На пути к новому

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

На пути к новому

Походы, походы, атаки… Их много было этой зимой. Но и в предыдущие зимы их было немало. И все-таки нынешняя зима — не такая. Она особенно богата приметами нового.

В январе мы предприняли попытку согласованного использования всех трех ударных сил флота: подводных лодок, торпедоносной авиации и торпедных катеров. Замысел был таков. Сначала в наиболее отдаленных районах удар по вражеским коммуникациям наносят лодки, затем следуют удары авиации в приближенной зоне и катеров — в ближней.

С этой целью кроме «Л-22», вышедшей на активную минную постановку, в море были отправлены «С-56», «С-102», «М-119», «С-103», «С-104», «М-200» и «М-201». На «Л-22» и «С-103» возлагалась задача разведки и донесения о движении конвоев. К этому времени наши связисты разработали выдвижную антенну, которая могла подниматься вместе с перископом. Это сравнительно несложное устройство значительно расширяло возможности наведения лодок. Для приема радиограмм им теперь не требовалось всплывать в надводное положение. Впрочем, полярной ночью лодки больше находились над водой, чем под водой. Поэтому особенно большие надежды на выдвижные антенны мы связывали с весной и летом.

Первой нанесла удар «М-201» под командованием капитан-лейтенанта Николая Балина, вышедшего в море с комдивом Ивановым. В Тала-фиорде она атаковала стоявший на якоре транспорт. Первый двухторпедный залп прошел мимо. Но новая «малютка» имела четыре торпедных аппарата, и поэтому за ней еще оставалось последнее слово. Вторым залпом транспорт был уничтожен.

Произошло это вечером 19 января. А сутки спустя в

[280]

дело вступила «С-56». Правда, Щедрину на этот раз не повезло. В темноте он опознал сторожевые корабли, начал было выходить по одному из них в атаку в позиционном положении, но тут заметил силуэты транспортов. Пришлось перенацеливаться и стрелять из кормовых аппаратов. В момент выстрела лодку обнаружил сторожевик и замигал ратьером, пытаясь вступить с ней в переговоры. «С-56» немедля погрузилась, сочтя за благо не отвечать любопытному кораблю.

Взрывов никто в лодке не слышал — вероятно, торпеды не попали в цель. Но и лодку никто не преследовал. Через полчаса Щедрин всплыл с намерением нагнать конвой и повторить атаку. С неба струился дрожащий свет северного сияния. Видно вокруг было как днем. Конвой ушел довольно далеко, но Григорий Иванович все же погнался за ним, дав дизелям полный ход.

Однако осуществить свое намерение Щедрину все же не удалось. «С-56» достигла границы позиции, где действовала «С-102». Возникала опасность помешать своей соседке. И действительно, вскоре командир увидел с мостика, как с кораблей в море потянулись светящиеся пунктиры трасс. Не иначе как «С-102» побеспокоила конвой. Щедрин прекратил преследование, передал в Полярное радиограмму о месте и курсе неприятельских кораблей и вернулся на свою позицию.

А «С-102» тем временем и правда вышла в атаку по одному из транспортов. Капитан 3 ранга Городничий без помех произвел четырехторпедный залп и одной из торпед поразил судно. Как докладывал потом командир, охранение не оказало ему сколько-нибудь серьезного противодействия и не преследовало лодку. Объяснялось это тем, что неудачная атака «С-56» была все же замечена и внимание эскорта привлекало направление, откуда можно было ожидать ее повторный удар.

Дальше этот конвой оказался предоставленным заботам наших торпедоносцев и торпедных катеров.

В сообщении от 22 января Советское информбюро передало: «В Баренцевом море потоплены два транспорта противника водоизмещением по шести тысяч тонн каждый, сторожевой корабль и немецкая подводная лодка».

Ну а что касается Щедрина, то свою неудачу он искупил в этом же походе. Двадцать восьмого числа он

[281]

вышел в атаку на крупный танкер, который сопровождали два сторожевика и несколько катеров. Снова пришлось стрелять из кормовых аппаратов, но на этот раз в лодке был отчетливо слышен раскатистый взрыв торпед, а шум винтов танкера, как доложил акустик, прекратился.

