америке Протце выбрал своего лучшего специалиста по работе с беженцами. Доктор Ганс Веземанн прежде грешил марксизмом, но, в отличие от своего опустившегося коллеги, был умным, обаятельным, галантным человеком, принятым в лучших кругах западноевропейских столиц. Несмотря на свою изысканность и респектабельность, Веземанн был совершенно беспринципным. Он специализировался на похищении эмигрантов. В январе 1935 года он организовал похищение немецкого профсоюзного лидера Баллинга и его жены из их убежища в Копенгагене. Через несколько месяцев он разработал похищение Бертольда Якоба, известного военного писателя, проживавшего в Страсбурге.

Дело Якоба вызвало широкий международный резонанс, и власти Швейцарии, с территории которой было произведено похищение, арестовали Веземанна. На суде он раскаялся в своем сотрудничестве с нацистами, но после нескольких лет тюрьмы вновь тайно стал им служить, пытаясь войти в доверие к немецким политэмигрантам с помощью рассказов о своих признаниях и о разрыве с фашистами.

Тогда, в начале 1939 года, Веземанн работал на гестапо, организовывая заговор с целью похищения Вилли Мюзенберга, видного коммунистического пропагандиста, жившего в изгнании в Париже. Внезапно он был отозван и направлен за Кривицким в США. Он выехал с фальшивым паспортом, где его профессия была обозначена «журналист».

В Нью-Йорке его опознали некоторые старые знакомые. Один из них, всемирно известный политический карикатурист Эмери Келен, который был дружен с ним в Женеве в конце двадцатых, когда Веземанн работал в информационной службе социал-демократической партии. Келен наткнулся на Веземанна на автобусной остановке на Лексингтон-авеню. Удивленный, что столь известный агент нацистов смог въехать в США, он направился к Веземанну, который резко развернулся и сбежал. С ближайшего телефона Келен позвонил в ФБР и сообщил, что Веземанн находится в Соединенных Штатах, но Бюро, по-видимому, не заинтересовалось этой информацией.

В поисках укрытия в Америке Кривицкий натыкался на одно препятствие за другим. Маленький человечек с кустистыми бровями, прикрывавшими глаза, не мог скрыть своего страха перед советскими мстителями. Он публиковал сенсационные статьи в «Сатердей ивнинг пост», давал показания перед комитетом по расследованию антиамериканской деятельности, он подготовил автобиографическую книгу, написанную «втайне – за закрытыми шторами». Он быстро стал заметной фигурой в Нью-Йорке и Вашингтоне, посещая переполненные рестораны на Таймс-сквер и часто появляясь на Капитолийском холме, освещаемый вспышками магния и преследуемый ордой репортеров. После каждого такого появления он разражался сумбурными заявлениями о том, что его преследуют профессиональные убийцы из ГПУ.

В Нью-Йорке Веземанн быстро сел на хвост Кривицкому, преследуя русского, где бы тот ни появлялся. Он был не единственным иностранным агентом, проявлявшим интерес к Кривицкому. Вторым был печально знаменитый ликвидатор ГПУ, известный как Ганс, или Иуда Рыжий, который только что убрал Игнатия Рейсса, прежде близкого сотрудника Кривицкого по советской секретной службе, также бежавшего на Запад.

Кривицкий сразу же заметил эту парочку преследователей и не питал иллюзий на их счет. Он не сомневался, что Иуда Рыжий прибыл в США, чтобы убить его, но, зная выдающиеся способности Веземанна похищать людей, Кривицкий боялся, что немец выкрадет его, доставит в нью-йоркский порт и погрузит на судно, отправляющееся в Третий рейх, судьба, которой затравленный человечек страшился больше смерти.

Он обратился за помощью к американским властям, но ничего сделано не было. Вскоре после этого, появившись в одном из ресторанов на Таймс-сквер, Кривицкий буквально наткнулся на Ганса. Доведенный до отчаяния, он накинулся на свою тень.

– Ты здесь, чтобы убить меня, Ганс? – спросил он, но Иуда Рыжий притворился, что потрясен подобным обвинением.

– Нет, – ответил он. – За мной самим охотятся.

Нет сомнений, что, опасаясь быть захваченным вместе со своей жертвой, Ганс перестал преследовать Кривицкого, но Веземанн продолжал следовать за Кривицким все более зловеще и угрожающе.

