Одураченный английский посол – шпион Дрейк
Одураченный английский посол – шпион Дрейк
Пора, однако, вернуться к нашему старому знакомому – графу д’Антрегу, которого мы оставили вскоре после его освобождения из-под ареста в Милане. Очутившись на свободе, граф сразу же принялся за привычное ремесло – в Лондон, Вену, Неаполь, Санкт-Петербург опять потекли донесения, полученные от его тайных осведомителей. В январе 1798 г. один из агентов д’Антрега вступил в переговоры с неким Ваннеле, который с того времени стал поддерживать регулярную переписку со своим новым нанимателем.
В этих письмах содержались подробные сведения о планах и намерениях Директории в последние два года ее существования (1798–1799). Ваннеле пересылал д’Антрегу копии инструкций французских послов, донесений дипломатов, поступавших в Париж, возможно, впрочем, являвшихся фальшивкой (торговля государственными секретами не обходится без обмана). Находясь на службе в министерстве иностранных дел, а позже – в министерстве финансов, Ваннеле сообщает о ряде своих служебных командировок в Швейцарию, в Эльзас. Достаточно ли всего этого для раскрытия подлинного имени шпиона? Ведь «Ваннеле» – почти наверняка – конспиративное прозвище. Пока что поиски французских историков в архивах не привели к установлению фамилии корреспондента графа д’Антрега.
Однако, оказывается, есть другое средство для выяснения подлинной фамилии «Ваннеле». Сначала он сообщает, что является комиссаром государственного казначейства, потом, – что в 1799 г. состоял членом Административного совета расчетной кассы – крупного банковского учреждения, впоследствии преобразованного во французский банк. Следовательно, нужно обратиться к спискам высших должностных лиц этих учреждений за 1799 г. (они печатались в ежегодном «Национальном альманахе») и найти там фамилию, которая бы стояла в обоих этих списках. Однако совершенно одинаковых фамилий нет. Есть две, очень похожие, отличающиеся лишь одной буквой – Desrez и Desprez. Выясняется, что это разные люди. О Desrez известно мало, напротив – Desprez – крупный финансист, карьера которого хорошо прослеживается. («Ваннеле» тоже утверждает о себе, что он очень богат.) Некоторые французские историки склонны считать «Ваннеле», как и некоторых других агентов д’Антрега, плодом воображения ловкого графа. С помощью таких вымышленных персонажей он, возможно, пытался придать больший вес сведениям, которые добывал из самых различных, иногда заведомо недостоверных источников.
Директорию во Франции сменил режим Консульства, а потом – Первой империи. Войны с различными европейскими государствами продолжались. С Англией война длилась, не считая короткого перерыва в 1802–1803 гг., вплоть до крушения империи Наполеона. Английская разведка удвоила свои усилия. В Германии появился Френсис Дрейк. Туда же перебрался и д’Антрег. Старые коллеги снова действовали совместно, причем Дрейк имел, помимо «сети» д’Антрега, и собственных шпионов во Франции. В руки французских властей даже попала письменная инструкция Дрейка своим агентам с указанием, в частности, где и как пользоваться симпатическими чернилами.
Деятельность обоих друзей нервировала первого консула. Он даже потребовал от саксонского курфюрста выдачи поселившегося в его владениях д’Антрега. Но это было еще до решительных побед Наполеона на германской территории над войсками Австрии и Пруссии, и поэтому саксонский курфюрст набрался храбрости не согласиться на требование Бонапарта.
Вскоре после этого в столице Саксонии появился французский офицер Саго. Саксонские власти могли только ломать голову над тем, что привело его в Дрезден. На деле Саго, по поручению первого консула, должен был внимательно изучить местопребывание д’Антрега и предложить план его похищения. Однако Саго пришел к неутешительным выводам: д’Антрег жил в доме, подготовленном к любому возможному нападению, и увезти его без шума было почти невозможно. Наполеону пришлось ограничиться нападениями в печати. Монгайяр, перешедший к этому времени на сторону Бонапарта, опубликовал «Тайные мемуары». Перебежчик Монгайяр обвинял в них профессионального шпиона д’Антрега в предательстве!
