Прикрытие военных нападений дипломатическими нотами
Прикрытие военных нападений дипломатическими нотами
Однако победы гитлеровской армии в начале Второй мировой войны позволяли забыть о грубой ошибке рейхсминистра иностранных дел.
В 1940–1941 гг. рейхсминистерство Риббентропа обеспечивало дипломатическое прикрытие нападения Германии на ряд стран Европы. Давая инструкции своим дипломатам, Риббентроп подчеркивал важность соблюдения точности в сроках вручения ультиматумов. 9 апреля 1940 г. в 5.20 утра по центральноевропейскому времени послы Германии в Дании и Норвегии, которые за 20 минут до этого разбудили министров иностранных дел этих стран, вручили им свои ноты, схожие по содержанию. Как отмечал Ширер, «ультиматум, пожалуй, был самым наглым документом, из тех, что до сих пор сочиняли Гитлер и Риббентроп, эти великие мастера дипломатического обмана». В нотах содержались требования немедленно и без сопротивления принять «защиту рейха». В ноте к правительству Норвегии утверждалось, что «германские военные операции направлены исключительно на то, чтобы защитить север от намеченной оккупации норвежских баз англофранцузскими войсками».
Посол Германии в Дании фон Ренте-Финке вручил ноту об объявлении войны, когда германские войска уже перешли датскую границу. Позже Ренте-Финке сообщал в Берлин: «Датчане оказались совершенно неподготовленными к тому, чтобы понять суть моего посещения… Заявление о том, что немецкие войска уже перешли датскую границу и начинают высаживаться в Копенгагене, показалось им таким неожиданным, что они вначале попросту не хотели этому верить». В 8.34 утра Ренте-Финке сообщал Риббентропу, что датчане «приняли требования, хотя выразили протест».
Посол в Норвегии Курт Брэуер сообщил в 5.52, что норвежское правительство отвергло ультиматум, заявив: «Мы не сдадимся добровольно: борьба уже началась». Риббентроп был в ярости и требовал от посла новых представлений правительству Норвегии. Однако правительство уже покинуло Осло.
Схожим образом действовало рейхсминистерство и по отношению к нейтральным странам на западной границе Германии. Уже 25 августа 1938 г. военное руководство рейха пришло к выводу: «Бельгия и Нидерланды, находясь в руках Германии, будут представлять собой исключительное преимущество в воздушной войне против Великобритании». 23 мая 1939 г. на совещании с военными Гитлер заявил: «Воздушные базы Бельгии и Голландии должны быть оккупированы. Заявления о нейтралитете следует игнорировать. В данном случае рассуждения о том, правильны или неправильны договоры, не имеют никакого значения. Армия должна будет занять те позиции, которые важны для военно-воздушного и военно-морского флота. Если Бельгия и Нидерланды будут успешно оккупированы и оккупация будет закреплена, если Франция будет также побеждена, то основные условия для успешной войны против Англии будут обеспечены».
Риббентроп вспоминал: «При вступлении в Нидерланды, Бельгию и Люксембург министерству иностранных дел… непосредственно перед началом военных операций поручались передача меморандумов правительствам этих стран и вручение соответствующего материала.
От имени германского имперского правительства я сообщал правительствам Бельгии и Голландии о непосредственно предстоящем нападении Англии и Франции на Германию через бельгийскую и голландскую территории. Я довел до их сведения, что Бельгия и Голландия не выполнили те условия, при которых Германия в начале войны была бы обязана соблюдать их нейтралитет… Правительству Люксембурга мне пришлось сообщить, что наступление Англии и Франции, решение о котором принято по согласованию с Бельгией и Нидерландами, включило бы и область люксембургского государства. Поэтому имперское правительство вынуждено распространить начатые операции и на территорию Люксембурга. Я указал на то, что летом 1939 г. ведшиеся между участвующими в конфликте державами переговоры о нейтрализации Люксембурга были внезапно прерваны Францией, заметив, что этот привлекший к себе тогда внимание инцидент теперь нашел свое объяснение».