Когда 1 сентября в Европе разразилась война, ФБР и управление военно-морской разведки внесли преследователя Кривицкого в свой список подозрительных лиц. Веземанн срочно телеграфировал капитану 3-го ранга Протце, что «американские власти явно подозревают, что мое присутствие здесь связано с моей работой на вас», и попросил, чтобы его отозвали. В ответной телеграмме Протце приказал ему остаться.

Тем не менее его положение становилось все ненадежнее, и через несколько недель ему разрешили выехать из США на японском судне. Когда он прибыл в Токио, его ожидала телеграмма с приказом возвращаться в Соединенные Штаты через Бразилию. Он не мог выехать из Иокогамы до 13 августа, а затем пришлось просидеть в Никарагуа, прежде чем появиться в Соединенных Штатах в декабре.

К тому времени Кривицкий уже не мог выносить напряжения жизни беглеца. Измученный как воображаемыми, так и реальными преследователями, которые, как он предполагал, намеревались убить его, он выехал из Нью-Йорка в Вирджинию, где рассчитывал достать у одного из своих знакомых пистолет.

В воскресенье 9 февраля он возвратился из своей краткосрочной поездки и остановился в Вашингтоне неподалеку от «Юнион-стейшн» в отеле «Бельвю», где, по-видимому, собирался только переночевать. Был темный промозглый вечер, когда в 18 часов он зарегистрировался в отеле. На следующее утро горничная нашла его за запертой дверью в его номере на шестом этаже распростертым на кровати с одолженным пистолетом в руке. Он был мертв не менее шести часов.

Бернард Томпсон, шеф вашингтонских детективов, утверждал, что в этой смерти нет ничего подозрительного.

– Все физические улики указывают на самоубийство, – заявил он.

Ганс Веземанн согласился с заключением Томпсона, но с мрачной ухмылкой. Его миссия потеряла смысл, и через несколько дней он отбыл в Венесуэлу, где зашел в германское посольство к резиденту абвера, работавшему под крышей торгового атташе, и оставил ему шифрограмму для передачи в Берлин. Это был его последний отчет. В нем он заявил, что следовал за Кривицким на протяжении всего пути в Вашингтон и был перед отелем, наблюдая, как Кривицкий регистрируется у стойки портье. «Я полагаю, что он заметил и узнал меня, – заключил он. – Я думаю, что напугал его до смерти».

Правда это или нет, но миссия Веземанна завершилась.

25 апреля 1940 года адмирал Канарис был приглашен к министру иностранных дел Риббентропу, чтобы обсудить «довольно деликатное дело». Немецкие войска вновь заняли Нарвик, и абвер работал круглые сутки, выполняя последние мероприятия по подготовке вторжения в Нидерланды. Но, прибыв в просторный кабинет Риббентропа на Вильгельмштрассе, Канарис с удивлением узнал, что министр иностранных дел вновь поднимает вопрос о шпионаже в Соединенных Штатах в любых формах и в любых местах. Трудная задача обеспечения нейтралитета США была возложена на Канариса, заявил министр.

Канарис заверил Риббентропа, что нет причин для беспокойства: у абвера нет агентов в США, «ведущих разведку в армии США и ВМФ США». Но даже если дело и обстояло таким образом, Канарис все же стал энергично развивать деятельность абвера в Соединенных Штатах. В тот же день, когда произошла беседа с Риббентропом, он издал приказ для руководства своей организации, в котором говорилось: «Настоятельно необходимо собирать секретную информацию о [американском] техническом и экономическом развитии… включая и вооруженные силы».

Через несколько дней была выпущена вторая директива, в которой указывалась тематика информации, которую должны были добывать агенты, включавшая в себя «изобретения и новые конструкции любого вида для армии и флота, особенно новые типы самолетов, авиадвигателей и военных кораблей.

Наши агенты должны работать независимо друг от друга. Провал той или иной группы, таким образом, затронет лишь ее, не коснувшись других».

Как только утих скандал, вызванный провалом Румриха, капитан 3-го ранга Файффер и майор Риттер, отвечавшие за американское направление, решили, что можно без опасений вновь приступить к работе. Файффер позднее писал:

«Мы возобновили деятельность, принимая более тщательные, чем прежде, меры безопасности, и добились очень хороших результатов. Множество ценных агентов, строго следуя указаниям, действовали эффективно и с поразительной безнаказанностью».

