РОЗЫСК ИЛИ СЫСК
РОЗЫСК ИЛИ СЫСК
Посланец Ф. Э. Дзержинского. С опорой на общественность. Налет на кассу «Искры революции». Розыск и дознание. Жиганы берут верх. Убийство в Бобровом переулке. Возвращение «Иоанна Богослова»
Внедрению в практическую деятельность Московского уголовного розыска новых приемов работы, развитию чекистских традиций, установлению и укреплению связей муровцев с широкой общественностью в немалой степени способствовал первый начальник управления Московского уголовного розыска Александр Максимович Трепалов, член партии большевиков с 1908 года, гальванер броненосного крейсера «Рюрик».
Трудовая деятельность Александра Трепалова началась с тринадцатилетнего возраста подсобным рабочим, а проще, мальчиком на побегушках на одном из петербургских металлических заводов. Потом служба в армии, на флоте…
За большевистскую агитацию среди моряков подвергался преследованию царских властей. Однажды в рундуке Трепалова боцман нашел пачку прокламаций и здесь же при товарищах пытался избить его. Но в ответ матрос так проучил ненавистного боцмана, что тому пришлось отлеживаться в лазарете. Суд приговорил Трепалова к каторжным работам, которые он отбывал на плавучей каторге в Либаве.
Во время февральской буржуазно-демократической революции Александр Максимович Трепалов по заданию партии вел среди солдат и матросов большевистскую агитацию против братоубийственной войны и Временного правительства.
После Великой Октябрьской социалистической революции он работает в комендатуре Петроградского военно-революционного комитета, комендантом которой был Ф. Э. Дзержинский, затем переходит в аппарат Всероссийской чрезвычайной комиссии. Когда в начале 1919 года Александр Максимович Трепалов по рекомендации Ф. Э. Дзержинского назначается начальником МУРа, за его плечами уже был богатый опыт революционной борьбы и хорошая чекистская закалка.
Из представления о награждении А. Трепалова орденом Красного Знамени:
«…В конце февраля 1918 г. тов. Трепалов, как стойкий и выдержанный партийный рабочий, командируется ЦК РКП в ВЧК для активной борьбы с контрреволюцией.
С того времени тов. Трепалов работает беспрерывно в органах ЧК на различных ответственных постах, принимает непосредственное участие в ликвидации целого ряда крупных заговоров и бандитизма. Из них можно отметить несколько ярких ликвидированных при его непосредственном участии заговоров: ликвидация анархистов в Москве, в 1918 г. разоружение польских легионеров в Москве, ликвидация белогвардейского заговора «Союза защиты Родины и Свободы», ликвидация мятежа левых эсеров, где вместе с тов. Дзержинским тов. Трепалов был арестован мятежником Поповым…
За раскрытие и ликвидацию виновников нападения на Предсовнаркома РСФСР тов. В. И. Ленина тов. Трепалов награжден тов. Дзержинским золотыми часами и получил от Московского Совета благодарность…»
Строки документа, донесшего до нас горячее дыхание тех напряженных лет борьбы за Советскую власть и показывающего недюжинную роль в ней Александра Максимовича Трепалова, в каких-либо особых комментариях не нуждаются. Человек исключительного хладнокровия и отваги, большого такта, отличный организатор, он принимал личное участие в ликвидациях банд, поимке опасных преступников.
С именем Александра Максимовича Трепалова связана одна из примечательных традиций Московского уголовного розыска, которая укладывается в короткую, но емкую формулу: «Навстречу опасности первым идет старший!»
В этом заключалось одно из коренных отличий руководителей советского уголовного розыска от чиновников прежнего уголовного сыска. Старые спецы всегда поражались этому и никак не могли взять в толк, как это начальник опускается до уровня агента (оперативного работника) и берет на себя подчас наиболее опасную, «черновую» работу по разоблачению и задержанию преступников: ведет личный сыск, участвует в перестрелке с вооруженными бандитами.
По разработанной им самим легенде Александр Максимович удачно внедрился в группу налетчиков, готовивших вооруженное ограбление правления Курской железной дороги. Он сумел завоевать полное доверие преступников и даже навязал им свой план налета, который строго согласовывался со сложной оперативной комбинацией МУРа по разоблачению грабителей. Умелое проведение этой операции позволило муровцам не только предотвратить преступление, но и одним ударом уничтожить всю банду.
По инициативе А. Трепалова в практику МУРа входят такие неизвестные старому сыску методы работы, как массовые рейды, систематические проверки мест, где могли оказаться правонарушители, люди без определенных занятий и постоянного места жительства.
Опыт муровцев по задержанию преступников был одобрен Центророзыском Главного управления милиции НКВД и рекомендован к повсеместному внедрению. В одном из циркулярных распоряжений Центророзыска об усилении борьбы с опасными преступлениями отмечалось, что
«в настоящее время является необходимым и вменяется в непременную обязанность всем отделениям уголовного розыска по возможности чаще устраивать засады и делать обходы всех подозреваемых мест, притонов, воровских квартир, чайных и пр., но только чтобы предполагаемые обходы были секретны и внезапны и не были бы, как это случалось, заранее известны преступникам. Обходы следует делать периодически, не менее двух раз в неделю, и всех задержанных по подозрению обязательно направлять в отделение уголовного розыска для регистрации и опознания.
Эти рейды по своим результатам являются одним из существенных и весьма целесообразных новых приемов розыска. Достаточно указать на пример МУРа, где половина задержанных при облавах и обходах являлись профессиональными преступниками и проходили по разным уголовным делам».