Вообще Щедрин воюет замечательно. Что ни поход, то один, а порой и несколько салютов в гавани. Человек он спокойный, ровный и приветливый в обращении с людьми. И порядок на лодке образцовый — так и чувствуется, что любое распоряжение командира выполняется здесь с большой охотой. Моряки всегда ощущают, когда к ним относятся с неподдельным уважением и с неподдельной заботой, и отвечают на это тем же. Не случайно до меня доходило, что матросы считают за честь служить на «С-56» и очень гордятся своим кораблем.

В море, как рассказывал мне Трипольский, Щедрин собран, расчетлив и смел. У него прекрасная тактическая сметка. Обстановку он оценивает мгновенно и действует грамотно, решительно, не теряя самообладания. В самые трудные минуты Григорий Иванович умеет сохранить присутствие духа и спокойным словом или шуткой поддержать у моряков уверенность в себе и в том, что лодка сумеет миновать все невзгоды.

С чистым сердцем и спокойной совестью писал я представление на награждение подводной лодки «С-56» орденом Красного Знамени.

В том, что представление это сделано по заслугам, экипаж боевой «эски» подтвердил в следующем, февральско-мартовском походе.

Досталось лодке необычайно сильно. Началось с того, что ее прихватил ураганной силы шторм. Я хорошо представлял себе, как громадная пологая океанская волна подхватывала лодку, словно скорлупку, и вздымала на свой горб. Вот, кажется, водяная громада накрыла ее, захлестнула, и ей больше не выкарабкаться на свет божий. Но прокатывается вал, и лодка снова появляется на поверхности, выбрасывая вверх пенистый фонтан. Ну точно всплывающий и погружающийся кит!

О том, что испытывают люди, находящиеся на мостике и в самой лодке, едва ли стоит говорить. Правда, экипаж «С-56» закаленный, сплаванный, прошедший че-

[282]

рез два океана, и укачивающихся в нем нет. Но шторм в Баренцевом море отличается от штормов южных широт. Он ледяной, пронизывающий до самых костей, с туманами и снежными зарядами и может продолжаться не днями, а неделями.

После испытания штормом кораблю пришлось выдержать испытание бомбежкой. Когда стихии утихомирились, лодку засекли близ неприятельского берега сторожевые корабли и миноносцы. Свыше двадцати шести часов преследовали они «С-56», сбросив триста с лишним глубинных бомб. Ведь надо вдуматься в эти цифры! Более суток непрерывной работы и колоссального нервного напряжения для каждого члена экипажа и особенно для командира! Более суток неотступной смертельной угрозы, когда в среднем через каждые пять минут где-то поблизости рвутся бомбы! Такие сутки стоят года спокойной жизни. И невольно задаешь себе вопрос: где предел той нагрузки, которую может выдержать человек?

В особенно трудный момент, когда люди буквально валились с ног, Щедрин обратился к экипажу со словами, вошедшими потом в летопись бригады: «Противник начинает нас терять… Мне известно, что личный состав устал и выбивается из сил. И все-таки нужно держаться. Разрешаю беспартийным отдохнуть. Коммунистов прошу стоять за себя и за товарищей. Повторяю: коммунистов прошу держаться!» Но не нашлось никого, кто бы воспользовался разрешением на отдых; и коммунисты и беспартийные были едины в своем стремлении выстоять до конца.

Оторвавшись в конце концов от преследователей, лодка продолжила поиск. И вот сигнальщик доложил, что различает в ночной тьме силуэты двух транспортов и многих кораблей охранения. Позиция для атаки была невыгодной: лодка находилась в светлой части горизонта, а конвой — в темной. К тому же его начинало затягивать пеленой снежного заряда. В таких условиях противник мог атаковать лодку, прежде чем она сама выйдет в атаку. Однако Щедрин твердо придерживался правила: не отказываться от атаки ни в каком случае.

Лодка погрузилась на двадцать метров — глубину, безопасную от таранного удара. С транспортом был установлен гидроакустический контакт. Станция на 

[283]

«С-56» стояла хорошая, акустики обладали отличной натренированностью, и Щедрин решил атаковать без перископа. Атака получилась очень скоротечной. С пяти кабельтовых был дан двухторпедный залп, но, как назло, одна торпеда не вышла из аппарата. И все-таки через сорок пять секунд раздался грохот взрыва, а шум винтов судна прекратился. Выстрел получился снайперским.