Агентура абвера представляла собой внушительную силу. Продолжал работать Герман Ланг, похитивший бомбардировочный прицел Нордена, как и его коллега по «Сперри джироскоп» Эверетт Минстер Рёдер. Суперагент Симон Кёдель получал ценную информацию непосредственно из военного министерства, поскольку входил в список лиц, допущенных к секретным данным. Лили Штайн, их незаменимая роковая женщина, по-прежнему работала на Риттера и была вхожа в избранное общество Вашингтона, связывая видных чиновников (включая высокопоставленного сотрудника Госдепартамента) и нью-йоркскую богему. Признанным мэтром шпионской сети Риттера стал неукротимый Фредерик Юбер Дюкесн.

Это были их безмятежные дни. Как позднее адмирал Канарис отмечал в своем письме к генералу Вильгельму Кейтелю, именно в тот период Рёдер раздобыл «чертежи всего радиооборудования нового бомбардировщика Глена Мартина» и среди других производимых «Сперри» приборов «секретные чертежи дальномера, прибора слепого полета, указателя крена и поворота и навигационного компаса». В то же самое время Дюкесн отправил в Германию «конструкцию секретного аккумулятора, механизм движения воздушного винта и чертежи многих других секретных приборов». Старый профи нашел эту работу настолько легкой и чувствовал себя настолько безопасно, что для того, чтобы добыть информацию, отправлялся непосредственно к источникам. Прочитав в «Нью-Йорк таймс» краткую заметку о каком-то новом противогазе, разрабатываемом армейской службой химической войны, он немедленно ухватился за эту ниточку. Конструкция противогаза не только представляла интерес сама по себе, но и могла указать на то, какие отравляющие вещества разрабатываются службой химической войны. Чтобы получить характеристики противогаза, он написал письмо непосредственно начальнику службы химической войны, где в тщательно подобранных выражениях охарактеризовал себя как «известного, заслуженного и ответственного писателя и лектора» и попросил дать ему сведения о новом противогазе. «Не волнуйтесь, если эта информация секретна, – приписал он в конце письма, – потому что она будет находиться в руках у хорошего гражданина». С обратной почтой он получил эту информацию.

Над этой кавалькадой теней возвышалась фигура агента с кодовым именем Динтер, впервые появляющегося на этих страницах. Его принимали и чествовали в высшем обществе как подлинного европейского аристократа, женатого на даме из германской аристократической фамилии. Графа и графиню Дуглас, как они себя называли, приглашали на самые избранные приемы в Вашингтоне и Нью-Йорке, где хозяева потчевали их самыми изысканными блюдами, а другие гости охотно общались с ними.

Граф Дуглас выступал в качестве гражданина Чили, где, как полагали, обладал значительным состоянием. Он действительно прибыл в Соединенные Штаты из Чили, но это была не вся правда. На самом деле это был граф Фридрих Сауерма, германский военный летчик в годы Первой мировой войны, а затем член «Свободного корпуса». Он играл важную роль в убийстве спартаковских лидеров Карла Либкнехта и Розы Люксембург 15 января 1919 года. Когда началось расследование этого преступления, влиятельные друзья из рейхсвера помогли графу Сауерма укрыться в Южной Америке.

Во время своих скитаний он женился на Фреде фон Мальцан, стал Дугласом, приняв девичью фамилию своей матери-шотландки, и, наконец, осел в Чили. Он стал чилийским гражданином и успешно занимался бизнесом до 1934 года, когда старые друзья из Германии предложили ему выехать в США и стать шпионом.

Для секретного агента он начал действовать слишком открыто. Он активно стал участвовать в политических интригах на пару с доктором Губертом Шнухом, демагогом, поставившим своей задачей вооруженным путем захватить власть в США. Шнух организовал свою частную армию под названием «Бунасте» и назначил графа начальником разведки в ней. На первых порах Дуглас ограничил свою деятельность шпионажем в немецких клубах и обществах, которые были откровенно антифашистскими, и среди национал-социалистов, находившихся в оппозиции к доктору Шнуху. В нацистском подполье был такой разгул коррупции, что один из бывших помощников Шнуха Антон Хегеле решил очистить «свинарник клики главарей». Хегеле провел расследование и выявил, что Шнух и Дуглас растратили значительные суммы из секретных фондов «Бунасте». Их вышвырнули из организации как раз тогда, когда доктор Шнух хвастался, что у него есть «10 тысяч человек по всей стране, стремящихся и готовых отдать жизнь за национал-социалистскую Америку».