А. Трепалов много сделал для укрепления МУРа стойкими боевыми кадрами. По его просьбе Ф. Э. Дзержинский направил вместе с ним в уголовный розыск группу чекистов. Трепалов был горячим приверженцем идей Феликса Эдмундовича о необходимости постоянного взаимодействия аппаратов уголовного розыска и чрезвычайных комиссий в борьбе с преступностью. Ф. Э. Дзержинский неоднократно отмечал, что задачей чрезвычайных комиссий с самого начала их создания
«была борьба с преступностью во всех ее проявлениях» и «разделения двух органов (ЧК и милиции) не должно быть».
После утверждения ВЦИК 30 марта 1919 года Председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского одновременно и народным комиссаром внутренних дел координация усилий органов ЧК и НКВД в обеспечении государственной безопасности и революционного правопорядка еще более укрепилась. Феликс Эдмундович понимал, что без строжайшего соблюдения советского правопорядка невозможна успешная борьба с контрреволюционным отребьем, шпионами и диверсантами империалистических государств. Вместе с тем, революционный общественный порядок нельзя было поддерживать на должном уровне без активной помощи аппаратов ВЧК органам милиции.
Поэтому Ф. Э. Дзержинский решительно выступал против любых попыток обособить службу чрезвычайных комиссий от милиции, и в частности от уголовного розыска. Более того, он многое делал для укрепления организационных контактов чрезвычайных комиссий и аппаратов уголовного розыска. По его рекомендации местные чрезвычайные комиссии выделяли из своей среды
«испытанных товарищей в качестве кандидатов на должности заведующих уголовно-розыскными отделениями».
Перед ЧК ставилась задача: укрепляя органы уголовного розыска опытными кадрами, содействовать тем самым
«реорганизации этих учреждений и постепенно передавать им часть функций, лежащих ныне на ЧК в области борьбы со спекуляцией, должностными преступлениями и т. п.».
С другой стороны, в условиях острой классовой борьбы, когда уголовная преступность нередко переплеталась с преступностью контрреволюционеров, сама жизнь требовала от сотрудников уголовного розыска взаимодействия с работниками чрезвычайных комиссий. И муровцы всегда работали рука об руку с чекистами, помогая им выявлять и обезвреживать недобитых эсеров, анархистов, заговорщиков, бежавших в Москву после разгрома меньшевистского восстания в Грузии, не сложивших оружия офицеров царской армии, других участников контрреволюционного подполья.
Но не только преступниками приходилось заниматься в первые годы Советской власти сотрудникам МУРа. Они вели и воспитательную работу среди различных слоев населения столицы, боролись с вредными привычками и традициями старого быта.
В этом отношении показателен такой случай из практики Московского уголовного розыска. Среди многочисленной почты, которую получал Владимир Ильич Ленин, было немало писем с просьбами и предложениями решительно покончить с таким злом, как сквернословие. Одно из подобных писем, полученное от жителя Вятки И. Филиппова, побывавшего в Москве, в котором высказывалось пожелание «дать правительственное указание объявить всеобщую борьбу со сквернословием», Владимир Ильич передал управляющему делами Совета Народных Комиссаров В. Д. Бонч-Бруевичу просьбу начать в столице наступление на это зло. Наиболее отъявленными матерщинниками считались извозчики. Московские извозчики не составляли исключения. С них и решено было начать кампанию борьбы со сквернословием на улицах столицы.
Однако В. Д. Бонч-Бруевич не знал, к кому же скорее всего прислушается эта вольная братия? После долгих раздумий он решил обратиться к начальнику МУРа А. М. Трепалову.
И вот погожим апрельским днем Трубную площадь запрудили заранее предупрежденные сотрудниками уголовного розыска легковые и ломовые извозчики Москвы. Начальник МУРа обратился к ним с короткой, но выразительной речью, которую закончил такими словами:
«В буре и пламени мировых событий в сознание трудящихся масс крепко внедряется новый, советский порядок. А между тем среди вас еще имеется немало таких, которые по-прежнему, как при старом режиме, разъезжая по улицам Москвы, на глазах трудового народа жестоко обращаются с лошадьми, бьют их и выражаются такими матерными словами, что уши вянут не только у прохожих граждан, но и у лошадей. Эти выражения слышны за версту вперед и до третьего этажа вверх… Стыдно, товарищи, за вас, стыдно… Пролетарий в своей борьбе беспощаден, он вместе с тем непоколебим и силен, решительным образом будет бороться с вредными привычками прошлого. Ни одного матерного слова даже по адресу наших злейших врагов! Прошу вас, товарищи, как советских тружеников всегда и везде выражаться словами, записанными в русской грамматике».
Не успел Трепалов перевести дух, как раздался голос:
— Товарищ начальник, я — неграмотный и не знаю, что в русской грамматике написано, а со своей лошадью работаю семь лет. К моему разговору она уже привыкла. Как же мне теперь быть?
Александр Максимович на несколько секунд задумался и, обращаясь к собравшимся, спросил:
— А вы, товарищи, пробовали по-хорошему обращаться со своей лошадью? Нет? Так откуда же вы знаете, что она больше любит матерщину? Она овес любит, а не ругань… Нельзя грязными словами пачкать улицы советской столицы. Надо освободиться от нецензурных слов, как от облупившейся штукатурки. А насчет грамотности отвечаю категорически: — Советская власть всех грамоте научит, всех до одного… Так вот, товарищи, предупреждаю, что сегодня же будет дано предписание всем милиционерам задерживать матерщинников и составлять на них протоколы. За сквернословие будем штрафовать, а то и совсем лишать права заниматься извозом.
