На военных транспортах
На военных транспортах
Капитан 1-го ранга запаса Б. А. ВАЙНЕР
Борис Абелевич Вайнвр с июля по октябрь 1941 года был военным комендантом транспорта „Вилсанди", а затем последовательно — помощником командира корабля, флагманским штурманом и начальником штаба отряда транспортов.
Б. Д. Вайнер — доктор исторических наук, автор ряда трудов о боевой деятельности флотов Советского Союза в Великой Отечественной войне.
Боевое крещение
Создание отряда транспортов Ладожской военной флотилии и его первые боевые действия были непосредственно связаны с прорывом вражеских войск к берегам Ладожского озера.
Противник, начав в первые дни войны наступление северо-западнее Ладожского озера, стремился ударом сильной группировки, состоявшей из пяти дивизий, рассечь наш приозерный фронт, прорваться на северо-западное и восточное побережье, с тем чтобы окружить здесь советские войска и, прижав их к озеру, уничтожить.
К 17 июля неприятелю удалось оттеснить наши части в юго-восточном направлении и выйти в район Питкяранта, Салми. В связи с этим штаб морской обороны Ленинграда и озерного района решил высадить десант на острова Мантсинсари и Лункулансари, чтобы нанести удар во фланг и тыл прорвавшегося врага.
Для осуществления этого решения в Ленинграде сформировали отряд высадки, главным образом из судов, входивших в состав 1-го и 2-го отрядов особого назначения КБФ. В их числе был и транспорт «Вилсанди», на котором я тогда служил.
В ночь на 20 июля 1941 года отряд высадки принял с причалов Васильевского острова 4-ю бригаду морской пехоты под командованием генерал-майора Б. П. Ненашева. Имея головным сторожевой корабль «Пурга» под флагом командующего морской обороной Ленинграда контр-адмирала Ф. И. Челпанова, десантный отряд совершил переход по Неве и вечером того же дня пришел в Шлиссельбург.
Как известно, десант успеха не имел. Среди десантников, которых советские корабли доставили к вражескому берегу, на борту «Вилсанди» я встретил однокашников — лейтенантов В. И. Комиссарова и А. Я. Семенова. На других судах находилось еще несколько наших товарищей. Они, как и я, в марте 1941 года, за три месяца до начала войны, были выпущены из Высшего военно-морского училища имени Фрунзе, но носили не темно-синий морской китель, а гимнастерку цвета хаки. Они, как и я, не имели теоретических знаний по тактике сухопутных сил, а тем более опыта командования стрелковыми подразделениями. Несомненно, это явилось одной из причин неудачи наших первых десантных действий. Когда мы приняли на борт остатки десанта, снятого с захваченных противником островов, моих товарищей по военно-морскому училищу среди живых уже не удалось обнаружить.
После высадки десанта отряд транспортов остался на озере, войдя в состав Ладожской военной флотилии. Так было положено начало его существованию.
В отряд транспортов ЛВФ, командиром которого назначили капитана 2-го ранга Г. П. Нестведа, военкомом политрука А. Благова, вошли небольшие транспорты Эстонского и Латвийского морских пароходств и суда Северо-Западного речного пароходства со своими экипажами. Для военного командования ими и обслуживания вооружения на каждый транспорт направили военного коменданта из офицеров ВМФ и небольшую группу краснофлотцев. Меня в первые дни июля назначили военным комендантом транспорта «Вилсанди». В буржуазной Эстонии «Вилсанди» являлся частной увеселительной яхтой эстонского «короля сланцев». После установления Советской власти эта яхта стала грузо-пассажирским судном Эстонского морского пароходства.
В начале войны транспорт «Вилсанди» был мобилизован и вошел в состав Краснознаменного Балтийского флота. На борт пришел военный комендант, но экипаж оставался прежним. Капитаном судна был А. П. Яксон.
Первые недели войны «Вилсанди» использовался для снабжения гарнизона Ханко боеприпасами. Доставив очередным рейсом героическим защитникам Гангута 130 тонн снарядов и авиационных бомб, судно получило приказ и составе конвоя следовать в Кронштадт. На переходе Финским заливом конвой подвергся нападению подводной лодки, а затем пяти торпедных катеров. «Вилсанди» удачно уклонился от торпед.
Спустя несколько дней после стоянки в Усть-Луге транспорт «Вилсанди» прибыл в Ленинград. Здесь он был включен в отряд особого назначения и вскоре с десантом ушел на Ладожское озеро, где вместе с судами «Илга», «Стенсо», «Ханси», «Совет», «Кремль», «Чапаев» и «Щорс» составил отряд транспортов Ладожской военной флотилии.
Все эти суда имели небольшой тоннаж, малую осадку и предназначались для морского каботажного плавания или применения на реках и озерах. Среди них самым крупным оказался транспорт «Вилсанди», имевший осадку более трех метров. На кораблях не было никакого вооружения, даже пулеметов.
Оснащение судов в ту пору было самым несовершенным. Навигационное оборудование состояло из одного магнитного компаса. Для определения скорости служил примитивный буксируемый лаг, двумя ручными сигнальными флажками исчерпывались все средства связи: ни радиоаппаратуры, ни ратьера, ни даже клотика не существовало. После отхода от стенки корабль терял всякую связь с берегом и другими судами, если он находился в одиночном плавании. В условиях 1941 года, когда оперативная обстановка на суше и море так быстро менялась, это иногда ставило военного коменданта и весь экипаж в тяжелое положение и могло привести к неоправданной гибели корабля. В таком положении, например, оказался «Вилсанди» вскоре после очередной высадки десанта.
Вечером 7 августа «Вилсанди» с баржей на буксире вышел из Лахденпохья, получив от командира отряда приказание следовать в район Липолы, где принять с армейского склада боеприпасы и доставить их в Лахденпохья. Севернее этого поселка велись тогда ожесточенные бои. Войска остро нуждались в боеприпасах.
