НАСЛЕДНИК

НАСЛЕДНИК

Когда по ночному городу прошуршат последние троллейбусы и свечки каштанов засыпают, осыпанные лунным серебром, в тени уставших за день деревьев еще долго стоят притихшие парочки, стоят не шелохнувшись, как бы боясь спугнуть тишину.

Есть еще одна, не менее многочисленная, хотя и более прозаическая категория граждан, которым приходится не спать всю ночь, — это ночные сторожа.

Скучно быть ночным сторожем. Всю ночь приходится быть одному. До двенадцати легче: люди по городу ходят, транспорт движется, да и время как будто быстрее идет. А с полуночи город засыпает. До самого утра сторож один остается.

Спасаясь от одиночества, сторож магазина Мария Кондратьевна Сиденко частенько навещала тетю Дашу, которая дежурила здесь же, напротив, в строительно-монтажном управлении. Подруги обменивались новостями, и Сиденко возвращалась на свой пост. А через час-другой тетя Даша навещала ее с ответным визитом. Так и проходила ночь.

В вечер, о котором идет речь, Сиденко с особым нетерпением ждала, когда появится возможность сбегать к подруге. Ей очень уж не терпелось поделиться с тетей Дашей своей семейной новостью.

Сережа, парень, который ухаживал за ее дочерью, уезжал в Сибирь на новостройку. Вчера он пришел к ним домой и самым официальным образом сделал Кате предложение выйти за него замуж. Конечно, парень он неплохой, работящий, скромный. Но как отпустить дочку в Сибирь?

Мария Кондратьевна чувствовала, что отпустить Катю все равно придется, что они уже твердо решили ехать вдвоем и теперь спрашивают у нее разрешения только для виду. Она и сама понимала, что возражать не было никакого смысла, но хотелось, чтобы кто-нибудь уговаривал, убеждал ее. Вот поэтому-то так не терпелось увидеть тетю Дашу.

В здании напротив свет горел в двух окнах: на первом этаже, где дежурила тетя Даша, и на втором этаже. Сиденко никак не могла догадаться, кто так долго работает в управлении. Вот уже и двенадцать пробило на городских часах, а какой-то сотрудник продолжал упорно трудиться.

Наконец, не выдержав, в половине первого решилась забежать на минутку в управление. Входная дверь была открыта. «Что это себе Даша думает?» — мелькнула мысль у Марии Кондратьевны.

В комнате, где обычно сидела тетя Даша, было пусто. На столе стояли чайник и кружка. Дарья Афанасьевна любила попивать чаек во время дежурства. Подождав ее минут пять, Мария Кондратьевна решила подняться на второй этаж.

В темный коридор сквозь приоткрытую дверь вырывался пучок света. Сиденко осторожно заглянула в щелку. В кабинете было тихо. Она открыла дверь. За барьером, перегораживающим кабинет, возле сейфа в луже крови лежала тетя Даша. Она лежала ничком, уткнувшись лицом в пол. Растрепанные седые волосы слиплись от крови. В затылке зияла огромная рана, очерченная белеющим надломом черепа.

Вне себя от ужаса Мария Кондратьевна закричала и выбежала из дома. Обезумев от страха, она бежала по пустынным улицам. А куда и зачем, не соображала. Только встретив случайного прохожего, сумела выговорить:

— Там женщину убили...

Прохожий оказался человеком хладнокровным и рассудительным. Из ближайшего автомата он позвонил дежурному милиции и вместе с Сиденко дождался приезда оперативной группы. Обоим предложили присутствовать при осмотре места происшествия.

Судебно-медицинский эксперт констатировал, что смерть наступила 2—3 часа назад. Тут же, в комнате, обнаружили лом, которым было совершено убийство. Боковая стенка массивного сейфа была вспорота. В образовавшееся отверстие могла свободно проникнуть рука взрослого человека. Денег в сейфе не было.

Пока я тщательно осматривал и записывал в протокол каждый предмет в комнате, оперативные работники милиции установили фамилию начальника управления, его адрес. Через час еще полностью не проснувшийся и не понимающий, в чем дело, начальник строительного управления перешагнул порог бухгалтерии.

Картина убийства настолько потрясла его, что он не сразу смог дать показания. По его словам, когда он уходил из управления, в помещении оставались, кроме тети Даши, главный бухгалтер и кассир. Это было около шести часов. Начальник рассказал также, что покойная была человеком осторожным и всегда закрывала дверь, когда оставалась одна. Она ни за что не открыла бы дверь незнакомому человеку. Он тут же добавил, что главбух и кассир люди порядочные и что он категорически отвергает мысль о причастности их к такому страшному преступлению.

Домашнего телефона у главного бухгалтера не было, поэтому, уточнив адрес, за ним послали оперативного работника на машине. Вернувшись через полчаса, сотрудник сообщил, что главбух домой после работы не возвращался. Он предупредил жену, что, возможно, задержится на именинах у приятеля. Это могло быть и правдой, и заранее продуманным ходом преступника, желающего на первых порах запутать следы.

