Кто был прав?

Кто был прав?

В заключение не могу не затронуть «германский вопрос». Мы увидели наличие в советской элите сильнейших антигерманских и одновременно «проантантовских» настроений. У многих читателей неизбежно возникнет вопрос: «А может быть, как раз позиция Литвинова и была наиболее верной? Ведь именно с гитлеровской Германией мы в 1941–1945 годах вели столь страшную, столь ожесточенную войну?» Но ведь в том-то и дело, что Сталин отлично осознавал весь ужас грядущего противостояния с мощной военно-политической машиной Третьего рейха. И он желал, по возможности, избежать столкновения (программа-максимум) или, на худой конец, оттянуть его (программа-минимум).

Последнюю задачу ему удалось осуществить — война началась не в 1936 и не в 1939 году, а в 1941-м. А послушай вождь литвиновых и бухариных, прикрепи он СССР намертво к антифашизму и антигерманизму, и война стала бы неизбежной уже в первой половине 30-х годов. При этом реальной помощи от западных демократий наша страна не получила бы — Англия и Франция воевать не хотели (как показали события Второй мировой — правильно не хотели, ибо не умели). Сталин согласился на сближение с ними главным образом для того, чтобы избежать полной изоляции России или, что самое ужасное, образования единого антисоветского фронта. С западных демократий, в случае чего, нужно было попытаться получить хотя бы «клок шерсти» — продовольственную и технологическую поддержку.

Оттянуть войну любой ценой, используя для этого тайные переговоры с Германией, — это было главной внешнеполитической национальной задачей России и ее вождя — Сталина. Без этих переговоров, без отказа от однозначного, идейно ангажированного антифашизма нельзя было подготовить почву для соглашения с Германией. Альтернатива была бы одна — раннее начало войны. И в этом случае мы проиграли бы ее со стопроцентной вероятностью. Вспомним, насколько «блестяще» обстояли дела в РККА в 20—30-е годы.

А возможен ли был долгосрочный союз с Германией, означающий мир для нашей страны на многие годы? Сталин ведь явно рассчитывал на это. Так, может быть, его все-таки стоит упрекнуть в утопизме? Как мне представляется, реальная возможность долгосрочного союза существовала. Другое дело, что она не была реализована. Но мало ли какие возможности не удается реализовать в политике. Это еще не говорит о состоятельности самих политиков.

Курс на прочное сближение с Германией имел под собой все основания. Симпатии к большевизму и СССР испытывали многие видные руководители правящей национал-социалистской партии. Шелленберг вспоминает, что шеф могущественного гестапо Г. Мюллер был в восторге от большевизма, понимая под ним систему, существовавшую в сталинском СССР. Сравнивая коммунизм и нацизм, Мюллер приходил к выводу о том, что «в учении национал-социализма слишком много компромиссов», поэтому его идеи не могут вызывать такой веры, которая присуща коммунистам. Гитлер, по мнению Мюллера, очень сильно проигрывал Сталину. «Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете, — говорил Мюллер. — Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, мы заключили бы с ним соглашение в кратчайший срок. Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться».

Шелленберг утверждал, что Мюллер еще в 1943 году пришел к мысли о необходимости сепаратного мира с Россией. В 1945 году, в разгар боев за Берлин, он якобы перешел на сторону Красной Армии, после чего его видели в 1950 году в Москве.

Информация том, что Мюллер сотрудничал с советской разведкой, содержится в его досье, только недавно рассекреченном Национальной архивной службой США (дело № 8601). Американцы знали о том, кем был Мюллер, но длительное время молчали.

О контактах Мюллера с советской разведкой рассказал в 90-е годы Р. Барак, бывший в 1951–1962 годах министром внутренних дел Чехословакии.

Есть и косвенные данные в пользу версии о «красном Мюллере». В архивах гестапо хранятся документы, относящиеся к 1941 году, в которых шеф гестапо выступает сторонником самого мягкого обращения с советскими военнопленными, подчеркивает необходимость их лечения. Он организовал широкомасштабную проверку положения дел в концлагерях. В ходе ее ряд начальников лагерей, командиров охраны и рядовых охранников были осуждены судом СС. О многом говорит и секретный приказ, отданный Мюллером 17 августа 1944 года. Согласно ему, в случае особой опасности, по двойному сигналу «решетка и гроза» органы гестапо должны были арестовать бывших секретарей Коммунистической партии Германии. Получается, что многие секретари коммунистических парторганизаций находились на свободе аж в 1944 году. В таком случае, Мюллера нужно считать главным саботажником борьбы с коммунизмом в Третьем рейхе. Ведь именно на его ведомство было возложено искоренение «коммунистической заразы».

Мюллер находился в оппозиции к руководству СС, которое возглавлял рейхсфюрер СС Г. Гиммлер, настроенный на сговор с англо-американской демократией. При этом шеф гестапо опирался на поддержку М. Бормана, главы всемогущего аппарата НСДАП. Борман в свое время сумел максимально отдалить от Гитлера Р. Гесса, бывшего убежденным сторонником немецко-английского сближения.