Не забывал Наполеон и о Френсисе Дрейке. Но если трудно было похитить д’Антрега, то тем более сложно английского посла…
Если Вы, читатель, попадете в старый московский дом, в котором располагается Фундаментальная библиотека общественных наук Академии наук, и заглянете на третий этаж в Отдел редких книг, Вам по Вашей просьбе охотно дадут небольшую книгу в добротном переплете. Она, как указано на титульном листе, опубликована в «12 году» в типографии Республики в Париже. «12 год» считался от падения монархии в 1792 г. Но в 1804 г., когда была издана книга, Республика уже давно стала тенью, и в том же году была заменена империей во главе с Наполеоном I. Книга не принадлежит к числу ни особых библиографических редкостей, ни, тем более, к числу изданий, оставивших след в истории общества, науки или культуры. И, тем не менее, она весьма интересна историку, занимающемуся изучением тайной войны.
Недоумение может вызвать уже заголовок, очень длинный, как почти все названия книг, издававшихся в те времена. Он гласит: «Союз французских якобинцев и английских министров; представителем первых является гражданин Меэ, а английских министров – господа Хэммонд, Йорк и лорды Пелгам и Хоксбери. Дополненное описанием уловок Фр. Дрейка, его корреспонденцией, его планами действий и т. д.».
Что же это за непонятный союз между английским правительством и ненавистными для него якобинцами, «представленными» неким Меэ? И почему здесь приплетен английский дипломат и разведчик Френсис Дрейк? Конечно, этот «союз» существовал лишь в заявлениях правительства первого консула Бонапарта, которое, чтобы укрепить свое положение, пыталось представить своих противников слева – революционеров-якобинцев агентами Англии и даже сообщниками роялистов. Все это было только лживой пропагандой, и книга, о которой здесь говорится, была написана отчасти для того, чтобы как-то подкрепить клеветнический вымысел. Но речь в ней идет совсем о другом, и главная цель ее также другая, тесно связанная с «уловками Френсиса Дрейка».
Наполеон сразу понял, что похитить Дрейка не удастся. Надо было придумать что-то другое. А исполнение нового плана было поручено некоему Меэ де ла Туш. Полицейский чиновник при Людовике XVI, в годы революции – разведчик, выполнявший поручения в Польше и России, рядившийся по возвращении в крайнего революционера, служащий Парижского городского управления, журналист в период якобинской диктатуры, участник тайных революционных организаций в годы Директории, вскоре генеральный секретарь военного министерства и опять служащий министерства полиции, – таков был путь, пройденный этим человеком.
Однако в период Консульства Меэ де ла Туш первоначально очень просчитался. Не поверив в прочность нового режима, он оказался замешанным в действиях политической оппозиции, причем, по-видимому, одновременно установил связи и с якобинцами, и с роялистами. Его арестовали и сослали.
Освободившись из заключения, Меэ де ла Туш даже съездил в Лондон к брату Людовика XVIII – графу д’Артуа с проектом объединения всех противников первого консула, но роялисты отнеслись с подозрением к бывшему якобинцу. Тогда Меэ де ла Туш решил снова круто поменять политическую ориентацию. Это было в начале 1803 г. во время кратковременного перерыва в войне между Англией и Францией. Меэ де ла Туш явился с предложением услуг к французскому послу в Лондоне.
Услуги проходимца оказались очень кстати французскому правительству. А Меэ спешил доказать свое усердие. Именно он был тем полицейским агентом, которому ничего не подозревавшие шуаны сообщили о приезде в Париж Кадудаля. Наполеон решил использовать Меэ де ла Туш против Дрейка.
Получив новое поручение, Меэ отправился на английский остров Гернси, расположенный близ французского побережья и служивший одним из центров британской разведки. Меэ удалось завоевать доверие губернатора острова Дойла. Меэ разъяснил, что он, Меэ, – роялист и член тайного «якобинского комитета», ставящего целью свергнуть Бонапарта. Для пущего правдоподобия Меэ распространялся о том, что ряд членов комитета – неисправимые якобинцы, но большинство его участников легко можно увлечь на сторону «законного короля». Для этого Людовик XVIII и принцы королевского дома должны вести себя таким образом, чтобы привлечь к себе этих бывших якобинцев. У комитета есть средства свергнуть Бонапарта, имеются сторонники среди служащих министерства иностранных дел и в полиции. Меэ должен сообщить об этом английскому правительству, чтобы оно, всегда поддерживавшее роялистов, не пропустило удобного случая.