К. Типпельскирх писал: «Оба нейтральные государства, Бельгия и Голландия, были поставлены перед совершившимся фактом: лишь после того, как немецкие войска перешли границу им в одинаковых по содержанию нотах, между прочим, было поставлено в упрек то, что они с самого начала войны якобы все более открыто и широко нарушали нейтралитет».
Позже, когда в 1943 г. Риббентропу исполнилось 50 лет, его коллеги по работе решили преподнести ему подарок: в шкатулку, украшенную полудрагоценными камнями, были помещены тексты договоров, которые он подписал. В своих воспоминаниях Шпеер заметил, что за пределами его министерства над Риббентропом потешались: почти все эти договоры были вероломно нарушены Германией.
Победа Германии на Западном фронте сопровождалась расширением глобальных амбиций правительства Третьего рейха. Риббентроп принял участие в разработке пакта трех держав (Германия, Япония и Италия), который был подписан 27 сентября 1940 г. Как признавал Риббентроп, «в этом договоре взаимно признавалось главенство Германии и Италии в создании нового порядка в Европе и главенство Японии в создании нового порядка в «Великоазиатском пространстве». Учитывая наличие советско-германского договора о ненападении, в договоре подчеркивалось сохранение «политического статуса, который существует в настоящее время между заключившими настоящий договор сторонами и Советской Россией».
Готовя нападение на Грецию в соответствии с директивой верховного командования германскими вооруженными силами от 12 ноября 1940 г., рейхсминистерство иностранных дел во главе с Риббентропом предпринимало меры, чтобы сделать Югославию своей союзницей. Усилия Риббентропа увенчались успехом: 24 марта 1941 г. Югославия присоединилась к Тройственному пакту. Правда, как вспоминал Риббентроп, после подписания соответствующего протокола Гитлер сказал ему, что церемония присоединения показалась ему «похожей на погребение», имея в виду проявленную югославскими министрами позицию».
Однако 27 марта в Белграде произошел переворот. Правительство Д. Цветковича, присоединившееся к Тройственному пакту, было свергнуто. На трон был возведен король Петр II, а новое правительство Д. Симовича обратилось 30 марта к Советскому Союзу с предложением заключить военно-политический союз. 6 апреля 1941 г. в 3 часа ночи в Кремле был подписан договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией. Однако через 2 часа после этого события Югославия подверглась нападению германских войск.
Оправдывая нападение на Югославию, Риббентроп в своих воспоминаниях писал, что «назначение… путчистского правительства Симовича… после свержения союзного нам правительства Цветковича было равносильно объявлению войны Германии».
В нотах, направленных правительствам Югославии и Греции, утверждалось, что они совершили ряд враждебных по отношению к Германии актов. На самом деле, вторжение германских войск в Югославию и Грецию было в значительной степени обусловлено стремлением германского правительства обеспечить надежный тыл в ходе запланированной военной кампании против СССР.
В своих воспоминаниях И. Риббентроп уверял, что он противостоял влиянию тех кругов в германском руководстве, которые выступали против советско-германских договоров 1939. Он утверждал, что на Гитлера «определенное антирусское влияние оказывали… военные». Риббентроп писал: «Я со всей серьезностью заявлял тогда фюреру, что, по моему убеждению, ожидать нападения со стороны Сталина нельзя… Я сосредоточил все свои усилия и силы на прояснении и интенсификации наших отношений с Россией. Прежде всего, я хотел устроить встречу Сталина и Гитлера. План сорвался, потому что Сталин, как думал фюрер, не мог выехать из России, а Гитлер – из Германии. Поэтому я написал Сталину подробное письмо, в котором обрисовал общее положение… и пригласил министра иностранных дел Молотова в Берлин».
Поскольку Риббентроп не прекращал усилий, чтобы вовлечь СССР в орбиту внешней политики Германии, в своем письме он предложил обсудить вопрос о согласовании долгосрочных политических целей Германии, Японии, Италии и СССР и «разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов». Советскому Союзу предлагалось присоединиться к заключенному 27 сентября 1940 года Берлинскому тройственном пакту Германии, Японии и Италии.