И такими, казалось бы, совсем им не свойственными делами приходилось заниматься муровцам. К сожалению, Александр Максимович Трепалов недолго возглавлял МУР, всего год с небольшим. Потом он работал в аппарате Украинской чрезвычайной комиссии. Но за это время сделано было необычайно много.
Именно при нем получили дальнейшее развитие разнообразные формы связей сотрудников уголовного розыска с населением, опора на широкую общественность в решении ими служебных задач. По его инициативе в практику МУРа внедряется регулярная информация трудовых коллективов о раскрытых муровцами опасных преступлениях, выступления оперативных работников перед москвичами на предприятиях и в организациях, проведение открытых показательных процессов над убийцами и грабителями.
Массовая разъяснительная работа среди населения не только знакомила москвичей с деятельностью уголовного розыска, других служб столичной милиции, но и разбивала путы страха, которыми преступники пытались отделить граждан от правоохранительных органов, убедительно показывала, что сотрудники органов правопорядка могут и действительно способны защитить жителей столицы от преступников. Это было тем более необходимо, что работники уголовного розыска часто не встречали помощи со стороны граждан при задержании правонарушителей даже в людных местах.
В одном из номеров газета «Известия Административного отдела Московского Совета» с горечью писала:
«За последнее время участились случаи избиения и ранений сотрудников МУРа. Так, например, было покушение на жизнь тт. Мурга, Миронова, ранение Голубцова, избиение Ляндау, Комаровского, Мигалина, Петрухина, Купчика, Панчука, Козлова, Волченко и Варопаева.
Обстановка, при которой происходили избиения и ранения, еще раз подчеркивает недопустимое равнодушие граждан к оказанию помощи сотрудникам милиции, которым поручена охрана благосостояния и жизни трудящегося населения.
Все акты насилия происходили на людных улицах и площадях в присутствии многочисленных зрителей, из которых никто не счел нужным прийти на помощь сотрудникам милиции в их борьбе с преступностью».
Потребовалось время, прежде чем граждане окончательно поверили в силу советской милиции, постепенно преодолели инертное отношение к правоохранительным органам, как это было в дореволюционное время, и все активнее стали приобщаться к участию в охране общественного порядка в родном городе. Постепенно все больше членов домовых комитетов по собственной инициативе и по просьбе сотрудников МУРа стали принимать участие в выявлении лиц, проживающих без документов, скрывающихся от милиции. В середине 20-х годов на предприятиях появляются комиссии общественного порядка, в микрорайонах — дружины по борьбе с хулиганством, а также общества содействия милиции и уголовному розыску (Осодмил). Члены этих и других общественных формирований помогали муровцам при проведении обходов по местам возможного скопления правонарушителей, участвовали в операциях по задержанию хулиганов, выполняли разовые поручения сотрудников МУРа.
До конца 20-х годов борьба с преступностью широко освещалась в печати. И граждане, прочитав в газете о совершенном преступлении или просто услышав о нем, писали на Петровку, 38 о своих подозрениях, звонили, приходили к сотрудникам уголовного розыска с устными заявлениями. И нередко с таких сообщений начинал раскручиваться клубок казалось бы запутанного преступления, собирались необходимые улики.
Помощь общественников приходила подчас с самой неожиданной стороны. В 1925 году трое неизвестных перед самой выдачей заработной платы рабочим типографии «Искра революции» ворвались в кассу. Угрожая кассиру оружием, похитили все деньги, привезенные из отделения Госбанка, и скрылись. Налет преступников был столь неожиданным и скоротечным, что перепуганный насмерть кассир в полумраке, царящем в помещении, не смог запомнить никаких примет грабителей.
Приехавшим на место происшествия сотрудникам МУРа удалось установить только то, что преступники скрылись с захваченными деньгами в соседнем переулке. И дальше следы их терялись. Предстояло искать свидетелей отхода налетчиков среди жителей этого района.
На следующий день газета «Рабочая Москва» опубликовала сообщение об ограблении кассы типографии и обратилась к читателям с просьбой сообщить в МУР, если кому-либо станет что-то известно о преступниках или вообще о своих соображениях по этому делу.
Тем временем сотруднику МУРа Г. Иванову удалось найти женщину, которая возвращалась домой из магазина и видела трех мужчин, у одного из которых был в руках мешок, бегущих по переулку к стоящей невдалеке машине. Мужчины вскочили в машину, и она тут же тронулась. Но ни марки, ни номера ее женщина назвать не смогла.
— Стара я уже, вижу плоховато, — оправдывалась она. — Возможно, Валерка заметил и номер, и эту самую марку.
— Кто такой Валерка?
— Парнишка, живет в соседнем доме, в третьем подъезде. Он как раз стоял с приятелем недалеко от этой машины.
Познакомились с Валеркой и его другом Игорем. Ребята рассказали не так уж много. К сожалению, и они тоже не обратили внимания на номер и марку. Но утверждали, что она большая, черная и не похожа ни на одну из машин известных им марок. А знали они «форд», «рено», «чандлер», «пежо», «мерседес», «лянчия». Однако Игорь нарисовал на листе бумаги силуэт этой машины со специфическими подфарниками. И еще он добавил, что на кузове была желтая полоса с надписью «Прокат».
Сотрудники ОРУД помогли муровцам отобрать более тридцати автомобилей марок «патфиндер», «ганза» и «даймлер», подфарники которых напоминали по форме изображенные на рисунке Игоря. Решили проверить их владельцев и выяснить, где они были в момент налета преступников на кассу типографии.