Мы шли, придерживаясь берега, так как компас вышел из строя еще два дня тому назад, когда после высадки десанта на остров Воссинансари «Вилсанди» атаковали два бомбардировщика. Убедившись, что транспорт не вооружен, они одновременно с двух бортов пикировали на судно и с высоты около 50 метров сбросили 16 малых бомб. Компас сорвало с цапф и разбило, разрушило камбуз, прогнулись под-палубные стойки спардека, были и другие повреждения.
На рассвете вошли в шхеры района Липола — Каралахт, что находится в 10 милях севернее Кексгольма. Продвигались по шхерам на ощупь, без лоцмана, даже не имея подробной карты. Удивительно, что мы нигде не коснулись грунта или подводных камней, изобилующих в этой узкости.
После грохота артиллерии и взрывов бомб, которые так часто слышались в минувшие дни, необычной была тишина, стоявшая в этом глухом шхерном уголке. Безмолвие августовского утра, окружавшее корабль, пейзажи изумительной красоты, сменявшиеся один за другим, заставляли забыть войну. Казалось, воцарился мир.
Но в эту обманчивую тишину вдруг ворвались раскаты совсем близких артиллерийских разрывов: всего в 100–200 метрах от курса корабля на берегу падали снаряды. Это прорвавшееся с северо-запада подразделение противника обстреливало прибрежную дорогу.
Корабль благополучно достиг места назначения и пришвартовался к маленькой пристани. Я сошел на берег. У пустого склада нашел раненого офицера-артиллериста. Он сообщил, что тылы, в том числе и склад боеприпасов, эвакуировались из этого района, а для меня у него никаких приказаний нет. Пришлось возвращаться в Лахденпохья.
Выход из шхер не был столь удачным. Около полудня корабль наскочил на подводную каменную банку, к счастью, небольшую. Получив последовательно три сильных удара в оба борта, сопровождавшиеся резким креном, судно сошло с банки и, еще несколько раз качнувшись, встало на ровный киль. Пробоин не было.
Когда вышли в озеро, я повернул на норд, чтобы вернуться к месту стоянки флагманского корабля отряда. Пока мы шли на север, неотступно тревожила мысль: если здесь, в 15–20 милях южнее Лахденпохья, идут бои, то вполне возможно, что противник уже занял нашу передовую базу. Что же делать? Связи с командованием нет, а есть приказ вернуться с баржей в Лахденпохья.
Когда началась война, у эстонского экипажа чудом сохранился небольшой широковещательный приемник. Я его держал у себя в каюте. И вот в эти тревожные минуты я решил послушать, нет ли каких-либо сообщений от Совинформбюро или противника. Все, что мне удалось услышать, говорило о том, что войска противника продвигаются к Кексгольму!
Это укрепило созревшее решение, несмотря на приказ лечь на обратный курс, соответствующий тем изменениям обстановки, какие представлялись более вероятными.
Под вечер 8 августа «Вилсанди» вошел на рейд Сортанлахти — тогдашней главной базы флотилии. Не успели мы встать на якорь, как к борту подошел катер и по трапу взбежал командир отряда транспортов капитан 2-го ранга Нествед.
— Какое счастье, что ты не пошел в Лахденпохья, ведь там уже противник, наш отряд и все другие корабли ушли оттуда, — сказал он взволнованно, обняв меня, — мы с военкомом считали, что «Вилсанди» попал в плен.
— Ни при каких обстоятельствах «Вилсанди» не оказался бы в руках врага, мы бы его затопили, открыв кингстоны, — возразил я, — но флотилия наверняка потеряла бы этот корабль и его экипаж. Ведь, чтобы попасть в порт Лахденпохья, нам предстояло пройти шесть-семь миль узким проливом, и вырваться оттуда на тихоходном судне да еще днем было совершенно невозможно.
Задушевность и искренность, с которой встретил меня, еще совсем молодого офицера, опытный и высокообразованный моряк капитан 2-го ранга Г. П. Нествед, радовала. Очень важно начать боевой путь под командованием такого офицера. К сожалению, Г. П. Нествед недолго оставался командиром нашего отряда — в конце августа его отозвали в Военно-морскую академию.
Несколько дней «Вилсанди» простоял в базе, пока производился мелкий ремонт. Кстати, был установлен новый компас.
На выручку окруженным войскам
В ночь на 13 августа, в 2 часа 15 минут, я получил письменный приказ следующего содержания:
«Командиру «Вилсанди». Предписание. Совместно с тр. «Илга» немедленно выйти в район острова Марьясари в распоряжение капитана 2-го ранга Нестведа, там же находится командующий на СКР «Пурга», для перевозки войск и грузов. Начальник штаба ЛВФ Боголепов. 12.08.41, 23.50 № ОП/348с».
Через 25 минут снялись с якоря и спустя три часа пришли в назначенный район. Здесь был фронт. Рядом грохотали пушки и минометы. Шли жаркие бои.
Как выяснилось, к 10 августа неприятелю удалось на нескольких направлениях прорвать нашу оборону и выйти к побережью озера у Сортавала, Лахденпохья и Куркийоки. 19-й стрелковый корпус оказался окруженным и рассеченным на части: на полуострове Рауталахти была отрезана одна, а в районе острова Кильполансари две дивизии. Противник прижал наши дивизии к побережью и, сжимая кольцо окружения, прилагал все силы, чтобы сбросить их в озеро.
На выручку окруженным войскам пришли корабли Ладожской военной флотилии. 12 августа началась эта ее первая крупная операция. Она проводилась не по академическим канонам — на разработку оперативной документации противник не предоставил нам времени, — а распорядительным порядком. Командующий флотилией и начальник штаба на месте руководили боевыми действиями. Приказы чаще всего отдавались по семафору. Письменные предписания посылались на корабли и суда нарочными (у меня сохранился образец такого приказа, характеризующий тогдашние методы управления силами). Несмотря на трудности, операция по эвакуации стрелкового корпуса протекала успешно.