21 октября 1940 года Сталин в своем ответе на это письмо Риббентропа поддержал его предложение о поездке Молотова в Берлин и о его новом визите в Москву. В то же время Сталин осторожно оценил идею Риббентропа о присоединении СССР к союзу Германии, Японии и Италии, заметив: «Что же касается обсуждения ряда проблем совместно с Японией и Италией, то в принципе не возражая против этой идеи, я считаю, что этот вопрос должен будет подвергнуться предварительному рассмотрению».
12-13 ноября 1940 года В. М. Молотов провел в Берлине переговоры с А. Гитлером и И. Риббентропом, а также имел встречи с Г. Герингом и Р. Гессом. Однако переговоры зашли в тупик. Советской делегации не удалось получить от германской стороны ясных ответов, почему немецкие войска находятся в Румынии и Финляндии. В свою очередь советская сторона уклончиво отвечала на предложение Германии присоединиться к союзу трех держав. Риббентроп в своих мемуарах констатировал: «Визит Молотова в Берлин не стоял под счастливой звездой, как я того желал».
Анализируя итоги переговоров в Берлине на заседании Политбюро 14 ноября 1940 года, Сталин заявил: «Позиция Гитлера во время переговоров, в частности, его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза, его категорический отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии – все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу не ущемления «глобальных интересов» Советского Союза, на деле ведется подготовка к нападению на нашу страну».
Хотя, как утверждал Риббентроп, он «все чаще указывал фюреру на политику Бисмарка в отношении России и не упускал ни одной попытки, чтобы добиться окончательного германо-русского союза… в течение зимы и весны 1941 г. при всех моих докладах по русскому вопросу Адольф Гитлер постоянно занимал все более отрицательную позицию». Риббентроп писал: «У меня уже тогда было такое чувство, что в своей русской политике я одинок».
Есть основания полагать, что среди министров гитлеровского правительства Риббентроп первым осознал гибельность для Германии нападения на СССР. Но по иронии судьбы именно ему пришлось зачитать советскому послу В. Г. Деканозову декларацию об объявлении войны через час после начала нападения германских войск на советскую территорию. В течение предшествовавших часов советское посольство тщетно пыталось связаться с рейхсминистром, чтобы вручить ему ноту протеста против непрекращавшихся нарушений германской стороной договора о ненападении.
Переводчик советского посла Валентин Бережков вспоминал, что после того, как советские дипломаты вошли в кабинет министра, Риббентроп «встал, молча кивнул головой, подал руку и пригласил пройти за ним в противоположный угол зала… У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета и мутные как бы остановившиеся глаза. Он шел впереди нас, опустив голову и немного пошатываясь. «Не пьян ли он? – промелькнуло у меня в голове. После того, как мы уселись за круглый стол и Риббентроп начал говорить, мое предположение подтвердилось. Он, видимо, действительно основательно выпил».
Риббентроп не дал возможности Деканозову изложить ноту советского правительства, заявив, что «сейчас речь пойдет совсем о другом. Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе… Далее Риббентроп пояснил, что он кратко излагает содержание меморандума Гитлера, текст которого он нам тут же вручил». Комментируя содержание германской ноты, Уильям Ширер писал: «Это было обычное заявление об объявлении войны, напичканное избитыми лживыми утверждениями и вымыслом, в сочинении которых так навострились Гитлер и Риббентроп всякий раз, когда они оправдывали акт неспровоцированной агрессии. И все же… на сей раз нынешнее заявление превосходило все предыдущие по своей наглости и лжи».
Валентин Бережков вспоминал: «Риббентроп сказал, что создавшуюся ситуацию германское правительство рассматривает как угрозу для Германии, когда та ведет не на жизнь, а на смерть войну с англосаксами. Все это, заявил Риббентроп, расценивается германским правительством и лично фюрером как намерение Советского Союза нанести удар в спину немецкому народу. Фюрер не мог терпеть такой угрозы и решил принять меры для ограждения жизни и безопасности германской нации. Решение фюрера окончательное. Час тому назад германские войска перешли границу Советского Союза».