Через час в гараже на Большой Якиманке обнаружили автомобиль марки «ганза», у которой подфарники именно такие, как на рисунке Игоря. Принадлежал он некоему Манкевичу и находился на деревянных ко?злах. Хозяин утверждал, что уже трое суток он занимается ремонтом и, естественно, из гаража никуда в это время не выезжал. Оперативный работник привез в гараж Игоря. Мальчик подтвердил, что именно этот автомобиль он видел позавчера в переулке, и даже желтая полоса с надписью «Прокат» точно такая же. Однако Манкевич продолжал настаивать на своем.
Ясность внес дворник, который рассказал, что позавчера утром видел, как Манкевич и еще какой-то мужчина выехали из гаража, а вернулись поздно вечером.
— Врет, дворник по злобе на меня наговаривает, — заявил владелец «ганзы». — Никуда я не выезжал и никто из знакомых ко мне в гараж в эти дни не приходил.
Чувствовалось, что Манкевич говорит неправду. Но это надо было доказать другими объективными данными, которые подтвердили бы правильность слов дворника. И в это время из Михайловского района Рязанской области от местного избача (так в то время называли работника сельской избы-читальни) пришло письмо. В нем автор писал, что по вечерам в избе-читальне собирается молодежь, читают газеты и обсуждают публикации. Прочли они и заметку в газете «Рабочая Москва» об ограблении кассы типографии «Искра революции». Молодежь поручила ему написать письмо и попросить проверить их односельчанина Кравцова, который вернулся в деревню из Москвы на второй день после описанного в газете происшествия с большими деньгами, купил родителям корову, железо на крышу. И еще в письме сообщалось, что у Кравцова есть старший брат, который работает в Москве печатником, но вот где именно, они не знают.
В отделе кадров типографии сотрудники МУРа легко уточнили, что у них работает печатник Кравцов, у которого есть младший брат, ранее дважды судимый.
В квартире Кравцова-старшего задержали вместе с братьями их дружка — некоего Смолякова. Арестовали и владельца автомобиля марки «ганза» Манкевича. У них изъяли оружие и большую сумму денег. Под давлением неопровержимых улик налетчики сознались в вооруженном ограблении кассы типографии «Искра революции» и назвали пятого члена своей шайки, указав его адрес.
Так с помощью общественности была обезврежена шайка преступников-рецидивистов, совершивших ряд опасных преступлений. Суд воздал должное и непосредственным исполнителям налета на кассу, и наводчику — Кравцову-старшему. Конечно, сотрудники МУРа рано или поздно нашли бы преступников, но письмо сельского избача помогло им сделать это быстрее, сберегло много сил и времени, дало дополнительные улики.
Аналогичных фактов заинтересованного отношения граждан к работе правоохранительных органов, их активного участия в поддержании порядка в борьбе с преступностью в практике МУРа становилось год от года все больше. Однако в сознании многих людей долгое время бытовало мнение, что советский уголовный розыск — тот же сыск, лишь модифицированный применительно к новым социальным условиям, к другой обстановке общественной жизни в стране.
Проиллюстрировать это можно хотя бы двумя примерами из практики МУРа. Оба — дела о краже и хронологически относятся к зрелому, если уместен здесь данный эпитет, периоду истории столичного уголовного розыска. Его сотрудники уже обрели широкую и добрую славу как среди москвичей, так и далеко за пределами родного города. За их плечами был более чем двадцатилетний опыт раскрытия куда более сложных преступлений. Но оба случая весьма примечательны. И не детективной фабулой дел, а психологическим восприятием труда сотрудников уголовного розыска, оценкой их службы.
Однажды заместителю начальника милиции Советского района столицы по оперативной работе А. Ефимову — старому муровцу — позвонил начальник милиции Москвы В. Романченко и приказал срочно направить на квартиру к народной артистке СССР Н-ой опытного розыскника для раскрытия кражи. Через несколько минут к всемирно известной актрисе выехал способный оперативный работник В. Ровенский. Однако не прошло и часа, как вновь позвонил Романченко и отчитал Ефимова за неисполнительность.
— Оставьте все дела и направляйтесь к Н-ой лично, — недовольным тоном закончил начальник городской милиции. — В помощь вам из МУРа выделен Груздев.
Когда Алексей Иванович Ефимов подъехал к дому, Иван Григорьевич Груздев уже поджидал его. Поднялись в квартиру потерпевшей. Дверь открыла сама актриса.
— Здравствуйте, мы из Московского уголовного розыска, — представился Груздев.
— Здравствуйте, здравствуйте, молодые люди. Добро пожаловать, — любезно встретила оперативных работников хозяйка. — Вот теперь вижу, Романченко поступил правильно. А то прошу его прислать сыщика, а он присылает ко мне милиционера.
Ефимов и Груздев переглянулись, ничего не понимая. Однако скоро все прояснилось. Дело в том, что Ровенский явился к Н-ой в милицейской форме, а Ефимов и Груздев — в штатском. Увидев сотрудника в форменной одежде, актриса даже не стала с ним разговаривать. В ее сознании понятие «сыщик», то есть сотрудник, занимающийся уголовно-розыскной работой, не ассоциировалось с понятием «милиционер».
Да и стоит ли строго судить пожилую актрису. Даже у многих из нас подлинные и вымышленные корифеи сыска, скажем, Пинкертон, Видок, Шерлок Холмс или комиссар Мегрэ, никак не вяжутся с нашим представлением о «блюстителях порядка» американской, французской или английской полиции. Не так ли?