Шнух исчез, а Дугласу пришлось искать другую работу. Он нашел ее в абвере. Благодаря его репутации как политического убийцы, он получил псевдоним Динтер, 500 долларов в месяц и щедрые представительские, с которыми быстро смог войти в высшее общество.

По его словам, его главным источником в Вашингтоне была пара, которую он называл «семья Уайт» и которая, как он утверждал, пользовалась известностью в самых избранных и влиятельных кругах. Он сообщал, что миссис Уайт на одном из приемов сидела между генералом Джорджем Маршаллом и не названным им членом правительства президента Рузвельта. По словам Дугласа, обычно сдержанный начальник штаба армии вдруг забыл об осторожности и заявил миссис Уайт, что «принято решение об использовании Гренландии, Исландии и Азорских островов в качестве баз [союзников]».

Это сообщение, отправленное в зашифрованном виде по телеграфу из консульства в Нью-Йорке, оказалось весьма своевременным. Вскоре после его поступления в Берлин пришло и частичное подтверждение. 7 июля американские войска высадились в Исландии для помощи британским силам, оборонявшим остров с весны 1940 года. К 25 сентября были завершены планы строительства военно-морской и военно-воздушной баз в Гренландии и Исландии, точь-в-точь как предупреждал Дуглас. В Вашингтоне стало известно об утечке информации, и генерал Маршалл приказал провести расследование. Под подозрение попало несколько совершенно невиновных офицеров из военного министерства, но ни ФБР, ни следователи военной контрразведки не смогли выявить источника того, что было названо «гренландской утечкой». Они так и не узнали, что информация поступила от Динтера и что сам генерал Маршалл помог Дугласу добиться этого успеха.

Граф продолжал сбор информации в высшем эшелоне главным образом с помощью любезных Уайтов. Дуглас однажды подслушал, как Кроха, сын Уайтов, рассказывал по телефону о крупнокалиберном пулемете, который собирали на конвейере одного из заводов «Дженерал моторе». Авиация сухопутных войск «планировала устанавливать их на крыльях боевых самолетов, а спусковой механизм на рулях высоты, используя для прицела зеркало на панели управления».

Граф Дуглас занимал хорошо информированных гостей беседой, задавая пьяным голосом вопросы, на которые гости отвечали без опаски, давая ему нужную информацию. После званого обеда в доме человека, которого он называл бароном, где он сидел рядом с «американским летчиком на службе в канадских ВВС», Дуглас мог описать «усовершенствованный американский бомбовый прицел» во всех его деталях. После очередного приема он сообщал в Кёльн, что скоро проволочная сетка в американских дальномерах будет заменена новым устройством из двух цветных дисков, наложенных один на другой. В своем донесении он писал, что «в том месте, где обычно были проволочные сетки, в одной точке фокусируются дополнительные цвета спектра, обесцвечивая в нужном месте диски и тем самым указывая желаемую дальность».

Еще на одном приеме Дуглас познакомился с инженером компании «Бендикс», производящей авианавигационные приборы, и втянул его в обсуждение конструкции нового прибора, показав хорошее знание предмета. Затем он уговорил инженера дать ему чертежи прибора, пообещав внести серьезные усовершенствования в его конструкцию, которые инженер сможет представить потом как свои собственные разработки, пожиная затем лавры[120].

В Нью-Йорке доктор Гисберт Гросс находился под крышей обозревателя по экономическим и финансовым вопросам для немецких экономических журналов. В действительности он был штатным сотрудником абвера, специализирующимся на промышленном и экономическом шпионаже, а также на лабиринте проблем американо-советских отношений. Он возглавлял небольшую ячейку, членов которой называл в своих донесениях как «Прохоров» и «Рюрик». Его сообщения настолько нравились его берлинскому начальству, что полковник Пикенброк неоднократно хвалил его за «превосходную работу» и следил за тем, чтобы она достаточно хорошо вознаграждалась.