По словам Валентина Бережков, Деканозов в ответ заявил: «Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз. Вы еще за это жестоко поплатитесь…» Бережков вспоминал: «Мы повернулись и направились к выходу. И тут произошло неожиданное. Риббентроп, семеня, поспешил за нами. Он стал скороговоркой, шепотком уверять, будто лично был против этого решения фюрера. Он даже якобы отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Лично он, Риббентроп, считает это безумием. Но он ничего не мог поделать. Гитлер принял это решение, он никого не хотел слушать. «Передайте в Москву, что я был против нападения», – услышали мы последние слова рейхсминистра, когда уже выходили в коридор…»
Хотя Бережков с недоверием оценивал заявление Риббентропа, очевидно, что сказать такие слова официальным представителям враждебной державы, против которой только что началась война, мог лишь человек, охваченный глубокими сомнениями относительно ее исхода.
О том, что опасения Риббентропа по поводу последствий нападения на СССР усугубились в первые же дни после начала войны, свидетельствует телеграмма, которую направил 28 июня 1941 года Риббентроп германскому послу в Токио генералу Югену Отту. Рейхсминистр приказывал, чтобы тот сделал всё возможное для того, чтобы Япония напала на СССР. А ведь до 22 июня 1941 г. Риббентроп рассуждал по-иному. В марте-апреле 1941 г. Гитлер и Риббентроп уговаривали министра иностранных дел Японии Мацуоку, чтобы тот подписал договор о нейтралитете с Советским Союзом. Тогда лидеры Третьего рейха были уверены в том, что они одержат победу над СССР без помощи Японии. Они хотели направить вооруженные силы Японии против Англии и США и не желали участия своего японского союзника в разделе одной шестой части земного шара. 29 марта Риббентроп заявил Мацуоке, что, если Германии придется ударить по СССР, то лучше будет, если «японская армия воздержится от нападения на Россию».
В своих воспоминаниях Риббентроп писал: «До германо-русской войны я думал прежде всего о том, что Япония возьмет Сингапур и тем самым нанесет Англии решающий удар. После же начала войны, летом 1941 г. я попытался склонить Японию к вступлению в войну против России и побудить ее отказаться от своих намерений в отношении Сингапура». Хотя Риббентроп поддерживал официальную позицию правительства, делая публичные заявления о скором поражении СССР, он продолжал бомбардировать своего посла в Токио, призывая его добиться вступления Японии в войну. Однако, видя те трудности, с которыми столкнулся вермахт в СССР, японское правительство не спешило присоединиться к антисоветскому походу.
9 июля Риббентроп принял японского посла в Берлине Осиму и заявил ему: «Сейчас возник вопрос величайшей важности в связи с необходимостью совместно вести войну. Если Япония чувствует себя достаточно сильной в военном отношении, может быть, именно сейчас наступил момент для нападения Японии на Россию. Он считает, что если Япония сейчас ударит по России, это вызовет моральное поражение России, во всяком случае, это ускорит крах ее теперешнего строя. Так или иначе, никогда больше Японии не представится такой удобный случай уничтожить раз и навсегда русского колосса в Восточной Азии».
10 июля Риббентроп направил в Токио новую телеграмму послу Отту, в которой говорилось: «Я прошу вас, примите все меры для того, чтобы настоять на скорейшем вступлении Японии в войну против России… Наша цель остается прежней: пожать руку Японии на Транссибирской железной дороге еще до начала зимы. После поражения России положение держав Оси будет таким прочным, что разгром Англии или полнейшее уничтожение Британских островов явится только вопросом времени».
14 июля Риббентроп вновь писал Отту в телеграмме: «Я пытаюсь всеми средствами добиться вступления Японии в войну против России в самое ближайшее время… Считаю, что, судя по военным приготовлениям, вступление Японии в войну в самое ближайшее время обеспечено».
По словам Риббентропа, Гитлер «серьезно упрекнул» его за телеграммы в Токио. Фюрер по-прежнему рассчитывал в одиночку справиться с Советским Союзом. Риббентроп обратил внимание Гитлера на ошибочность его расчетов, «когда исход битвы за Москву в военном отношении решили сибирские дивизии».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.