Это была первая на Северном флоте чисто акустическая атака, произведенная с глубины двадцать метров. Если помнит читатель, перископно-акустические атаки бывали у нас и раньше. Но ведь это же совсем другое дело! В предыдущих случаях командирам все-таки удавалось уточнять или подправлять с помощью перископа боевой курс. Акустика же обеспечивала либо начало, либо завершение атаки.

Здесь же перископом не пользовались вообще. Акустика обеспечивала атаку от начала и до конца. Да и глубина стрельбы была необычной — до этого с двадцати метров давать залп никому не приходилось.

Атаку мы тщательно разобрали в базе. Командирам, на лодках которых стояла надежная акустическая аппаратура, было рекомендовано не отказываться от атак «вслепую», если использовать перископ не представится возможным. Стрелять рекомендовалось всем носовым залпом, чтобы увеличить вероятность попадания. Что касается стрельбы с глубины в двадцать метров, то она тоже признавалась целесообразной в отдельных случаях.

Для всех нас большим праздником была весть, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 марта подводная лодка «С-56» награждена орденом Красного Знамени.

* * *

Но вернемся к нашей январской попытке наладить совместные с авиацией и катерами действия. Как можно было оценить ее результаты? Надо признаться, что мы ожидали большего. Дело снова упиралось в разведку. Лодки, выделенные для этой цели, не могли дать больше того, на что они способны. А возможности их ограничены. Скорость хода небольшая. Значит, нельзя охватить большой район поиска. Дальность обнаружения

[284]

надводных целей — восемь — десять миль, а ночью и того меньше. Значит, времени от момента оповещения о противнике до развертывания всех сил на пути его следования оставалось немного. И наконец, лодка-разведчик, как и всякая лодка, вынуждена отходить в район зарядки батарей, прекращая поиск. Как и всякую лодку, ее могут обнаружить противолодочные корабли и загнать под воду. И конвой тем временем может пройти незамеченным.

В результате остальным лодкам, как и раньше, приходилось развертываться на позициях и вести самостоятельный поиск, форсируя каждый раз минные заграждения и подвергая себя лишнему риску. А ведь при надежной разведке лодка могла бы находиться на позиции ожидания, с внешней стороны минного поля, и прорывать его только в тех случаях, когда получены сведения о движении близ берега конвоя, и в этом есть действительная необходимость.

Такой надежной разведкой могла нас обеспечить только авиация. А привлечь ее для этих целей нам как раз и не удавалось. Поэтому, нащупывая дорогу к новому, мы продолжали действовать и по старинке. И лодки выходили на позиции, искали, находили и топили врага.

С февраля по апрель особенно активничали «малютки». Это была их работа «под занавес»: уже имелось решение перевести их весной на Черноморский флот. Решение правильное и своевременное. Все-таки в полярных морях и сами лодки-»малыши» и их экипажи вынуждены работать с чрезмерной перегрузкой. А это плохо и для людей и для кораблей. Теперь у нас немало средних лодок, лучше приспособленных для борьбы с заполярными стихиями, да еще ожидается пополнение из Англии. Зачем же держать здесь «малютки» и «отбивать хлеб» у торпедных катеров, которых теперь на флоте вполне хватает? На Черном море у этих лодок будут более подходящие условия для боевой работы.

В феврале салютовала в честь победы «М-108». В марте гремели салюты «Ярославского комсомольца», «Челябинского комсомольца» и «М-119». Это был ответ делом на призыв, прозвучавший в передовой «Правды» от 4 марта: «Враг еще не разбит. Он еще сидит в Крыму. Он пользуется морем — бить его на переходе! Враг

[285]

крепко держится за рубеж на Севере. Он снабжается морем — бить его на коммуникации! Враг занимает берега Черного, Балтийского и Баренцева морей — бить его с моря! Бить всеми средствами, всеми силами! На дно вражеские корабли! На дно вражеских захватчиков!»

1 апреля «М-119» одержала еще одну победу — последнюю победу старых «малюток» на Севере. В мае под общим командованием капитала 1 ранга Николая Ивановича Морозова лодки отбыли на юг. На бригаде осталась лишь «М-171», перешедшая в новое качество и числившаяся теперь минзагом. Остались, понятно, и «М-201» с «Местью» — ведь эти лодки назывались «малютками» скорее по инерции. По своим тактико-техническим данным они приближались к «щукам».