В 16 часов 55 минут 13 августа транспорт «Вилсанди» под сильным артиллерийским и минометным огнем вошел в северную бухту острова Кильполансари. Наш прорыв в бухту сквозь шквал снарядов и мин прикрывали дымовыми завесами сторожевой корабль «Пурга» и катер МО. Мы приняли на борт артиллерию и раненых 142-й стрелковой дивизии и сквозь огонь ушли в озеро.
Так день за днем, 10 суток подряд «Вилсанди», как и другие корабли, прорывался в «бухты смерти» (это название укрепилось тогда за гаванями, откуда производили эвакуацию), снимал с берега окруженные войска, боевую технику и доставлял в ближайшие порты, еще не занятые врагом.
До 19 августа включительно «Вилсанди» перевозил войска 142-й и 198-й дивизий и баржи, груженные артиллерией, боеприпасами, повозками и лошадьми, главным образом в Кексгольм. На следующий день, когда мы шли в Сортанлахти, город Кексгольм горел. Еще через два дня мы лишились и своей главной базы. Войска теперь направлялись в необорудованную гавань Саунаниеми.
22 августа я получил приказание доставить продовольствие 12-му полку НКВД, прикрывавшему эвакуацию дивизий с острова Кильполансари. Имея на буксире баржу, «Вилсанди» шел на север. Но около 16 часов мы встретили буксир с баржей, на которой уже эвакуировались подразделения этого полка. Встреча произошла между островом Коневиц и полыхавшей в огне базой Сортанлахти. То горели, как я потом узнал, военные объекты и портовые сооружения главной базы, подорванные под руководством специальной тройки, во главе которой стоял будущий начальник политотдела флотилии, а тогда начальник политотдела морской обороны Ленинграда и озерного района полковой комиссар Б. Т. Калачев.
Мы легли в дрейф. Я ждал новых указаний. Спустя два часа получил от заместителя начальника штаба флотилии капитана 2-го ранга Лопухина приказ: «Следовать о. Кильполансари — может, пригодитесь».
Снова идем на север. Начинает смеркаться. Впереди, там, где фронт, непривычная тишина. Это настораживает. Чувствую, как усиливается напряжение среди военной команды (гражданский экипаж я не знакомил с обстановкой).
Ясно представляя себе, какая опасность угрожает кораблю при подходе к Кильполансари, если эвакуация наших войск уже окончена и остров занят противником, я приказал капитану взять курс на норд-ост, чтобы подойти к месту назначения не вдоль берега, а со стороны озера.
Эта мера предосторожности оказалась весьма кстати: на новом курсе, пройдя траверз Кексгольма, сигнальщики обнаружили флагманский корабль флотилии «Пурга», он шел под флагом командующего ЛВФ капитана 1-го ранга Б. В. Хорошхина. Сблизившись вплотную, я доложил, что имею приказание идти к Кильполансари, на что последовал ответ: «Операция окончена, встретить буксир «Буй», который снял с берега последние части прикрытия, и вместе с ним следовать в базу».
«Вилсанди» направился к острову Кильполансари. Около 22 часов, когда уже совсем стемнело, мы увидели, как с удаляющейся на юго-восток «Пурги» через все озеро шарит луч прожектора. Это был последний в закончившейся операции сигнал по флотилии: «Противник в Сортанлахти. идти в Саунаниеми. Командующий». Вскоре мы встретили буксир «Буй» и совместно вернулись в базу.
В последующие три дня «Вилсанди» участвовал в переброске 168-й стрелковой дивизии полковника Бондарева с острова Валаам, куда ее предварительно эвакуировали, в Шлиссельбург.
Первая крупная операция Ладожской военной флотилии, благодаря которой в течение десяти суток под ожесточенным огнем вражеской артиллерии и ударами авиации были выведены из окружения три советские дивизии со всей боевой техникой, имела важное оперативное значение.
В оборону Ленинграда включились еще три закаленные в боях дивизии, как раз в те дни, когда немецко-фашистские войска прорвали Лужский оборонительный рубеж и повели ожесточенное наступление на город Ленина.
Родина высоко оценила подвиг ладожцев. Группа офицеров и матросов с кораблей флотилии была награждена орденами и медалями.
Падение Шлиссельбурга
Вместе с войсками корабли флотилии отходили на юг, лишаясь баз, портов, гаваней. Вслед за Сортавалой, Лахденпохья, Кексгольмом были оставлены Сортанлахти, Саунаниеми и, несколько позже, остров Валаам с его прекрасно защищенной Никоновской бухтой.
При эвакуации этой последней северной базы произошел любопытный случай, показывающий, как порой обманчивы были реляции летчиков противника об одержанных победах и какими приемами пользовалась вражеская пропаганда.
2 сентября в Никоновской бухте «Вилсанди» принял на борт батальон полковника Моисеенко из 4-й бригады морской пехоты и погрузил 80 тонн боеприпасов: мины, запалы к ним, аммонал и патроны — все в один трюм (на этом грузопассажирском пароходе был всего один трюм). В составе конвоя, включавшего еще три транспорта и сторожевой корабль «Конструктор», он покинул Валаам.
Утром следующего дня отряд вошел в Шлиссельбургский канал. Корабли шли в кильватерном строю по очень узкому изломанному фарватеру. Когда они легли на Посеченский створ, появилось 12 немецких бомбардировщиков Ю-88. Мы оказались в исключительно тяжелом положении. Какой-либо маневр по скорости, а тем более по курсу, был совершенно исключен: с обоих бортов через тину болота пробивалась трава. Кроме того, как раз в этот момент к голове колонны приближалось госпитальное судно «Володарский», шедшее этим же каналом встречным курсом. Даже в нормальных условиях мирного времени было бы трудно с ним разойтись: этот большой колесный пароход перекрывал своими широкими колесными отводами более половины ширины фарватера.