Генерал Дойл поспешил известить о такой чрезвычайно важной новости Лондон. Но в английской столице не доверяли французу со столь подозрительным прошлым и не спешили с ответом. Тогда Меэ конфиденциально поведал генералу Дойлу, что имеет при себе план французской высадки в Ирландии. Но и это не ускорило прибытие ответа. Губернатор Дойл первым не выдержал, порекомендовав Меэ самому немедля отправиться в Лондон и постараться заставить себя выслушать. А когда Меэ мимоходом заметил, что несколько поиздержался в дороге, Дойл одолжил ему 10 луидоров в счет будущих субсидий, которые француз должен был получить от английского кабинета.
В Лондоне все усилия Меэ оказались тщетными. Ему просто не верили. После долгих хлопот он был принят каким-то мелким чиновником министерства иностранных дел; тот выслушал рассказ француза о «тайном комитете» – и дальше дело не пошло. А тем временем кончились деньги, отпущенные Фуше, и луидоры губернатора Дойла. Пришлось брать взаймы, и вскоре кредиторы упрятали тайного французского агента в долговую тюрьму. Спасло Меэ то, что ему еще до этого довелось познакомиться с Бертраном де Мольвилем, который до революции был королевским министром морского флота и теперь находился в эмиграции. Мольвиль поручился за Меэ на 48 часов, и тот был выпущен из заключения на двое суток.
У находчивого мошенника уже возникла новая идея. Он разыскал знакомого французского фабриканта Боде, который, воспользовавшись заключением мира, приехал в Англию по своим торговым делам. Боде, сам того не подозревая, превратился в козырную карту посланца Фуше. Меэ всюду разъяснял, что Боде – курьер, присланный из Парижа от «тайного комитета», который был обеспокоен отсутствием вестей от своего представителя. Курьер будто бы получил указание не сообщать никому о своей миссии, кроме как самому Меэ. Мольвиль был окончательно убежден появлением этого неожиданного курьера и поехал к знакомому ему лорду Хоксбери. На этот раз лед недоверия был сломан. Мольвиль вернулся с 50 фунтами стерлингов для Меэ, переданными ему английским министром, а также с советом очень осторожно «управлять» якобинцами в «тайном комитете». Целую неделю фабрикант Боде ходил неразлучно с Меэ, который из предосторожности не отпускал его ни на шаг, даже ночью спал с ним в одной комнате. Потом Боде уехал, так и не раскрыв рта, чем окончательно убедил всех в правдивости рассказа, сочиненного Меэ.
Еще до отъезда Боде Меэ успел составить обширный меморандум о планах «тайного комитета», включавших восстания в ряде областей Франции и занятой французскими войсками Швейцарии (чтобы отрезать наполеоновским войскам в Италии путь отступления на родину). Меморандум был принят весьма благосклонно в английских правительственных сферах – судя по тому, что Меэ стали выплачивать большое жалованье впредь до осуществления похвальных намерений комитета. Англичане сделали только одну оговорку: Меэ должен дать обязательство ничего не сообщать о «тайном комитете» французским роялистам, чтобы сведения не просочились и во Франции. Меэ без колебаний дал требуемое обещание. Наконец, настала пора действовать, и Меэ отбыл из Лондона, снабженный двумя паспортами, переданными ему английской разведкой. Один из этих паспортов был выдан на имя Меэ де ля Туша, «высылаемого из Англии по подозрению в якобинизме», а второй – на имя Станислава Яблоньского, «польского дворянина, путешествующего по своим делам». Перед отъездом Меэ вручили 200 луидоров на дорожные расходы и 500 фунтов стерлингов на нужды «тайного комитета».
Из Лондона Меэ направил свои стопы в Мюнхен, столицу Баварии, прямо к английскому послу сэру Френсису Дрейку, который был уполномочен из Лондона передавать необходимые денежные субсидии «тайному комитету». Меэ получил также инструкции для передачи английским диверсантам во Франции. (Они собирались захватить крепость Гюнинг и город Безансон на востоке Франции.) Обговорив все детали с Дрейком, Меэ мог, наконец, закончить свое путешествие и возвратиться в Париж.