Это была не единственная перемена, случившаяся на бригаде весной. В марте на место Лунина, уехавшего на учебу в военно-морскую академию, командовать первым дивизионом пришел капитан 1 ранга Августинович. Простились мы и с другим комдивом — капитаном 1 ранга Трипольским. Александр Владимирович отправился в командировку в Англию в связи с предстоящей передачей нам лодок. Второй дивизион возглавил капитан 2 ранга Иван Фомич Кучеренко — наиболее опытный из бывших тихоокеанцев командир. Свою «С-51» он сдал капитану 3 ранга Константину Михайловичу Колосову, распрощавшемуся со сто девятнадцатой «малюткой».

В те дни понесли мы и одну из многих, но, как всегда, болезненно переживаемых утрат: не вернулась из похода «С-54», которой командовал капитан 3 ранга Дмитрий Кондратьевич Братишко. Позже других тихоокеанских лодок включилась она в боевые действия и провоевала всего восемь месяцев. Но и за это время экипаж успел показать себя хорошо обученным и сплаванным коллективом, а командир — грамотным и мужественным подводником. Слепо военное счастье!

Весной и мне наконец удалось выбраться в море.

«С-103» — новая лодка, но она уже совершила два боевых выхода: один раз на позицию и второй — в качестве разведчика. Соприкосновений с противником лодка не имела, а стало быть, и боевой счет у нее не открыт.

[286]

Командует «С-103» капитан 3 ранга Нечаев. С ним-то и выдалось мне поплавать.

Когда за кормой скрылись очертания Рыбачьего, в памяти живо возникли все те чувства и переживания, что приходилось мне испытывать на протяжении полутора лет, отданных боевым походам к западным побережьям. Кажется, и не отделяет меня от них год, проведенный на берегу да в коротких выходах на Кильдинский плёс.

Все повторяется в своих знакомых и привычных проявлениях. Вот в перископе показалось диковинных размеров и очертаний судно. Что это — океанский лайнер, решившийся со слепой отвагой идти здесь днем в одиночку? Нет, ничтожный мотобот, формы которого до неузнаваемости исказила морская рефракция — явление, родственное миражу. Ее шутки безграничны — то превратит корабль в дом, то знакомый берег сделает незнакомым.

Вот лодка всплыла на поверхность, хлопнул рубочный люк, и ты поднимаешься по трапу, обдаваемый великолепным, живительным потоком благоухающего морского воздуха. Выходишь на мостик — и в голове аж все плывет. До чего же вкусен воздух! Разве оценишь это, живя только на берегу?! А из лодки, из открытого люка, прет таким густым и отвратительным настоем, что едва удерживаешься от рвоты я недоумеваешь: «Как ты мог много часов подряд дышать такой гадостью и остаться в живых?»

Вот сладко засыпаешь под неумолчный стук трудолюбивых дизелей, заряжающих истощенные аккумуляторы. И вдруг просыпаешься, как от толчка, как по тревоге. В чем дело, что произошло? Да, оказывается, ничего. Просто изменили режим работы дизелей, и они теперь дают на пятнадцать оборотов меньше. Это называется командирским сном…

В походе стараюсь получше присмотреться к Николаю Павловичу Нечаеву. Командир он со стажем, но на Севере новичок. Производит он впечатление человека суховатого, малообщительного. Но это только на первый взгляд. А если судить по поступкам — очень заботливый, внимательный к людям начальник. Команда привыкла к Нечаеву, к особенностям его характера, и обе стороны, чувствуется, вполне довольны друг другом.

[287]

Всех на лодке объединяет стремление встретиться с врагом. Два безрезультатных похода переживаются здесь очень крепко. И то ведь: на бригаде столько лодок со звездами на рубках, в которые вписаны внушительные цифры боевого счета.

Нечаев без страха заходит в фиорды, заглядывает в самые укромные бухточки. Ищет он противника настойчиво и методично, очень по-деловому, с хорошо выработанным навыком. С тактической точки зрения все грамотно и верно: лодка не нарушает скрытности, ничем не обнаруживает себя.

И все-таки все наши старания остались втуне: так мы никого и не встретили в этом походе, за исключением рыбачьих мотоботов, которых подводники не трогают.

Домой я возвратился с еще более твердым убеждением: воевать по-старому нельзя. Нам нужна надежная и дальняя авиационная разведка.