Гитлеровские летчики, оценив наше незавидное положение и убедившись, что отряд слабо вооружен, лихо пикировали со всех сторон. Особенно много бомб упало около «Володарского» и «Конструктора». Экипажу «Вилсанди» и войскам, находившимся на его борту, посчастливилось: три бомбы, назначенные для них, упали примерно в 100 метрах за кормой, и их взрывы не вызвали детонации запалов и мин.
Более двух десятков бомб, упавших в воду на отмели по обеим сторонам канала, подняли к небу огромные столбы ила, грязи, воды, дыма, и фашистским летчикам, очевидно, сверху казалось, что они одержали блестящую победу.
На следующий день, включив свой широковещательный приемник, чтобы узнать последние новости с фронта, я неожиданно услышал на русском языке следующее сообщение: «Вчера 12 бомбардировщиков бомбили на канале, ведущем в Шлиссельбург, отряд советских кораблей — половина из них была потоплена, остальные горят». В действительности мы совершенно не имели потерь в корабельном составе, суда отделались лишь небольшими повреждениями.
Итак, к началу сентября все силы флотилии вынуждены были отойти в Шлиссельбург. Здесь они оказались в тупике. В оставшихся в наших руках Шлиссельбургской и Волховской губах Ладожского озера у флотилии, кроме Шлиссельбурга, не было больше ни одного даже мало-мальски оборудованного порта или укрытой гавани, а путь к Ленинграду по Неве был перехвачен врагом.
Начались ожесточенные налеты вражеской авиации на Шлиссельбург. Так, 3 сентября, пока мы стояли у стенки с боеприпасами в трюме, доставленными с Валаама, противник совершил 4 налета на город. В последнем воздушном ударе участвовало, по нашим подсчетам, 33 самолета. С болью в сердце мы наблюдали за тем, как навстречу вражеским группировкам вылетали 2–3 советских смельчака-летчика и на наших глазах гибли в неравной схватке. Их подожженные самолеты падали тут же на рейде или берегу.
Как долго флотилия задержится в Шлиссельбурге, никто точно не знал. Во всяком случае, когда я доложил командованию, что 12 трубок парового котла «Вилсанди» имеют течь, так как он проработал лишних 1000 часов, то получил приказание произвести щелочение котла. На ремонт было отведено трое суток, начиная с 5 сентября, когда корабль стравил пар.
А этот и особенно последующие два дня оказались для нас самыми горячими за всю войну. Над Московской Дубровкой и 8-й ГРЭС на левом берегу Невы и Невской Дубровкой на правом берегу стоял ад кромешный. Фашисты, казалось, перемешали там все живое с землей в своем стремлении прорваться к Шлиссельбургу и форсировать Неву. Огромные силы вражеской авиации, группами по 70—100 пикирующих бомбардировщиков Ю-87, прилетали парадным строем «троек» к району расположения наших войск; затем самолеты вытягивались гуськом и, крутым виражом падая на крыло, друг за другом устремлялись к земле, сбрасывая свой смертоносный груз, и взмывали в небо, образуя зловещую карусель. Так продолжалось с утра до ночи. Мы с кораблей, стоявших в Шлиссельбурге, наблюдали эту страшную «работу» стервятников. Но дивизия полковника С. И. Донскова, недавно вывезенная нами из окружения, удерживала свои позиции до крайней возможности, медленно отходя к городу.
6 и 7 сентября «ад», продвинувшись на север, развергся над Шлиссельбургом. С самого утра до 3 часов ночи гитлеровская авиация непрерывно штурмовала улицы, Красную площадь, порт и корабли. Город, левый и правый берега Невы в городской черте и южнее были объяты пламенем.
В грохот бомб и снарядов время от времени врывались дикие звуки сирен. Это падали специальные бомбы, издававшие истошный вой. Фашисты сбрасывали их, чтобы деморализовать защитников Шлиссельбурга.
Вся военная команда «Вилсанди» находилась на верхней палубе. Весь день мы без передышки стреляли по вражеским самолетам (еще во время эвакуации наших войск мы запаслись отечественными и трофейными пулеметами и большим количеством патронов). Весь гражданский экипаж я направил в котельное отделение с заданием всеми силами форсировать ремонт котла, объяснив, что если мы его не сделаем раньше планового срока, то не сможем спасти «Вилсанди».
И эстонские моряки сделали почти невозможное: на сутки раньше закончили щелочение котла, начали качать воду и поднимать пары. А когда в 19 часов 7 сентября пришел приказ об эвакуации Шлиссельбурга, «Вилсанди» уже мог дать малый ход, а еще через два часа — и полный.
Вечером на борт прибыл новый командир отряда транспортов старший лейтенант В. П. Беляков. Он приказал взять на буксир баржу с имуществом тыла флотилии и вывезти из Шлиссельбурга. «Вилсанди» не имел буксирных приспособлений, буксирный конец закрепляли на кормовом кнехте, при этом транспорт лишался маневренности. В таких условиях, да еще имея осадку более трех метров, протащить баржу мимо косы Приладожского канала, где особенно сильное течение и отмель, было невозможно: баржа, а вместе с ней корабль застряли бы там и загородили единственный выход из Шлиссельбурга в озеро. Когда я об этом доложил командиру отряда, он приказал не рассуждать, а выполнять задание.
Приказ есть приказ. Подошел к угольной стенке, где грузилась баржа. Около 20 часов на Преображенскую гору, под которой стоял «Вилсанди», к берегу прорвались немецкие пулеметчики-мотоциклисты и открыли огонь через наши головы (мы оказались в мертвой зоне) по канлодке «Селемджа» и бронекатеру, стоявшим на рейде против угольной пристани.
Сгущались сумерки. Все транспорты и суда уже ушли из Шлиссельбурга. «Вилсанди» остался у причала один, ожидая под стрекот пулеметов и грохот орудий готовности баржи к выходу.