Как и подобает агенту, специализирующемуся на финансах, Гросс был и самым высокооплачиваемым членом американской сети абвера. В то время как рядовые сотрудники получали жалкое пособие, Гроссу 18 апреля 1941 года было выслано 9500 долларов, а всего он заработал 75 тысяч. Деньги доставлялись ему через германское консульство в Нью-Йорке.

Главным специалистом абвера по политической разведке был всемирно известный журналист и патриарх германской зарубежной журналистики Пауль Шеффер, бывший редактор когда-то известной газеты «Берлинер тагеблат».

Шеффер, дородный мужчина, напоминавший, как однажды кто-то заметил, настоятеля монастыря, взирающего на грешников, был американским корреспондентом геббельсовского пропагандистского еженедельника «Рейх». Он хорошо умел маскировать свое нынешнее сотрудничество с фашистами, выпячивая свое либеральное прошлое, и поддерживал тесные отношения с прежними друзьями, не имевшими представления о произошедшей с ним политической метаморфозе. У него были довольно изысканные манеры и очень дорогие вкусы, он умел убеждать сомневающихся в нем антинацистскими разговорами, которые втихомолку вел во время обедов в самом дорогом и лучшем французском ресторане «Шамбор» на Третьей авеню, где всегда настаивал на том, что оплатит счет.

Шеффер был профессиональным разведчиком старой романтической школы, все еще сохранявшейся в его специальности. Он жил в доме 227 на Пятьдесят седьмой улице, но всю конфиденциальную корреспонденцию получал на Пятьдесят первой улице по адресу старого особняка, по-видимому необитаемого, так как его окна были всегда закрыты ставнями. Один раз в день Шеффер приезжал туда на такси, быстро подходил к почтовому ящику на двери, забирал почту и уезжал.

Такая уловка была не новой для Шеффера. Он уже был корреспондентом «Берлинер тагеблат» и резидентом абвера в Москве, а также личным связным Канариса с самым высокопоставленным из немецких шпионов в Советском Союзе. В картотеках абвера он числился как Рейнгольд, а на самом деле это был Михаил Александрович Чернов, глава Наркомата торговли Украины, ставший впоследствии наркомом сельского хозяйства СССР.

В конце зимы 1937 года, когда НКВД разоблачил Чернова, Шеффер был выслан из СССР. Его роль связного была раскрыта во время суда над Черновым. Тем не менее это не стало препятствием к тому, чтобы после краткосрочного пребывания в управлении абвера в Берлине выехать в Соединенные Штаты в качестве корреспондента ядовитого геббельсовского еженедельника. Он готовил политические обозрения – открытые для «Рейха» и тайные для абвера. Его секретные послания ценились так высоко, что полковник Пикеринг приказал, чтобы о них докладывали ему лично.

Карл Эдмонд Хайне представлял собой тот тип, что французы называют preux chevalier[121], и был заметной фигурой в Детройте, где его раздражающая немецкая манерность сгладилась в результате долгого членства в клубе, объединявшем элиту автомобильной индустрии. Прекрасно одетый сорокавосьмилетний мужчина работал менеджером по экспортным продажам в компаниях «Крайслер» и «Форд моторе», пока Форд не отправил его в Германию генеральным директором своего представительства в этой стране.

В Германии Хайне привлек внимание Фердинанда Порше, любимого автомобильного конструктора Гитлера и гения, который создал «фольксваген»[122], и был также агентом абвера. Порше тактично поинтересовался у Хайне, не согласится ли он вернуться в США, чтобы «работать в той же области, но в ином качестве». Намекнув, что работа будет «несколько рискованной», он добавил, что она также будет «очень полезной для Германии». Хайне любил принявшую его страну, но сейчас он испытал прилив ностальгического патриотизма и выразил согласие. Тогда Порше познакомил его с доктором Вирцем, начальником авиационного отдела фирмы «Фольксваген» и сотрудником абвера.

Доктор Вирц сообщил Хайне, что работа будет заключаться в сборе информации «ограниченного доступа» об американской автомобильной и авиационной промышленности. Ему пришлось оставить пост, на котором Форд платил ему баснословную (по тем временам) сумму в 30 тысяч долларов в год. Порше и Вирц обращались к его «патриотизму», и Хайне согласился. Затем он был послан в Гамбург на традиционное секретное обучение к майору Риттеру и капитану Герману Занделю.