* * *

В один из холодных, но по-весеннему светлых дней я был вызван по каким-то делам к командующему. В его просторном кабинете уже находились командующий авиацией флота генерал-лейтенант Андреев и его начальник штаба генерал-майор Преображенский. Разговор шел о крупной авиационной операции и о той роли, которую в ее проведении сыграла разведка. Когда Андреев кончил говорить, я постарался «перехватить инициативу»:

— Настало время, чтобы авиация выделяла силы для разведки в интересах подводников. А то что же получается? Воюем мы для сорок первого года хорошо, а для сорок четвертого — кустарно. Да и о настоящем взаимодействии без этого нельзя всерьез говорить.

— Не пойдет, — встрепенулся Андреев. — Не можем мы специально для подводников самолеты гонять. Нам самим впору…

— Сможете, товарищ Андреев, — перебил командующий. — Сможете, потому что это нужно для флота. Очень нужно. Давайте-ка послушаем подводников. Иван Александрович, доложите ваши соображения…

К соглашению мы пришли довольно скоро. Возражения Андреева были не больше и не меньше как первой

[288]

реакцией рачительного хозяина, у которого хотят прихватить часть с трудом добытых и в общем-то нужных средств. Но это проявление «местнической» слабости не устояло перед напором здравого смысла и заботы об интересах общего дела. С авиационным командованием мы нашли общий язык. Тем более, что в конечном счете данные дальней разведки не меньше, чем нам, нужны были и самим авиаторам.

Начали мы с того, что провели с летчиками штабную игру на картах. Наши штабы прикидывали и уточняли варианты совместных действий. Им была поручена разработка двухстороннего учения с участием лодок, авиации, транспорта и кораблей охранения. И хоть на море ни на час не утихала война — обстановка все время оставалась напряженной, на учете была каждая лодка, каждый самолет и надводный корабль, — учение было проведено. Ведь дело-то замышлялось большое, требовавшее очень четкого согласования и взаимодействия, и подготовиться к нему надо было основательно, чтобы не «наломать дров».

В конце апреля конвой «противника» вышел в море. В состав охранения, прикрывавшего транспорт, входили надводные корабли разных классов, вплоть до эсминца. Мы с главным штурманом ВВС как раз и расположились на этом эсминце.

Путь наш, естественно, пролегал вдоль своих берегов. Но обстановка учения была, как говорится, максимально приближенной к боевой. И это без всякой натяжки. Ведь каждую минуту в воздухе могли появиться не условно вражеские, а самые настоящие немецкие самолеты. В водах, по которым мы проходили, могли таиться фашистские подводные лодки. Да, может быть, они и действительно находились там. Во всяком случае, все виды обороны мы осуществляли в полной мере.

На переходе конвой несколько раз обнаруживали самолеты-разведчики противостоящей стороны. Данные о нашем месте, курсе, скорости и порядке построения в ордере они сообщали в базу и на лодки, развернутые на позициях ожидания. После этого лодки шли на сближение с нами, прорывали охранение и «атаковывали» транспорт. Делали они это здорово. Душа радовалась, когда наблюдал я за их действиями со стороны.

Учение это было тщательно разобрано. Оценку оно

[289]

получило вполне хорошую. Обнаружились и отдельные шероховатости, «узкие места», на устранение которых были потом направлены усилия обоих штабов. Польза от этого была большая.

И вот в мае лодки впервые пошли на коммуникации врага, чтобы действовать новым методом. Этот метод получил не вполне удачное, с точки зрения русского языка, название нависающей завесы.

Завеса, да еще нависающая! Но как бы это ни звучало, сам по себе метод был хорош, и начиная с мая он стал основным в нашей боевой деятельности.

Суть его вытекала из всех наших прежних рассуждений о взаимодействии лодок с другими родами сил. Лодки выходили в районы ожидания, нарезанные за внешней кромкой минных полей. Между внутренней кромкой этих заграждений и берегом располагались коридоры, по которым и проходили немецкие коммуникации. Таким образом, лодки разворачивались в завесу, которая, однако, не преграждала пути вражеским конвоям, а нависала над этими путями.

Самолеты тем временем вели дальнюю разведку, стараясь засечь конвои с момента выхода из фиордов, а затем уточнить их состав, направление и скорость движения. Эти сведения передавались непосредственно на лодки и командованию. Потом штаб передавал эти данные для лодок повторно. Одновременно намечалось место и время удара для торпедоносцев и торпедных катеров.