Через два часа управление тыла наконец закончило погрузку, и мы, взяв баржу на буксир, направились вверх по Неве к судоремонтному заводу. Здесь я надеялся встретить буксир или тральщик, которые позже командир отряда обещал прислать, чтобы они протащили баржу через самое опасное место. Увы! Надежды не оправдались.
Попытались вытащить баржу сами. На корме у буксирного троса встал с топором старшина 2-й статьи Кучер — самый исполнительный и ловкий член команды. Даем полный ход. Приближаемся к косе. Корабль сносит, но все-таки благополучно проходим мимо землечерпалки, стоящей у косы.
Но рано радоваться: сильное течение бросает легкую баржу к борту землечерпалки, и она застревает. Двенадцатидюймовый манильский трос натягивается, как струна, и «Вилсанди» с огромной силой тащит назад, при этом корабль резко кладет на правый борт, и вот уже приближается критический крен.
— Кучер, руби! — кричу я в мегафон.
Старшина мгновенно выполняет приказ. Корабль, несколько раз перевалившись с борта на борт, остановился почти у самого берега косы. Отдаем якорь.
К счастью, под килем воды хватает. Но как спасти баржу? Последние буксирные пароходы проворно шныряют мимо нас в Приладожский канал и уходят на восток. Находящийся на борту «Вилсанди» начальник тыла флотилии, интендант 1-го ранга Барыкин уже охрип, окликая все буксиры, которые приближались к косе канала, но ничего не добился.
На его неоднократные предложения выйти в озеро без баржи я категорически отвечал, что мы останемся в Шлиссельбурге до тех пор, пока баржа с людьми и хозяйством тыла не будет выведена из города. По моему приказанию военная команда подготовила все необходимое для подрыва и затопления корабля в случае внезапного появления в городе вражеских войск. Личный состав я намеревался в этом случае переправить на шлюпках на правый берег Невы, пользуясь темнотой.
Пока «Вилсанди» стоял у косы, начальник штаба Ладожской флотилии капитан 1-го ранга В. П. Боголепов, лично руководивший эвакуацией, доставлял на борт солдат из последних частей, отошедших к берегу. Когда их уже набралось несколько сот человек, начальник штаба, выслушав мое мнение о возможности выхода, приказал капитану одного из буксиров вывести баржу из Шлиссельбурга. Но капитан этого невоенного судна не выполнил распоряжения, позорно бросив советских людей на произвол судьбы.
Мы снова остались одни. Наконец в полночь с шедшего мимо буксира типа «Ижорец», окликнутого Барыкиным, ответил его подчиненный офицер Шуляк, который и оказал помощь барже. Буксир отвел ее от землечерпалки и, пройдя с нею мимо косы, вошел в Шлиссельбургский канал. «Вилсанди» снялся с якоря. Но и без баржи ему трудно было рассчитывать благополучно выйти в озеро: шлиссельбургские створы уже не горели, а буйки, ограждавшие канал, не различались в темноте.
Приказав лучшим сигнальщикам Кучеру и Зелянину быть впередсмотрящими, я всю свободную от вахт команду расставил по обоим бортам в носовой части полубака с одной лишь целью — искать красные и белые бакены и немедленно докладывать о них.
Так мы на ощупь продвигались вперед. Время от времени то с левого, то с правого борта появлялись силуэты судов, сидевших на мели: тут были и шхуна типа «Учеба», и тральщик и даже катер МО. Наконец благополучно вышли на чистую воду.
На внешнем Шлисселъбургском рейде простояли полдня. В 14 часов 8 сентября последний конвой покинул этот рейд. «Вилсанди» шел головным, за ним 6 буксиров с баржами, концевым — канлодка «Селемджа». Наш курс лежал на Новую Ладогу.
Новое место базирования флотилии было не приспособлено для этой цели. Вход в реку Волхов оказался невозможным. Даже небольшие буксиры с осадкой в 1,5 метра касались грунта на входном канале. Пришлось стоять на внешнем открытом рейде в 5 милях от города.
Корабли выходят на «Дорогу жизни»
После падения Шлиссельбурга наш любимый Ленинград — город революции, родина многих славных морских традиций — оказался в кольце блокады. Вместе с Ленинградом очутились в окружении войска Ленинградского фронта и Краснознаменный Балтийский флот. Ладожская военная флотилия тоже попала в трудное положение: немцы в Шлиссельбурге, финны — в 20–25 милях от него на западном берегу озера и примерно в таком же удалении от Новой Ладоги на восточном побережье.
Все железные, шоссейные и проселочные дороги, ведущие к Ленинграду, были перехвачены войсками противника. У крупнейшего промышленного и культурного центра страны, у Ленинградского фронта и Балтийского флота оставалась единственная ниточка связи со страной — водный путь вдоль южного побережья Ладожского озера.
Обеспечить его безопасное функционирование должна была Ладожская военная флотилия. С начала сентября ее главной и почти единственной задачей на ближайший период стали перевозки в Ленинград — прежде всего продовольствия, нефти, угля, боеприпасов, военной техники, войсковых резервов и эвакуация из осажденного города ряда промышленных предприятий, их рабочих, а также детей, женщин и стариков. Эту задачу выполняли и суда Северо-Западного речного пароходства, безопасность плавания которых обеспечивала флотилия.
Отряд транспортов, естественно, являлся одной из главных частей Ладожской военной флотилии, призванных решать новую исключительно важную государственную задачу. Для него перевозки войск и грузов в Ленинград и эвакуация оттуда населения были не только главным, но и единственным родом боевой деятельности с сентября 1941 года вплоть до 1944 года. Весь этот период сухопутный фронт по обоим берегам Ладожского озера находился в стабильном положении, крупные десантные действия, а тем более эвакуация войск нами не проводились, а снабжение приозерных флангов армии осуществлялось главным образом автомобильным транспортом.