К слову сказать, подобное представление о сотрудниках уголовного розыска было не только у людей далеких от милицейской службы, но и у некоторых руководителей этой службы.
Как-то группа дерзких воров ограбила в Москве костел Святого Людовика или, как его в обиходе называли москвичи, французскую церковь, прихожанами которой были главным образом дипломаты многих посольств. Преступники унесли золотые и серебряные чаши, ризы с икон, кресты, другую церковную утварь, одежду священников.
Никаких следов, кроме «севшей» батарейки от карманного фонаря, на месте преступления работникам уголовного розыска обнаружить не удалось. По всему видно было, что орудовали здесь квалифицированные «клюквенники» — профессиональные церковные воры. Новичок не смог бы столь умело «раздеть» иконы и из массы церковной утвари выбрать самое ценное.
За границей этой краже сразу придали политическую окраску. «Это святотатство, — трубили зарубежные газеты, — совершено не без явного попустительства властей». Все, дескать, подстроено специально, чтобы лишить дипломатов и других верующих справлять религиозные обряды.
Нарком внутренних дел, получив задание правительства принять все меры к раскрытию кражи и изобличению воров, поручил своему заместителю по милиции лично возглавить расследование кражи из костела. Тот временно перенес свою штаб-квартиру на Петровку, 38 в кабинет заместителя начальника МУРа Георгия Федоровича Тыльнера, который в это время занимался раскрытием другого сложного дела и большую часть времени проводил в райотделах. В его кабинете заместитель наркома принимал сотрудников МУРа, выслушивал их доклады. Тут разрабатывались новые версии по делу, подводились итоги проведенных операций. Шло время, однако напасть на след церковных воров никак не удавалось.
Когда Тыльнер узнал, какое дело привело на Петровку, 38 заместителя наркома внутренних дел, он вспомнил о недавней случайной встрече с одним из своих «старых знакомых» — некогда известным церковным вором-рецидивистом Овчинниковым, который за ограбление церквей отбывал наказание еще на каторгах царской России. Овчинников заверил его, что со старым, дескать, давно «завязал», длительное время жил в провинции, а теперь на старости лет решил перебраться в Москву. Как-никак здесь родился и вырос.
Г. Тыльнер пообещал помочь пожилому человеку с работой в столице и попросил зайти денька через два в МУР. Но ни через два дня, ни через неделю «старый знакомый» на Петровку, 38 не пришел. Канул как в воду.
«Надо посоветовать товарищам, чтобы поинтересовались Овчинниковым», — подумал Георгий Федорович. А когда ему доложили, что в Москве тот не прописан и где обитает, не известно, подозрение в причастности Овчинникова к краже церковной утвари еще больше усилилось.
Но где искать Овчинникова? Казалось, никакой «зацепки» тут нет. «А вы поднимите из архивов старые тюремные дела, может, и найдете зацепку», — подсказал Тыльнер коллегам. И точно, в одном из старых дел «клюквенника» обнаружили записку дежурного по Таганской тюрьме о том, что заключенному Овчинникову мещанка Берендеева, проживающая в доме номер четыре по Заводской улице, приносила передачу. Однако с того времени минуло более четверти века. Кто такая Берендеева и жива ли она?
Тыльнер решил все-таки послать по этому адресу сотрудника и проверить, живет ли здесь Берендеева и кем она приходится подозреваемому. Не прошло и часа, как помощник Тыльнера Дмитрий Сергеевич Колбаев позвонил ему и сообщил, что Берендеева жива и здорова и ее последнее время частенько навещает брат — Овчинников.
При обыске на квартире Берендеевой нашли карманный фонарик, а в нем батарейка с той же датой выпуска, что и на обнаруженной в костеле. Задержав Овчинникова, его пригласили в МУР. На допросах он упорно молчал. Тогда с ним решил побеседовать Г. Тыльнер.
— Вот что, Иван Тихонович, — обратился он к преступнику, — я вас не первый год знаю, да и вы меня тоже. Так что не будем играть в жмурки. То, что вы были в церкви, мы знаем. Хотя при обыске у вас ничего с места кражи не нашли. Знаем, что были там не один. По почерку поняли. Найти вашего сообщника — дело времени. Но оно работает против вас. Так что начистоту все, как было…
После недолгих запирательств вор сознался, что поддался на уговоры старого дружка Егорки Хромого «сделать последнее в жизни дело и на покой».
Остальное было уже несложно — задержание Егорки Хромого и изъятие похищенных в церкви вещей.
Когда Г. Тыльнер позвонил заместителю наркома внутренних дел и доложил о раскрытии кражи из костела, тот порядком удивился:
— Надо же, я тут сижу с десятком людей, головы ломаем, а вы по существу в одиночку раскрыли это дело. Как это случилось?
Георгий Федорович рассказал, как удалось напасть на след воров и что, работая с товарищами по другому делу, они заодно поинтересовались местом жительства Овчинникова. Выслушав объяснение Тыльнера, заместитель наркома заметил:
— Я всегда говорил, что нам нужно организовать сыскную службу. Вполне достаточно на Москву иметь десяток хороших сыщиков. Пусть они думают, а остальные им помогают, работают по их указаниям. Впрочем, к этому мы еще вернемся…
У преступников изъяли два мешка церковной утвари, уже превращенной в лом. Пришлось привлечь лучших реставраторов и затратить более десяти тысяч рублей на восстановление чаш, крестов, кадил, окладов икон. За границей перестали говорить о краже в костеле Святого Людовика лишь после того, как сотрудники МУРа изготовили альбом с фотографиями последних в нашей стране «клюквенников» и изъятых у них церковных вещей и на пресс-конференции ознакомили иностранных журналистов с материалами расследования этого дела. Вскоре все похищенное преступниками было возвращено служителям костела.