Командиры лодок, получив разведданные, определяли точку предполагаемой встречи с противником и шли в нее, прорывая минное заграждение. Завеса приходила в движение и опускалась на пути врага.

Такова, в общих чертах, схема боевых действий по новому методу.

Результаты не заставили долго себя ждать. Уже в мае три лодки благодаря помощи авиационной разведки добились успеха. Первой воспользовалась ее услугами «М-201». В 17 часов 25 минут 25 мая при очередном подъеме перископа лодка получила радиограмму из Полярного с координатами конвоя и приказанием следовать в точку встречи с ним. Капитан-лейтенант Балин повел «малютку» кратчайшим путем к месту встречи.

В 3.49 26 мая он атаковал двухторпедным залпом

[290]

транспорт, нос которого створился с кормой сторожевого корабля. Результатов пронаблюдать не удалось, но, как вскоре донесла разведка, сторожевик затонул, а транспорт получил повреждения.

В ту же ночь на конвой была наведена и «С-15» под командованием капитан-лейтенанта Васильева. В этом пятом по счету походе лодка впервые одержала победу. Но далась эта победа нелегко.

Для атаки транспорта лодке пришлось прорывать одну из двух линий заграждения. С пятнадцати кабельтовых Георгий Константинович дал четырехторпедный залп. Три торпеды достигли цели. Но велико было желание молодого командира убедиться в достоверности своего первого успеха. Погрешив против осторожности, он всплыл под перископ. Волна была большой, при всплытии создался дифферент на корму, нос лодки задрался и показался над водой. Тотчас же по лодке был открыт артиллерийский огонь и началось преследование. В воду посылались глубинные бомбы.

Бомбили немцы ожесточенно. Несколько часов потребовалось Васильеву, чтобы оторваться от преследования. За это время на лодку было сброшено сто четырнадцать бомб. Некоторые из них взорвались довольно близко и вызвали серьезные повреждения. Полностью вышла из строя первая группа аккумуляторной батареи. Семь баков в ней разлетелись на части. Упал запас электроэнергии. Пришлось лодке прорывать минное заграждение на самом малом, какой только был возможен, ходу.

Вдобавок ко всем бедам электролит, разлившийся из разбитых баков, вызвал возгорание аккумуляторной батареи в тот момент, когда лодка завершала форсирование минного поля. Но моряки не растерялись и ликвидировали пожар в самом зародыше. Лодка своим ходом добралась до базы и стала в ремонт до августа.

Тогда же в мае открыл боевой счет и Нечаев. Утром двадцать девятого он пришел в точку предполагаемой встречи с конвоем. Но конвой все не шел и не шел. Между тем поблизости ползали два тральщика, отутюживая морскую гладь. Нечаев не рискнул больше ждать: ведь конвой, после того как его обнаружила разведка, мог изменить курс. Чтобы не остаться ни с чем, он вы-

[291]

шел в атаку по тральщикам. Четырехторпедным залпом «С-103» потопила оба корабля.

Доброе начало получило и достойное продолжение. В июне отличился Тураев. Наведенный на конвой, в котором транспорты и охранявшие их тральщики шли уступом, он решил стрелять сразу по нескольким целям. «С-104» выпустила четыре торпеды, из которых две попали в транспорт и по одной — в тральщики. Все три корабля пошли на дно. Это была первая победа Тураева на Севере, но какая! Такого у нас еще не бывало.

По-прежнему активно действовала «М-201». Но на этот раз менее удачно. Балин стрелял по транспорту, и снова, как и прежде, двумя торпедами. Попала одна, и судно получило сильные повреждения, но не затонуло. Повторить атаку, конечно, не удалось: корабли охранения погнались за лодкой.

Помню, разбирая эту атаку, мы упрекали Балин а в том, что в атаке он не использовал весь носовой залп. На транспорт нельзя жалеть торпед! Конечно, можно понять и командира «малютки», которому не хочется расходовать весь боезапас по одной цели, — надо бы что-нибудь оставить и в «загашнике». Вдруг подвернется еще одна цель? Так же командиры старых «малюток» долго не могли заставить себя отказаться от одиночного выстрела. Но надо делать над собой усилие и действовать так, как требует боевой опыт, накопленный многими командирами во многих атаках. Даже если уверен, что попадешь двумя торпедами, — стреляй четырьмя. Уверенность может зиждиться на обманчивом впечатлении или неточном расчете. Да и нельзя предугадать, что предпримет противник, если заметит выпущенный по нему залп. Рисковать же промахом командир не вправе. Лучше одна полностью удачная атака, чем две не вполне удачных.