Осенью и зимой 1941 года суда нашего отряда, как и других частей, поддерживали связь осажденного Ленинграда с Большой землей через порты Осиновец на западном берегу, где нашими действиями управлял штаб флотилии, и Новая Ладога в восточной части озера, где грузовыми операциями вначале руководил уполномоченный Военного совета Северо-Западного направления полковой комиссар А. Т. Караваев.
Уже первые рейсы показали, какие громадные трудности придется преодолевать экипажам судов, чтобы успешно справиться с поставленной задачей.
Ни в Новой Ладоге, ни в Осиновце транспорт «Вилсанди» и некоторые другие суда отряда не могли из-за малых глубин подходить к причалам. Погрузка и разгрузка производились на рейдах в условиях частых и сильных штормов.
Переходы через озеро таили в себе не меньше трудностей. Шлиссельбургская губа — это район сплошных банок и отмелей. В мирное время к ее западному и восточному берегам суда не подходили, они лишь пользовались каналом для прохода в Неву. Маяки и другие береговые огни на пути в Новую Ладогу, погашенные в начале войны, не зажигались. При плохом штурманском вооружении судов нелегко было благополучно обходить многочисленные мели на этой трассе.
Наконец противник, занявший выгодные позиции и аэродромы вблизи трассы, с первых же дней организации перевозок начал самую ожесточенную борьбу с кораблями и судами флотилии. Ежедневно по нескольку раз большие и малые группы вражеских самолетов яростно бомбардировали суда в портах и в озере.
Моряки отряда транспортов отдавали все свои силы, а часто и жизнь ради успешного выполнения возложенного на них и весь личный состав флотилии почетного задания.
«Вилсанди», как самому большому транспорту флотилии, отводилась не последняя роль в осуществлении войсковых и грузовых перевозок и эвакуации населения из блокированного города. Сразу после падения Шлиссельбурга он вместе с другими кораблями вышел на «Дорогу жизни».
В ночь на 17 сентября 1941 года на Ладожском озере разыгрался сильный шторм. Такого шторма даже старожилы давно не видели. В эту ночь «Вилсанди» шел из Новой Ладоги в Осиновец. Северный ветер кидал его с волны на волну, как щепку, крен доходил до 30–35°, иногда казалось, что корабль вот-вот перевернется. К 9 часам достигли порта назначения. Здесь мы узнали, что, когда были в озере, рядом разыгралась страшная трагедия: волнами разбило вдребезги несколько несамоходных судов, груженных войсками, слушателями Военно-морской медицинской академии и курсантами училища имени Ф. Э. Дзержинского. Много людей погибло в бушующих водах Ладоги, в том числе сын И. В. Дудникова, нашего товарища, командира транспорта «Чапаев».
«Вилсанди» не мог прийти на помощь терпящим бедствие, так как его курс пролегал севернее острова Сухо, а катастрофа произошла к юго-западу от острова, под берегом. Радиоаппаратуры у нас все еще не было, и сигнал бедствия мы принять не могли.
Так началась боевая деятельность кораблей флотилии на — «Дороге жизни». Подобные штормы все же были редки, а вот налеты вражеской авиации — ежедневно с утра до ночи. Мы к ним вскоре привыкли, только поражались, как это немецкие летчики не могут потопить наши почти безоружные суда. Видимо, это были летчики сухопутных войск, не подготовленные к поражению морских подвижных целей. И уж если корабли по ним стреляли, то их удары совсем не достигали цели.
Командование флотилии приняло меры к усилению противовоздушной обороны портов и судов. Наконец-то вооружили суда нашего отряда. 27 сентября на «Вилсанди» установили две 45-миллиметровые зенитные пушки, а пулеметы у нас уже имелись. Теперь стало веселее и легче бороться с воздушным врагом.
Как раз в эти дни «Вилсанди» и другие корабли эвакуировали из Ленинграда в тыл многих эстонских рабочих и их руководителей, вынужденных покинуть свою родину, но не покорившихся врагу.
29 сентября военная команда и эстонский экипаж транспорта «Вилсанди» приняли на борт сотрудников Верховного Совета ЭССР и благополучно доставили их на восточный берег озера. В этом походе участвовал впервые назначенный на корабль военком старший политрук А. Марчук.
В тот же день мы приняли на борт команду транспорта «Щорс». После высадки десанта под Шлиссельбургом судно село на мель, и фашисты, обнаружив с рассветом советский корабль, расстреляли его из орудий и минометов. «Щорс» сгорел. Команду удалось спасти. Это был уже второй корабль, потерянный отрядом транспортов.
За неделю до гибели «Щорса» пропал без вести транспорт «Илга». Он имел задание доставить канлодке «Лахта», оказывавшей артиллерийскую поддержку войскам на линии фронта, боеприпасы и зимнее обмундирование. В назначенный район судно не пришло и бесследно исчезло. Посланные на поиски самолеты и корабли не обнаружили никаких следов кораблекрушения или потопления «Илги».
Старший лейтенант И. В. Дудников.
Несколько позже военком «Вилсанди» А. Марчук показал мне вражескую листовку. На одной ее стороне была нарисована схема оперативной обстановки на Ладожском озере; жирные черные стрелы, изображавшие наступление финских частей с севера по обоим берегам Ладожского озера и немецких войск с юга — из района Шлиссельбурга и Волховстроя, смыкались на западном и восточном берегах озера. Картинка не говорила, а кричала: «Ладожская флотилия, ты окружена со всех сторон». А на ее обратной стороне была напечатана на русском языке листовка-пропуск примерно следующего содержания: «Доблестные краснофлотцы и командиры Ладожской флотилии! Вы храбро сражались, но теперь окружены, и дальнейшее сопротивление бесполезно. Сдавайтесь в плен. Мы обещаем вам сохранить жизнь, а после войны возвратить на родину. Порядок сдачи в плен: корабли должны прийти в порт Лахденпохья. Входить в залив, ведущий к этому порту, разрешается только по одному кораблю, орудия должны быть зачехлены, советский флаг спущен, а поднят белый флаг. Вся команда обязана выстроиться на верхней палубе…»
Мы весело посмеялись над наивным смыслом порядка сдачи в плен. «Советские корабли, не сдавайтесь все сразу, а приходите по одному», — гласил он. И можно было бы об этом забыть. Но случай с «Илгой» наводил на грустные мысли: а не нашлось ли предателей на этом судне, воспользовавшихся листовкой-пропуском?