Сегодня есть множество данных, свидетельствующих о том, что сам Борман работал на СССР. Я сейчас даже не буду сколько-нибудь подробно затрагивать сенсационную книгу журналиста Б. Тартаковского. В ней автор пытается убедить читателей в том, что Борман был советским агентом, ссылаясь на рассказы некоторых, весьма важных, советских руководителей (например, маршала А. И. Еременко). Гораздо важнее для нас мнение Р. Гелена, руководившего в абвере отделом «Иностранные армии Востока». Согласно Гелену, Борман сотрудничал с советской разведкой, используя для этого партийную радиостанцию, вещавшую на Латинскую Америку. Странно, но она была единственной радиостанцией в рейхе, не прослушивающейся соответствующими органами. Это давало Борману практически неограниченные возможности в информировании руководства СССР о тайнах нацистской Германии.

Можно, конечно, сказать, что Гелен врет. Но где, в таком случае, мотивы этого вранья? Предположим следующее. Гелен, который был убежденным антикоммунистом, захотел скомпрометировать СССР фактом тайного сепаратного сотрудничества с одним из лидеров рейха. Все, это один-единственный возможный мотив. Однако Гелен рассказал о шпионаже Бормана лишь после выхода на пенсию в 1968 году. Очевидно, что если бы в компрометации СССР возникла нужда, то откровения Гелена пригодились бы гораздо раньше. Но он смог «разоблачить» Бормана только будучи частным лицом. Отсюда — максимальное доверие к его «показаниям».

Крайне важно свидетельство знаменитого немецкого скульптора А. Брекера. В трагический день 22 июня 1941 года Борман посетил Брекера в его резиденции. Он был в шоковом состоянии и повторял одну фразу: «Небытие в этот июньский день одержало победу над Бытием… Все закончено… Все потеряно…»

Борман находился в деловых и дружеских отношениях с В. Николаи, бывшим во время Первой мировой войны начальником военной разведки кайзера. Николаи являлся убежденным сторонником сближения с Россией и СССР, в чем не сомневается почти никто из исследователей. Так вот, Николаи был еще личным другом министра иностранных дел Третьего рейха И. фон Риббентропа. И не просто другом, но еще и руководителем его секретной разведки, проворачивающей различные деликатные операции. Одной из них была, несомненно, попытка заключения сепаратного мира со Сталиным, о которой Риббентроп рассказывает в своих мемуарах.

Риббентроп был вообще убежденным сторонником сближения с СССР. Не случайно именно ему выпала честь представлять рейх на переговорах в Москве, закончившихся заключением знаменитого соглашения. По воспоминанию А. Розенберга, после возвращения из Москвы Риббентроп пребывал в восторге от общения со Сталиным и его соратниками. «Русские, по его словам, — рассказывает Розенберг, — были очень милы, он чувствовал себя среди них как среди старых национал-социалистов… Сталин провозгласил здравицу не только в честь фюрера, но также и в честь коммунистов, то есть тех, кто верил Сталину, а тот без всякой на то необходимости — провозглашает здравицу в честь истребителя своих приверженцев». Розенберг, догматик от антикоммунизма, не мог понять того, что Сталину были глубоко враждебны такие же догматики от коммунизма, пламенные интернационалисты, воспитанные на фразе «Манифеста Компартии»: «Пролетариат не имеет своего Отечества». Они были ему не нужны и только мешали проводить национал-большевизацию страны и партии.

А вот Риббентроп, талантливый дипломат и большая умница, отлично понимал Сталина и его «советский антикоммунизм». На исторической встрече в Москве рейхсминистр иностранных дел сказал: «Господин Сталин наверняка меньше испугался Антикоминтерновского пакта, чем Лондонский Сити и английские лавочники. Отношение к этому факту немцев хорошо просматривается в шутке, которая родилась среди берлинцев, известных своим чувством юмора. Они говорят, что Сталин вскоре сам присоединится к Антикоминтерновскому пакту». Действительно, крупные банкиры и спекулянты нуждались в коминтерновцах гораздо больше Сталина. И те и другие были завзятыми космополитами. Не имеющие Отечества пролетарские революционеры вольно или невольно помогали не имеющим Отечества плутократам стирать национальные границы и различия, мешающие успешному продвижению безнационального капитала.