Хайне обучили навыкам шифровального дела, пользованию симпатическими чернилами и постарались «укрепить» его «патриотизм», время от времени подвергавшийся спадам. Перед самым отъездом ему было велено, сохранив американский паспорт, возобновить немецкое гражданство, чтобы появилась возможность присвоить ему звание капитана ВВС запаса, но держать свое гражданство в тайне (то есть не сообщать американским властям о нем). Хайне не хотел сжигать за собой все мосты и прибыл в США через Перу как американский гражданин, начиная новую карьеру со своим настоящим паспортом. Он возвратился в Детройт, поселился в пригороде и восстановил все свои профессиональные и личные знакомства.

Используя эти связи, он обнаружил, что может легко добывать информацию об автомобильной промышленности, но гораздо с большим трудом – об авиационной. Уже почти отчаявшись, он вдруг нашел довольно простой способ «добывать» нужные сведения. Он поместил в журнале «Попьюлер эвиэйшн» объявление, гласившее, что он работает на рынке информации о «развитии аэронавтики». Он получил несколько ответов, в том числе от молодого человека по имени Боб Олдрич, который казался весьма осведомленным в этой области.

Хайне сообщил Олдричу, что для его дела ему нужна информация, но сам он настолько плохо разбирается в авиации, что не может даже обсуждать с сыном устройство простейшей модели аэроплана. Затем он задал Олдричу несколько вопросов об интересующих его узлах и устройствах, в частности таких, как гидроусилители для самолетов с большим потолком действия и новые виды конденсаторов. Он платил Олдричу и всем, кто отвечал ему, по 20 долларов за каждую информацию, а затем выдавал эти сведения за добытые лично им.

У него было также рекомендательное письмо от немецкого военного летчика Лёра к руководителю детройтского отделения совета гражданской авиации Волмексу, который предоставил ему множество несекретных материалов, выпущенных СГА, но, когда Хайне спросил его о конкретных деталях и разработках, встревоженный чиновник посоветовал обратиться за ними в Вашингтон по официальным каналам. Хайне последовал совету и, к своему удивлению, получил массу, предположительно, секретной информации, которую Волмекс отказался ему предоставить.

Хотя его методы сбора информации были примитивными, она в его опытных руках превращалась в ценные разведывательные данные. Используя свои знания и опыт, он улучшал и усиливал попадавшие к нему сырые материалы, обобщал разрозненные данные, заполняя пробелы собственными соображениями.

Их было гораздо больше – мелких сплетников, резидентов, «кротов», посредников, связных, курьеров – в дополнение к множеству информаторов, ожидавших своих подачек. Были и малоценные Hintermaenner, мужчины и женщины, поставлявшие информацию агентам. Одни из них работали как настоящие партнеры в этой игре, других использовали вслепую, и они не подозревали, что являются пешками, поставляющими данные для картотек абвера. Это было пестрое сборище самых обычных людей, не обладавших ни шармом и сообразительностью легендарных английских разведчиков, ни пресыщенностью и цинизмом французских espiones[123].

У адмирала Канариса имелись все основания быть довольным. Летом 1940 года он счел возможным сообщить о своих успехах, отправив начальнику Генштаба сухопутных войск генералу Францу Гальдеру меморандум о работе, выполненной его агентами в США. После характеристики объема и масштабов деятельности он перечислил следующие «наши достижения на данный момент»:

«1. Они обеспечили нам постоянный поток технической информации, в основном о ВМФ США – полные комплекты чертежей новейших военных кораблей – авианосцев и эсминцев. Благодаря получению подробных чертежей важных устройств (бомбардировочный прицел Нордена и др.) были сэкономлены значительные средства на научно-исследовательские цели.

2. Они постоянно докладывали об англо-американских переговорах, включая снабжение вооружением, боеприпасами и оборудованием (самолеты) и их поставки из Америки в Европу. С 1 апреля по 31 декабря 1939 года мы получили 171 такой доклад, не включая данные из периодической печати.

3. Они постоянно сообщали об отправке конвоев из американских портов в Англию и Францию.

4. Они постоянно держали нас в известности о плаваниях всех судов вдоль восточного побережья США».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.