И действительно, как мы узнали через два года, капитан «Илги» и часть латвийского экипажа (транспорт перед войной был приписан к Рижскому порту) предали Родину. Они ночью обезоружили спавшего военного коменданта лейтенанта Лебедева и его небольшую военную команду, связали их и увели судно в Лахденпохью, воспользовавшись, очевидно, указанным пропуском (летом 1944 года, когда наши войска разгромили противника на берегах Ладожского озера и вернулись в порт Лахденпохья, там в полной исправности стоял транспорт «Илга» — он тогда снова вошел в состав флотилии).
Серьезные задачи, вставшие перед отрядом транспортов Ладожской военной флотилии в связи с блокадой Ленинграда, настойчиво требовали улучшить его организацию и превратить в настоящую воинскую часть. Случай с «Илгой» явился толчком, ускорившим этот процесс.
В начале октября гражданские экипажи всех судов нашего отряда заменили военными командами. Некоторых капитанов и матросов торгового флота мобилизовали в кадры ВМФ. Они оставались на своих судах, теперь уже в военном звании. Гражданский экипаж «Вилсанди» в составе 17 человек был списан на берег. К имевшейся на транспорте военной команде из 10 человек добавили еще 28 краснофлотцев и офицеров. Командиром корабля назначили капитана 2-го ранга М. О. Котельникова, военным комиссаром — старшего политрука А. Марчука, я стал помощником командира и штурманом военного транспорта «Вилсанди», машинно-котельную команду возглавил техник-лейтенант И. С. Лебедев, а медико-санитарную службу — военфельдшер Н. Р. Закабунин.
8 октября я простился со своими эстонскими товарищами, вместе с которыми три с половиной месяца выполнял боевые задачи в наиболее тяжелый период войны.
Весь эстонский экипаж — от пожилого уважаемого всеми капитана Августа Петовича Яксона до самого молодого матроса, еще совсем юного Эдуарда Сяре, — как и военная команда, самоотверженно выполнял все боевые задания, выпавшие на долю транспорта «Вилсанди». Наши эстонские товарищи по боевой службе в эти суровые месяцы войны показали себя настоящими патриотами социалистической отчизны, готовыми отдать свою жизнь во имя разгрома общего врага человечества — фашизма. Каждого члена экипажа я от имени командования поблагодарил за честную, самоотверженную службу Родине. Когда эстонцы покидали свой родной корабль, первый механик старик Оскар Сюзер заплакал: ему тяжело было покинуть судно, на котором плавал так много лет.
Спустя два дня «Вилсанди» поднял военно-морской флаг и вышел в очередной поход. Мы приняли на борт 250 летчиков, оставшихся без самолетов, для отправки в тыл за новой материальной частью. Через сутки корабль вернулся в Осиновецкий порт и снова принял летчиков со сбитых самолетов, на этот раз 280 человек. Любопытно отметить, что эти смелые опытные офицеры, много раз смотревшие смерти в лицо, чувствовали себя весьма тревожно в трюме корабля, когда над ним жужжали вражеские бомбардировщики и вокруг рвались бомбы. Во время этого похода на мостик поднялся полковник — старший группы и попросил разрешения открыть люки трюма, смущенно пояснив, что его люди в воздухе— орлы, но когда они слышат, а не видят воздушного противника, им не по себе.
В эти суровые октябрьские дни развернулись ожесточенные бои под Волховом и Тихвином. Гитлеровские войска стремились во что бы то ни стало полностью окружить Ленинградский фронт и Балтийский флот, создав выходом на реку Свирь второе кольцо блокады вокруг Ленинграда. Решалась судьба города, а вместе с ним и судьба Ладожской флотилии. Мы внесли свою лепту во имя того, чтобы сорвать этот страшный план. В конце месяца «Вилсанди» и другие корабли флотилии перебросили с некоторых участков Ленинградского фронта на Волховский крупные войсковые подкрепления. В частности, наш корабль за два рейса перевез через озеро и высадил на восточный берег в бухте Черная Сатама подразделения 6-й бригады морской пехоты, которая сыграла важную роль в разгроме немцев под Волховом. В 3-м батальоне этой бригады сражался мой товарищ лейтенант Василий Иванович Ачкасов. Высадившись с корабля на берег, батальон походным маршем достиг фронта и, заняв оборону у деревни Замошье, в 25 километрах восточнее станции Волховстрой, с ходу вступил в бой, как раз в те дни, когда в этом районе развернулось ожесточенное сражение с фашистскими войсками.
Во время высадки морской пехоты в бухте Черная Сатама у берега уже появился лед. А ведь не закончился еще октябрь (это было 27–29 октября).
Да, зима 1941 года началась очень рано и была на редкость суровой. Помню, что праздник Великого Октября корабль отмечал, будучи скованным первыми льдами, на рейде порта Осиновец в Шлиссельбургской губе.
Зима вступила в свои права не только рано, но и очень бурно — на Ладожском озере день за днем бушевали штормы.