Балин извлек урок из этого случая и из этого разговора. В следующем походе, состоявшемся в августе, он не мог заслужить ни малейшего упрека. В сплошном тумане «М-201» пробралась в самую сердцевину большого вражеского конвоя и, как только немного развиднелось, с четырех кабельтовых всадила носовой залп в борт транспорта на десять тысяч тонн водоизмещением. Транспорт затонул, а лодка, благополучно уйдя от преследования, преодолела минное поле и двинулась в базу.

[292]

Вообще август был «урожайным» месяцем. Дважды встречалась с врагом «С-103». Одна встреча закончилась потоплением танкера. Во время второй Нечаев одним залпом уничтожил транспорт и сторожевой корабль.

Поразила транспорт двумя торпедами и «С-15». Но увидеть результаты атаки Васильеву не удалось. Разумеется, упрекать его в этом нельзя. Главное — атака проведена решительно и тактически грамотно. Что ж, о Васильеве говорят как об уже зрелом и вполне самостоятельном командире. А назначен на должность он всего каких-нибудь полгода назад. Быстро растут люди на войне!

* * *

Август ознаменовался на флоте прибытием из Великобритании кораблей, переданных нам в счет нашей доли итальянского флота, ставшего трофеем стран-союзниц.

В начале месяца в Кольском заливе появились линкор и восемь миноносцев под советским Военно-морским флагом. Подошли и лодки, прибывшие поодиночке.

Выше уже говорилось о том, как в Англию отправлялись Фисанович и Трипольский для приемки подводных лодок. Вместе с командирами-подводниками, отобранными с разных флотов, туда же были направлены и полностью укомплектованные команды для четырех лодок. 30 мая в Розайте состоялась официальная церемония передачи этих кораблей Советскому Союзу. На них были подняты наши флаги. В командование вновь образованным дивизионом вступил Александр Владимирович Трипольский. Лодкам этого типа присвоили индекс «веди», и они были соответственно поименованы «В-1», «В-2», «В-3» и «В-4».

Английские лодки не принадлежали к числу новых и не отличались техническим совершенством. Они напоминали наши «щуки», но конструктивно отличались от них очень существенно. Ведь они были детищем страны, имевшей давние и прочные традиции судостроения, весьма отличные от наших. Поэтому задача, поставленная перед нашими подводниками, овладеть новыми для них лодками надежно и за короткий срок была достаточно трудной.

Такого же мнения придерживались и англичане. И они были немало удивлены, увидев, как споро наши

[293]

моряки осваивают незнакомые корабли. По Розайту пошел слух: «Русские привезли инженеров, переодетых в матросскую одежду».

Стоит ли доказывать нелепость этого слуха?! В состав экипажей входили самые обыкновенные старшины и краснофлотцы. Разумеется, они были отобраны из числа лучших специалистов, имевших боевой опыт. Например, главный старшина Рашевский — старшина радистов с «В-3» до этого воевал на Балтике, совершил два боевых похода на «С-13» и два на «Щ-309», участвовал в потоплении шести транспортов. Примерно такую же «инженерную» подготовку имели и остальные подводники.

Командирами на дивизион «веди», естественно, направили наиболее способных, зарекомендовавших себя с лучшей стороны офицеров. Среди них были три Героя Советского Союза. О двух из них — Фисановиче и Трипольском — читатель уже знает. Третьим был капитан 3 ранга Ярослав Константинович Иосселиани. Черноморец, он начал войну помощником командира «малютки». Потом стал командиром. Участвовал в потоплении тринадцати различных судов — от самоходных барж до транспортов и боевых кораблей. Это был смелый и искусный подводный боец.

Капитан 3 ранга Исаак Соломонович Кабо командовал на Балтике гвардейской «Щ-309». Эта «щука» потопила пять транспортов. Легких плаваний на Балтийском море, как известно, не было. Каждое из них начиналось и оканчивалось форсированием противолодочного барража в Финском заливе. Причем для многих прорыв этого барража оканчивался трагически.