Война положила конец усилиям по сближению с Россией. Но даже и в условиях войны Риббентроп предпринял ряд шагов по исправлению ситуации. Уже в ноябре 1942 года он предложил Гитлеру создать канал для установления контактов со Сталиным. Предполагалось вести зондирование почвы для мирных переговоров через А. М. Коллонтай, бывшую советским послом в нейтральной Швеции. Тогда Гитлер отреагировал на предложение своего министра иностранных дел с большим раздражением, не став даже обсуждать сам проект. После разгрома немцев под Сталинградом Риббентроп снова завел разговор о мирных переговорах с Гитлером. На этот раз Гитлер не стал отрицать возможности их проведения, но заметил, что на мир он может пойти только после крупной военной победы над СССР. Риббентроп приободрился таким ответом и установил косвенный контакт с Коллонтай. В сентябре 1943 года Гитлер почти уже принял решение о переговорах с Москвой и даже наметил на карте ту демаркационную линию, которая должна была разделить Россию и Германию после заключения мира. Но на следующий день он отказался от своей идеи.

После того, как Муссолини был освобожден из заключения и доставлен в ставку Гитлера, тот все-таки решился договориться с СССР. Но опять-таки на следующий день он отменил свое решение, сказав министру иностранных дел: «Знаете ли, Риббентроп, если я сегодня и договорюсь с Россией, то завтра снова схвачусь с ней, иначе я не могу!» Последнюю попытку уговорить Гитлера пойти на мирный зондаж Риббентроп предпринял в январе 1945 года. Ответом ему были слова: «…Не устраивайте мне никаких историй вроде Гесса».

Показательна эволюция внешнеполитических взглядов Й. Геббельса. В 1944 году рейхсминистр пропаганды понял необходимость заключения мира с Россией и совместного с ней выступления против западных демократий. Он даже направил Гитлеру особую записку, в которой высказывал соображения на сей счет. В его дневниковых записях, относящихся к 1944–1945 годам, можно найти множество «просоветских» записей. Геббельс восторгался Сталиным, его волей и дисциплинированностью русских людей. И, напротив, он был в ужасе от тех порядков, точнее, беспорядков, царивших в последние месяцы существования Третьего рейха. Показательно, что в конце войны Геббельс вознамерился осуществить возвращение к «изначальному», «революционному» национал-социализму — антикапиталистическому и антибюрократическому. В этих целях им была выпущена целая серия пропагандистских материалов. Основой для революционного национал-социализма он предполагал сделать «Вервольф» — «партизанское» движение, спешно создаваемое ввиду продвижения войск антигитлеровской коалиции.

Могут возразить, что готовность договориться с Москвой возникла у Геббельса только в последнее время. Испугался, дескать, рейхсминистр, вот и потянуло его на мирные переговоры. Но ведь испугались в рейхе многие, однако далеко не всем из них была по душе идея перемирия с Москвой. Гораздо больше было тех, кто хотел договариваться с западными демократиями (пример — Гиммлер). К тому же Геббельс имел «левое» прошлое, которое не могло не влиять на его убеждения и пристрастия. В 20-е годы он примыкал к штрассеровскому крылу в НСДАП и даже требовал исключить из партии «буржуа Гитлера». Тогда в дневниках Геббельса тоже появлялись довольно-таки просоветские записи. Вот, например, запись от 1 января 1926 года: «По-моему, ужасно, что мы (нацисты) и коммунисты колотим друг друга… Где и когда мы сойдемся с руководителями коммунистов?» Примерно в то же самое время он отправил открытое письмо в адрес руководства КПГ, в котором заявил: «Между нами идет борьба, но ведь, в сущности, мы не враги».

Позже Геббельс попадет под обаяние Гитлера и покинет лагерь «левых» нацистов. Однако некоторые симпатии к советизму и коммунизму у него, очевидно, остались. Иначе как объяснить тот факт, что 20 октября 1930 года именно он представлял НСДАП на объединенном митинге нацистов и коммунистов? Тогда от НСДАП присутствовало 1200 человек, а от КПГ — 300.

Надо отметить, что проблески правильного отношения к России иногда посещали и самого Гитлера. В 1936 году Г. Раушнинг, один из лидеров национал-социалистического движения в Гданьске (Данциге), спросил Гитлера: «Нет ли опасности большевизации Германии»? На это фюрер ответил: «Германия не станет большевистской. Скорей большевизм станет чем-то вроде национал-социализма. Вообще-то между нами и большевиками больше объединяющего, чем разделяющего. Из мелкобуржуазного социал-демократа и профсоюзного бонзы никогда не выйдет настоящего национал-социалиста, из коммуниста — всегда».

В своей корреспонденции, не имеющей никакого пропагандистского значения, Гитлер часто допускал положительные высказывания об СССР. В письме Муссолини, которое датируется 8 марта 1940 года, фюрер утверждал, что большевизм в России со времени прихода к власти Сталина идет в сторону национального уклада. Ввиду этого у Германии нет никакого повода к войне с СССР. Тем более что экономические пространства обеих стран великолепно дополняют друг друга.

Но в том же самом 1940 году разногласия между СССР и Германией резко усилились. В это внесли свой вклад и агенты западной демократии. Война между двумя великими странами становилась почти неизбежной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.