Мы весь ноябрь интенсивно плавали, несмотря на штормы и льды. Корабль перевозил для Ленинграда муку, от которой в первую очередь зависела жизнь его доблестных защитников, а обратными рейсами эвакуировал рабочих ленинградских заводов, направлявшихся на Урал и в Сибирь. Но темпы перевозок несколько замедлились. И не столько по причине ранней суровой зимы, сколько вследствие катастрофического положения с топливом. Когда шли бои под станцией Волховстрой, угля на флотилии почти не было. Его ценили, что называется, на вес золота.
В конце ноября из Новой Ладоги на запад вышел большой конвой. Кораблям и баржам, нагруженным мукой и другими продуктами питания для Ленинграда, в последний раз удалось пройти в 1941 году по водной трассе «Дороги жизни». Во время похода от ударов громадных волн и торосящихся льдов тральщик «Норек» получил пробоину и стал тонуть. Его командир старший лейтенант А. П. Гаврилов, краснощекий, пылающий здоровьем молодой человек, высадил всю команду на буксируемую баржу, чтобы спасти ее и ценный груз, а сам остался на тонущем корабле. Мужественного офицера только через полчаса вытащили из ледяной воды и доставили на борт «Вилсанди». В таких случаях у нас применялось одно лекарство — спирт — и наружно и внутрь. Гаврилов не заболел.
Из-за тяжелых льдов и сильного шторма переход затянулся, и обычной скудной нормы топлива нам не хватило, чтобы дойти до порта назначения. Кочегары забросили в топки последние лопаты угля, когда до восточного берега оставалось еще миль 6–7. Пар садился. На наше счастье, ветер дул с норд-оста. Сильным шквалистым ветром и льдами нас несло к бухте Морье, и если бы не береговой ледяной припай, то «Вилсанди», уже лишенного хода, выбросило бы на берег. Но нас вместе со льдом поднесло к припаю. Постепенно ледяная шуга уплотнялась, и наконец корабль остановился и тут же вмерз в лед у самого берега, несколько севернее бухты Морье. Остальные корабли и суда, участвовавшие в этом походе, шторм «расставил» в беспорядке вокруг нас на зимовку. Это было 1 декабря 1941 года.
Так закончилась первая военная навигация на Ладоге.
За период с 12 сентября по 1 декабря 1941 года корабли и суда перевезли из Новой Ладоги в порт Осиновец для отправки в Ленинград примерно 60 тысяч тонн продовольствия, боеприпасов и горючего, а также около 31 тысячи чело век[9].
Зимовали корабли отряда транспортов и других частей флотилии вблизи маленького населенного пункта Морье — в совершенно необорудованной, открытой бухте, всего в 20–30 километрах от линии фронта на Карельском перешейке. Когда лед достаточно окреп, командование вновь созданной базы организовало оборону на льду. В нескольких километрах севернее кораблей во льдах были оборудованы огневые точки и «окопы». Их заняли матросы и офицеры, выделенные с кораблей. Я был командиром того участка ледового рубежа, который занимал личный состав «Вилсандн». По боевой тревоге взвод лыжников-автоматчиков в полушубках и белых маскхалатах направлялся к своему участку. А тревоги объявлялись часто, особенно в начале зимовки, так как командование не без основания опасалось прорыва финских лыжных отрядов с севера и немецких частей из района Шлиссельбурга. Такая угроза возникла, например, в канун Нового года.
Встреча 1942 года совпала с необычным событием в нашей фронтовой жизни. Впервые за полгода войны к нам приехали артисты — небольшая концертная бригада из Политуправления Краснознаменного Балтийского флота.
Для всех нас, зимовавших в диком, пустынном уголке озера, этот концерт явился огромным праздником. Лично я был тогда буквально ослеплен лучом света и радости, занесенным к нам дорогими нашими артистами после долгих месяцев жизни среди грохота снарядов, мин, авиационных бомб, после изнуряющих штормовых походов. Концерт заставил меня на один вечер забыть войну. Он напомнил извечную истину, что жизнь прекрасна, что на смену войне придет мир.
Глубоко растроганный, я пригласил всех артистов в свою маленькую каюту, усадил их на обитый красным бархатом диван и накормил.
О, это был немаловажный знак благодарности, — ведь они приехали из блокированного Ленинграда! Потом мы почти всю ночь беседовали, шутили, смеялись. Особенно запомнились мне Герман Орлов и Михаил Курдин, исполнявшие сатирические куплеты и интермедии (мотив и слова песенки «Часы пока идут…», например, помню до сих пор), Зоя Рождественская своими лирическими песнями и Николай Коршунов, обладавший красивым тенором, так не гармонировавшим с его крупными чертами лица и массивной фигурой.
Между тем жизнь шла своим чередом.
Матросы и офицеры усиленно готовились к следующей навигации. Несмотря на исключительные трудности, все корабли в срок закончили зимний судоремонт. Мы с нетерпением ждали весны. Каждый из нас горел желанием снова день и ночь доставлять родным ленинградцам все необходимое, чтобы они могли выстоять в неслыханно тяжелой борьбе. Нам не терпелось принять летнюю эстафету на «Дороге жизни» от бойцов ледовой автомобильной дороги, перевозивших днем и ночью, в пургу и метель продовольствие и другие грузы Ленинграду.
На малой трассе
Кампании 1942 года суждено было стать самым важным и самым напряженным периодом в боевой деятельности Ладожской военной флотилии на водной трассе «Дороги жизни» Ленинграда.
Постановление Государственного Комитета Обороны СССР от 19 апреля 1942 года обязывало Военно-Морской Флот обеспечить завоз в Ленинград огромного количества продовольствия, топлива, боеприпасов, военной техники и войск, а также эвакуацию из города населения и заводского оборудования. Эту стратегическую задачу должна была решить Ладожская военная флотилия с привлечением судов Северо-Западного речного пароходства и Балттехфлота[10].
24 апреля 1942 года прекратила свое существование ледовая трасса. Настал «мертвый период»: автомашины уже не могли ходить по льду, а корабли еще не вырвались из ледяного плена — слишком суровая зима и поздняя весна были в 1941/42 году.