Вскоре из французской столицы Дрейка стали осаждать настойчивыми требованиями денег. 250 фунтов стерлингов ежемесячно требовалось для самих членов «тайного комитета», потом – деньги для посланного комитетом эмиссара в Савойю, 100 фунтов – для одного «доброго республиканца», который сможет оказаться полезным, а также необходимые средства на покупку лошадей, нужных для секретных курьеров, деньги на карету, на слуг и т. п. Воображение не подводило Меэ. Вскоре он сообщил Дрейку о создании подпольной типографии, потребовавшей немало расходов. Немало средств съедали взятки чиновникам министерства иностранных дел, чтобы выудить у них информацию, пересылавшуюся в Мюнхен.
Правда, французская полиция не хотела все ставить на одну карту. К Дрейку и еще одному английскому дипломату, Спенсеру Смиту, с предложением услуг обращалось несколько лиц, внешне мало похожих друг на друга, но имевших в своей биографии одну общую деталь: все они состояли на службе у министра полиции Фуше и не собирались покидать эту службу. Некоторым из них повезло. Так, капитан Розэ из гарнизона Страсбурга был послан к Дрейку. Розэ представился как член тайной организации в Эльзасе, подготовлявшей вооруженное восстание против режима Консульства. Дрейк передал Розэ 65 тысяч франков золотом.
Однако главным орудием для компрометации Дрейка и Смита все же оказался Меэ де ла Туш. Он регулярно направлял Дрейку и Смиту информацию, сфабрикованную в ведомстве Фуше. Когда дело зашло достаточно далеко, все материалы были опубликованы с многочисленными издевательскими комментариями во французской печати. Изобличенному Дрейку пришлось спешно покинуть свой дипломатический пост.
Оставалось обезвредить д’Антрега. Он успел завербовать секретаря французского посольства в Вене Позюеля и еще ряд других сотрудников дипломатического ведомства. В Ганновере у д’Антрега имелись агенты в штабе французских оккупационных войск. У него по-прежнему было немало корреспондентов в Париже. Некоторые из них, вроде генерала Дюма или генерала Сюше, были просто старыми знакомыми.
Но среди лиц, поддерживавших переписку с д’Антрегом, двое сообщали сведения явно шпионского характера. Они подписывались: «Парижский друг» и «Парижская подруга». Что касается «парижской подруги», то она, как явствует из ее письма, была до революции любовницей д’Антрега, а после того, как он эмигрировал, вышла замуж и вскоре овдовела. В 1803 г., когда «парижская подруга» возобновила переписку с д’Антрегом, она вращалась в кругах, близких к Наполеону и его жене Жозефине. Однако ее информация не содержала ценных военных или политических известий. Другое дело информация «парижского друга», которая включала данные первостепенной важности.
Историки уже долгое время пытаются определить подлинное имя «парижского друга». Еще в прошлом веке было выдвинуто предположение, что им был Ноель Дарю, занимавший ряд важных административных и военных постов при Наполеоне I. Многие сведения, которые нам известны о «парижском друге», совпадают с биографией Дарю. Вот особенно важное совпадение: «парижский друг» умер летом 1804 г., Ноель Дарю скончался 30 июня 1804 г. Переписку с д’Антрегом продолжал сын «парижского друга», сообщая, что он по своему положению еще лучше, чем отец, может наблюдать за важными событиями.
Ноель Дарю имел двух сыновей – Пьера и Марсиаля, оба они занимали видные должности. Пьер Дарю уже в 1801 г. был назначен генеральным секретарем военного министерства и в последующие годы еще выше подвинулся по административной лестнице. Карьера его не была прервана даже падением Наполеона и реставрацией Бурбонов. Людовик XVIII возвел Пьера Дарю в 1819 г. в звание пэра Франции. Ноель Дарю был если не миллионером (как изображает себя в своих письмах «парижский друг»), то человеком богатым, так же, как и его сын. Поэтому денежные мотивы вряд ли могли побудить их к посылке информации.