Услышав о сообщении оперативного сотрудника, начальник стройуправления побледнел, но все-таки продолжал настаивать на своем.

Я связался с дежурным по городу, договорился, чтобы за кассиром срочно послали группу, а сам продолжал осмотр комнаты. На трубе парового отопления я заметил свежие следы автогенной сварки.

— Давно у вас работали с автогенным аппаратом? — спросил я начальника.

— Недавно. Еще вчера здесь был рабочий.

— До которого часа он работал?

— Сказать точно не могу. Когда я уходил, он еще работал. Поэтому-то бухгалтер с кассиром и задержались, ждали, когда он окончит исправлять отопление в комнате.

— Почему же вы об этом сразу не сказали? Ведь я у вас спрашивал, кто оставался в помещении после вашего ухода. Вы тогда ответили: бухгалтер и кассир.

— Понимаете, растерялся. И потом мне почему-то казалось, что вы спрашиваете о сотрудниках нашего учреждения. А этот рабочий просто выпал у меня из виду.

— И последний вопрос: уносил ли рабочий автогенный аппарат после работы с собой?

— Нет? Оставлял здесь.

Я закончил писать протокол, встал и подошел к окну. За стеклом, погруженные в темноту, смутно проступали контуры предметов. Вот так и с делом. Ничего ясного. Одни туманные предположения.

Первое. После ухода рабочего бухгалтер и кассир открыли сейф, забрали деньги, а потом с целью навести подозрения на рабочего создали видимость взлома. В это время в кабинет зашла тетя Даша. Застигнутые на месте преступления, они убили ее.

Второе предположение основывалось на том, что раньше ушли бухгалтер и кассир. Рабочий, оставшись один, взломал сейф. Дальше — все как и в первом варианте.

Мог быть и третий вариант: убийство и ограбление совершили неизвестные лица. Однако он вызывал много возражений. Во-первых, тетя Даша не открыла бы постороннему дверь, а следов взлома на двери не было. Во-вторых, если бы она и пустила их в помещение, то, очевидно, они убили бы ее на первом этаже. А проще всего — связали бы. Кроме того, неизвестные не могли знать, что в сейфе в это время есть деньги.

Я отдавал предпочтение первому предположению. Ведь начальник сам заявил, что бухгалтер и кассир не могли уйти домой раньше рабочего. Опросить сейчас рабочего не удастся, потому что фамилию его может подсказать лишь бригадир, выписавший наряд на работу. Придется ждать утра.

Время шло, а товарищей, выехавших за кассиром, все еще не было. Что ни говори, факт тоже не из приятных. Дорога была каждая минута. Преступник, настоящий, а не вымышленный, зная, что убийство будет обнаружено не позднее утра, примет все меры, чтобы скрыть следы и очутиться как можно дальше.

Наконец вернулась оперативная группа. Старший группы доложил, что кассир дома. У него ночевал и бухгалтер. Допросить их не удалось, потому что они были пьяны. Не помог даже нашатырь. Они морщились, бессознательно таращили мутные глаза и ни одного связного слова не могли произнести. Пришлось оставить их в покое до тех пор, пока они не проспятся.

Ровно в девять часов я был в ремконторе, где узнал фамилию рабочего и его домашний адрес. Харламенко — так звали рабочего — сегодня не явился ни в контору, ни в стройуправление. Мы с работником милиции выехали по адресу, хотя и не надеялись, что застанем Харламенко дома. Но даже если его и не будет дома, рассуждал я, может быть, удастся обнаружить какие-либо следы на одежде, на предметах домашнего обихода.

Мы подъехали к общежитию. В длинном коридоре, пересекавшем весь этаж, встретили женщину. На вопрос, где живет Харламенко, она указала на одну из многочисленных дверей, расположенных по обе стороны коридора. Я постучал в дверь. Молчание. Снова постучал, уже сильнее. От резкого толчка дверь медленно приоткрылась. Она была не заперта. Неужели ушел?

Мы быстро зашли в комнату. Это была комната холостяка, причем неаккуратного. На стульях висели скомканные рубашки, брюки. Немытая посуда и остатки пищи грудились на давно немытом столе. У стены на кровати спал, уткнувшись лицом в подушку, Харламенко.

Когда его разбудили, он бессмысленно оглядел всех и, очевидно, вспомнив события минувшей ночи, стал каким-то вялым и безразличным. Во время обыска у него из кармана брюк была извлечена пачка ассигнаций, свернутая в комок. Когда я осторожно положил ее на стол, она распалась на две части. Все купюры, за исключением трех нижних, были пережжены пополам.

Харламенко, не отрываясь, долго смотрел на стопку денег, не представляющих никакой ценности. Прошло пять минут. Он молчал. Потом вдруг дико захохотал и бросился на кровать. Несколько минут он рыдал и смеялся в истерике, а затем затих.