Однако заместитель наркома внутренних дел не забыл о своем обещании вернуться к восстановлению сыскной службы. Позднее, когда он стал министром внутренних дел, была предпринята попытка по-иному организовать работу уголовно-розыскных аппаратов страны. В тот период МУР был преобразован в управление Московского уголовного сыска. Но жизнь скоро доказала, что сыск — прошедший этап в организации раскрытия преступлений и изобличения виновных в их совершении.
Розыск и сыск. На первый взгляд может показаться, что эти понятия мало чем разнятся между собой. Дескать, всего лишь нюансы словарного состава русского языка, не больше. Нет. За каждым из этих довольно близких по значению слов стоит целая эпоха организации борьбы с преступностью, со своими специфическими методами изобличения правонарушителей. Достаточно сказать, что даже «Словарь современного русского языка» дает далеко не идентичное толкование значения каждого из них.
В толковом словаре русского языка говорится, что «сыск — это выслеживание преступников». Слово дается с пометой «устар.», то есть устаревшее. Действительно, сыск — устаревшее понятие как с точки зрения лингвистики, так и с позиций сегодняшней организации уголовно-розыскной службы.
«Розыск, — объясняется в том же словаре, — есть собирание улик». Говоря несколько упрощенно, сыск — работа ногами, розыск — работа головой. Безусловно, в конечном счете и сыск, и розыск преследуют одну главную цель: изобличить преступника. С этих позиций провести между ними какой-то водораздел трудно. Тем более, что в сыскной работе можно найти элементы розыска и, наоборот, в розыскной — элементы сыска. И в настоящее время сотрудники уголовного розыска применяют, например, такой классический метод раскрытия преступлений, как личный сыск. Но если в прошлом он был основным методом служебной деятельности чинов сыскной полиции, то ныне является одним из многих в числе других приемов работы.
Однако есть в содержании этих понятий и принципиальное различие. Можно сказать, различие социального порядка. Сыск — это социальный институт эпохи индивидуализма в уголовно-розыскной работе, эпохи профессиональной преступности. Розыск — институт эпохи объединения усилий государственных органов и широкой общественности в профилактике правонарушений и борьбе с преступностью.
* * *
В соответствии с новыми требованиями к оперативно-розыскной работе МУРа, диктуемыми самой жизнью, изменялся и стиль его деятельности. Наряду с постоянным совершенствованием форм и методов работы уголовного розыска происходила и организационно-структурная перестройка МУРа. В годы гражданской войны и иностранной интервенции в штатах Московского уголовного розыска насчитывалось около трехсот человек и служба оперативного состава была организована применительно к административному делению города.
В 1920 году Москва делилась на шесть административных районов. В соответствии с этим в МУРе были созданы шесть территориальных, районных отделений. Седьмое отделение именовалось губернским, или иногородним: его сотрудники обслуживали Московскую губернию. Существовало еще восьмое отделение — железнодорожное, сотрудники которого работали на вокзалах Московского железнодорожного узла. Кроме того, в состав МУРа входили: летучий отряд по борьбе с карманными кражами, стол приводов и регистрации преступников с фотографией и дактилоскопическим бюро, питомник служебного собаководства, внутренняя тюрьма и свой телеграф.
При МУРе была организована также боевая дружина, которую возглавлял бесстрашный чекист В. Шиндлер. Дружинники участвовали в проведении обходов, оцеплений, иных массовых мероприятий по борьбе с преступностью, несли караульную и конвойную службу, выполняли особые поручения. В частности, пятнадцать дружинников в течение месяца вели постоянное наблюдение за группой контрреволюционеров в Москве и Петрограде. В результате были точно установлены тайные тропы отхода вражеских лазутчиков и шпионов за границу через Финляндию.
На территории каждого городского района располагалось от пяти до семи комиссариатов милиции, которые с января 1920 года, после преобразования Административного отдела в Отдел управления Моссовета, стали называться отделениями милиции. За каждым отделением, поскольку уголовный розыск в столице был централизован, закреплялись три-четыре сотрудника МУРа. Работу оперативных сотрудников в масштабах городского района возглавлял и координировал инспектор соответствующего района МУРа и субинспектор (его заместитель).
До апреля 1920 года уголовный розыск наряду с оперативно-розыскной работой осуществлял также и дознание по уголовным делам. С апреля, в связи с передачей производства предварительного расследования из Наркомата юстиции в Наркомат внутренних дел, коллегия НКВД возложила функции следствия на аппараты уголовного розыска. В штаты МУРа с этого времени вводятся следователи.
Такое структурное построение МУРа определяло основные формы организации раскрытия преступлений и розыска виновных. Каждое утро в 9 часов у начальника управления на оперативное совещание собирались его заместители, шесть инспекторов территориальных отделений МУРа с субинспекторами, а также инспекторы иногороднего и железнодорожного отделений. Рассматривалась очередная суточная сводка происшествий по городу, а также ход розыскной работы по ранее совершенным, но не раскрытым преступлениям. Обсуждались меры, которые следует принять по тому или иному уголовному делу. Если преступник был неизвестен, к его розыску подключался весь оперативный состав МУРа. Достигалось это благодаря полной информации каждого сотрудника об общих делах.