Имея, однако, дело с таким человеком, как д’Антрег, можно ожидать всего. Французские историки выдвигают ряд гипотез, объясняющих происхождение писем «парижского друга». Возможно, это лицо вымышленное, а может быть, д’Антрег сообщал по секрету покупателям его бюллетеней имя своего корреспондента, называя при этом кого-либо из окружения Наполеона и «подгоняя» данные «парижского друга» под биографию этого лица (например, того же Ноеля Дарю, а потом его сына). Таким путем д’Антрег мог дополнять правдоподобно звучащими выдумками подлинные, но не очень важные сведения, которые ему сообщали его агенты.
Д’Антрег мог действительно переписываться с Дарю, но не получать от него каких-либо сведений шпионского характера, а потом на основе этой переписки составлять вымышленную корреспонденцию «парижского друга». Наконец, учитывая случай с Меэ де ла Туш, допустимо ведь еще одно предположение: отец и сын Дарю по указанию Наполеона снабжали д’Антрега заведомо фальшивой информацией. Только обнародовать эту мистификацию сочли нецелесообразным. Но предположения остаются предположениями, пока они не подкреплены неопровержимыми фактами.
Д’Антрег тем временем успел поступить на русскую дипломатическую службу, потом уехать в Англию, где получил щедрую пенсию от английского правительства. Утверждают, что она была платой за сообщение в Лондон секретных статей Тильзитского мирного договора между Францией и Россией. Французский историк Л. Пинго, написавший специальное исследование о д’Антреге, считает это легендой, так как граф уехал в Англию еще до Тильзитских переговоров. Однако подобный довод ничего не доказывает, когда дело идет о таком человеке, как д’Антрег, всюду имевшем своих агентов.
12 июля 1812 г. д’Антрег и его жена были зарезаны их слугой итальянцем Лоренцо, уволенным накануне. Подлинные причины убийства оказались нераскрытыми, так как сам Лоренцо сразу же покончил самоубийством. Вероятнее всего, он был агентом французской секретной службы, наконец настигшей своего ловкого и опасного врага. Так сошел в могилу один из главных поставщиков секретной информации для всех противников республиканской, а позднее императорской Франции.
Было бы ошибочно думать, что активность секретной службы обеих враждующих сторон концентрировалась в основном на добывании информации. Мы уже видели, насколько энергично действовала английская разведка в разжигании вандейского мятежа, в подстрекательстве республиканских генералов к измене, в организации покушения на Наполеона, в печатании фальшивых ассигнаций. Печатание их, как уже отмечалось, начали французские священники-эмигранты, но потом столь богоугодным делом занялось само английское правительство.
Справедливости ради надо признать, что святые отцы не могли претендовать на приоритет. Еще до них производством иностранной металлической монеты не раз занимались английские фабриканты, а власти либо смотрели на это сквозь пальцы, как на невинное баловство, либо прямо поощряли, когда это соответствовало целям английской политики. Так, в Пруссии одно время стали исчезать из обращения серебряные талеры. Оказалось, что хозяева одной бирмингемской пуговичной фабрики наладили производство прусской разменной монеты и выменивали ее на талеры, которые увозили в Англию. Так что, заимствуя опыт французских патеров, правительство Питта в то же время следовало уже прочной местной «традиции». Напечатанные в Англии ассигнации отличала добротность, которой славились за границей британские товары. Когда уже при Наполеоне полиции однажды удалось захватить изготовленные в Англии французские деньги на сумму во много миллионов франков, Бонапарт был так поражен их качеством, что приказал «узаконить» конфискованные фальшивые ассигнации и расплачиваться ими с военными поставщиками.
Не менее активно действовала английская секретная служба в сотрудничестве с дипломатией во всех европейских странах (и в Турции), пытаясь использовать их в столкновении с Францией. На юге Италии в 1799 г. англичане стояли за спиной кардинала Руффо, разжигавшего религиозный фанатизм против занявших Неаполь «безбожников» – французов и сотрудничавших с ними итальянских республиканцев. В Константинополе визири, прислушивавшиеся к звону не английского, а французского золота, неожиданно перекочевывали из своих дворцов в казематы Семибашенного замка.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.