Кабо в своем последнем походе на «Щ-309» проплавал две тысячи сто пять миль надводным ходом и тысячу сорок три мили — подводным. Судить о продолжительности и напряженности этого похода можно хотя бы по тому, что надводный ход у «щуки» не превышал тринадцати узлов, а под водой ей приходилось плавать «самым малым», чтобы экономить электроэнергию…

Первой в Советский Союз вышла «В-1» под командованием Израиля Ильича Фисановича. Но она так и не достигла Кольского залива. Что произошло с лодкой на переходе, какая беда подкараулила ее? Это для нас осталось тайной. Горе наше трудно было измерить.

[294]

На этой, не слишком-то ценной для нас лодке находился экипаж, который по праву можно было назвать цветом североморских подводников. А сам Израиль Ильич — умница, обаятельный и разносторонне одаренный человек — был любимцем всех старожилов бригады. В перерывах между боевыми походами он вел дневник, облекая в неплохую литературную форму историю своей гвардейской Краснознаменной «малютки». У него было много интересных выкладок, обобщающих опыт подводной войны на Севере и касающихся новых путей в тактике. Из него мог бы выйти или крупный командир или большой флотский ученый.

Но об этом «мог бы» лучше не гадать. Важно то, что он ушел сделать. А сделал он очень многое — больше, чем иной сумеет за всю свою жизнь. И в том, что он, как и многие другие лучшие солдаты Родины, не дожил до победы, нет ничего удивительного. Настоящий солдат никогда не уклоняется от трудного и опасного дела. Потому он чаще встречает смерть не в старческой немощи, а при исполнении воинского долга…

Таким образом, первой в Екатерининской гавани появилась не «В-1», а «В-2», которую привел Александр Владимирович Трипольский. Командир этой лодки капитан 3 ранга Панов заболел и остался в Англии в госпитале. На его место был назначен капитан-лейтенант Алексей Семенович Щекин — бывший помощник с гвардейской «М-171». Потом у наших причалов ошвартовалась «В-3» под командованием Кабо. Вслед за ней пришел на «В-4» Иосселиани.

Хотя экипажи лодок состояли из опытных подводников и командовали ими боевые офицеры, мы не стали делать исключений из общего правила. Каждой лодке было предложено отработать необходимые учебные задачи, провести дневные и ночные тренировочные атаки, а командирам, пришедшим с других флотов, ознакомиться с особенностями нашего театра и боевых действий у берегов противника. Только после этого они могли быть выпущены на маневренные позиции для настоящей войны.

Лодки типа «В» вошли в третий дивизион, которым по-прежнему командовал Владимир Алексеевич Иванов. А Александр Владимирович Трипольский, распрощавшись с нами, отправился на Дальний Восток, к новому

[295]

месту службы. Что ж, война на Севере в общем-то близилась к концу — это было ясно, а тихоокеанцев, судя по всему, могли ожидать боевые дела…

* * *

Что сказать еще о лете 1944 года?! Наши успехи, достигнутые на качественно новой основе, на новом, более высоком уровне организации боевых действий, могли бы быть еще выше. Ограничивало нас то же, что и раньше, с первых дней войны: мы не всегда могли держать на позициях нужное количество лодок.

Дело не только в том, что лодок было меньше, чем этого требовал весь комплекс решаемых нами задач. Так, к примеру, когда приходилось посылать лодки на прикрытие союзных конвоев, для действий против неприятельских надводных сил, оголялись позиции на коммуникациях немцев, враг осуществлял морские перевозки почти безнаказанно. Но и при том количестве лодок, которым мы располагали, наши действия были бы куда интенсивнее, если б не слабость ремонтной базы.

После двух, редко после трех походов лодка, даже не получившая никаких боевых повреждений, нуждалась в ремонте. Но бывало и так, что лодка, прошедшая ремонт и докование, из первого же боевого плавания возвращалась с многочисленными ранами и снова требовала основательного «лечения». Как бы ни был велик энтузиазм заводских рабочих, они не могли сделать невозможного. И лодкам порой приходилось ожидать очереди на ремонт или же получать его не полностью: часть работ откладывалась на потом, до лучших времен. Потому иногда и случались в море неполадки с техникой. А это мешало морякам вести боевые действия с полной отдачей.

[296]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.