После совещания у начальника МУРа инспектор района (отделения) и его заместитель собирали старших агентов (так в то время назывались старшие оперуполномоченные). Их информировали о данных суточной сводки и указаниях начальника МУРа по конкретным делам. Старшие агенты в свою очередь доводили эту информацию до работающих вместе с ними на территории отделения милиции агентов (оперуполномоченных).
В результате каждый сотрудник уголовного розыска был ориентирован о том, какие новые преступления совершены в городе, какие еще остаются нераскрытыми, кто из преступников находится в розыске. Работа сотрудника на обслуживаемой территории приобретала бо?льшую целенаправленность. Он знал не только «свои» нераскрытые преступления, но и те, раскрытием которых занимались его коллеги в других районах.
Вот один из конкретных примеров организации работы муровцев в те годы.
После одного из оперативных совещаний в управлении инспектор Сокольнического района МУРа Л. Шароментов, собрав старших агентов своего района, отчитал подчиненных за нерасторопность в раскрытии квартирной кражи у инженера Селезнева, по поводу которой он имел неприятное объяснение с начальником МУРа.
— Кража на вашей совести, Тыльнер, — недовольно выговаривал он старшему агенту 18-го отделения, в микрорайоне которого произошло преступление. Вы со своими агентами мух ловите, а воры разгуливают на свободе. Прав этот самый инженер, что всюду на нас жалуется. Никудышные мы сыщики, если пустяковую кражонку уже неделю раскрутить не можем.
Старший агент попытался что-то объяснить, но инспектор, не дав ему ничего сказать, продолжал:
— Активнее работать надо, а не оправдываться. Еще имейте в виду, что сегодня ночью неизвестные преступники на Солянке обворовали греческую контору «Вендорос». Украдена мануфактура, упаковочная ткань, посуда греческого изготовления, разная мелочь. Доведите это до сведения ваших агентов. Как только Счелоков из Замоскворечья пришлет полную опись украденного, передам ее вам.
Помощники Тыльнера Николай Синельников и Алексей Геоцинтов по виду старшего агента, когда он вернулся со встречи с инспектором района, сразу поняли, что их «старшому» попало.
— Здорово ругался? — только и спросил Синельников.
— Было маленько, — ответил старший агент. — Но наш мудрый Лука прав: с простой кражей возимся уже неделю.
— Так ведь все, кажется, проверили. Глухо. Может, вещи давно уплыли из Москвы? — высказал предположение Геоцинтов.
— Вряд ли, не такие уж они ценные, чтобы на них могли позариться гастролеры. Просто мы имеем дело, видимо, с осторожными жуликами. Они хорошо знают, что мы бросимся по горячим следам искать краденое у скупщиков. Вот они и выжидают, когда немножко утихнет шум вокруг их дела. Но долго они тоже ждать не будут. Не для того воровали, чтобы сидеть на краденом.
— Может, ты и прав, Георгий. Давайте еще раз обойдем злачные места.
— Решено. Ты, Алексей, отправляйся в Китай-город. Посмотри, может, где-нибудь там на толкучке и выплывут вещи инженера. Помнишь их приметы?
— Еще бы, они мне уже снятся, — усмехнулся Геоцинтов.
— А мы с Николаем пройдем еще раз по Троицкому подворью.
Предположение старшего агента оказалось правильным. На подворье бывшего Троицкого монастыря, кельи которого мелкие торговцы, барышники, перекупщики приспособили под жилье и торговые палатки, работники уголовного розыска нередко находили разыскиваемые вещи после краж и ограблений. И на этот раз Тыльнер и Синельников в келье торговца-штучника Маслова обнаружили чемоданы инженера Селезнева. Однако самого хозяина на месте не оказалось. Решили подождать его, чтобы выяснить, кто принес чемоданы с вещами.
Через некоторое время вместо хозяина кельи появились двое неизвестных. Их задержали, обыскали и связали на всякий случай. Вскоре пришел еще один человек. У него изъяли два пистолета. Не успели еще справиться с непрошеным гостем, как к келье подъехала телега. На ней еще два преступника с чемоданами и узлами. При попытке задержать их одному удалось бежать, другого обезоружили и связали.
Допросили извозчика.
— Откуда везешь узлы и чемоданы?
— На Солянке меня подрядили, — ответил тот.
— Давай, Николай, быстренько смотайся до ближайшего телефона, — тут же поручает Тыльнер Синельникову. — Позвони инспектору Замоскворецкого района Счелокову: пусть сам приезжает или кого-нибудь пришлет разобраться, не из греческой ли конторы все это добро?..
Так была арестована и обезврежена группа воров, орудовавших в нескольких районах города. Вскоре задержали и пятого участника воровской шайки, сумевшего удрать с Троицкого подворья.
Может возникнуть вопрос: коль скоро в МУРе так четко была организована работа, муровцы знали в лицо почти всех местных «профессионалов» преступного мира, почему они одним ударом не покончили с ними? Почему после окончания гражданской войны и иностранной интервенции число опасных преступлений в Москве не только не сократилось, а заметно возросло? Почему коэффициент преступности, то есть число правонарушений на тысячу жителей в Москве, был выше, чем в среднем по стране и даже по другим крупным городам страны.
Тому есть ряд причин. Нельзя забывать, что преступность в столице имела свои особенности. Скажем, на ее структуре и динамике до определенного времени существенно сказывалось массовое сосредоточие в Москве всевозможных анархистских формирований от «Черной гвардии» до действующей под флагом анархии бандитской шайки «Граком». О вкладе анархистов и примазавшихся к ним явных преступников в уголовную статистику свидетельствует тот факт, что после разоружения анархистских групп уголовная преступность в городе сократилась на 80 процентов.