В ходе следствия Харламенко вины своей не отрицал и рассказал историю, своей жизни.

Отец его был мастером на все руки: и слесарем, и плотником, и часы починить мог. Со всего поселка, где они жили, к нему шли с заказами: тому замок починить, тому ведро запаять, а третьему раму в окне заменить. Зарабатывал хорошо. Домик собственный себе купил, сад завел. А потом и на сберкнижку стал откладывать.

И появилась у него мечта: скопить сто тысяч.

Как только наступал вечер и семья собиралась вместе, только и разговоров было о том, что он сделает, когда заветная сумма соберется. Сам не заметил, как скупым стал, каждую копейку берег.

Только не суждено было корыстолюбивым мечтам сбыться. Умер отец, и осталось после него на книжке двадцать три тысячи с небольшим. Вскоре и мать скончалась. Тяжело было Харламенко жить в отцовском доме одному, без отца, без матери. Все напоминало родных. Продал он тогда дом за тридцать четыре тысячи и переехал жить в город.

И тут вдруг до него дошло, что он теперь обладатель пятидесяти семи тысяч и что до заветной сотни не, так уж и далеко. А что, если попробовать?

— Работал я, не жалея сил, — рассказывал Харламенко, уставившись в пол, словно вспоминая. — Спросите в конторе кого угодно. Любой скажет: от работы не отказывался. Вкалывал что надо. И зарабатывал неплохо. Потихоньку перевалило за шестой десяток. Вот тут оно и произошло...

Когда в бухгалтерии отопление чинил, видел, как кассир из банка вернулся и деньги в сейф положил. А потом говорит бухгалтеру: «Ехал, и руки дрожали. Не дай бог, что случится. За всю жизнь не рассчитаешься. Шутка сказать, зарплата для всего стройуправления». А бухгалтер ему отвечает: «Зря волновался, Кому это в голову придет, что в таком портфеле двести четырнадцать тысяч лежит».

Я как услыхал, голова кругом пошла. Двести четырнадцать тысяч! Отец, можно сказать, жизнь свою сгубил, я сколько лет себе во всем отказывал. Семьи даже не было. Все расходов лишних боялся. И чего добился! А тут — сразу двести четырнадцать тысяч!

Эта мысль не давала мне покоя. Работать больше не мог. В обеденный перерыв сбегал в столовую напротив, перекусил кое-как (не до еды было) и быстрей назад. Я еще не знал, что сделаю, но попросил у начальника разрешения остаться вечером поработать. Хочу, мол, скорее кончить и на другой объект переходить. Он мне разрешил. Но приказал кассиру не уходить, пока я работу не закончу.

Вот этого я никак не ожидал. Но делать было нечего. Продолжал у батареи возиться. А кассир и бухгалтер (тоже остался) за мной по пятам ходили. Кассир именинником в тот день был, к гостям торопился. А бухгалтер его ожидал.

Ходит кассир, волнуется и все к бухгалтеру обращается, но так, чтобы я слышал: «Понимаешь, гостей на девять часов пригласил. А нам еще электричкой добираться сколько. Да после восьми электричка отправляется только через час. Ну никак не успеем».

Провозился я до половины девятого, а потом и говорю: «Мне работы на полчаса осталось. Можете идти. Я вот только инструменты соберу и тоже домой».

Кассир поколебался немного, а потом махнул рукой и ушел. Перед уходом сторожиху предупредил, чтобы за мной дверь закрыла. Подождал я немного и резанул автогеном по сейфу. Потом лом в ход пустил. Потом... А потом вам все известно...

За этим занятием тетя Даша и застала Харламенко. Он ей пригрозил, но пожилая женщина не испугалась бандита. Она прямо заявила, что вызовет милицию. Тогда он догнал ее и ударил ломом по голове. Тетя Даша упала, обливаясь кровью.

Этим же ломом Харламенко сделал дыру в стенке сейфа.

В спешке он просунул руку в сейф и достал первую пачку денег. Сунув их в карман, полез за второй.

Напрасно жадные пальцы лихорадочно царапали дно и стальные стены сейфа. Денег больше не было. Надо было уходить.

Всю дорогу до дома Харламенко, по его словам, пытался угадать, сколько денег у него в кармане. Он боялся достать их и пересчитать, боялся узнать цену человеческой жизни.

Ошеломленный тем, что долгожданных денег нет, он пришел домой и, не думая о необходимости скрываться, забылся в полуобморочном сне.

— А куда девались остальные деньги? — спросил я.

Харламенко не мог ответить на этот вопрос. На него ответил кассир, протрезвевший после сна. Выяснилось, что за те полчаса, которые Харламенко провел в столовой, представители стройучастков успели получить деньги для раздачи рабочим. В сейфе осталась одна пачка.