Отрицательно отразилось на состоянии революционного порядка в столице и то обстоятельство, что ко времени переезда Советского правительства из Петрограда в Москву здесь скопилось около 38 тысяч офицеров царской армии. Или тот факт, что столица больше, чем любой другой город, привлекала к себе крупных преступников-гастролеров. Они специально приезжали сюда, чтобы совершить налет на банк или кассу, кого-то «по-большому» ограбить, и быстро убирались восвояси.
Однако причины высокого уровня преступности в Москве следует рассматривать в общей взаимосвязи с экономическим положением и социальной обстановкой в целом в молодой Республике Советов. Немаловажными объективными причинами преступности в первые послереволюционные годы стали разруха, безработица, голод и нищета. Развязанная контрреволюцией гражданская война и иностранная интервенция опустошили Россию до предела, ввергли народные массы в невиданную нужду. Ущерб, причиненный войной, составил около 50 миллиардов золотых рублей.
В результате разорения заводов и фабрик, добывающей и перерабатывающей промышленности, промыслов и транспорта огромная армия работоспособных людей не могла найти применения своим рукам. К примеру, даже в 1926 году — в канун десятилетия Советской власти, на учете в биржах труда состояло миллион сто восемьдесят две с половиной тысячи безработных.
Колоссальных размеров достигла беспризорность несовершеннолетних. Надежда Константиновна Крупская писала об этой поистине всенародной беде:
«У нас зарегистрировано 7 000 000 беспризорных (а сколько не зарегистрировано!), а в детские дома, самое большое, помещено 800 тыс. Куда девать остальных!»
Эти и другие общие для всей страны объективные причины преступности в Москве проявлялись в особо обостренной форме. Ибо в силу своего положения столица «притягивала» не только безработных, беспризорных, голодных и обездоленных, рассчитывающих найти здесь средства к существованию, но и разного рода аферистов, искателей легкой жизни.
Заметным ростом преступности в Москве отмечены годы нэпа. Характерный для этого периода разгул частнособственнической, мелкобуржуазной стихии с ее психологией обогащения любыми средствами сопровождался постоянным увеличением всякого рода правонарушений. Появилась весьма многочисленная категория преступников особого рода — нэпманов со специфическими для них всевозможными мошенничествами, кражами, хищениями, разного рода хозяйственными и валютными махинациями. С другой стороны, сами они становились «заманчивым» объектом для воров, грабителей, вымогателей, других преступников.
Вместе с оживлением частной торговли и делового предпринимательства, различных промыслов и услуг в городе, как грибы после теплого дождичка, стали появляться во множественном числе питейные и увеселительные заведения, игорные казино и курильни опиума. Полулегально существовали «салоны для мужчин», такие как заведения «Мадам Люсьен» на Рождественском бульваре или «Генеральши» в Благовещенском переулке, рядом с широко известной художественной фотографией Напельбаума, рекламный щит которой представлял и «девочек» соседнего салона.
В такой обстановке, естественно, ни о каком сокращении преступности и речи быть не могло. Да и внутри самого преступного мира происходили определенные качественные изменения, оказывавшие негативное воздействие на структуру и динамику правонарушений в те нелегкие 20-е годы.
После Октябрьской социалистической революции преступный мир России пополняется главным образом за счет бывших белогвардейцев, контрреволюционных недобитков, анархистов, другого мелкобуржуазного отребья. Вначале «новые» не имели еще достаточных преступных навыков, четкой организации и крепких связей между собой, постоянных мест сбыта награбленного и похищенного. Короче, выглядели дилетантами, людьми весьма беспомощными в преступном ремесле. Профессиональные преступники с дореволюционным уголовным прошлым этих «неумех» окрестили жиганами — так в прежние времена именовали тюремный пролетариат, базарных босяков и проигравшихся в карты неплатежеспособных должников.
Однако дилетанты-жиганы имели одно существенное преимущество перед малограмотными, с низким интеллектуальным уровнем профессионалами старого преступного клана. Выходцы из буржуазной и мелкобуржуазной среды, жиганы имели более высокое общее развитие. Где хитростью, где силой, они сумели подмять под себя «старых» и скоро оказались во главе большинства преступных банд и шаек, стали задавать тон в преступных сообществах на свободе и в местах заключения.
Быстро усвоив обычаи и правила преступного мира, жиганы «обогатили» старые традиции новыми идеями, близкими к их политическим убеждениям. Главный лозунг сводился к тому, что своей преступной деятельностью они выражают несогласие и протест власти совдепов. Поэтому жиганов называли еще «идейными».
В таком же духе «идейные» воспитывали и своих подчиненных — шпану. Вдалбливали им, что те не могут и не должны работать, занимать государственные либо общественные должности, служить в армии, а жить могут только за счет преступлений. Отклонение от этих правил каралось смертью.
Кнутом и пряником «идейные» насаждали свои законы, вовлекали в шайки новых членов, особенно из многочисленной армии беспризорников.
Однако на смену жиганам скоро пришли другие лидеры. В непримиримой борьбе за лидерство в преступном мире верх взяли урки — крупные дерзкие воры, наладившие крепкие связи между собой и с другими противниками «тянуть политику в блатной фарт», то есть вносить политические убеждения в преступную идеологию. Поддержанные шпаной, нещадно эксплуатируемой жиганами, и большинством воровского сообщества урки быстро расправились с «идейными», которые не имели прочной связи между собой и действовали, как правило, обособленно друг от друга. Но и сами урки в середине 30-х годов растворились в массе более мелких воров, расхитителей социалистической собственности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.